Фрик-шоу

Клок просыпается через, по никогда не подводящим ощущениям, полчаса, заметно отдохнувшей. Оглядывается вокруг свежим взглядом, оценивая, что стоит убрать еще. Через некоторое время стоит уже рядом с клеткой, ударяет раз по прутьям ногой - так и не сумевший снять с глаз маску мужчина подпрыгивает на культях вверх, стукается с матерным криком головой об железную крышу клетки и падает снова, скуля и держась за ушибленную голову обрубками рук. -Забыл, где находишься и что тебе было обещано? Несколько секунд молчания, замерший Джек, видимо, пытается понять, что происходит с ним, потом все же понимает, становится ясно, когда он, неуклюже двигаясь, пытается забиться еще дальше вглубь клетки. Глупый. Клок протягивает руку и вытаскивает его, подчинившегося разумно чужой сильной руке, наружу за карабин на ошейнике. -Я предупреждала. Сейчас ты ровно стоишь на четырех лапах и держишь открытым рот. Язык высунь. Молчаливое выполнение приказа в ответ, и снова Джек плачет, его тело подрагивает, от страха, наверное. И не устал он бояться? Джека била истерика, он не знал, сколько уже времени длится то, что происходит с ним, похожее на кошмарный сон. Боль чередовалась со страхом - а потом действовала вместе с ним. Он перестал чувствовать себя разумным существом, хотя бы человеком, если не демоном, коим является, он начал терять свою суть, рассудок - он был напуган до слез и крика беспомощности. Но кричать ему запретили, а теперь он ждал наказания за то, что заговорил, не как кошка. Вокруг только темнота, тактильные ощущения обрублены вместе с ладонями и ногами, только ошейник, давящий ободок и непроходящая жгучая боль в спине и ягодицах. Чужие шаги от него, Клок копается в каких-то вещах. А ведь показалась сначала девушкой понимающей, строгой и справедливой, своеобразной матерью - только вот невовремя Джек забыл о том, кем он является - простым рабом, которому родителей, друзей, счастья - не положено. Женщина подходит к нему, и главное сейчас - не двинуться, когда она причинит боль. Когда схватит за язык и проткнет его насквозь какой-то иглой, острой, но широкой. Все же, Джек падает - неудачно, потому что его удерживает от настоящего падения женщина, тянущая за иглу к себе, заставляя тянутся вперед с глухим стоном боли - язык как будто рвется, больно до безумия. Сквозь язык теперь проходит не игла - тоньше и эластичное, гибкое. Нить? Скорее, леска теперь проходит через пирсинк в носу, Клок завязывает ее, оставляя лишь возможность стонать и пускать слюну. -Когда юный Господин вернется - снимет, если захочет, а пока что подумай о своем поведении и о том, как тебе следует разговаривать, котик. Чужие шаги снова от него, он не опускается - ему не разрешали - и ждет, пока раздается щорох ткани, пока женщина подходит к нему снова. -Сидеть. Он садится, и ягодицы жжет, будто по ним снова бьют той плетью. -Подними руки. Он не видит и не чувствует ничего, и надеяться может только на милосердие того, для кого это слово является глупой и скучной шуткой, и на него надевают что-то. Какую-то ткань, мягкую наощупь и, как он надеется, не очередной способ пытки. Не знает, прав или нет, но через пару минут на нем какой-то хлопчатый комбинезон с ощутимой прохладной молнией на ягодицах. Язык, срегенерировавший по-демонически быстро - он угрожал с некоторой вероятностью жизни из-за потери крови, промакивают бумажной салфеткой от остатков крови и слюны, следы от плети мажут холодным кремом, молнию снова застегивают. Скрип двери заставляет внутренне сжаться и закричать от ужаса, но внешне только одно - на четвереньки, выгнуться и завилять ягодицами. Первобытный страх пульсирует комом в горле под чужой задорный смех, переливающийся колокольчиками: -Доброго тебе утра, Клок! Как поживает Бубенчик? -Прекрасно, юный Господин. Голос девушки спокойный и вежливый, как по учебнику, и в тон ей, не подводя - иначе страшно подумать о том, что она сделает с беспомощным Джеком - демон садится по-звериному и ластится щекой к треплящей его чужой руке. -Какой умница, Бубенчик! Клок, ты не задумывалась о карьере учителя? Один вечер - и он спокоен, у тебя талант! -Ни разу, юный Господин. Пока за светской беседой его мучители пили чай за примеченным еще до того, как его глаза завязали, столиком, Джек служил табуреткой для ног хозяина. Тяжело, больно от железного каблука, бьющего недовольно при любом движении по ребрам - но хочется жить. Внутри - всепоглощающий страх, разве что надежда едва-едва проскальзывает: его похвалили, им довольны, значит - еще хотя бы секунды, минуты без пыток и наказаний. К концу чаяпития становится легче и спокойнее - его не нужно наказывать, это правда, нет никакого резона. А потом ему в железную миску наливают едва теплого сладкого чая, отвязывают леску от языка - он пьет, лакая, благословенную жидкость и благодарно ластится к хозяину, мурча и обтираясь о его ноги. -Клок, иди на утренний обход, тебе уже пора. -Конечно, юный Господин. Дверь за Клок-Ворк захлопывается, и повязка слетает с глаз, принося невиданное доселе облегчение, хоть приглушенный свет и бьет болезненно по сетчатке. Хозяин перед ним, со своим прекрасным и нежным голым торсом, радостно и чуть хитро улыбающийся. А вот на Джеке комбинезон - теперь наконец можно рассмотреть его - нежно-голубого цвета в розовый горошек, ничего необычного, кроме завязанных в узлы рукавов. Хозяин расстегивает молнию на ягодицах костюмчика и больше не обращает внимания, переключив его мгновенно, как умеют дети, компьютеры и он, на другое - теперь что-то писал в своем дневнике. -Лоток под вторым столом, а сейчас - я занят. Не мешай. Джека не нужно уговаривать слишком долго. Он осторожно и тихо, как может, отходит, справляет нужду -непривычно в теле человека, где это необходимо - и оглядывается, раздумывая о том, что делать. Приходит к неутешительному выводу о том, что доступна ему из всей комнаты без чужого разрешения только его клетка в углу комнаты. Подойти к ней неблизко, и руки с ногами уже начинает саднить от передвижения по полу с помощью поверхностей тела, для этого не предназначенных. Залезая и устраиваясь удобнее, Джек думает о том, что эти прутья скоро наверняка станут для него родными, эта клетка станет домом - и самое ужасное то, что его это будет устраивать. Но вряд ли он сумеет сделать что-то с этим, и в конце-концов, он в этом мире знает себя лишь рабом, подчиняющемуся Хозяину. Карьера пошла не в ту сторону - случается. Должно же было произойти хоть что-то за столетия. Мужчина устраивается поудобнее на лежанке и закрывает глаза, примостив голову на руки вместо подушки. -Что, серьезно?! Сленд, ты просто... У меня даже слов нет, ты... Мужчина вздыхает и трет переносицу: Энн всегда слишком прямолинейна, пора бы привыкнуть. -Знаю. Я просто мокрая курица. -Ну, не надо так. Ты мыслишь, и ты, как и любое мыслящее существо, функционируешь. Не нормально - но что такое норма? Это КагеКао, цедящий вино, отреагировал на произошедшее, как всегда, философски. Он всегда предпочитал обдумать проблему, а потом решить ее. Никогда и никуда не торопился, ничего не делал в спешке. Но он думал так много, как никто из них не думал без нужды, и мыслил широко и открыто. Он всегда был на шаг впереди. И мог позволить себе не торопиться только благодаря своему уму. -Даже мокрая курица будет сопротивляться, если ее бьют. Ты балбес, Сленд. -Абсолютный идиот, и именно поэтому мы здесь. От ангелов у этих двоих была частично - внешность, а частично - имена, но на этом все. Хобо и Джуди, попугаи-неразлучники, очаровательные и деятельные, были грубыми и наглыми даже для подростков, но для этого рядом с ними были всегда другие, как сейчас. Неразлучникам прилетают симметричные подзатыльники - Лью амбидекстер. Хмурится серьезно и осуждающе, кладет тяжелые ладони на головы малолеток. -Как не стыдно. От горшка два вершка - а уже наглеете. -На правду не обижаются, Сленд балбе... Джуди не успевает договорить - ее слегка бьет, почти что гладит, коленом в лицо Джейн. Она чем-то напоминает Клок - серьезностью и сдержанностью. Редко говорит, нигде не ходит без Лью, даже душ вместе с ним принимает иногда по легендам. Не называет причины, кто бы ни спрашивал, но ясно, как день - она боится, что ей придется встретить Джеффа в одиночку. Что она не справится из-за страха перед ним. И как же хорошо, что она не знает о том, что Джефф здесь, как же хорошо, что об этом не знает Лью. -Заткнитесь.,- Голос у девушки низкий и глубокий, тихий, гудящий в тонком несоразмерно горле, как в труде ветер.,- И не хамите старшим..,- Джейн оборачивается к демону, глядя сквозь прорези маски равнодушно,- Другой вопрос - как мы с этим будем работать. -Джек, ко мне. Чужие слова слышатся сквозь дрему, туманную и иллюзорную, ненастоящую, напряженную. Мужчина тут же открывает глаза и пытается встать, во всем теле скребет панический страх - быстрее, и хотя все тело ломит боль в мышцах, он с усилием вылезает из клетки и ковыляет к хозяином, останавливаясь в нерешительности с левой стороны от него. Ощущение, что сейчас его ударят, очень страшно каждую секунду ждать, когда же случится то, что случится точно и неотвратимо, но остается только это. Наконец, хозяин разворачивается к нему, ракурс в три четверти, вид снизу, контрастный свет, прекрасное тело и нежное лицо - этим можно любоваться вечность на картине, но сейчас хочется только плакать от первобытного всепоглощающего ужаса. -Ты боишься меня, Бубенчик? Он всегда был Джеком, но останется ли им - это совершенно другой вопрос, и мужчина тихо мяукает в ответ, склоняя голову и упирая взгляд в пол. За подбородок хватает чужая рука с тонкими пальцами и ухоженными ногтями, она заставляет снова поднять голову вверх, повинуясь чужому желанию. -Это правильно. Помнишь, я делал тебе чай? Джек вспоминает с трудом - это было еще до этого страшного задания, после которого Хелен утвердился точно в роли Хозяина и Демона, а вовсе не человека, каковым его считали долго остальные. Хозяин, нет, то был Хелен - сделал Джеку чай. Джек сказал тогда, что будет скучать по нему, и не врал в тот момент. И снова мужчина дает утвердительный ответ. Он отлично помнит. -Я делал его для того, чтобы ты полюбил меня. Я надеялся, что буду д р у ж и т ь с тобой.,- хозяин подчеркивает, смакует, вытачивает длинным языком по деснам эти слова. Но ведь это было ясно - что Хелен хочет дружить, что Хелен - хороший малый, но вот только этот Демон, хозяин, Хеленом вовсе не был. Хелен различал своих и чужих. -Потом я понял, что можно заставить человека полюбить меня способом проще и приятнее. И полюбит человек меня навсегда. Просто иногда нужно отпустить того, кого любишь. Понимаешь? Хозяин отводит его в клетку и запирает ее на замок, а ключ уносит с собой. Хозяин уходит. Через некоторое время Джек понимает, что он ничерта не понял. Он заперт здесь в одиночестве, без возможности сбежать, уйти, он здесь без еды и воды, постоянно на него направлен яркий свет, дающий с большим трудом уснуть и не дающий считать время. Джек понимает еще позже, что хозяин - сумасшедший. Когда начинает хотеться пить, и кружится голова, трудно двигаться. Когда становится ясно, что от жажды он умирает - становится ясно, что хозяин сумасшедший. Потом становится ясно, что никто не придет, и он здесь один, наедине с иллюзиями вокруг него, с бессонницей, с жаждой и голодом, со стальными прутьями, в попытках проломить которые он только повредил покрывшиеся гематомати плечи и спину. Потом он приходит, и становится спасением. Когда он приходит - дает пить, Джека рвет водой, и он снова пьет и пьет, пока не насыщается, пока хозяин не поит его осторожно несколько часов кряду, осторожно и маленькими порциями, давая организму насытиться влагой постепенно. Хозяин кормит его немного и осторожно, тоже несколько раз с разницей в несколько часов. Хелен раздражен, потому что ему приходится провести здесь сутки. И надеть на Джека подгузник - еще заляпает пол. Хозяин уходит снова, и снова - он не вернется никогда, и сидящий в клетке молится - сначала богам, а потом хозяину, чтобы тот вернулся. Он в отчаянии, он хочет пить, есть, и от боли в мышцах, слишком много времени бывших без движения, он рыдает и бьется в истерике, и не может снять подгузник, под которым горит от раздражения кожа. Он возвращается, словно Христос, дарующий надежду верующим, приходит, и вокруг его головы свет от ламп, будто нимб, больно всему, больно смотреть на Него, и наверное этот свет ослепляет лежащего в клетке, потому что выйдя из нее после питья и еды, он не видит того, кто зовет его в сторону, он просто бежит на голос, врезаясь в зовущего, и его бьют за это хворостиной, но снова зовут, и он идет, ему говорят прыгать - и он прыгает, катается по полу и дает лапу, и снова ему дают пить и есть, а в голове только одно - что угодно ради того, чтобы Он осталя рядом, чтобы Он, Его ласковый голос, теплая рука, вода, пища и движение были здесь. Хелен доволен, дело идет быстро, быстрее, чем он рассчитывал, и он залечивает чужие ягодицы, язвы на которых успели загноиться, проводит десяток кругов по комнате, снимает с чужих глаз повязку и отводит в клетку, снова закрывая ее на замок. У него есть план, по которому он работает, план по правде говоря теоретический, нуждающийся в практической проверке, в эксперементе. И он проверяет - в последующие дни он приходит каждый день, и каждый день тренерует Бубенчика, забывшего свое прошлое имя, кажется. И после этого делает перерыв, рискованно - на десять суток, оставляя только поилку с разбавленным водой пюре, которого хватит на часов пятьдесят автономного существования, если сильно растягивать время. Когда Он возвращается, Бубенчик не верит. Скулит и грызет прутья, бросается на Хозяина, радостно вылизывая его и получая за это удары ногами, но плевать - больше ничего не страшно, Он вернулся, Он рядом, дает пищи и воды, Его руки ласкают темные послушные волосы, Он смотрит с нежностью и приказывает девушке с часами вымыть Бубенчика, и ей нравится, она хвалит и треплет по голове, когда Бубенчик слушается команд и сидит спокойно под душем, терпит спокойно заполняющийся водой из клизмы кишечник. В Хозяине теперь заключен весь мир, в Его руках и Его пальцах, Его голосе, и от чужих пальцев в анусе Бубенчик случайно кончает с криком, пока на подстеленную девушкой ткань капает его горячая кровь, ставшая смазкой для того, чтобы Он смог войти в него. И Хозяин уходит снова. Это похоже на непрекращающийся кошмар - быть без Него, думать - вернется ли снова, нужен ли, важен ли, или его бросили, как ненужную вещь. Бубенчик выбивает дверцу клетки и рвет ошейник, он скребет, скуля, дверь, и когда приходит Он - следует наказание, но ради этого Бубенчик готов на все, пусть его пытают, пусть его кожу срезают кусками и пришивают снова, заставляя плакать от боли, пусть жгут паяльником, заставляя сорвать голос и замолчать. Что угодно - потому что когда Бубенчик видит, что на его икрах и голенях повторяются слова "моя собственность" - он плачет, но уже от счастья, точно зная, что нужен своему Хозяину. Только одна угроза заставляет его заскулить, сжимаясь - чужие холодные слова: "Мне снова уйти?" Только не это. Джейсон привык к любому дерьму - оно происходило в его жизни с завидной регулярностью. Со временем в нем остались три основные эмоции, необходимые для выживания - злоба, веселье и страх. Максимальное упрощение, работа с несколькими всего лишь переключателями вместо сотен тысяч, это очень полезно. Остальные эмоции, конечно, не ушли - они притупились достаточно для того, чтобы не мешать работе и веселью. Так что ему было плевать, когда Джек пропал, облажавшись, он злился, когда Кэнди плакал от тоски по старшему, и вспарывал раздражающему созданию живот, и оно убегало в слезах жаловаться марионеткам Долла и своим воображаемым друзьям. Он немного испугался, когда на следующую проверку Хелен пришел с тем, в чем от Джека осталось всего ничего - волосы и лицо. Он перестал уметь даже обращаться в истинную форму, разучился говорить. Веселье при взгляде на него и страх при мысли о том, что с Джейсоном может произойти то же самое - отличная комбинация для того, чтобы запомнить, что так делать не стоит. Он так и говорит снова рыдающему Кэнди: -Видишь? Не будешь слушаться, и с тобой произойдет то же самое. Надоедливое существо снова рыдает и пытается разговаривать с чем-то, что грустно мяукает в ответ вместо того, чтобы отвечать.