Думай обо мне лучше

Ночь расцветала утром. Гермиона лежала в комнате номер тринадцать на кровати, которая вроде как принадлежала ей — по крайней мере, на три месяца обучения — и думала, что потерялась. Она смотрела в изученный до последней вмятины потолок и чувствовала, что не чувствует ничего. Просто ничего. Внутри пустота. Вакуум. Безжизненная пустыня. Ни одного бархана переживаний не видно до самого горизонта. Лучик рассветного солнца заглянул в круглое окно, расчертил потолок на две равные части, будто назло отсекая пустующую половину Паркинсон от залитой апатией половины Гермионы и, наткнувшись на зеркало, рассыпался пригоршней солнечных зайчиков. Блики заплясали по безликим стенам. Пэнси ушла сразу после полуночи. Она не стала терять ни минуты свободного дня и захлопнула за собой дверь, как только стрелки часов отметили наступление воскресенья. Гермиона присела на подоконник и проводила взглядом изящную фигуру слизеринки вплоть до ворот академии, легко вычленив её по горделивой походке среди десятков, а может, и сотен других студентов. Многоликие силуэты вырывались буйным потоком из парадного входа особняка, текли по извилистой аллее, умощённой серым гравием, к распахнутым створкам покатых ворот, и спешили выскользнуть из-под сдерживающих чар. Тёмный лес по ту сторону кованного забора то и дело высвечивали всполохи аппараций. Никто не хотел терять время. Время — слишком дорогая валюта, чтобы растрачиваться по пустякам. Те, у кого в запасе всего двадцать четыре часа осознают истинную цену каждой секунды. Уж Гермионе ли этого не понимать. Она, как немногие, близко знакома с батюшкой Часодеем, впервые пожав его иссохшую руку на третьем курсе Хогвартса, когда Маховик лёг в её ладонь, тяжестью металла обозначая свою значимость. Спустя года, озарённые пойманными или омрачённые упущенными моментами, они с Часодеем стали обращаться друг к другу на «ты». Гермиона прекрасно знает, что это такое — миг. Миг решает всё. Миг, и зелёная вспышка заклинания отражается в твоих зрачках. Миг, и всего один вздох назад бывший живым человек падает безжизненным телом. Миг, и ты не успеваешь спасти того, кто был тебе близок, а крик боли застревает в горле, потому что наступает следующий миг, и зелёная вспышка летит в тебя. Но бывает иначе. Бывает — миг, и ты ловишь в глазах Рона отблеск собственных чувств. Миг, и ноги сами несут к нему, а из ослабевших пальцев выпадает клык Василиска. Миг, и ваши губы встречаются, празднуя победу над крестражем. Празднуя, что вы оба остались живы. Война щедра на плохое и скупа на хорошее, но искру радости можно найти даже среди остывшего пепла горя. Об этом неустанно повторял батюшка Часодей. — Торопись, дочка, — нашёптывал он старческим, скрипучим голосом. — Не теряй мгновения. И Гермиона внимала его урокам. Она не позволяла себе медлить, не давала отдышаться. Неслась вперёд по жизни в погоне за ускользающим временем и уже не могла притормозить. Война закончилась, сменившись шатким миром, а Гермиона по-прежнему не сбавляла темп. В её плане на будущее под заглавием «Счастье» оставалось слишком много пунктов не отмеченных галочкой. Потому ей больно, физически больно лежать в темноте, смотреть в потолок и бездарно прожигать ночь. Она отстала уже на четыреста восемьдесят шесть минут. И всё из-за Нотта. Из-за него Глэстин остановил время. Из-за него она провалила зачёт. Из-за него им обоим понизили рейтинг и их фамилии опустились ниже жёлтой линии. Все её замыслы, все дела полетели к чёрту. Не соверши он…то, что совершил, ей бы не пришлось хватать его, они бы не упали в воду, не намочили бы волосы келпи и Уильямсон не осадил бы очередной язвительностью, высмеяв тину в её руке. Исключительно из-за него. Или не исключительно. Если бы Гермиона не повела себя как маразматичка, если бы не опьянела от раздражения, а размышляла трезво… Впрочем, история не знает сослагательного наклонения. Гермиона думала, что остаться наедине с мыслями будет страшно. Что птицы, разозлённые пуще прежнего, выломают прутья клетки и набросятся на неё. Будут клевать, рвать когтями, бить крыльями, пока она не сожмётся комочком, погребённая под перьями. Растерзанная. Почти убитая. Но нет. Клетка оказалась крепка. После ухода Паркинсон, лёжа в кровати, Гермиона попыталась разложить события прошедшей субботы по логическим полочкам. Всё ведь понятно, легко и просто, как в детских сказках: злодеи вели себя по-злодейски, добрые герои — по-доброму. Чего ещё следовало ожидать от Пожирателя? Какой бы ни был у Нотта мотив, ничто не может оправдать запредельную жестокость. Конечно, мастер пришёл в ярость из-за такого. Любой здравомыслящий человек бы среагировал подобным образом, разве нет? А Паркинсон просто оставалась верной старым привычкам, приняв сторону «своего», как делала с Малфоем во время обучения в Хогвартсе. Однако в голове возникали вопросы, ответов на которые не находилось. Нотт плакал над трупом келпи. Гермиона видела его слёзы, видела его истерику. Не слишком ли много человечности для бездушного убийцы? Порыв Уильямсона не сходился с его поступками. С чего бы тому, кто сам использует магических существ в качестве расходного материала, срываться из-за смерти одного из них? И Паркинсон… Она была готова защищать Нотта до последнего, и что-то в Гермионе отзывалось на её стойкость. Что-то, что гнило на дне запертой клетки вместе с ворохом тем, которые Гермиона не была готова осмыслить. Не могла… Она закрывалась от прорвы «почему», заглушала их другими вопросами, а те упрямо звучали вновь, повторялись и множились, множились, множились… Почему она выбрала Нотта? Почему не бросила на болоте? Почему не почувствовала удовлетворения, когда мастер врезал ему? Она не знала, достоин ли Пожиратель Смерти спасения. Не знала, правильно ли поступила, дав келпи умереть. Не знала, каким человеком делает её это решение — хорошим или плохим. Не знала, предала ли себя, Гарри, Рона, то, за что они воевали. Она не знала слишком многое. Гермиона потерялась в хитросплетении реакций и анализе их причин. Нелогично, непонятно, одно с другим не сходилось. У неё не хватало информации для полноты мнения, и она не была уверена, хочет ли узнать больше, хочет ли копать вглубь. Не лучше ли отмести эти отравляющие раздумья прочь? Остаться твёрдо стоять на незыблемых истинах, ввоспитанных в ней войной. Гораздо проще жить, когда всё делится на «хорошее» и «плохое». В чёрно-белом мире легко выбрать сторону и трудно ошибиться. Но трещины уже зияли в доспехе уверенности, расходились шире, а в замкнутом необжитом пространстве комнаты нечем было занять себя, переключить внимание. Зачитанный до дыр маггловский учебник по криминалистике сиротливо лежал на прикроватной тумбочке. Было бы здорово, выпусти кто самоучитель под названием «Как понимать людей». Станется, прочтя его, Гермиона смогла бы хоть в себе разобраться. Пока же не оставалось ничего иного, кроме как вариться в смуте нестройных мыслей, считать утекающее сквозь пальцы время и ждать. В девять утра опустевший особняк, наконец, проснётся и можно будет поискать библиотеку. Боже, какая же мука — ожидание. То проваливаясь в дрёму, то вновь открывая глаза, Гермиона коротала ночь, слишком усталая, чтобы окончательно проснуться и чересчур взбудораженная, чтобы заснуть. Прискакавший на лоб солнечный зайчик ослепил и попрыгал дальше. Рассвет в октябре начинался примерно в половину девятого, значит, до подъёма оставалось как минимум полчаса. От нетерпения в животе поселилось то самое ощущение, когда внутренние органы скручивает, а вверх к горлу ползёт нечто склизкое, холодное. Нет! Так больше невозможно! Просто нестерпимо! Решительно откинув рыжее одеяло с логотипом «Пушек Педдл», Гермиона села, свесив ноги с кровати. Взгляд задержался на скрытых мороком шаре и сквозном зеркале. Она уже несколько раз пыталась докричаться до Гарри и Рона. Никто не ответил. Вероятно что-то случилось, иначе Гарри бы не нарушил слово. Он всегда выполняет обещания, если за неделю так и не вышел на связь, то дело — дрянь. Где-то в глубине груди за прутьями клетки бесчувственности шевельнулась тревога. Неужели… Гермиона сразу одёрнула себя. Не может быть. Ей бы сообщили. Обязательно сообщили. Скорее всего, он и Рон просто на очередном секретном рейде. Задания, бывает, обрушиваются как снег на голову, уж это она усвоила в школе авроров. Жаль, озноб одиночества уговорам не поддавался. Поёжившись, Гермиона заставила себя подняться и дойти до ванной, где умылась прохладной водой, прогоняя усталость. Немного подремать получилось, так что нечего раскисать. Она тщательно почистила зубы и насколько могла неспешно заплела косу, приглаживая каждую прядку, но, когда она вернулась к шкафу за одеждой, будильник бессердечно показывал без пятнадцати девять. Что бы поделать, лишь бы не думать? Опустевший без хозяйки туалетный столик Паркинсон приветливо приглашал присесть на мягкий пуф. Сменив пижаму на любимые поношенные джинсы и один из цветастых свитеров, который связала для неё мама Рона, Гермиона крадучись подошла к пуфу и притулилась на краешек. Зеркало отразило её настороженное лицо. Вот так, рассматривая себя во всех подробностях, Паркинсон просиживала часы напролёт. Будто ей не жалко времени… Хотя, вероятно, ей действительно не жалко. Должно быть, время для детей аристократов не такой ценный ресурс, как для тех, кому не повезло родиться во влиятельной семье. Наверное, это здорово — с детства знать, что все двери перед тобой открыты, не нужно спешить отвоёвывать себе место под солнцем; знать, что сколько бы ни тянул, тебя будет ждать пригретая должность. Чистокровные семьи поколениями поддерживали друг друга, а после судов сплотились пуще прежнего. Не поэтому ли Забини говорил о будущей работе, как о решённом вопросе? Мягкий пуф враз обратился пыточным стулом, Гермиона порывисто вскочила. Ей нестерпимо захотелось взять шар и взглянуть на родителей. Хоть одним глазком увидеть лучистую улыбку отца, от которой на его щеках обозначались ямочки; сосредоточенное лицо матери, что появляется, когда она готовит. Родители сейчас наверняка заняты завтраком. — У миссис Грейнджер всё строго до грамма, — шутит папа, обнимая маму за талию и оттягивая от плиты. А она шлёпает его ложкой по плечу, оставляя белый след на очередной аляповатой рубашке, и отмеряет ровно сто пятьдесят грамм муки, ведь именно на такое количество по рецепту приходится стакан воды и полстакана молока. Всем известно: ошибись в пропорции и тесто для блинчиков получится недостаточно жидкое. Такое никуда не годится. Гермионе не составило труда представить картинку во всей красе, она наблюдала похожие сцены не раз и не два. Но сегодня, несмотря на сильное желание, что-то удерживало её от подглядывания. Нет, не что-то — стыд. Ей стыдно бесцельно смотреть на родителей, вместо того, чтобы действовать, выискивая контрзаклинание для Обливейт. Из-за низкого рейтинга она не смогла отправиться в библиотеку Мунго и раздобыть справочник по магическому лечению нарушений мозговой активности, который нужен им с Джоном для дальнейших исследований. Она подвела их. Их — и родителей, и Джона. К чёрту! Прихватив волшебную палочку, Гермиона выбежала из комнаты, затопленной ядовитыми сомнениями, на прощание громко хлопнув дверью. Звучные удары в гонг, знаменующие подъём, догнали у входа в столовую. Зал, на удивление, оказался открытым и совершенно пустым, если не считать Тоби, что уже сидел за столом и вяло возил ложкой в тарелке. Он тоже провалил зачёт, как, в общем-то, и все, за исключением Паркинсон, Хантера, Забини и шведа. Судя по фиолетовым синякам под глазами, ночь Сейва прошла не спокойнее, чем у Гермионы. — Доброе утро, — поздоровалась она, присев напротив. Перед ней тут же появилась порция опостылевшей овсянки. Похоже, повара на кухне не отличались фантазией. Вряд ли в академии готовили домовики, уж те бы не ограничились однообразным меню. — Доброе ли? — спросил Тоби, заметив её измученный вид. — С чего ему не быть добрым? — вопросом на вопрос ответила Гермиона. Она ткнула ложкой в кашу, убеждая себя съесть хотя бы половину. Тоби вздохнул. — Тебе не обязательно притворяться, — мягко сказал он. Поправив очки, Сейв перегнулся через стол и приподнял уголки губ. — Переживать — это нормально. Любой бы на твоём месте чувствовал себя паршиво. Нотт… Ну, не каждый день на твоих глазах убивают келпи. В горле встал ком. Весть о поступке Нотта распространилась по группе со скоростью летнего пожара. Гермиона не знала, кто являлся очагом слухов, — точно не она — да и не желала гадать. Какая разница? Суть от этого не менялась. Никто не обвинял её в бездействии, зато каждый второй жаждал подробностей от очевидца. Джастин вчера так достал с расспросами за обедом, что Гермиона выдохнула с облегчением, когда Уильямсон отозвал её в кабинет мистера Долиша. Умолчав о колокольчике, подаренным Глэстиным, о его фокусах со временем и жуке-ищейке, она сухо рассказала о произошедшем. Уже тогда она не чувствовала ровным счётом ничего. Тишь да гладь, словно пощёчина Паркинсон замкнула цепь подавляемых переживаний, и та окончательно перегорела. Преподаватели молча выслушали её. Уильямсон разъярённо вышагивал туда-сюда, напоминая запертого в клетку льва, и жевал челюстью, то и дело стреляя колким взглядом в мистера Долиша. Джон же сгорбился в профессорском кресле по другую сторону стола. — Доигрались?! — выплюнул мастер, остановившись у стула Гермионы. Его руки опустились на спинку и дерево жалобно заскрипело от силы хватки. — Это входило в риски? Или оказалось сюрпризом? — Не с-сейчас, Джустас, — попросил мистер Долиш. Он снял пиджак, повесил его на подлокотник и устало помассировал переносицу. — А когда? — свирепствовал Уильямсон. — Когда вместо одного трупа у нас будет два?! — Мы в-все напряж-жены, — попытался успокоить его младший наставник. — Нельзя п-принимать решения сгоряча. — Да ты… — мастер задохнулся от гнева. Распрямившись во весь рост, он шумно втянул воздух. Ровно напротив лица Гермионы сжался его кулак. Разбитые об челюсть Нотта костяшки порозовели. — Как скажешь, — бросил Уильямсон и резко дёрнул дверную ручку, чуть не вырвав ту из плоти дерева. — К-куда ты? — позвал ему вслед мистер Долиш. — Расслабиться, — донёсся едкий ответ. Подол алой мантии исчез в коридоре. Мастер ушёл, так и оставив за собой распахнутую фиолетовую дверь. — Гермиона, п-прошу вас, прикройте дверь, — покачал головой младший наставник. — Джустас б-бывает излишне драматичен. Он впервые обратился к ней по имени. Стряхнув оцепенение, Гермиона выполнила просьбу и тихонько присела обратно. Она боялась, что её тоже прогонят. Тогда придётся возвращаться в комнату к Паркинсон или — ещё хуже — остаться одной. Слава богу, мистер Долиш поднялся, чтобы достать чашки для чая. — Чёрный с б-барбарисом? — Спасибо, — поблагодарила Гермиона, когда он поставил перед ней чашку, от которой вился пар и вкусно пахло кисло-сладкими ягодами. — Не стоит, — отмахнулся младший наставник. — Горячий чай и х-хорошая компания — вот что нам всем сейчас нуж-жно. Смахнув волосы мышиного цвета со лба, он убрал миниатюрные очки в нагрудный карман и сделал большой глоток. Джон не спрашивал, в порядке ли Гермиона, не лез с фальшивыми словами поддержки, не смотрел на неё, как на сломанный механизм. Не делал ничего из того, что она привыкла ожидать от друзей и наставников. Все эти «не» кирпичиками складывались в фундамент чего-то нового. Чего-то, что пока трудно выразить, но что ощущается как тепло. Гермиона прикусила щёку изнутри. — Скажите… — она решилась. — Скажите, Джон, Нотта теперь исключат? Если младший наставник удивился обращению, то не показал виду. — Нет, — сглотнув, ответил. — Не исключат. Д-думаю, вы понимаете, суд оправдает мистера Нотта. — Он помолчал, баюкая чашку в руках, взвешивая следующие слова: — Академия не допустит, ч-чтобы слухи вышли за пределы её стен. — Из-за мнения общественности? —  уточнила Гермиона. — В т-том числе, — подтвердил мистер Долиш. Между ними повисла гнетущая пауза. Пусть в законах не было поправок о запрете использования разумных магических существ, новость, что студента намеренно столкнули с келпи и он был вынужден убить её, могла наделать много шума. Последовали бы обсуждения, протесты. Чтобы усмирить волнения, Министерство поступило бы так же, как всегда поступало в подобных случаях — нашло козла отпущения. Несложно догадаться, кого бы принесли в жертву. Не допуская огласки, мистер Долиш и Уильямсон спасали в первую очередь себя. Гермиона не знала, как к этому относиться. В последние дни «не знала» повторялось в её мысленных монологах тревожно часто. — Кхм, всё хотел спр-росить, — нарушил тишину младший наставник, — вы поддерживаете об-бщение с мистером Поттером? Она непонимающе моргнула, и Джон стушевался. — Прошла нед-деля, а вы не получали писем, — он кивнул на стопку неразобранной почты в углу. — Понимаю, вы м-можете не доверять академическим сипухам, поэтому не с-стесняйтесь просить мою личную с-сову. Г-гарантирую, вашей переписке ничего не б-будет грозить. — Такая надёжная сова? — грея ладонь об чашку, увела тему Гермиона. Не говорить же, что она пользуется сквозным зеркалом в обход правил. — Моя Йоль п-превосходная птица! Оставшийся вечер они проболтали о совах, котах, ящерицах и других питомцах. Гермиона рассказала о Живоглоте, которого пришлось отдать Чарли Уизли, потому что после простора Хогвартса он плохо переносил жизнь в тесной квартире, зато теперь соревновался в грозности с драконами. Джон, в свою очередь, показал ей колдографию его первой жабы. На снимке он, ещё совсем юный, держал на вытянутых руках толстую, пупырчатую жабу и улыбался такой счастливой улыбкой, что невольно хотелось улыбнуться в ответ. А рядом с ним стояла миловидная миниатюрная девушка с большими, золотистыми глазами. Она смеялась, одна её ладонь покоилась на плече Джона, другая запуталась в пышной копне русых волос. Жаль, снимок не мог передать звуки. Думалось, у девушки был задорный, заразительный смех. Одетая в джинсовый комбинезон и оранжевую, как мандарин, футболку она выглядела живым олицетворением радости. Взрослый, постаревший Джон смотрел на неё с такой щемящей нежностью, что Гермиона сразу поняла — это его жена. Взгляд любящего человека ни с чем не спутать. Его сразу видно всем, кроме непосредственно того, на кого он обращён. Интересно, Рон тоже смотрит на неё вот так? — Гермиона? — вырвал из воспоминаний оклик Тоби. Гермиона встряхнулась. Оказывается, она так и застыла с ложкой в каше. Воспоминания о уютном вечере растворились, погребённые суровой реальностью. Джон, чай, добрая беседа — всё это было до того, как Уильямсон вывесил результаты зачёта. До того, как время ополчилось на Гермиону, напоминая о быстротечности бытия. — На моих глазах убивали не только келпи, — огрызнулась Гермиона, заметив, что Тоби изучает её. Вот он — этот взгляд. Будто она сломанный механизм, который за пройденный путь побился, поцарапался, растерял запчасти, а оставшиеся подёрнулись ржавчиной. Будто она нуждается в починке. Она не нуждается. Гермиона решительно отодвинула тарелку в сторону и скрестила руки на груди. — Тебе-то какое дело? Тоже хочешь кровавых подробностей? Тоби подвинул тарелку к ней обратно. — Съешь, пожалуйста, — попросил он. — Ты вчера почти ничего не ела. В его голосе не проскользнуло и толики жалости. Только участие и отзвуки того тона, каким умудрённые опытом старцы наставляют на путь истины потерявшую ориентиры молодёжь. Поморгав, Гермиона пригляделась внимательнее. Тоби действительно изучал её, но не было в его взгляде знакомого отблеска механика. Скорее уж в нём сквозил интерес учёного к объекту опытов. Что с ней творится? — Прости, — оперевшись локтями на стол, она спрятала лицо в ладонях. — Прости, я просто не выспалась. — Зачем встала в такую рань? — как ни в чём не бывало поинтересовался Тоби. — Джастин отказался просыпаться даже ради завтрака. Запульнул в меня подушкой, не переставая храпеть. Гермиона раздвинула пальцы и через щель увидела, что его губы дрожат в сдерживаемой улыбке. Фух, не обиделся. — Хочу засесть в библиотеке, — сняв оборону, призналась она. — А для этого её надо вначале найти. — Съешь кашу, и я провожу тебя, — предложил сделку Тоби. Он кивнул на её полную тарелку, хотя сам не торопился опустошать свою. — Сэкономишь пару часов поисков. Именно столько я выискивал её среди здешних бесконечных коридоров. — Это называется шантаж, мистер Сейв, — ввернула Гермиона, однако за ложку взялась. — Всё во имя добра. Слово «добро» стегануло кнутом. 

***

Существует ли более неподходящее место для библиотеки, чем подвал? Когда Тоби повёл её вниз по крутой черновой лестнице, притаившейся в нише перед поворотом в мужское крыло, Гермиона подумала, что он издевается. Или неудачно шутит. Оказалось, нет. Она полностью оценила удачность заключённой сделки, — безвкусная каша однозначно стоила сэкономленного времени — одной бы пришлось долго блуждать по этажам. Навряд ли бы ей пришло в голову, что книги хранятся под землёй. В прямом смысле. Узкая лестница привела в овальное, тёмное помещение, где по центру стоял длинный дубовый стол с массивными ножками, окружённый видавшими виды стульями. Два двухместных дивана зажимали стол в клещи, растянувшись вдоль его коротких сторон друг напротив друга. В их бархатной, старомодной обивке местами виднелись потёртости, а кое-где зияли обугленные дыры, будто кто-то курил и не церемонясь стряхивал пепел на подушки. Привычных стеллажей не было. Книги вразнобой лежали на полках, выдолбленных прямо в стенах. Присмотревшись, Гермиона поняла, что и стены были не совсем стенами, скорее цельной породой, которую отшлифовали до приемлемой гладкости. Словно академия стояла не посреди леса, а на вершине горы, в чьи недра уходили корни особняка. Потолок высился каменным куполом, неровным и избитым, со сколами и трещинами, из-за чего казалось, что он вот-вот обвалится, и из его самой высокой точки свисала литая цепь с плафоном на конце. Тусклый свет падал ровно на зону стола и диванов, погружая полки в сумеречную теневу. В воздухе отчётливо пахло сыростью. Навряд ли маги пользовались маггловской вентиляцией. Оставалось надеяться, что книги берегли от разложения и плесени несколько десятков достаточно сильных заклинаний. В целом библиотека больше напоминала некогда обжитую, но за давностью лет позабытую пещеру, нежели хранилище бесценных знаний. В ней не присутствовало даже библиотекаря. Бери, что хочешь, делай, что хочешь и никто не зашипит «не шумите». Не так Гермиона представляла себе это место, совсем не так. Каждый вдох оставлял на языке привкус пыли. Вот какое оно на вкус — забвение. После ухоженных залов библиотеки Хогвартса и дотошно выверенного архива больницы Святого Мунго видеть такое было…горько. Будь у неё немного свободного времени, она бы выпросила у Джона разрешение привести подвал в порядок. Время, время, время… Никогда ещё Гермиона не ощущала его ход так болезненно, как сегодня. Оглядев пустующее ранним утром помещение, она поскорее направилась к ближайшей стене, изучить имена авторов на корешках. — Ты ищешь что-то конкретное? — подал голос Тоби. Он топтался у лестницы, сомневаясь, остаться ему или уйти. — Если хочешь, могу подсказать где что лежит. С виду тут хаос, но если разобраться, то становится виден определённый порядок. Гермиона удручённо глянула на него, прикидывая, можно ли ему доверять. Если не рассказывать, для чего ей нужны материалы… — Тут есть что-нибудь про работу мозга? Справочник по мозговой активности или, может, заметки про то, как заклятия влияют на мозг? К чести Тоби, он не стал донимать её расспросами. — Эм, — задумался он. — Неуверен, но что-то про мозги было вон там. Он указал на дальнюю стену и поманил Гермиону за собой. Подойдя к полкам вслед за ним, она наколдовала парящей огонёк Люмос, чтобы разогнать полумрак. — Вот. — Тоби вёл пальцем вдоль строя дряхлых на вид книг. — Подойдёт? — Чудесно, — отозвалась Гермиона, поглощая глазами названия. Не чета собранию в закрытой секции Мунго, однако лучше, чем ничего. — Спасибо. Тоби кивнул и направился было к выходу, как вдруг остановился. Обернулся, открыл рот, чтобы что-то сказать, но в последний момент передумал. Снова шагнул к выходу и опять остановился. Гермиона искоса наблюдала за его метаниями. Наконец, он не выдержал: — Слушай, терпеть не могу ходить вокруг да около, так что скажу прямо. Ты не против, если я останусь? Я тоже хотел засесть за чтение и… — Тоби, — прервала Гермиона. — Библиотека — общественное место. Её слова не возымели никакого эффекта. Сейв лишь застенчиво оправил очки. — Я не против, — разъяснила она. — Оставайся, раз хочешь. Тоби просиял. — Супер! Я буду вон там, — он указал большим пальцем через плечо на один из диванов, обтянутый тёмно-коричневым бархатом. — Обращайся. — Хорошо. — Хорошо, — эхом повторил Тоби. Шаркнув подошвой, он целенаправленно прошёл к определённой полке, выбрал древний фолиант, явно примеченный заранее, и рухнул на диван. От обивки в воздух поднялось облако пыли. Из кармана его мантии, накинутый поверх узких джинсов и объёмного свитшота, выпал неизменный кубик Рубика. Тоби скинул обувку, подцепив мыском одного кеда второй за пятку, с ногами залез на сиденье, уселся в позе лотоса, и вскоре библиотеку оживило шелестение страниц. Гермиона позавидовала такой определённости. Сама она не сумела выбрать что-то одно и набрала целую охапку книг, которую с трудом дотащила до стола. Настала её очередь мяться в нерешительности. Свободных мест полно, садись куда пожелаешь, но она застряла напротив Тоби. Подошвы балеток словно прилипли к узорчатому ковру на полу, как мухи прилипают к мёду. — Я присяду? Тоби угукнул, не отрываясь от текста. Гермиона скромно устроилась на противоположном краю дивана, разложив свои находки между ними на манер преграды. Не то чтобы Сейв когда-либо возмущался насчёт нарушения личного пространства, но ей, например, не нравилось, когда отвлекают или мешают. Скорее всего, Тоби тоже не в восторге от её каприза усесться рядом, просто ему хватило такта промолчать. Она сама не понимала, с чего ей стало так важно, необходимо, чувствовать чужое тепло, слышать дыхание. Возможно, Джон был прав, сказав, что им всем сейчас нужна хорошая компания. А какая компания может быть лучше молчаливого присутствия друга и книг? Разложив тома в порядке значимости — от наиболее интересных к наименее — Гермиона открыла труды давно почившего выдающегося магического учёного, сдула пыль с форзаца и погрузилась в записи чужого опыта. Часы пролетали быстро. Чересчур быстро. Увлёкшись, Гермиона не заметила, как обросла веером раскрытых книг, наколдованных пергаментов и скомканных заметок. Одна тема тянула за собой другую и требовалось всё больше источников, чтобы собрать из раздельных пазлов догадок цельную мозаику понимания. Нужная полка опустела, а Тоби, вытесненный быстрорастущими стопками литературы, уселся прямо на ковёр, привалившись спиной к дивану. С ним оказалось приятно молчать. Уравновешенный и неконфликтный, он распространял вокруг себя атмосферу спокойствия, и Гермиона завернулась в неё, точно в уютный плед. Но когда прозвучал гонг, приглашающий на обед, Тоби ушёл, обещав вернуться, и атмосфера спокойствия ушла вместе с ним. Оставшись в одиночестве, Гермиона пожалела, что отказалась покидать подвал. Стоило другу скрыться на лестнице, как воцарившаяся тишина напала на неё. Злосчастные «почему» опять заиграли в мыслях, точно сломанная пластинка, заевшая на одной ноте. Чёртов Нотт. Казалось, даже книги напоминают о нём, то и дело отсылаясь к древней магии. Далеко не первый учёный высказывал мнение, что «Обливейт» был изобретён во времена друидов и забытые в веках заклятия могут послужить подсказками к созданию контрзаклинания. Некогда Гермиона уже пыталась использовать древнюю магию, но отказалась от этой затеи. Слишком опасно, непредсказуемо. Ей так и не удалось найти того, кто мог бы помочь, а самостоятельно переплетать вязь она не рискнула. Свидетельства, чем заканчиваются ошибки, не встречались, что красноречиво говорило о последствиях. Теперь появился Нотт. Нотт, который не просто знал о древней магии, а умело её применил. Применил, чтобы убить келпи, после чего оплакивал её смерть. Почему… Стоп! Новый круг «почему» окончательно сведёт с ума. Прикусив кончик пера, Гермиона плотно зажмурилась, прогоняя образ слизеринца из головы. И всё же её рука аккуратно вывела на пергаменте «древняя магия» и обвела написанное. Вернувшись, Тоби принёс с собой злаковый батончик. — Съешь, — безапелляционно заявил он, протянув батончик Гермионе. И нудел, пока она не проглотила всё до последней крошки. Вместе с ним вернулось и спокойствие. Как и прежде, Тоби сел на ковёр и продолжил вдумчиво читать всё тот же фолиант, взятый им в самом начале. Он не писал заметок, ничего не подчёркивал. Могло показаться, что он просто наслаждается художественной литературой, если бы на обложке не переливалось позолотой название: «Потерянные и найденные рецепты зелий. Третья категория сложности». Слушая его размеренное дыхание, шелест страниц, Гермиона вновь сумела сосредоточиться. Ужин они пропустили вместе, единогласно решив не идти. Даже в подвал проникла сбивающая с ног вонь тушёной капусты, которую уже однажды подавали в столовой и есть которую не решился даже Джастин. Никто, кроме них, за день в библиотеку так и не спустился. Иногда сверху, с поверхности, доносились голоса и звуки, но те звучали отдалённо, глухо. Заброшенная пещера, обросшая книгами, привиделась Гермионе уединённым островом среди океана суеты. Уходить не хотелось. Нигде не висело расписание посещения или график работы, однако Тоби не прозаично намекнул, что после десяти вечера лестница просто-напросто растворяется, и если они не хотят остаться запертыми до утра, то стоит уйти перед отбоем. Сказать по правде, Гермиона не была так уж против переночевать здесь. Гораздо приятнее провести ночь в окружении книг, чем в одной комнате с Паркинсон да… Боже, Паркинсон! — Тоби, сколько сейчас времени? — с запалом спросила она, откладывая очередной справочник в сторону. — Эм, — Тоби задрал рукав свитшота и взглянул на циферблат массивных винтажных часов. — Семь сорок шесть. У нас есть ещё два часа. — А сколько времени осталось, чтобы успеть собрать кору волшебной рябины? На секунду Тоби замер, уставившись в фолиант, что держал на коленях, потом нахмурился и настороженно взглянул на Гермиону снизу вверх. — Ты же не хочешь сказать… — Именно это и хочу. Гермиона засуетилась, прибирая беспорядок вокруг себя. Аккуратно сложив пергаменты с записями, она направила палочку на книги и прошептала очищающее заклинание. Пыль исчезла, страницы посветлели, переплёты заиграли более яркими красками. Не бог весть что, зато шажок в нужную сторону. Небольшой откуп от совести. — Но как? Мы же заперты на территории академии. — Тоби не останавливал её. Более того, он встал, чтобы помочь быстрее подобрать скомканные заметки. — Уильямсон же как-то отпер ворота? К тому же, если поспешим, есть шанс прошмыгнуть с кем-нибудь, кто возвращается после выходного. А если нет… у меня есть крайний вариант. Понизив голос, Гермиона кратко рассказала про колокольчик и Глэстина. Тоби выслушал её, не особо обрадовавшись перспективе сотрудничества с фейри, и задумчиво протянул: — Если преподаватели узнают… — он недоговорил. Ему и не нужно было. Гермиона и без него прекрасно понимала, чего может стоить им нарушение правил. И так же понимала, что злая после стычки Паркинсон навряд ли упустит возможность отомстить. Слизеринка опасна, пока у неё есть преимущество в шантаже. — Давай сделаем так, чтобы они не узнали, — рассудила Гермиона. Сложив книги ровной стопкой на краю стола, она решительно отряхнула ладони. — Ты со мной? Без Тоби всё теряло смысл. Она понятия не имела, где растёт рябина и сколько её нужно. А он в раздумье пожевал губу. — С тобой, — наконец ответил он, скосив глаза на фолиант про зелья. — Только сначала зайдём в мою комнату. Нам нужны инструменты.