Зеркала

Сегодня Доффи сам стоял за штурвалом. Он любил иногда так проветриться — "чтобы руки не забывали", говорил он. Его убогий братец, конечно же, топтался рядом с ним и воодушевленно вглядывался вдаль — туда, где на горизонте смутно вырисовывалась земля. — Сегодня ночуем на суше, — сказал Треболу Доффи. — Как скажешь, Доффи, как скажешь, да, — закивал Требол. Он в Семье всегда отвечал за организацию стоянок и снабжение. — Как думаешь, там живет кто-нибудь? Или очередные руины? — вслух задумался Росинант. Доффи посмотрел на него, и его лицо смягчилось. Едва уловимо, но Требол заметил. А Росинант — нет. — Вот причалим и поглядим, — сказал Доффи. — До вечера еще долго, будет время осмотреться. Гавань, куда они пристали, была очень удобной, но выглядела заросшей и одичалой. Какие-то следы построек здесь были, но очень старые и полуразрушенные. — Ну вот тебе и ответ, — легко сказал Доффи. — М-да. И почему в этой части Норт Блу так много мертвых островов? — задумался Росинант. — Философский вопрос. Сейчас пойдем поищем ответ, — пообещал Доффи. Он сунул пальцы в рот и пронзительно свистнул. На палубу потихоньку начали выползать те из команды, кто еще не толпился у поручней, разглядывая остров. — Встанем здесь на ночь. Разделяемся и прочесываем как обычно, возвращаемся к закату, — скомандовал Доффи. Под нестройные "есть" и "так точно" Доффи одним прыжком перелетел с палубы прямо на берег. Его братец последовал за ним и с оглушительным шумом обрушился в море. А Доффи его, конечно, выудил, хотя Требол считал, что можно было и так оставить. Пусть бы сам выбирался, не так уж там было и глубоко. — Ну ты и тетеря, — сказал на берегу Доффи Росинанту, сам теперь мокрый по пояс. Росинант широко, смущенно улыбнулся. Требол скривился, потому что видел, что эта улыбка делала с Доффи. Кто другой, может, и не увидел бы, но Доффи был с Треболом дольше, чем без него. Требол его знал как облупленного. Матросы бодро сгружали на берег тюки с припасами, люди Требола уже выбрали подходящее место и ставили палатки, люди остальных офицеров быстро разделились и ждали команды выдвигаться. Каждый был занят своим делом, каждый работал хорошо и споро. Кроме Росинанта, убогого бесполезного Росинанта, у которого было одно-единственное достоинство — кровь, текущая в его жилах. Та же, что и у Доффи. Священная кровь Небесного племени. — Иди переоденься, — велел ему Доффи, а сам остался стоять на берегу, оглядывая, как работают его люди. Его взгляд то и дело возвращался к его собственной палатке, его и Росинанта, которая — ну конечно, вот она уже и обрушилась. Росинант был в своем репертуаре. Доффи посмотрел на дрыгающиеся останки палатки и фыркнул. — Да выеби ты его уже, да, да, — не выдержал Требол. — Требол, — сладко улыбнулся Доффи, — завали ебало. Хоть убей, не мог Требол понять, что такого Доффи нашел в Росинанте, что вот уже два года глаз с него не сводил. И все это видели, все, кроме Росинанта. Видели, даже несмотря на вечные Доффины очки. Требол бы еще понял, если бы Росинант был красивым, вроде Верго. Но он был просто-напросто тощая шпала, которая постоянно совала нос не в свое дело. Ни кожи ни рожи — бледный, как моль, и неуклюжий, как… Требол даже сравнение подобрать затруднился бы. Он больше никогда и нигде не видел такого неуклюжего убожества, как Росинант. У Доффи в команде было полно горячих девочек — выбирай любую. Любая бы под него легла — да даже без "бы". Почти все девочки в команде под ним уже побывали, и большинство даже упрашивать не пришлось. Да и мужики, которые точно так же охотно легли бы под Доффи, в команде имелись… раз уж Доффи так хотелось ебать именно мужика. Но нет — Доффи знай пялился на своего убогого младшего братца, будто тот был невесть какое сокровище. А тот в упор не замечал, хотя это было настолько очевидно, что Требола досада брала. Внешне они с Доффи были очень похожи, но в умственном отношении природа на Росинанте отдохнула. Вместо мозгов у него в голове был супчик из довольно бредовых представлений о добре, зле, чести и справедливости, то и дело толкавших Росинанта греть Доффи мозг, возникать на советах и даже лезть под мечи Диаманте, когда тот был в настроении проверить их остроту на ком-то мимопроходящем. Однажды Диаманте чуть не располосовал Росинанта от уха до паха, потому что Росинант какого-то хрена решил закрыть собой от его меча совершенно левую бабу. — Ты же видишь, у нее ребенок, — сказал Росинант тогда, как будто Диаманте было не насрать. Ребенок орал, баба мелко тряслась и подвывала, а с кожи Росинанта медленно сходила чернота. Доффи глянул на Диаманте. Один взгляд, которого даже было не видно из-под очков, одно хлесткое прикосновение воли — и Диаманте сбледнул как подснежник. — Понял, буду аккуратнее, — сказал он примирительно. Доффи хмыкнул и отвесил Росинанту подзатыльник. Тот развел руками, зачем-то бросил бабе пачку денег и первый пошел дальше. Сделал два шага и споткнулся, конечно, и Доффи его поймал, как всегда. Доффи ловил его каждый раз, когда Росинант опять летел жопой в землю. И прощал ему все его причуды. И зубами рвал каждого, кто опрометчиво решал, что подпортить Росинанту табло — хорошая идея. И в общем-то, Доффиного драгоценного младшего братца вполне можно было бы терпеть: он был предан Доффи как собака и не так уж плох в бою, несмотря на его поразительную неуклюжесть… Если бы он не был вдобавок такой прекраснодушной тряпкой. Когда Доффи рассказал им о Клетке, брату и четверым офицерам, когда показал ее на примере небольшого лесочка, все четверо офицеров широко усмехнулись и приготовились к длительному наблюдению. И только бледный Росинант молча и без улыбки смотрел, как лисы, волки, медведи рвут друг друга зубами и когтями, как олени беспомощно кричат, помимо воли кидаясь в глубокие ямы и ломая ноги, как птицы летят прямо в стволы деревьев и падают неподвижными комочками перьев. А затем он сказал: — Доффи, это слишком жестоко. Диаманте презрительно хохотнул. Пика молча покосился на Росинанта. А Требол медленно, но верно закипал, потому что видел: Доффи это задело. Не обвинение в жестокости, конечно. А то, что Росинант сейчас смотрел на него с осуждением. — Это всего лишь животные, — пожал Доффи плечами наконец. — Всего лишь? — повторил Росинант и посмотрел туда, где корчилась и кричала стельная олениха. Большой рогач распорол ей брюхо, и теперь она пронзительно вопила, суча ногами, и темная кровь медленно растекалась из-под груды вывалившихся кишок. Росинант наставил на нее палец пистолетиком. Раздался грохот, и олениха затихла. — Пусть они всего лишь животные, — медленно проговорил Росинант, — но им тоже больно. Так же, как было больно нам. Помнишь? Ладонь Росинанта медленно превращалась из пистолета обратно в ладонь. — Не сравнивай, — досадливо отмахнулся Доффи. — Но ты ведь эту Клетку не для животных придумал, — не затыкался Росинант. — Ты ее придумал для людей. Правда, Доффи? Доффи ухмыльнулся. — Они всего лишь люди, — непринужденно сказал он. Росинант осекся и покачал головой. — Ты меня знаешь, Доффи, — сказал он. — Я за тобой куда угодно пойду. Но так нельзя. — Кто сказал? — обворожительно улыбнулся Доффи. — И кому нельзя? Мне — можно. Доффи всегда все было можно. Таков был закон. Доффи и отца своего убил потому, что ему вдруг что-то стало нельзя. Росинант сжал губы. — Сними Клетку, — попросил он. — Пожалуйста. Доффи поглядел на него и снял Клетку. Диаманте разочарованно скривился. А Требол — Требол очень, очень сильно разозлился. Потому что только что Росинант прогнул Доффи под себя, пусть и в мелочи. Король никогда не должен был прогибаться. Все в команде Донкихотов знали ее главное неписаное правило: Доффи всегда получал то, чего хотел. А Доффи это правило знал лучше всех: Требол хорошо его научил. Король никогда не должен был сомневаться в собственном праве и правоте. Но сейчас Доффи хотел Росинанта, хотел настолько, что это делало его слабым. И смотрел на него, неотрывно, так, что порой даже пропускал удары в бою. И ничего, ровно ничего не делал для того, чтобы его получить. Требол уже устал гадать почему. Все еще верил в какие-то остатки морали, за которую так отчаянно цеплялся Росинант? Гнушался кровосмешения? Боялся, что Росинант случайно отчекрыжит ему что-нибудь, с его-то оружейным фруктом и феноменальной неуклюжестью? Нет, нет и нет. Доффи даже отдаленно не страдал моральностью и не боялся ничего — ни телесных ран, ни небесной кары. Но почему-то он два года смотрел на Росинанта, стискивал зубы и не трогал. Может, думал, что Росинант его возненавидит после этого? Он же был весь из себя правильный и прекраснодушный, вряд ли он отнесся бы к перспективе инцеста так же легко, как Требол. Однако Доффи-то ведь был не глухой, не слепой и не тупой, в отличие от своего драгоценного братца. Он-то очень хорошо видел, что Росинант бы ему что угодно простил. Даже если бы Доффи однажды просто взял и, не спрашивая, выебал его во все дыры. Но Доффи все не брал и не ебал, и Требол устал уже наблюдать за этим позорищем. Росинант вернулся наконец, растрепанный и с криво застегнутой рубашкой, и только тогда Доффи, расслабленно попыхивавший сигарой, развернул наконец старую, потрепанную карту. — Да тут же нихуя не видно, — первым высказался Диаманте. — Напряги воображение, значит, — посоветовал ему Доффи. — Сегодня проходим по городу, — он ткнул пальцем в карту, где было действительно обозначено нечто смутно похожее на очертания города. — Карту вам оставлю, делите город как хотите. А мы с Роси пойдем прогуляемся по дворцу. Дворцу, едва заметному на карте, но очень хорошо видному отсюда, в прозрачном утреннем воздухе. Ветхому, но довольно большому — двоим людям работы хватит до вечера. Если Доффи брал напарника, то обычно Росинанта. И пусть Росинант был не самым бездарным бойцом — наверное, не хуже Верго, а может, и Диаманте, — но Требол остро подозревал, что Доффи это делал, просто чтобы получше приглядывать за бестолковым братцем. Росинанта мало кому удавалось ранить: у него была неплохая реакция и довольно сильная Воля. Но те, кому удавалось, потом долго, долго молили всех своих богов повернуть время вспять. Доффи кому угодно порвал бы глотку за любого из своей Семьи. А уж за Росинанта, за своего убогого братца, с которого Доффи, блядь, пылинки сдувал… Вот и в этот раз они ушли вдвоем — осматривать древний дворец на предмет наличия чего-то стоящего. Со времен падения этой страны здесь, конечно, не раз побывали мародеры, но иногда на таких островах все же обнаруживались довольно ценные и редкие находки. Ну а кроме того, для команды это была неплохая возможность встряхнуться и размять ноги. Не все же банки грабить и дозорные корабли ко дну пускать. Впрочем, город выглядел настолько заброшенно и полуразрушенно, что Требол очень сомневался, что в нем найдется что-то ценное. Может, Доффи повезет, рассеянно подумал он, и во дворце отыщутся какие-то старинные реликвии. Или интересное оружие, или орудия пыток. Древние мастера иногда бывали такие затейники. — Чего, — сказал Росинант. — Хмм, — сказал Доффи и очень странно на него посмотрел. Росинант на всякий случай отодвинулся. — Ты хоть что-то понял? — спросил он. Потому что сам он нихуя не понял. Надпись на раме была какая-то странная, и само зеркало тоже было стремное. То есть предположительно это было зеркало, но в нем ничего не отражалось. Хотя непосредственно перед ним стояли целых два Донкихота: один красивый, второй тоже ничего. — Мой догадливый братец, — сказал Доффи снисходительно, и Росинант на всякий случай показал ему средний палец. — Видишь там буквы? Во-о-о-т. А теперь прочитай их. Иногда это полезно. — "Ьтремсилискес", — честно прочитал Росинант. Он даже постарался озвучить мягкий знак в начале загадочной надписи, хотя у него слабо получилось. — И что? По-моему, это нихуя не проясняет. Доффи жалостливо на него посмотрел. — Да пошел ты, раз такой умный, — справедливо обиделся Росинант. А Доффи взял и пошел. Вернее, сделал пару шагов в сторону. И — опа, в зеркале что-то начало отражаться. Только не Росинант. Вернее, не один Росинант, а… Росинант посмотрел на все это дело пару секунд и резво ускакал в сторону. Противоположную от Доффи. — ЭТО ЧТО ТАКОЕ, — сдержанно спросил он и неопределенно указал рукой в сторону зеркала. Доффи осклабился. — Ага, — сказал он. — Значит, точно оно. И сделал те же пару шагов… обратно к зеркалу. И начал смотреть. Росинант ожидал от него такого же вопля отвращения и немедленного побега, но Доффи стоял на месте и сосредоточенно смотрел в зеркало с совершенно каменным лицом. Смотрел. И смотрел. И смотрел. Нет, ну у Доффи, конечно, была большая сила воли. И сила Воли тоже. Но не настолько же. И взгляд у него был какой-то… стеклянный. А зеркало было все еще целое. Росинант его ненароком приложил своей волей вооружения, когда галопировал от похабного зрелища, но нихуя, хоть бы трещинка. У Доффи воля была заметно сильнее, так что Росинант с неудовольствием верил, что уж она бы точно справилась с мерзким зеркалом. Если бы Доффи захотел. — Алло, Доффи, ты там заснул, что ли, — осторожно спросил Росинант наконец и подергал его за рукав. Доффи медленно повернул голову. Во взгляде его горел адский огонь. Росинант попятился. — Эй, ты чего, — рассудительно спросил он. — Мама. Спасите, Доффи спятил. Эй, грабли убери! Но Доффи вконец сбрендил. Он не просто не убрал свои длинные грабли, но и принялся их распускать. — Доффи, — жалобно сказал Росинант, — у тебя что, глюки? Ммф. Я тебе что, похож на девушку? — Отнюдь, — сообщил Доффи. — Для девушки у тебя слишком отсутствующая жопа. Ну и есть ряд других отличий. — Ну вот и иди щупай эти отличия! А меня не трогай! — вызверился Росинант. Жопа была его больным местом. Не то чтобы его особо волновал его внешний вид, в отличие от некоторых. Но на отсутствие жопы было просто больно падать, а падал он прискорбно часто, с его-то неуклюжими ходулями. — Да ты не нервничай, братишка, — предложил Доффи, как будто самый умный. — Ты еще раз посмотри, что там написано. Одной рукой он указал на таинственную надпись. Вторая обосновалась на Росинантовом отсутствии жопы и мигрировать как будто не собиралась. Росинант еще раз зачитал адское заклинание вслух. — И чего? — уже раздосадованно спросил он. — РУКИ. — И двинул дерзкому Доффи в солнечное сплетение, потому что даже его ангельскому терпению уже пришел конец. — Какой-то ты нервный сегодня, — укорил его Доффи. — Ну, раз ты меня так не любишь, — он подпустил слезы в голос, — обижаешь, — он сделал такое скорбное лицо, что Росинант невольно почувствовал себя виноватым, хотя казалось бы, — то иди отсюда куда глаза глядят. Оставь меня, несчастный, — произнес он с театральным надрывом. — А ты что думаешь. И оставлю! — пригрозил Росинант. — Пойду валерьянки принесу, раз ты сегодня какой-то вконец ебанутый. И попытался выйти из загадочной комнаты в загадочном заброшенном дворце, на который они наткнулись на свою голову. Ключевое слово — "попытался". — Э-э-э, — растерянно произнес Росинант и подергал дверь, хотя сам же оставил ее открытой, когда они заходили. И не слышал, чтобы она захлопывалась. Дверь не открывалась. Но это ничего! У него на такой случай имелись отмычки. Которые нихуя не сработали. Хотя всего минут десять назад Росинант вполне успешно открыл ими эту самую дверь, пусть ему и пришлось попыхтеть над ней, после того как нити Доффи дали примерно нулевой результат. На всякий случай он еще подергал дверь за ручку, потянулся снова поковырять в замке отмычками и обнаружил, что замка уже не было. Была ровная гладкая поверхность безо всяких признаков замочной скважины. — Чего, — сказал Росинант и подумал, что повторяется. — Ага, — довольно сказал Доффи. — Что "ага"! Типа ты понимаешь, что тут происходит! — Ага, — чарующе улыбнулся Доффи, тоже начиная повторяться. Росинант посмотрел на него со злобой и попытался выйти в окно — благо они были всего-то на третьем этаже, а он давно научился падать с минимальными потерями. Но была одна загвоздка: окна в комнате не наблюдалось. Хотя когда они заходили, оно было. — Да что ж такое, — сказал Росинант растерянно, сел на пол и пригорюнился. — Кончай ржать. Как мы отсюда выберемся-то? — Сам же сказал, — Доффи светски пожал плечами. — "Кончай". Росинант неверяще посмотрел на него. — Все и так хреново, а тут еще ты прикалываешься, — обвинил он. — Не играй в загадки, объясни нормально. Доффи открыл рот. — Да, я тупой, — превентивно сказал Росинант. — Ну? Что здесь происходит-то? Доффи вздохнул. — Я тебе сто раз говорил, о наивное дитя, — сказал он с очень злоебучими интонациями, — когда кажется, что выхода нет, надо просто посмотреть на ситуацию под другим углом. Росинант почесал макушку. — Ну и под каким углом я должен на это смотреть? — пожаловался он, старательно таращась на дверь. Дверь была как дверь, под каким углом ни посмотри. Только загадочно не открывающаяся. На всякий случай Росинант еще посмотрел на отсутствие окна. Окно… ну, отсутствовало. — Ты лопух, — пожаловался Доффи в ответ. — В корень зри! В корень! И насильно развернул голову Росинанта к зеркалу с похабными картинками. — Предлагаешь смотреть порнуху и надеяться, что дверь откроется сама собой? — с сомнением спросил Росинант. — Ну, вообще это не самая бездарная идея, но насчет двери я не уверен. И потом, я не знаю, что тебе показало это зеркало, но мне не понравилось. Кстати, руку можешь уже убрать. Но Доффи не убрал руку с головы у Росинанта, а наоборот, зачем-то принялся задумчиво перебирать его волосы. — Ох Роси, — сказал он проникновенно, — моя вера в тебя, конечно, безгранична, но даже я до этого момента не предполагал, что ты можешь быть настолько… настолько… тупым. — Последнее слово он зачем-то выдохнул прямо Росинанту в ухо. Вообще Росинант собирался обидеться, но этот выдох его отвлек. — Убери язык обратно в рот, — потребовал он. — С ума сошел. Не слюнявь мне ухо. Ты хам, Доффи. Нет, ну что ты делаешь-то, а? — он временно укротил Доффи пинком под колено, потому что слов Доффи, кажется, решил не понимать. — Объясни нормально уже. — Я же говорил, — сказал Доффи, сидя на полу и ослепительно улыбаясь, — прочитай буквы. Иногда это полезно. Росинант схватился за волосы и зарычал. Вокруг него царило какое-то безумие. На всякий случай он опять посмотрел на проклятую надпись. "Ьтремсилискес". Ну и как он должен был это понимать? Если там было что понимать, конечно. Хотя… что там Доффи говорил про "под другим углом"? Буквы были нормальные, знакомые, четко и разборчиво написанные. Значит, вряд ли дело было в них. Может, надпись была какой-то анаграммой? …Это звучало очень геморройно. Росинант был морально не готов решать ребусы. А Доффи явно сразу все понял, собака, и сейчас насмешливо скалился, глядя на него снизу вверх. Хотя если он действительно сразу все понял, значит, ответ был очень простым. Даже Доффи не смог бы моментально разгадать анаграмму, а ржать над Росинантом он принялся почти моментально. Самый простой, банальный вариант зашифровать надпись был написать ее задом наперед. Росинант решил начать с этого. Он прочитал буквы. Он сделал шаг назад, а потом на всякий случай еще один, споткнулся о Доффи и полетел на пол. Доффи его поймал, конечно, и каким-то образом водрузил стратегически себе между ног, хотя Росинант явно не туда летел. Но сейчас ему было вообще не до того. — Чего, — прошелестел он. — Это шутка такая? Смешно. Ха-ха. — Он попробовал посмеяться, но вышло как-то… не очень. Доффи гипнотизировал его скорбным взглядом. — Ну наконец-то, — сказал он похоронным тоном. — Значит, ты все-таки не совсем безнадежен. — И зачем-то принялся мусолить его шею. Росинант сгреб волосы Доффи в ладонь и силой убрал его клыки подальше от своей ни в чем не повинной шеи. — Не страдай ерундой, — потребовал он. — Нам надо выработать план. — В обычной ситуации я был бы только за, — обворожительно улыбнулся Доффи, — но тут уже все выработали за нас. Стратегия предельно четкая, знай соблюдай. Не отлынивай, Роси, мы не знаем, сколько у нас осталось времени. Давай, активнее, активнее, я не буду делать за тебя всю работу. — То есть ты предлагаешь вот просто так взять и поебаться? — неверяще спросил Росинант. — Ну, — пожал Доффи плечами, споро расстегивая пуговицы на рубашке Росинанта. Тот резво отполз от него на жопе куда подальше. — Не хочу, — сказал он, — не буду. Иди нахуй со своими стратегиями, Доффи. Надо же иметь какие-то принципы. Давай пойдем каким-нибудь другим путем, а? Ну ты же умный, придумай что-нибудь. — Не хочу, — парировал Доффи, явно передразнивая его. — Зачем множить сущности без нужды? Мы трахаемся, зеркало нас отпускает, все предельно просто и элегантно. — Да ты юморист, — горько сказал Росинант, кое-как поднялся и на всякий случай еще раз подергал дверь. — Да открывайся ты, зараза. Что за гад придумал это гнездо порока. Доффи тоже наконец плавно встал с пола и вкрадчиво подгреб к нему. — Ну что ты ломаешься, — сказал он рассудительно, — как девочка. Ты же мужик, ну. Ты должен быть стойким, отважным и не бояться трудностей. — Я не боюсь трудностей, — устало сообщил Росинант, в очередной раз отпихивая Доффи. — Твой стояк — не трудность, а извращение. Откуда у тебя вообще стояк, тебе что… Он задохнулся. Доффи ведь тогда… так и не отвел взгляд от зеркала. Зеркала, которое показывало, как глядящий в него человек трахается с остальными присутствующими в комнате. Ну или как минимум одним присутствующим. — Тебе что, нравится эта идея? — полузадушенно спросил Росинант. Доффи неопределенно пожал плечами. — Я ведь и пристрелить могу, — напомнил Росинант на всякий случай. — Спасите. Доффи сошел с ума. — Есть немного, — признал Доффи. — Да ладно тебе. Ты привлекателен, я чертовски привлекателен, насчет "смерти" до сих пор ничего не понятно, чего зря время терять? И вот с этим было трудно поспорить, хотя Росинанту очень хотелось. — Как мы потом друг другу в глаза будем смотреть, — риторически поинтересовался он, пока Доффи опять облизывал его ухо. — И вообще, вот это все вот прямо обязательно сейчас? В описании задания не было ничего про телячьи нежности. — Что, предлагаешь просто грубый перепих без ласки? Фи, Роси, ты вульгарен, — осудил его Доффи, и Росинант зачем-то покраснел. Вот умел же Доффи доебаться. Он вообще много чего умел. И целоваться, как выясняется, тоже умел… очень хорошо умел. Доффи погладил его спину под рубашкой, самыми кончиками пальцев. Росинант всхлипнул ему в губы, подался навстречу и понял, что, кажется, гореть ему в аду. А потом похвалил себя за то, что еще способен был о чем-то думать. Доффи был мужик и вообще-то немножко его брат, но, кажется, Росинанту сейчас было довольно похуй. — Руки, — слабо попытался Росинант, собирая в кулак остатки здравого смысла. Честное слово, ему уже надоело повторяться. — Что руки? — спросил Доффи и двинул рукой между бедер у Росинанта. Росинант заскулил. — Хочешь мои руки? Здесь? Здесь? Или здесь? "Не хочу я твои руки, и вообще, уйди нахуй, пожалуйста, мудила озабоченный", — хотел сказать Росинант, но вместо всего этого только задохнулся. — И здесь тоже, — констатировал Доффи. Он тоже говорил как-то… не так. С непонятным придыханием и вообще. — Ну что ты, что ты… Если бы он не придержал Росинанта, тот бы позорно сполз на пол. Руки Доффи творили такие вещи — Росинант бы сгорел со стыда прямо на месте, если бы в него сейчас помещалось какое-то постороннее чувство вроде стыда. — Посмотри на это с другой стороны, — резонерствовал Доффи в перерывах между поцелуями, — прямо сейчас ты спасаешь мне жизнь. Мы ведь тут оба помрем, если не пойдем на эту великую, — он опять пощупал Росинанта за жопу, — жертву. Еще и издевался, собака. Да! У Росинанта не было жопы! Ну и что! — Поэтому давай сейчас, — Доффи таки расстегнул наконец Росинантовы джинсы. Обычно он был ловчее, с его-то тренированными пальцами. Руки у него дрожали, что ли? — Давай сейчас… спасем друг другу жизнь. Мы тут боремся за нашу свободу, понимаешь? — он кое-как стащил джинсы вместе с бельем. Росинант зашипел, потому что нельзя было поаккуратнее? — За наше будущее. Давай, сцепили зубы и вперед. Сила духа! Но Доффи не сцеплял зубы. Он хватал Росинанта за щеки, влизывался в его губы и сам себе противоречил. Сраный манипулятор. И вообще, он тут трындел такой, как будто не видел, что Росинанту было, кажется, все равно уже. Он просто хотел целоваться дальше. И, возможно, не только целоваться. Все это было очень загадочно и непонятно — Росинантовы неестественные порывы, странная невнимательность Доффи, всегда такого въедливого… сраное зеркало это с его ебучим колдунством. Но Росинант последними остатками здравого смысла решил, что подумает об этом как-нибудь потом. Когда они с Доффи спасут друг другу жизнь. Да. Может, это все зеркало магичило, но Росинант сейчас так хотел… ужасно, ужасно хотел… спасти Доффи жизнь. И не мог думать ни о чем, кроме… жизни Доффи, да. Он в жизни так не хотел… спасти чью-то жизнь, ага. Доффи вжался в него всей своей стойкостью и отвагой. Росинант опять зашипел, потому что Доффи-то до сих пор был в штанах, и тереться о ткань было неприятно. — Не дергайся, — потребовал он, пытаясь исправить ситуацию. — На месте стой! Нормально все. Все идет по плану. Да блядь, Доффи, ты мне, ммффф. Ты мне мешаешь. Ты можешь перестать целоваться хоть на секунду? Со штанами вопрос был решен, но трудно было расстегивать рубашку Доффи, когда Росинанта крепко вжимали в стену и вообще всячески отвлекали. — Нет, — хрипло сказал Доффи и продолжил препятствовать. — Мудака ответ, — парировал Росинант, когда наконец смог говорить. — Ну что ты за человек такой. Я ему тут, значит, жизнь спасаю, а он мешает. — Ты слишком много трындишь, — пожаловался Доффи. "Кто бы говорил!" — хотел возмутиться Росинант, но ему вполне буквально заткнули рот четырьмя пальцами сразу. Да что ж такое, даже подъебнуть нормально не получилось. Росинант вообще по жизни был неудачник. Он и убежать-то от Доффи как следует не смог, тогда, четырнадцать лет назад. Доффи в тот раз догнал его, зареванного, и повалил на землю. Росинант стукнулся носом и заревел еще больше. Мамы больше не было, папы больше не было, всего его мира больше не было, и ему хотелось просто убежать, убежать подальше от этого страшного места, от этих страшных людей. И от брата — самого любимого человека… и самого страшного. Росинант его всю жизнь любил больше всех, кроме мамы. Ходил за ним хвостиком, когда Доффи на него не огрызался. И вечно восхищался, какой у него сильный, храбрый старший брат. Доффи все на свете было нипочем, он никогда не тушевался и всегда так метко стрелял по мишеням — живым и не очень. И тогда Росинант восторгался еще больше и любил его, кажется, еще больше. У них часто менялись гувернеры. Некоторые приходились Доффи по душе — над ними он обычно принимался шутить, как он любил. Мало кто мог выдержать шутки Доффи дольше недели. А некоторых он просто пристреливал, когда было скучно, и тогда Росинанту казалось, что это… как-то… немножко неправильно. Но мама только грустно качала головой, а папа рассеянно кивал, когда ему говорили о проделках Доффи, и разве они не сделали бы чего-то, если бы это было так уж неправильно? Когда мама правда была сердита, она всегда умела приструнить Доффи. Они оба ее немножко боялись и страшно, страшно любили. А потом она заболела и умерла, потому что она была Драконицей, а Драконам не пристало питаться гнилыми, плесневелыми объедками. Мама умерла. Росинант был с ней, один во всем доме. Он носил ей воду, и обтирал ей лоб, и никак, совсем никак не мог ей помочь. Он бы умер, чтобы она встала и пошла. Но она больше не могла ходить и даже сидеть уже не могла. Только лежала и трудно, часто дышала, и молча гладила его по голове, пока еще могла двигать рукой. Он слышал ее последний вздох, и вместе с ним из него будто ушла его жизнь. А потом брат и папа вернулись с едой, еще не зная, что маме она больше не нужна. И тогда Росинант наконец смог плакать, потому что брат был рядом, брат был сильным, и рядом с ним не так страшно было быть слабым. А потом брат… сделал что-то ужасное. Невообразимое. Он тогда несколько дней ходил с черным взглядом и ел будто через силу — ту самую еду, которая маме так и не пригодилась. И молчал, не открывал рта, даже чтобы одернуть Росинанта или нагрубить папе. А потом он будто снова заметил, что Росинант рядом. В одной с ним постели, под одним одеялом, чтобы было не так холодно спать. И обнял его, сам, в первый раз за всю жизнь — если не считать тех случаев, когда он поднимал его с земли после очередных колотушек или закрывал собой от очередных разъяренных простолюдинов. И сказал: — Мы тоже умрем, Роси, если сами ничего не сделаем. Понимаешь? Росинант не понимал. Он потряс головой. — Отец загнал нас в эту дыру, — сказал Доффи. — Из-за отца мама… — он замолчал и сглотнул. — Вот это все, — он провел рукой по правому плечу Росинанта, по плечу, на котором не было живого места от полузаживших шрамов, — вот это все — из-за отца. Это он во всем виноват. — Он не хотел, — промямлил Росинант, хотя и сам тоже, пожалуй, думал, что все это было из-за отца. Ведь это он привез их сюда, в эту страшную землю, из их большого красивого дома, где никто не плевал в них и не кидался камнями. — Не хотел, — сказал Доффи со страшным смешком. — Он пытался звонить домой, знаешь? Я слышал. Он звонил нашей родне, а они его послали. Сказали, что из-за него никто из нас больше никогда не вернется домой. Он говорил медленно, трудно, выдавливая из себя каждое слово. Росинант потрясенно молчал. — Это все из-за него, — сказал Доффи наконец после долгой тишины. — Но он же пытался… пытался что-то исправить, — слабо попробовал Росинант защитить отца, хотя не очень хотел, если честно. Ему было страшно. — Пытался, да. И ничего не исправил. Потому что он ни на что не способен, — сказал Доффи с такой жуткой злобой, что Росинант отодвинулся бы от него, если бы мог, если бы Доффи не держал его так крепко. — Он полное ничтожество. Он может только рушить. Он не может ничего исправить. Это мы должны, — горячо выдохнул он Росинанту в ухо, обдавая запахом давно не чищеных зубов, — мы должны что-то сделать. Нам больше не на кого надеяться. Но Росинант не знал, что ему делать. Ему было просто страшно. И он чувствовал, как Доффи колотит. Разве ему было холодно? Росинанту вот было более-менее тепло. Он обнял Доффи покрепче, на всякий случай, и Доффи в ответ стиснул его так, что чуть не переломал ребра. Брат всегда был очень сильный. Брат мог все. Все… Брат был способен на все. Когда-то Росинант этим восхищался. У папы ногти до сих пор были черные от земли. У них была лопата, но такая ржавая, что быстро сломалась, — и он докапывал мамину могилу руками. Потом папа их мыл-мыл, да так и не отмыл. Ни за день, ни за месяц, ни за год. Руки у него теперь всегда были черные, сколько ни мой. Этими черными руками папа обнимал Росинанта и светло улыбался, пока Доффи целился папе в голову. И прижимал к себе, закрывал собой, чтобы Росинант не увидел. И Росинант не увидел. Но Росинант услышал, страшный звук, разорвавший мир. Росинант почувствовал, резкий толчок и длинную дрожь. Папа упал на землю, мертвый, совсем мертвый. Светлая улыбка, светлые слезы на грязных щеках. Он и в смерти обнимал Росинанта, бережно прижимал к себе. Росинант съежился. Его трясло. Доффи за волосы вытащил его из теплого кольца папиных рук, отволок в сторону. Доффи… будто умер тоже, а вместо него родилось черное чудовище. Доффи скалился. В руке у него был большой нож, а оскал его блестел еще острее ножа. И Росинант кинулся бежать. Он даже не видел куда — его слепило от слез, но каким-то чудом он ни разу не споткнулся. За собой он услышал лязг и затем топот шагов, но не обернулся. В боку остро закололо, но он бежал, бежал, бежал, пока его не сбило с ног. Сквозь пелену слез он увидел чудовище, которое только что отняло у него папу и брата. Которое сейчас цеплялось за него всеми когтями, наваливалось, не давая дышать… И плакало ему в грудь. Чудовище что-то говорило, сбитым голосом, будто ему не хватало воздуха. Помимо воли Росинант вслушался и разобрал его слова — вернее, только одно слово. — Роси, — повторяло чудовище. — Роси, Роси, Роси. А потом оно отпустило его, зареванное чудовище, и принялось размазывать слезы и сопли по грязным, запыленным щекам, задыхаясь от воющих всхлипов, — и Росинант подумал, что в жизни не видел, чтобы Доффи так плакал. Даже когда умерла мама, он так не плакал. Он тогда вообще не плакал. Будто заледенел. А сейчас прорвало вот. Росинант подумал, сел на попу, обнял Доффи и заревел вместе с ним. Доффи заставил его отправиться с ним в Мариджою. Доффи заставил его тащить мешок с папиной головой, потому что у самого Доффи руки всегда должны были быть свободны для боя. А когда им пришлось убегать от их священной родни, то Доффи и заставлять не пришлось: Росинант бежал со всех ног, иногда даже впереди Доффи. Самые глубокие шрамы у него остались именно с той поездки. Иногда он смотрел на них и думал, что если бы не его совершенно неожиданная ловкость, шрам на левом бедре достался бы Доффи. И улыбался. И только одно расстраивало его: что глаз тогда выбили не у Росинанта. Доффи вернулся с Мариджои таким злым, что Росинант иногда побаивался. Не за себя: Доффи бы никогда ничего ему не сделал, и не потому, что в жилах Росинанта текла его кровь, а потому, что Росинант носил на себе его шрам. Но за весь остальной мир — да, пожалуй. Он был не очень хорошим местом, этот мир. Не очень уютным и добрым. Но он бывал и не так уж плох, иногда, если присмотреться. А Доффи не хотел присматриваться. Он хотел ненавидеть всех и вся — кроме Росинанта и тех людей, которые за ним пошли. Очень они Росинанту не нравились, эти люди. Не нравилось то, как они ожесточенно поклонялись Доффи. Как усердно лепили из него своего короля. Как тщательно выжигали из его души то человеческое, что в ней еще оставалось. Росинант бы понял, если бы эти четверо просто использовали Доффи, но они же правда были как одержимые. Когда они увидели, на что Доффи способен и какие у него задатки, они просто взяли и… это звучало как анекдот, и Росинант в это бы даже не поверил, если бы не видел собственными глазами… они просто взяли и создали ебучую секту. И назначили Доффи господом богом. И регулярно приносили ему человеческие жертвы, массовые и не очень. Чтобы распробовал и вошел во вкус. А Доффи что, Доффи ничего. Доффи было нормально. Когда Росинант об этом думал, его трясло. Он пытался говорить с братом, много раз, бесчисленное множество. Пытался что-то доказывать, пытался уговаривать, пытался просить. Бесполезно: Доффи все нравилось, и раз так, мнение Росинанта ему было неинтересно. Те четверо тоже… пытались. Оттеснить Росинанта, сделать так, чтобы Доффи видел только их и считался только с ними. Чтобы не слышал больше ничей голос — только их. Ха. Они были всего лишь люди. Но Доффи смотрел на них и слушал их, потому что они говорили то, что он хотел услышать. И когда Росинант пробовал говорить с Доффи после Требола, у него возникало полное впечатление, что он общался со стенкой. Но тут уж было ничего не поделать. Доффи всю жизнь был такой: если он упирался, то никто в целом мире не мог его переубедить. Ни мама, ни Требол, ни даже Росинант. Росинант мог только говорить с ним, когда Доффи был в настроении слушать, и обнимать его, когда Доффи был в настроении обниматься. Это бывало нечасто, но обнимался он всегда очень крепко. Еще Росинант мог уйти, чтобы никогда больше не видеть мерзкую Доффину свиту — наполовину фанатиков, наполовину просто беспринципных мерзавцев. Но тогда они смогли бы свободно ссать Доффи в уши, а Росинант бы никогда больше не увидел человека, которого любил больше всех на море и на земле. Это если бы Доффи за ним не погнался. Честно говоря, вот тут Росинант был не уверен. С одной стороны, Доффи был дико гордый. С другой стороны, он всегда его догонял. А Росинанту не особо хотелось убегать. Ну то есть вообще-то совсем не хотелось. Он помнил черное чудовище из своего детства и до сих пор вздрагивал, когда думал о нем — но Доффи был не только чудовищем. Он был его братом. А Росинант всегда, всю жизнь обожал своего брата, такого сильного, уверенного и веселого. Всю жизнь он ходил за ним хвостиком и так радовался, когда Доффи улыбался ему. Столько лет прошло с тех пор… целая вечность. Мраморные залы и цветущие сады Мариджои сменились вонючими подворотнями и свалками городов Норт Блу, потом темными корабельными трюмами, потом пыльными дорогами и ветхими лачугами — а потом банковыми сейфами, и корабельными каютами, и палубой Доффиной гордости и радости — чудовищного корабля в форме розового цыпленка… то есть фламинго, — и зданием пахучего мусоросжигательного завода в Спайдер-Майлсе, которое Доффи ловко у кого-то отжал и превратил во что-то дворцеобразное. И чем дальше, тем шире блестела ухмылка Доффи, и тем большей злобой наливалась складка между его бровей. Но Росинант шел за ним, как привязанный, как шел всю жизнь с тех самых пор, когда научился ходить, и иногда Доффи оборачивался к нему и улыбался — и только тогда у него между бровей не бывало этой складки. И поэтому Росинант скорее умер бы, чем оставил его сейчас. Ловкие, мокрые от Росинантовой слюны пальцы Доффи забрались ему куда-то не туда и начали делать что-то не то, и вот в данной конкретной ситуации Росинант был бы совсем не против свалить от Доффи куда подальше. — Не понял, — сурово сказал он, придерживая Доффи за горло и решительно убирая прочь его руку. Смертельная опасность смертельной опасностью, но ведь и совесть же тоже надо было иметь. — Ну а как ты себе представляешь наши дальнейшие действия? — вкрадчиво, но деловито спросил Доффи. Как это у него только получалось. — У нас есть задание, нам надо его выполнить. Иначе… смерть, — зловеще провозгласил он, возвращая пальцы в исходную позицию. — Ну можно же без крайностей, — предложил Росинант. — Для начала нужно разобраться, что вообще в данном случае подразумевается под сексом. Может, мы просто подрочим, и хватит с этой озабоченной штуки? — он без особой надежды покосился на зеркало. — А если нет? Ты можешь гарантировать, что у тебя будет ресурс для второй попытки? Нет, нам надо действовать наверняка, — назидательно сообщил Доффи, орудуя пальцами как у себя дома. — Так, чтобы не придраться. Росинант очень хотел придраться к этой стратегии, но у него не получалось. Сраный Доффи опять был прав, как всегда. — А свою жопу ты, значит, подставлять не хочешь, — обвинил он Доффи, чтобы придраться хоть к чему-нибудь. — Опять ты все решил за меня. Так нечестно, Доффи. Давай хоть в камень-ножницы-бумага сыграем. — Да я бы с радостью, — подло осклабился Доффи, — если бы был уверен в твоем самоконтроле. Но я что-то в нем совсем не уверен. А если твой хуй в процессе спонтанно превратится во фламберг и порвет мне жопу на мелкие лоскутки, то это будет очень досадно и обидно. — Он сделал грустные глаза. Вернее, один глаз: вторая глазница была пустая, давно заросшая кожей. — Я прекрасно контролирую свою способность, — обиделся Росинант. — Ага, ага, — покивал Доффи и демонстративно покосился вниз и направо. Росинант непонимающе проследил за его взглядом. Ну, допустим, это было бедро Доффи, плавно переходящее в жопу. На котором, предположим, сейчас лежала рука Росинанта. Ну или, если точнее, не лежала, а довольно воодушевленно сжимала. А на этой руке… — Ой бля, — сказал Росинант смущенно. — Я это. Я нечаянно. И жалобно посмотрел на Доффи. Ему было ужасно стыдно. Доффи поглядел на него с прищуром — и расхохотался, как будто из его (отменной, между прочим) жопы не текли четыре тонкие струйки крови. — Ну а я о чем, — сказал он, упоенно целуя Росинанта куда попало. — Ты ж моя тетеря. Не бойся, не отвалится моя жопа. Это всего лишь ссадины, — и целовал, целовал, целовал. Пальцы Росинанта медленно превращались из четырех остро поблескивающих ножей обратно в, собственно, пальцы. — Но я буду сверху, — выдохнул Доффи, поглаживая его большим пальцем по нижней губе, — пока не буду точно уверен, что твой хуй в самое неподходящее время не превратится во что-нибудь… неподходящее. Вроде того же фламберга или там базуки. Я, конечно, люблю приключения, но нет. Росинант хотел было уточнить насчет этого неопределенного "буду, пока". Оно как будто предполагало, что вот это вот все повторится еще раз. Возможно, даже не один. Доффи что, сомневался, что зеркало выпустит их после одного захода? Но пока он соображал, Доффи решительно скинул шубу — как она только на нем до сих пор держалась, — бросил ее на пол, а потом швырнул туда же Росинанта. Шуба была коротка, босые ноги Росинанта елозили по каменному полу, а Доффи знай хозяйничал между них своими пальцами. Хорошо хоть он знал что делать: Доффи был и по девочкам, и по мальчикам, и по всем остальным, лишь бы те трахались задорно и с огоньком. А Росинант… Как-то так получилось, что он никогда ни разу ни за кем не ухаживал. В душе он тайно хотел дарить цветы и читать стихи, но вечно все заканчивалось тем, что прекрасная дама в первый же вечер усаживалась к нему на колени и грязно совращала. Он, конечно, не жаловался, но после ощущал неполноту жизни. Росинант был в глубине души романтичен и мечтал о настоящей любви, чтобы до гроба и после, и все такое. Но в команде Доффи не было романтиков. Там собрались люди, которые хотели держать мир за жопу и брать от него все. А с нормальной, честной девушкой Росинант и не позволил бы себе крутить: он-то знал, что для него на первом месте всегда был бы Доффи. А ни одна нормальная девушка такого не заслуживала. В общем, Росинант был обречен умереть одиноким, до конца жизни перебиваясь случайным развратом. Однако до сих пор он был довольно прочно уверен, что интересовали его только женщины. Но прямо сейчас он нес ерунду и просил еще и хватался за Доффи и скреб пальцами по каменному полу и кусал себе губы и подавался навстречу и просил еще, еще, еще А у Доффи было такое непонятное лицо, что Росинант, наверное, слегка испугался бы, если бы способен был хоть что-то сейчас соображать. Доффи тоже кусал себе губы, до крови кусал, и одной рукой напрочь лишал Росинанта разума, а другой рукой зачем-то гладил его по волосам, и тоже нес какую-то дичь. Половину Росинант даже не понимал, а вторую… тоже не понимал. Доффи говорил: — Да что же ты со мной делаешь — Ну почему ты такой, а? За что ты мне? — Ты из меня всю душу вынул, сволочь такая — И как мне с тобой быть, а, наваждение чертово? И то ли целовал, то ли кусал, слизывая стоны с губ, сцеловывая слезы с глаз. А Росинанту было так хорошо, что даже плохо. Чего-то не хватало. Чего-то было мало. С Доффи тоже было непонятно. Он занимался чем-то не тем, болтал что-то не то, и настроение у него было какое-то такое… У них тут вообще в перспективе смерть вырисовывалась, а Доффи вместо того, чтобы заняться спасательными мероприятиями, зачем-то целовал Росинанта в подбородок. Росинант хотел было укорить его, но вместо этого погладил по рукам. Доффи почему-то был в растрепанных чувствах, а Росинант… Росинант умер бы, чтобы только Доффи был счастлив. По рукам погладил, напряженным, будто каменным. По жилистой шее, по потной груди и вздрагивающему животу. И ниже, и еще ниже… тоже погладил. Росинант никогда таким не баловался, хоть и не видел в этом ничего плохого. Просто искренне считал, что чужие члены — это неинтересно. И кто его знает, может, посторонние члены правда были неинтересны. Но данный конкретный принадлежал Доффи, и, как выяснилось, совсем немного надо было — всего пара-тройка движений, — чтобы стереть эту странную складку из уголков Доффиных губ… и вот это уже было более чем занимательно. У Доффи, кажется, руки ослабели. Может, это уже проклятие зеркала действовало? Доффи мог свободно щупать двух красоток одновременно и при этом вести деловые переговоры. Пиздец какое самообладание было у Доффи. А тут он уже стонал, и рвано дышал, и судорожно подавался навстречу руке Росинанта, и явно совсем не властвовал собой. Второй рукой Росинант помимо воли обнял его, погладил по спине. Из груди у Доффи вырвалось то ли рычание, то ли рыдание. И вот похуй уже на всякие волшебные зеркала, проклятия, принципы, мораль и прочую маловажную хуйню. У Росинанта в жизни был один главный принцип: Доффи всегда должно было быть хорошо. Росинант убрал руку с его члена — почувствовал, как напряглось тело Доффи — и обнял его ногами за талию, положил руку на золотой затылок, коснулся губами кровоточащих губ. Доффи оставалось сделать всего одно движение. …А у Доффи все-таки была очень сильная воля. Росинанта приложило и оглушило взрывом ощущений и эмоций. Он даже не знал, что воля наблюдения может работать на передачу, а не на прием… но как минимум у Доффи, видимо, могла. Вот только это значило, что Доффи сейчас действительно напрочь потерял контроль над собой, и это уже было что-то совсем из ряда вон выходящее. Не к добру, решил бы Росинант, если бы не потерялся окончательно в лабиринте непонятно чьих желаний и чувств. Кто из них сейчас погибал от безмерной, неутолимой жажды — он или Доффи? У кого из них сердце разрывалось от большого, больного, невыносимого чувства? Кому из них было так хорошо, что можно было, наверное, умереть от такого блаженства? Кто из них сейчас хотел, чтобы это кончилось поскорее, — и мечтал, чтобы это не кончалось никогда? …И это кончилось, когда у Росинанта уже сил не было стонать и кричать. Он лишь цеплялся за Доффи, и подавался навстречу, и не думал совсем ни о чем. А Доффи вколачивался в него, и цеплялся за него в ответ, и нес какой-то совсем уже бред. — Ты ж моя красота, — повторял он как заведенный, — красота ненаглядная, что ж ты у меня прекрасный такой. Самый красивый. Самый красивый… Росинант бы закатил глаза от той чуши, которая обильно лилась из Доффи, если бы не закатил уже глаза по другой причине. Это было похоже на мгновенную вспышку и взрыв, который волной прокатился по всему его телу. Росинант едва заметил, как внутри у него все сжалось, а затем его унесло куда-то в сияющее, бездумное небытие. Когда он более-менее пришел в себя, он все еще не способен был шевелиться. Только сердце колотилось как бешеное — а тело растворилось, превратилось в чистое блаженное тепло. Росинант отлеживался, не в силах пошевельнуть ни единым пальцем, и не мог думать даже о том, как ему было хорошо. Затем он начал постепенно возвращаться в человеческий вид и первым делом заметил, что: — Уф. Доффи, слезь с меня. Ты тяжелый. Доффи, блядь, проснись и пой. Но Доффи, кажется, до сих пор был в отключке. Росинант кое-как выполз из-под него, стараясь не сильно тормошить. Лицо у Доффи было до смешного блаженное, глаз закрыт, а волосы золотым ореолом светились в лучах вечернего солнца. Так, стоп. Солнца. Росинант посмотрел на отсутствие окна, и таки да — окно уже присутствовало. Дверь, наверное, тоже открылась. Можно было идти. Миссия выполнена. Брат спас жизнь брата. — Доффи, — позвал Росинант охрипшим, сорванным голосом и осторожно пошевелил Доффи за плечо. — Роси, — счастливо промычал Доффи, явно все еще не в себе, и попытался вслепую подгрести его поближе. Росинант поднял бровь, подумал и снова улегся рядом с ним, прямо на мокрой пожеванной шубе, которая вблизи выглядела довольно непотребно. А Доффи опять вцепился в Росинанта и, кажется, вознамерился вздремнуть прямо тут на полу, на останках шубы. Голый, красивый и даже в спящем виде явно невыносимо счастливый. Росинант посмотрел на его мирное, сейчас почти детское лицо и подумал, что нихуя не понимает, кроме одного: Сейчас он очень хорошо понимал Доффи с его "самый красивый". Росинант собрался с духом, попрощался со своей бессмертной душой и неуклюже ткнулся Доффи губами в уголок рта. Брат улыбнулся, не просыпаясь, легко и светло. "Самый красивый, — подумал Росинант растерянно и обреченно, не понимая, в какой момент его жизнь пошла по бороде. — Глядел бы и глядел". Доффи с братцем вернулись только поздним вечером, намного позже оговоренного времени, да такие измусоленные, что Требол не сразу поверил своим глазам. Сам Доффи был всклокоченный, сиял как медный грош и проебал где-то свою любимую шубу. Росинант — весь искусанный, застегнутый криво-косо и не сводил с Доффи влюбленного взгляда. В общем, зрелище было жалкое. Но по крайней мере Доффи наконец-то спустил пар, подумал Требол удовлетворенно. Теперь снова нормальным станет. …Доффи не стал нормальным. Доффи, казалось, чокнулся еще больше. Доффи больше не смотрел ни на кого, кроме Росинанта. Он только что не пускал на него слюни, носился со своим убогим братцем как с писаной торбой и ради него забывал даже о самом важном: О своих амбициях. Об амбициях своей Семьи. О том, ради чего они все за ним пошли. Почему выбрали его своим королем и богом. Королю не пристало ползать на брюхе перед недоразумением, которое только одно умело хорошо — расставлять ноги, подставлять жопу и криками не давать спать всей команде. Богу не пристало ставить одного смертного выше остальных. С этим надо было что-то делать.