Добровольное заточение

«Мерлинова борода, да ты просто вылитая мать!» «У тебя глаза матери, ты знаешь?» «Лили была настоящей красавицей, а ты просто ее копия!» «Совсем ничего от Джеймса, кроме фамилии. Хотя он хотел, чтобы ты была похожа на Лили.» «…как у Лили…» «…копия…» «…просто вылитая…» Элизабет Поттер слышит подобные фразы постоянно с тех пор, как переступила порог Косой Аллеи с Хагридом в день своего одиннадцатилетия. Она смущённо улыбается каждый раз, неловко горбится и слегка опускает голову, словно старается спрятать лицо, вежливо отвечает и переводит тему разговора, продолжая делать вид, что все в порядке. На самом же деле ей хочется убежать. Скрыться. Спрятаться. Забиться в самый темный угол хогвартских коридоров и носа не показывать, чтобы ни у кого не было соблазна сравнить ее с покойной матерью. Потому что с каждой вскользь брошенной фразой, с каждым неуместным сравнением Элизабет кажется, что она не выдержит. Ее маска, которую она носила годами, даст трещину и правда выльется наружу потоком горячих слез отчаяния, страха и обиды. На самом деле она совершенно не похожа на Лили. У нее никогда не было медно-рыжих вьющихся локонов, зелёных глаз в обрамлении длинных пышных ресниц и аккуратного вздернутого носа с россыпью веснушек на нем. Но всем остальным об этом знать совершенно не обязательно. Элизабет Поттер сидит на холодном каменном полу Астрономической башни, куда первокурсникам строго настрого запрещено подниматься без сопровождения преподавателя. Тем более ночью. Но девочке на этот запрет откровенно плевать. Шаркающие шаги старого завхоза трудно не услышать издалека, а уж пока он поднимется по этой длинной винтовой лестнице, она успеет спрятаться. В конце концов, она прячется всю свою сознательную жизнь и у нее это неплохо получается. Раньше она пряталась от кузена Дадли и его компании, ругани и нотаций тети Петуньи и подзатыльников дяди Вернона. Теперь же от всего Магического мира вместе взятого. Элизабет сидит, прижав колени к груди и положив на них подбородок, чтобы хоть как-то согреться. В комнате гуляет сквозняк, заставляя девочку то и дело ежиться от холода, хотя Элизабет кажется, что дело здесь вовсе не в этом. — Mirror, mirror on the wall, who's the fairest of them all? — тихо шепчет она старую присказку из сказки про Белоснежку, словно мантру, и смотрится в маленькое винтажное зеркальце, которое уже пол часа сжимает в побелевших от холода пальцах. Уменьшенная копия Лили Эванс смотрит на нее с зеркальной глади потемневшими и расфокусированным зелёными глазами, в глубине которых едва различимы первые всполохи безумия. И с чего это сумасшествие только началось? Со старой детской фотографии, найденной на пыльном чердаке, где ее мама и тетя сидели на крыльце дома в обнимку и радостно улыбались. А ещё с наивного детского «вот если бы я была больше похожа на маму, то тетя бы относилась ко мне лучше. Сестру ведь она любила…» Инфантильные, глупые мысли и желания. Которые, как ни странно, сработали. И спустя неделю, постепенно Элизабет стала замечать, что ее непослушные черные вихры, которые не брала ни одна расческа, медленно превращались в изящные медно-рыжие локоны, словно у дорогой фарфоровой куклы ручной работы. А смуглая кожа посветлела и стала молочно-белой. Только глаза цвета топлёного молочного шоколада оставались неизменными. Вернее правый так и был карим, а левый, повреждённый, был на несколько оттенков светлее, и в лучах солнца чем-то отдаленно напоминал драгоценный янтарь. По правде сказать Элизабет, вопреки всеобщему мнению, нравился этот дефект. Даже полученный в детстве неведомым образом шрам, тянущийся от брови почти до середины щеки и пересекающий левый янтарный глаз, совершенно не портил картины, а напротив добавлял какой-то загадки и флёра чего-то недоброго ее старому почти мальчишескому образу. Дадли даже как-то шутил, что с ее вороной гривой, смуглой кожей и шрамом через левый глаз, она ужасно напоминает ему Шрама из Короля льва, и он особенно сильно радовался, когда его подручные гиены разрывали льва на части в конце мультфильма, больно пихая кузину под ребра. Глупость какая. Она ведь даже не мальчик. И может внешне они и похожи, но она точно не предательница и никогда ей не будет. Если она кого-то и предала, то только себя, когда позволила своим любимым искрящимся и лучистым глазам превратиться в зелёные неживые стекляшки, чтобы полностью дополнить образ. Образ, который сросся с ней настолько крепко, что уже наверное и не отодрать. Она и не пыталась особо. По определённым причинам. — Что это ещё за чертовщина?! — взревел дядя Вернон, грубо хватая племянницу за плечи и встряхивая, словно надеялся, что из-за этого маска слетит с нее и явит настоящее лицо. — Что это ещё за фокусы?! Верни все обратно и приведи себя в порядок сейчас же! Элизабет замерла в его хватке и испуганно смотрела в его пышущие гневом глаза и раскрасневшееся от ярости лицо. Ее сердце бешено колотилось, словно норовило сломать грудную клетку и выпрыгнуть наружу. Она никогда его ещё таким не видела. Страх сковал ее мысли, так что даже при большом желании она бы не смогла измениться обратно, она просто не знала как. Горячие слезы заструились по щекам. Гнев дяди стал буквально физически ощутимым, и Элизабет вдруг подумала, что это конец, что он вышел из себя настолько, что сейчас ее просто-напросто убьет. Вернон Дурсль уже занес руку для пощёчины, а девочка зажмурилась в ожидании удара, даже не пытаясь предотвратить неизбежное, однако… Боли не последовало. — Петунья, что?.. — удивлённо спросил мужчина, но так и не закончил предложение. Элизабет, переборов страх, все же нашла в себе силы распахнуть глаза и удивлённо уставилась на плачущую тетю, которая перехватила запястье мужа, не давая ему опустить руку. — Вернон, — тихо сказала она, силясь справится с рыданиями. — Прошу тебя, уйди. Ошарашенный таким необычным повелением жены мужчина, сначала пытался противиться, гневно зыркая на застывшую в страхе девочку, но затем все же ретировался на второй этаж, что-то бурча себе под нос про «ненормальных». — Я не знаю, что это за магия, — сбивчиво начала Петунья, поспешно утирая слезы, которые тут же вновь струились по мокрым щекам. — Может, это они наложили на тебя какие-то чары, а сейчас они спали?.. Лили рассказывала, что такой трюк можно провернуть… Эта магия сведет меня с ума! Чёртовы волшебники! Пожалуйста, Лизи, скажи, что я не схожу с ума! — Тетя, я… — ошарашенно начала девочка на свой страх и риск. — О чем вы говорите? — Скажи мне, что это не очередная твоя проделка! — требовательно, но с явными нотками отчаянья, воскликнула женщина срывающимся голосом. — Как когда ты перекрасила свои волосы в синий цвет за ночь или наростила себе клыки! Петунья опустилась перед ней на колени, так что их лица находились на одном уровне и с надеждой заглянула ей в зелёные глаза. Чужие для Элизабет, но такие родные для Петуньи. Женщина схватила ее за плечи, как утопающий спасательную соломинку, словно ей была нужна помощь, чтобы устоять на ногах. — Я… — начала девочка, к горлу подкатил ком и она облизала пересохшие губы. Что ей сказать? Если она скажет, что нашла фото и все это ее работа, то последствия могут быть ужасными, тетя не терпела никакого проявления чудачеств. Страх накатил на девочку с новой силой. Она не хотела, чтобы на нее кричали! Не хотела снова в чулан! Не хотела! Если же есть хоть маленький шанс избежать наказания за эту выходку… — Нет, тетя, я ничего не делала! Я не знаю, что произошло! Правда! Глаза девочки в панике забегали, когда она поняла, что звучит совершенно неубедительно и тетя ей точно не поверит, и тогда… — Я просто встретила человека! На улице, да… — начала на ходу придумывать Элизабет, мешая ложь с полуправдой. В конце концов, к ней и вправду время от времени подходили странно одетые люди, так что она и не врёт почти. — Человек? Что за человек? — настороженно спросила женщина, все ещё всхлипывая. Нужно что-то придумать! Нужно срочно что-то придумать! Что там тетя говорила о магии? В панике мозг начал придумывать совершенно безумные идеи, но за неимением альтернативы и под страхом наказания девочка все же решила попытать удачу. — Да, это был старик… Точно старик! — опасливо продолжила Элизабет, судорожно вспоминая волшебника Мерлина из старого мультика. — С длинной седой бородой в колпаке и лиловой мантии! Почему мантия была лиловой Элизабет не смогла бы ответить и по сей день. Просто что-то давно забытое всколыхнулось в ее сознании. Возможно, она действительно когда-то видела похожего старика в лиловой одежде, но это было очень давно… Да и какая разница, видела она его или нет? Главное, что судя по шоку и плохо скрываемому страху на лице тети, она шла в правильном направлении. — Он был каким-то печальным… — неуверенно сказала девочка, стараясь говорить как можно более расплывчато. — Он сказал, что сожалеет, что не сделал этого раньше, но на то были причины… «Ради общего блага» — неожиданно всплыло в голове. — Ради общего блага, — тут же сказала это вслух девочка, потому что эта фраза показалась ей очень весомой и значительной. — А потом направил на меня какую-то волшебную палочку… Палочку девочка благоразумно решила не описывать. Потому что не была уверена, что розовая палочка с блёстками и звездой на конце впишется в образ придуманного ей старика, а как волшебная палочка может выглядеть по-другому она не знала. — А ещё он сказал… — начала было девочка, но тут же закрыла рот, испугавшись собственной наглости. — Что? Что он тебе сказал? — встрепенулась Петунья. Девочка склонила голову на бок и наградила тетю долгим взглядом. Она что, реально верит?.. — Он сказал, что сожалеет, что мне пришлось жить в нелюбви, что вы плохо ко мне относились, но так было нужно… Зачем-то. Зачем, я так и не поняла. Все, это финиш. Наплести лютый бред про доброго дедушку-волшебника, а потом ещё и сказануть подобное… Слезы из-за пережитого страха сами по себе заструились по ее щекам и к ее удивлению тетя не отмахнулась от ее слез, приказав замолчать и не разводить сырость, а заключила в крепкие объятья. — О, Лили, прости меня! Лили… Лили. Не Лизи. Но если она не отправится в чулан прямо сейчас, то какая разница, как ее называют. И шоу продолжилось. Элизабет наконец-то смогла почувствовать хотя бы некое подобие материнской любви от тети, спустя девять лет пребывания под одной крышей. Вслед за ней и Дадли последовал примеру матери и перестал ее задирать, так как на его выходки больше не смотрели сквозь пальцы. Дядя Вернон же… Просто решил дистанцироваться, но Элизабет это вполне устраивало. Ей рассказали о Хогвартсе и о магии, а ещё, как выяснилось, своим враньём она попала в самую точку, потому что старым волшебником из ее лживой сказки оказался Альбус Дамблдор, директор этой самой школы. Все постепенно начало налаживаться. Хотя на задворках сознания все же притаилась мысль, что все это адресовано не ей, а лицу Лили Эванс, которое она себе присвоила, повинуясь глупому детскому желанию. Плевать, она подумает об этом когда-нибудь завтра. Но дни шли, отношения с тетей улучшались, а вместе с этим в душе девочки и рос страх, что рано или поздно магия закончится и родственники все узнают. Узнают и все будет по-старому. Если не хуже. В тайне Элизабет надеялась, что мифический Хогвартс, куда она отправится после своего одиннадцатилетия и проведет там ближайшие семь лет, решит все ее проблемы. Там никто не знает или по крайней мере не помнит, как выглядела мать, да и потом, это же магическая школа, черт возьми! Если ее внешность вдруг изменится, то никто и не удивится! Магия же! Ей больше не надо будет притворяться! А потом она съедет от Дурслей и необходимость использовать свои способности и вовсе отпадет за ненадобностью. Что ж, она ещё никогда так не ошибалась. В Хогвартсе буквально каждая собака так и норовила ткнуть ее носом в то, что она просто вылитая мать, так что поневоле пришлось соответствовать из-за страха быть отвергнутой. У нее даже неплохо получалось. Единственное, что выбивалось из образа Лили Эванс — это факультет. Слизерин. — Так куда же мне определить тебя, дитя? — старческий хриплый голос волшебной шляпы раздался у Элизабет прямо в голове, от чего она непроизвольно вздрогнула. Ощущения были… Странными. — Гр-гриффиндор… Если можно, — немного заикаясь прошептала девочка на грани слышимости. — Хочу быть как мама. Да, именно как мама. Не как родители. Шляпа на это лишь хрипло рассмеялась. — Это я уже поняла, — голос в голове звучал насмешливо. — Но отправить на факультет храбрецов того, кто боится даже показать собственное лицо?.. Ну, нет уж, я ещё не выжила из ума, хоть и живу больше тысячи лет. Прости, дитя, но таким лицемерам уготована только одна дорога… И не успела Элизабет сказать хоть пару слов в оправдание, попытаться уговорить магический предмет, как приговор на ближайшие семь лет прокатился по Большому залу раскатом грома. Слизерин. Ну, хоть мантия к глазам подходит. Элизабет Поттер сморгнула наворачивающиеся на глаза слезы и тут же испуганно вскрикнула — они изменились, зелень изумруда превратилась в янтарь и хризоберилл. — Нет-нет-нет!.. Только не сейчас! Пожалуйста, нет! — зашептала девочка и, зажмурившись, отчаянно замотала головой в разные стороны. — Станьте зелёными обратно! Одинокие слезинки переросли в полноценные рыдания — страх, что ее обман раскроется был сильнее здравого смысла. Элизабет просидела зажмурившись очень долго, так и не решаясь посмотреть в зеркало в страхе, что на этот раз простого желания сменить цвет глаз будет недостаточно. Что если ничего не получится? Что ей тогда делать? Что делать, если никто не будет ее больше любить? Где-то в внизу по пустынными коридорам эхом раздалось мяуканье кошки завхоза, и к страху быть раскрытой прибавился ещё и страх быть пойманной разгуливающей по школе среди ночи. Элизабет глубоко вздохнула и медленно приоткрыла один глаз. Облегчение теплой волной прокатилось по ее изможденному и замерзшему телу. Зелёный. Девочка распахнула второй глаз, чтобы убедиться, и медленно поднялась на ноги, опираясь на стену и попутно разминая затекшие конечности, а затем, воровато оглянувшись, спрятала зеркальце в карман мантии и тенью ускользнула прочь из башни. Это действительно безумие. Элизабет уже чувствала, что медленно сходит с ума и нужно прекратить этот спектакль, нужно во всем сознаться. Она обязательно это сделает. Но это будет потом. Когда-нибудь завтра… Или послезавтра… Но точно не сейчас.