Лакомый кусочек

POV Карон Вернье

      Это приглашение легло на мой стол в один из жарких дней позднего саломорского лета. Рано занимавшийся рассвет споро прогонял успокоение ночи, и волей-неволей я поднимался с постели уже когда первые лучи солнца только начинали высвечивать далекий светлый горизонт. Я наскоро умыл лицо, проклял необходимость проводить часть этого сезона на юге, а не в столице, и спустился вниз, в кабинет, где меня уже ждала «заботливо» приготовленная горка посланий и писем. Стоило начать работу сейчас, до того, как на город опустится пелена белого полуденного солнца, но от одного вида кипы писем, конвертов, счетов и грамот уже заранее начинала болеть голова.       — Сорейн, подайте кофе.       От крепости саломорского напитка у кого-то из столичных вельмож могло и зубы свести, но мне было в самый раз. Прогнав свойственную жаре лень и дремоту, я все же принялся за корреспонденцию и привычно начал с тех писем, что приходили из серверных регионов: учитывая возможные проблемы на долгом пути южного тракта, те и так приносили вести со знатным опозданием.       Я получил известие об обвале на одном из участков пути, затем несколько оплаченных счетов от банкиров из столицы, новость о смене управителя пути на западном направлении… Ну а тонкий конверт из дорогой бумаги спрятался на самом дне серебряного письменного подноса. Большая, несколько грубая печать с фигурой горного орла была мне смутно знакома, и я поспешил вскрыть послание, где красивым, хотя и не каллиграфическим почерком, было выведено адресованное мне письмо. «Дорогой маркиз! Я, конечно, ни разу не написал вам ни одного письма, а потому вынужден вновь представиться и лишь надеюсь на то, что в вашей памяти сохранилось для меня место. Звезды на севере светят ярко, но сейчас я не на севере, а на востоке нашей империи… Я надеюсь, что вы все же догадаетесь, кто же позволил себе дерзость мучить вас загадками. То пишу вам я, когда-то Виктор Шиммери, а теперь Виктор Ландау».       Я аккуратно отставил чашку с кофе в сторону. «Вы сами видите, что письмо это личное. С моей стороны было бы бестактно официально подписывать это послание моим титулом, а, значит, обрекать вас на возможную муку неприятного вам визита. В свое время вы просили меня быть с вами честным, и вот теперь я честно пишу о том, что лишь недавно мне удалось узнать о степени вашего благодетельства моей семье и мне в частности. Вы оплатили большую часть нашего налогового долга, и вряд ли на этой земле найдется множество альф, способных на проявленные вами щедрость и великодушие. Я не принял вашего ухаживания, вашего доброго предложения помощи и все же это не помешало вам посодействовать моей семье из тени, передав помощь вашему сопернику, теперь моему мужу. Как стыдно мне, что я узнал об этом лишь спустя год вашего содействия! Но будьте покойны: Рейн до последнего отрицал любое ваше участие. Впрочем, вы можете догадаться, что с моим упрямством и ему тягаться было не по силам, ну и любые тайны рано или поздно находят свой путь на свет. Я помнил и помню о вас всегда…»       Как странно, как знакомо кольнуло сердце от этой выписанной смелым, островатым почерком фразы. «…но теперь, как никогда прежде, желаю увидеть вас лично. Желаю пожать вашу руку, сказать сердечное спасибо и принять вас в своем доме со всей той щедростью, которой славится суровая восточная земля. Знаете, жители Лианны для гостя не пожалеют и последней крошки хлеба. А хлеба в эту пору у нас предостаточно. Приезжайте к нам в эту осень, в месяц холодных ветров, и будьте вольны приехать в компании друзей, знакомых или вашего друга сердца. Не будьте смущены, ведь вместе с вами к нам прибудут и наши общие столичные друзья и знакомые. Вы свободны и если вы желаете отказаться от этого приглашения, то я, разумеется, пойму. Но знайте же и то, что ваше согласие доставит мне невозможную радость, и мы с мужем примем вас как особого гостя. С пожеланиями благополучия, искренне ваш, Виктор».       Я усмехнулся, отложил письмо в сторону и откинулся на шелковые подушки моего рабочего кресла, разглядывая витиеватый резной потолок.       Виктор…       Да, с тех пор прошло уже больше года, и я бы соврал, сказав, что ровный отказ северного омеги оставил меня равнодушным. Саломора полнится художниками и поэтами, и те, напившись хмельного местного вина, любят воспевать радости и печали любовной лихорадки.       «О, сердце, зачем ты взор туманишь обещанием сладостей…»       Отказ Виктора Шиммери для меня отдался горечью.       Я не желал ни помогать ему, ни иметь с ним никакого дела, и уж тем более не было смысла тратить баснословные деньги ради ставшего чужим для меня человека. И все же, получив отказ Виктора, я вернулся в гостиницу и, сев за стол, выписал чек, который попросил отправить барону Ландау лично.       Если то и была любовная лихорадка, то отчего же при мысли о той истории веет холодом злой рациональности?       Великодушие побежденного? Желание указать другому альфе на его место?       Барон не хотел принимать мой подарок, но и я не собирался принимать чек обратно: мы несколько месяцев пересылали тот друг другу, пока наконец я не вынужден был написать барону длинное письмо, изъяснявшие причины моей настойчивости. Я не могу с уверенностью сказать, что в том письме было враньем, а что — правдой, но барон все же смог принять мой дар, пообещав в свое время отплатить и мне услугой.       — Ты позволил заморочить себе голову, — говорил дядя.       Учитывая то, что и сейчас я с уверенностью собирался посетить Лианну этой осенью, Адиль, как и всегда, был совершенно прав.       Злое саломорское лето отгорело лишь к началу моего долгого путешествия на северо-восток. По прибытии мне, несомненно, понадобится отдых и покой. Словами Виктора Ландау, и того, и другого в Лианне было в избытке, а, значит, беспокоиться стоило лишь об одном.       — Это ошибка, — сложив руки на груди, Адиль наблюдал за тем, как слуги укладывают наши вещи в экипаж.       — С чего же? Оставим прошлое прошлому, а в Саломоре еще пара месяцев будет жара. Плюс, разве не с тобой ли мы обсуждали всю неразведанную торговую ценность восточного края?       — Ну уж не говори мне только, что ты едешь аж до Лианны лишь потому, что собранных тут на месте денег тебе не хватает… — дядя ухмыльнулся и почесал бороду. — Впрочем… Возможно, оно и к лучшему.       А вот это уже был неожиданный поворот:       — Да ну?       — Знаешь, замужние омеги быстро теряют свежесть молодости. Мы приедем, и твой драгоценный Виктор, — я скривился, и Адиль поднял руки в примирительном жесте. — Прости, Виктор Ландау мог уже располнеть, подурнеть и откровенно опошлиться всеми теми хлопотами, что сопутствуют браку. Глядишь, это и излечит тебя.       — С чего ты решил, что мне необходимо «лечение»?       — Ну я же врач, — с этим было не поспорить: Адиль действительно был одним из лучших врачевателей нашего края.       Старший альфа мог быть столь же несносен, как и Глен, столичный мастер иллюзий, но в отличии от того же Глена, прекрасно знал цену не только словам, но и своевременному молчанию. В его компании долгое путешествие в сторону восточной Лианны проходило с удовольствием, хотя и омрачилось одним сломанным колесом, которое на пару с Адилем мы помогли переделать нашему смущенному господским вниманием возничему.       Желто-бурый, аскетичный пейзаж Саломоры постепенно сменился на зелень восточного предгорья и, преодолев наконец забавно изогнутое «ухо» одноименного перевала, теперь укоротившегося за счет выдолбленного в скале участка дороги, мы очутились в низинах Лианны. Когда-то рыхлая, водянистая, неблагодарная болотистая земля, стараниями барона действительно изменила свой пейзаж. Я читал о болезненной сырости и холоде, заползавшем прямо в кости, но хотя в предгорьях уже вступила в свои права настоящая осень, не было видно печально знаменитого желтого тумана. Встречавшиеся нам на пути деревеньки не выглядели богатыми, но дома были чисты, а люди здоровы. Работавшие на полях девушки и юноши приветливо махали нашей карете, а, завидев бороду Адиля и его обаятельную улыбку, розовели и хихикали, поспешно отворачивая лица.       — Эх, дворцы хороши, но хороша и свобода…       — Напомни мне, сколько у тебя детей?       — Мало, — дядя назидательно приподнял палец. — У настоящего альфы детей должно быть как звезд на небе.       — Как повезло, что у тебя есть на все это средства.       — Тебе бы тоже не мешало озаботиться.       — Всему свое время.       — Дорогой племянник, в мире, да и в самой Саломоре, множество омег да причем незамужних. Не было нужды ехать в такую даль…       Пожалуй, мне не стоило смотреть на него столь строго: Адиль этого не заслужил. В конце концов, не он был виноват в том, что чем ближе мы приближались к нашему назначению, тем разительнее мучило меня раздражение, которое не смог развеять даже сияющий вид обновленного города.       Лианна покоилась в сердце одной из скалистых низин, ну а баронский замок, как говорят, «возрожденный» из руин кропотливой работой барона и привезенных им строителей, смотрел на город с холмистой высоты. Северу было свойственно тяжелое каменное строительство, столица Тетраны сохранила свежий вид благодаря древнему белому камню, привезенному с западных рудников, ну а Восток же, по представлениям имперской аристократии, был коренаст и неловок. Вид аккуратного, в чем-то почти южного дома, с декоративными колоннами и большим садом, все же удивил.       — А у вампира хороший вкус…       — Опыт многих лет.       Возничий остановил нашу карету у входа, и мы с Адилем наконец выбрались наружу, разминая порядком затекшие конечности: этот последний, длинный участок пути дался нам нелегко.       — У меня такое ощущение, что я состарился за эти недели…       — Еще скажи спасибо, что здесь вообще есть дороги.       — Господа, — по насыпной гравиевой дорожке в нашу сторону заспешил взрослый бета, одетый в свежий темный костюм: наверняка дворецкий баронского дома. — Мы получили ваше сообщение в пути и уже ждали вас и счастливы принять у себя. Меня зовут Мариус, — мужчина коротко поклонился. — Позвольте озаботиться вашим багажом.       — Благодарю. А где же?..       — Его Милость и другие гости сейчас на выезде, у плотины. Молодой господин сейчас в саду и просил провести вас к нему в случае приезда.       — Пожалуй, мы…       — О да, благодарю вас. Мы пройдем, — Адиль прямо просиял, довольный собственной причудой.       И зачем только я согласился на это…       Мне было нужно время. Наша поездка из Саломоры длилась неделями, и все же время было мне необходимо. Отсрочка, ожидание, возможность не встречаться с реальностью. Если Адиль прав, и замужний Виктор уже не похож на того, прежнего, то зачем же… Но если он не прав, то разве это лучше?       Когда-то я сказал Виктору, что рядом с ним я «сам не свой», и это до сих пор оставалось правдой.       — Что же, прошу за мной.       Мы не стали заходить в дом: дворецкий провел нас мимо главного входа в сторону сада. От глаз посетителей, прибывавших в баронское поместье по главной дороге, тот был укрыт каменной стеной.       — Эта стена сохранилась от стоявшего здесь форта, — пояснил бета. — Его Милость пожелали сохранить конструкцию в ее первозданном виде, а в ее пустотах озаботились созданием сада. Молодой господин проводит здесь много времени, — бета был немолод и сух, но при словах о Викторе его серые глаза потеплели. — Мы выращиваем фруктовые деревья, лекарственные травы, есть огород…       За отглаженными временем камнями действительно скрывался прямоугольник внутреннего двора поместья. Сопровождавший нас баронский слуга внезапно остановился и нервно прокашлялся.       — Ваша Милость… Гости, — строгий бета явно был не привычен краснеть. — Ваша Милость… Вам не стоит там лазить. Я же говорил вам, что сейчас вам не стоит…       — Нет, Мариус, я хочу собрать все сам!       Не так представлял себе я эту встречу.       Наверху, на одной из веток раскидистого яблоневого дерева, сидел Виктор Ландау собственной персоной. Одетый в замшевые штаны омега тянулся за особо спелым яблоком, и снизу нам всем открывался чудесный вид. И на яблоки, и на затянутые в замшу круглые ягодницы. Стоявший рядом со мной Адиль тихо крякнул:       — Ох…       — Ваша Милость, прибыл Карон Вернье вместе со своим дядей, Адилем Вернье.       — Эх, вот как! Так бы сразу и сказали, — поправивший свои очки дворецкий не стал спорить, а подал омеге руку, помогая спуститься. Оказавшийся на земле молодой барон отряхнул голые руки о штаны, поднял голову, глядя прямо на нас, и приветливо улыбнулся.       — Я так счастлив, что вы доехали, маркиз! Простите мне мой вид… Я рассчитывал, что вы прибудете чуть позже.       Все такой же стройный, легкий, холодный, как горный ручей, и как ручей этот прекрасный, Виктор Ландау дал бы фору любому из столичных дебютантов даже в своем домашнем наряде, состоявшем из одних брюк, сапог да свободной белой рубашки. В компании с его красотой крестьянская простота утоляла жажду не хуже самого изысканного наряда. Юноша не носил корсета — все же в том не особо удобно работать — и пробегавший по саду легкий ветерок игриво теребил ворот его рубахи, подчеркивая светлую, не укушенную шею и линию его тонких ключиц.       Он свободен.       Мысль эта искрой пробежала по венам.       Все еще свободен. Ничей.       Впрочем, омега шагнул вперед, подавая мне руку для поцелуя, и на этой руке сверкнул ободок брачного кольца.       — Счастлив, что вы в добром здравии, и благодарю за приглашение, — может быть, Виктор Шиммери теперь и был Виктором Ландау, но аромат его кожи был все так же свеж, хотя и сильно изменил свою ноту. — Позвольте представить вам моего дядю по отцу.       — Большая честь встретить вас, Ваша Милость, — Адиль позволил своим губам даже коснуться руки молодого омеги. Прежнего Виктора такое, пожалуй, могло и смутить, но этот Виктор лишь рассмеялся, довольный то ли встречей, то ли проявленным к нему открытым вниманием.       — И я так рад видеть вас, господин Вернье. Ваш племянник не столь много упоминал вас… Вам придется потратить этот вечер, рассказывая мне все.       — Прямо все, Ваша Милость? — глаза Адиля заблестели.       — Непременно. Разве же не вы являетесь одним из выдающихся ученых умов юга?       — Ах, что вы, они мне льстят…       — Так значит, не вы придумали способ очистки ран от глубокого гноя?       — Может быть, и я.       — И не вы усовершенствовали набор для проведения операций?       — Ваша Милость, что еще вы умудрились узнать обо мне? Если прямо все, то, пожалуй, мне стоит откланяться…       Виктор Ландау рассмеялся и протянул руку, слегка похлопав старшего альфу по плечу:       — Не сбегайте с поля боя, — омега повернулся ко мне. — Маркиз, позвольте мы все же дадим отдохнуть вам с дороги. Давайте я покажу вам комнаты.       — Ваша Милость, но…       — Нет-нет, Мариус, давай я. Мне так хочется, — похоже, для строгого дворецкого то был железный аргумент.       — Как вам угодно.       Всю дорогу к нашим комнатам Адиль развлекал омегу значительно приукрашенными историями о нашем путешествии, и все это время Виктор довольно смеялся, изображая, будто всем этим историям верил. Нас поселили в соседние покои, ну а после в баронское имение наконец вернулись занятые разъездом гости с хозяином. Здесь были все: полный энергии и успевший где-то изгваздаться Найджел в компании с недовольным им Каем; сдержанный Камил, вежливо пожавший мне руку; Глен, мгновенно нашедший в Адиле родственную душу; Лан, развлекавший остальных внезапными прыжками в пространстве, чем успел изрядно напугать одну из баронских служанок… Здесь были все, и мое нахождение здесь было не исключением, а закономерностью.       Ничуть не изменившийся с нашей последней встречи Рейн Ландау вежливо пожал мне руку и ничем не выразил своего неудовольствия моим присутствием.       С большого портрета в гостиной поместья за нашей встречей наблюдал сам Виктор. Настоящий омега растерял скованность, свойственную неопытности, но приобрел свободу и игривость, смягчившие его черты. Написанный же Виктор, пусть и оголял перед зрителем свое светлое плечо, но глядел с удивленным смущением:       «Вы считаете меня красивым?»        — Что же, племянник, я могу тебя понять… — Адиль не смог обойтись без комментария.       Маги засели играть в карты перед ужином, и, прежде чем я успел к ним присоединиться, меня аккуратно тронули за плечо:       — Маркиз, не хотите помочь мне нарвать букет к столу? Я хотел сделать по вашей, южной моде, но тут, конечно, без вас мне не обойтись, — намек и просьба прятались в улыбке Виктора, и я, как и все прочие в этом доме, не мог ему возразить.       — Да…       Он провел меня по садовым дорожкам, останавливаясь то у одной клумбы, то у другой. Спрашивал меня о бизнесе, о юге, пока наконец не остановился, опустил голову и затих.       — Я… Я действительно хотел отблагодарить вас. Вам не стоило…       — Разрешите мне судить о том, что мне «стоит», а что — нет.       — Вы, как всегда, прямы.       Он стоял ко мне спиной. Свободная его рубашка колыхалась от ветра, вырисовывая все ту же тонкую линию красивого тела.       — Ну вы же не ожидали, что я сильно изменюсь? Ведь вы ничуть не изменились.       — Вы считаете? — Виктор посмотрел на свои ладони и порывисто прижал те к животу, словно защищаясь от ветра. — Я не знаю, хорошо это или плохо…       — Хорошо. Хотя если бы вы изменились, то мне было бы легче.       — Легче? Что легче? — омега сконфуженно и удивленно глянул в мою сторону. Так же он глядел на меня в парке столицы, когда я стянул с его ладони перчатку.       Он ведь правда не понимает…       Да, от этого стало немного легче.       — Не берите в голову. Просто знайте, что ни вы, ни барон ничего мне не должны.       — Но…       — Нет. Ничего. И благодарностей тоже.       — Что же, тогда мы можем быть друзьями? — он протянул мне руку и я осторожно пожал ее.       — Безусловно.       За долгим ужином в поместье, когда все из гостей уже изрядно хлебнули не только вина, но и местной лианнской настойки, Рейн Ландау, при нас пивший из бокала свою пищу («Нам нечего скрывать», — обвел нас всех глазами Виктор, и мы согласились), аккуратно постучал ножом по стеклу.       — Господа, мы позвали вас сюда без повода, и мы рады увидеться вновь. Но это не все. Мы также хотим разделить с вами новость…       — Радостную новость, — поправил мужа Виктор.       — Да. Верно, — польщенный и плохо скрывавший это Рейн тихо хмыкнул. — Уже вот как два месяца мой супруг носит под сердцем наше дитя.       Какими аплодисментами разразился этот небольшой приемный зал! Вскочил с места взволнованный Найджел, Кай тут же ринулся обнимать смущенного Виктора, ну а на Рейна так и сыпались поздравления. Я присоединился, крепко пожав его руку и пожелав чете всяческих благ.       — Ты знал? — спросил я Адиля вечером, в его покоях.       — О да, с первой минуты. У немеченого это определить непросто, но румянец, жар, заметная, но приятная нота запаха… — дядя отложил книгу в сторону и глянул прямо на меня. — Лучше бы ты остался дома, Карон.       — С чего? Домыслы.       — Ну как знаешь.       Следующим днем, до завтрака, я взял из библиотеки барона книгу и отправился в беседку в саду. Гостить предстояло еще как минимум неделю, если не более, и стоило найти себе занятие по душе. Возможно, стоило присоединиться к охоте, устраиваемой этим погожим днем. Я поплотнее укутался в плащ, успел прочитать разве что пару страниц, когда рядом с увитой плющом беседкой заслышались шаги. В зазор между зеленью можно было разглядеть прибывшего.       Откровенно домашний, заспанный и даже не причесанный Виктор задумчиво застыл возле мраморного столика. Я прокашлялся, решаясь окликнуть молодого барона, но в итоге промолчал: тот выглядел погруженным в свои думы, и мне не очень хотелось пугать омегу.       Впрочем, мне либо стоило поторопиться со своим явлением, либо окончательно замолчать: по дорожке в сторону Виктора шагал барон.       — Вы вновь так рано, — я застыл, теперь неуверенный в том, что мне стоило прерывать их единение. — Вам не спится?       — Да… По утрам столько энергии. Но врач говорил, что потом мне будет хуже, так что я стараюсь сделать все дела утром, — я рассмотрел, как Виктор запрыгнул на мраморный столик, и как барон придвинулся ближе к нему, занимая место между его ногами.       — Вы уже обустроили здесь все… Что еще вас волнует?       — Столь многое… Ну и… я хотел уединиться с вами.       Хаос.       Я потерял последний шанс покинуть свое место: уж теперь точно не стоило давать им знать о том, что я лицезрел такую их близость.       — Вот как. Вы получили свое?       — Ох, Рейн… В последние дни из-за гостей мы совсем не могли… А из-за малыша я хочу еще более…       Я видел, как барон склонился, соединяя их уста в поцелуе, оказавшемся долгим и вовсе не супружески целомудренным. Виктор прогнулся в спине, обвил его шею руками:       — Ох, Рейн, сейчас… Я хочу тебя.       Никто в этом доме не отказывал Виктору, вот и барон не отказал, прямо так, на улице, сдергивая со своего беременного супруга его домашние штаны и засовывая свои большие ладони ему под рубашку.       — Ах, Рейн…       Барон не терял времени, снимая полуобнаженного омегу со стола и разворачивая спиной к себе.       Мне надо было уйти. Сейчас.       По-хорошему, мне надо было уйти еще тогда, когда я застал Виктора за его купанием, и вот теперь наступил день моей расплаты.       Разве я так много грешил, что мне необходимо было такое наказание? Или я наказал себя сам, решившись ответить на письмо Виктора и приехать сюда? Как страстно я надеялся, что увижу в глазах северного омеги признание ошибок собственной юности.       «Маркиз, я… Простите меня. Как я мог отказать…» — и глаза в пол, и нежный румянец.       Об этом я мечтал? Ну уж точно не о том, что мне придется молча лицезреть картину супружеской близости беременного Виктора Ландау и барона. Вот уж кого точно благословили боги, его, темные или наши — светлые, какая разница, когда красивый, молодой, ароматно текущий омега сам сдергивает с себя рубашку и приподнимает ногу, разрешая толкнуться в него сильно и глубоко.       Самозабвенно и совсем не по-северному жарко отдавался удовольствию Виктор. Запрокинул голову, стонал, сам притянул руку Рейна к своей груди:       — Рейн, приласкай…       — Как прикажете, — вампир давал тому все, о чем он просил.       Я закрыл глаза, и остальную сцену досмотрел уже в своем воображении, а не в реальности, чуть ли не до хруста сжимая в руках позабытый мной томик поэзии. Впрочем, стоны удовольствия преследовали меня и тут:       — Рейн… Любимый… Сильнее…       — Все же вы ненасытны.       Стоны стали громче, ну а потом затихли: похоже, Виктор получил то, чего хотел.       — И все же, чем я заслужил вас… — эта нота в голосе Рейна мне была не знакома.       — Заслужил? — я заслышал шорох одежды и рискнул открыть глаза: барон уже застегнул обратно свои штаны и помогал омеге натянуть на него рубашку. — О чем вы? Ничем. Любовь не надо заслуживать. Это не награда и не приз. И я не трофей и не игрушка.       — Но… Да, верно, — на лице Черного Барона застыло замешательство, больше подходившее зеленому юноше, а не созданию с более чем столетней историей.       — Идемте домой, — успевший натянуть на себя одежду Виктор погладил своего супруга по щеке. — В конце концов, я не могу встречать наших гостей в таком виде. К тому же я уже очень хочу есть… Нас ведь теперь двое.       Они удалились по дорожке в сторону дома. Маленький, легкий, светлый Виктор в компании возвышавшегося над ним барона. Только что я видел их страсть, а теперь мог разглядеть, как Виктор смеялся, зачем-то шутливо тыкая барона в бок. Рейн, темное создание, лишь тряс головой и вяло отбивался от его нападок.       Барон специально оставил своего супруга свободным. Специально давал ему все, доверял, разрешал видеться с кем угодно. Даже с кем-то вроде меня. А будь Виктор моим, разрешил бы я это? Или запер бы дома, по привычке и обычаям всего того, к чему я привык?       Пожалуй, я многое не понимал. И, пожалуй, мне многое стоило поменять, если я, конечно, не хотел вечно наблюдать за чужим счастьем.        — Хм… Получается, вот кто был завидный жених.       Лакомый кусочек. А Виктор просто оказался умнее прочих.