Дневники Семьи Малфой. Скорпиус

После того, что мне рассказали родители, мой мир рухнул. Я узнал настоящую боль. Не ту боль, когда невозможно купить книгу, которую ты очень хочешь или боль от расшибленной коленки, или боль от потерянного любимого дела. Это настоящая боль, пронизывающая тебя острыми ножами от макушки до кончиков пальцев, разрывающая на куски. Это боль холодного оружия, безжалостно торчащего в твоем сердце. Мне было больно тогда, в ноябре 2015 года, когда я в полном оцепенении сидел в своей спальне и переваривал откровения моих родителей. И мне нестерпимо больно до сих пор, когда я вспоминаю о загубленной юности отца. Но тогда это чувство словно снесло меня. Я не мог говорить ни с кем. Я сидел в своей спальне и безуспешно пытался отвлечься чтением. Чем угодно, лишь бы не встречаться с ужасающей реальностью. Вот как так бывает, что за каких-то несколько часов твоя жизнь рушится? Ещё утром у меня всё было хорошо, всё было на своих местах. А теперь? Я не мог поверить, что мой дед так обошелся с отцом. Родители ведь должны оберегать своих детей от подобного, разве нет? Почему он позволил ему стать Пожирателем? Почему ничего не сделал? И мне непонятно, как моя бабушка позволила этому случиться. Почему она не встала на его защиту? Мой отец. Я никак не мог представить его в рядах сторонников Волдеморта. Как настолько добрый, любящий и замечательный человек мог быть с этими мерзкими тварями? Как?! Неужели в годы своей юности он и, правда, сотворил много плохих дел? Мне сложно описать свои чувства. Я сидел на подоконнике, смотрел в одну точку, а сумбур из различных эмоций полностью владел мной. Гнев, разочарование, сострадание, боль, отрицание и жгучее гневное нежелание признавать то, кем был мой отец в прошлом. Мой самый лучший отец. Тот, кто утешал меня, когда мне было плохо; оставался со мной на ночь, отгоняя кошмары. Тот, кто постоянно говорил мне какой я умный и замечательный; тот, кто хорошо понимал мое желание быть первым. Как же так? Как такой человек мог когда-то, пусть даже очень давно, сотворить что-то плохое? В тот день я не выходил из своей спальни. И в следующий тоже. Благо была суббота, и в школу мне не надо было. Хотя о школе я тогда думал меньше всего. Нора приносила мне еду, но я почти не ел. Во второй половине дня в субботу ко мне зашла мама. Она опасливо и тревожно смотрела на меня из коридора. — Что читаешь? — спросила она. — Я не читаю. — Я войду? Я кивнул и посмотрел на нее. Мама, видимо, уловив мое настроение, ответила мне сочувствующим взглядом и грустной улыбкой. — Слушай, я… — нерешительно сказала она. — Пришла поговорить. Я молча кивнул. — Твой отец очень любит тебя, — с надеждой и мольбой в голосе произнесла она. — Да, и что? — ответил я, не понимая, куда она клонит. — Как это «что»? Ты не должен осуждать его! — запальчиво воскликнула мама. — Твоему отцу было очень тяжело в его юности. Он мог погибнуть, потому что Тёмный Лорд в любую минуту мог убить его! Или его родителей, твоих дела и бабку! — при её словах, новая волна боли прокатилась по всему моему существу. Мне было неимоверно больно представлять в своем воображении, как отец находится все равно, что в плену у кровожадного маньяка, а тот постоянно грозиться убить его. — Это чудовище заставляло его быть тем, кем он не хотел, делать то, что он не хотел. Это самое страшное, что может случиться, ты не должен... - Хватит! – прервал я, не в силах слушать подобное. — Я не осуждаю. Я… Я не договорил, потому что моя мать изумленно захлопав глазами, перебила меня — Не осуждаешь?! — Нет... — обронил я. — Правда? — мать смотрела на меня во все глаза. — Ну, да... — подтвердил я. — Я просто… Я не знаю, как мне... Как... Мой голос оборвался, и я заплакал. Мама мгновенно сократила расстояние между нами и сгребла меня в крепкие объятия. Я плакал, и она плакала. Когда она отпустила меня, я увидел, что её лицо полностью залито слезами. — Я ведь люблю папу, но мне... — я запнулся, проглотив то, что хотел сказать. Моя мать смотрела на меня, и я почти физически почувствовал её облегчение. — Что, милый? Что ты хотел сказать сейчас? — Я не... Не понимаю, как он мог, он же такой добрый и хороший. И я не знаю, как мне теперь жить с этим... — мой голос вновь оборвался, я не мог выразить обуревавшие меня чувства. Мама внимательно смотрела на меня, но не говорила ничего. — Я не знаю, как мне жить с этим знанием, и я не знаю, как принять то, что... отец... — Неидеален? — Да! — подхватил я. — Я всегда считал его безупречным, самым лучшим. Но если он там был, то… — Он и так самый лучший, — сквозь грусть в глазах, улыбнулась она. — Идеальных людей в жизни не существует. Абсолютно у каждого человека во вселенной есть ошибки и неблаговидные поступки. И у меня есть то, чем я не горжусь. Но не промахи определяют личность. Самое главное умеет ли человек любить. Твой отец не виноват, что оказался в таких обстоятельствах жизни. Но даже при всех его ошибках прошлого, он всё равно самый лучший. Мы с папой вместе уже почти двадцать лет и поверь, я отлично знаю, какой занозой в заднице он может быть; но всё равно для меня он — самый лучший человек на свете. Потому что ты правильно сказал: он добрый и хороший. И ещё он самый любящий и замечательный отец для своих детей, которого я когда-либо видела. Ты знаешь, что первые слова, которые он сказал тебе, были: «Я люблю тебя». — Правда? — спросил я, чувствуя, как мой глаз снова покидает слеза, немилосердно скатываясь по щеке. — Да, — подтвердила мама. — Ты только родился, твой отец был рядом со мной, всё время держал меня за руку и поддерживал. А когда ты появился на свет, медики разрешили нам тебя подержать. Он впервые взял тебя на руки и сказал что любит. И до твоего рождения он постоянно говорил с тобой. О том, что мечтает поскорее встретиться; о том, что ждёт тебя. - Но как?.. Как представить папу среди этих людей? Как он мог вообще что-то плохое сделать? Это же наш папа. Мама тяжело вздохнула. - Милый, в жизни все делают ошибки. Иногда люди заблуждаются, а иногда они просто загнаны в угол. Но твой отец никогда не был по-настоящему жестоким. Она поманила меня к кровати, и мы присели на нее. Мама обняла меня за плечи. — Он верил во всю эту чушь с чистой кровью? – спросил я, вспомнив еще один факт о Пожирателях смерти. Мама вздохнула, запустив руку в мои волосы. — Да, милый, в детстве и юности твой отец верил в этот бред. Но здесь нет его вины. Его так воспитали. Мы ведь не выбираем, в какой семье родиться. Во многих семьях дети и подростки не могут сделать свой собственный выбор. — Но как же это? — непонимающе спросил я. — Вот я всегда делаю собственный выбор. — Да, родной. Делаешь. Потому что мы с папой даём тебе такую возможность. Но не всем детям так везет. Тебе, возможно, это будет сложно понять, потому что ты не знаешь, что значит расти с авторитарными и властными родителями. Поэтому тебе кажется, что сделать выбор отличный от родительского — это просто. А на самом деле нет. Увы, не у всех детей такая же семья, как наша. Вот твоего отца воспитывали иначе, и он не мог бы вырасти другим. И никто бы не смог. Он, да и все подобные ему дети, не виноваты в том, что их родители взрастили в них подобные убеждения и относились к ним так, что сделать свой выбор было бы практически невозможно. Когда твой отец стал взрослым, он изменил свои взгляды. А потом мы полюбили друг друга. — Но я всё же не понимаю. Ведь эти дети видели других детей, читали книги... Почему они не поменяли взгляды? Вот я ни за что не соглашусь с тем, что магглорожденные хуже, потому что дружу с Дэном. — К тому же, твоя мама магглорожденная, — добавила она. — Родной, ты пока не совсем осознаешь... — она на секунду задумалась, а потом снова заговорила: — Вот скажи, мы с папой когда-нибудь давали тебе каким-либо образом понять, что не будем тебя любить или ценить, если ты с нами не согласишься в чём-то? Или не сделаешь то, что мы хотим? — Нет, — коротко ответил я. — А если бы мы сказали или показали тебе это? — Э-э... Ну, я... — Представь, что было бы, если бы ты знал, что станешь для нас менее любимым и ценным, если бы ты... ну, например, не был бы чемпионом в спорте. «Я бы всё сделал, чтобы стать чемпионом», — ответил я себе, и понимание обрушилось на меня с ужасающей силой. — Мама! — разрыдался я. — Как мне вернуть свою прежнюю жизнь? В ней всё было хорошо. Всё! А теперь я даже не знаю... Она крепко обняла меня, погладила по спине. — Она вернётся, но не сразу. Постепенно ты привыкнешь жить с той правдой, что мы рассказали тебе и всё станет как прежде. Ну, или почти как прежде. Эти знания ведь не изменят того, что мы папой безумно любим тебя. И наша семья осталась прежней. Ты просто станешь старше, — она поцеловала меня, а я внезапно разозлился. Разозлился на самого себя. За то, что вообще хотел узнать историю своей семьи. Ну, теперь вот знаю! Я «супер»! Не нужно мне было раскапывать ничего. Дэн прав — иногда лучше не знать некоторых вещей. И ещё я вдруг вспомнил, что говорил о знаниях дядя Джо. О том, что есть знания, которые ломают тебя. Мы с мамой молчали, она обнимала меня, а я — её. И её объятия совсем немного, но всё-таки утешали меня, помогали пережить навалившийся ужас. — Мой дед был плохим человеком? — спросил я, спустя несколько минут безмолвия. Кажется, я уже задавал этот вопрос. — Я не знаю, родной, — вздохнув, ответила мама. — Твоему папе не повезло иметь любящего отца, но, даже не имея примера, он смог стать самым лучшим отцом на свете; и ты должен это ценить. Не у всех детей такие же замечательные папы, как у тебя. Тебе это сложно будет понять, потому что наша с папой любовь для тебя так же естественна, как дыхание, но... — она говорила сбивчиво, постоянно повторяясь и явно волнуясь. - Но, знаешь, — продолжала мама, — при всём том, что твой дед был настоящим Пожиратели смерти и натворил много всякого, возможно, даже его не стоит определять в однозначную категорию «плохой». Люди слишком сложны. — Как бабушка допустила все это? Почему она не защитила папу? — Милый, я не знаю, — чуть поджав губы, ответила мама. — О бабушке тебе лучше поговорить с отцом. И, родной, ты должен поговорить с папой, сказать ему, что любишь его. — Почему именно он, мама? — отчаянно спросил я, чувствуя, что снова вот-вот заплачу. — Почему это не мог быть кто-то другой? — Я не знаю, малыш, — проговорила она сквозь слезы. — Но я бы тоже очень хотела, — ты даже не представляешь, насколько я хотела бы, — чтобы ничего подобного с твоим отцом не случилось. Я бы многое отдала за то, чтобы подобные ужасы не коснулись его. — Мне очень больно, — сказал я. — Мне тоже, сынок, мне тоже, — ответила мама, и слезы вновь покатились по уже опухшему и раскрасневшемуся лицу. — Как папа вообще все это выдержал? — Я не знаю, милый, — всхлипнула она. — Я не знаю, как такое можно выдержать. Но твой отец невероятно сильный человек, и он смог все это вынести и не свихнуться. — Ты злилась на деда? За то, что он сделал? — Да, дорогой, я долгое время злилась на твоего деда и бабушку за то, что они не уберегли папу. Может быть, я до сих пор злюсь на Люциуса — не знаю. Я знал, что так звали его. Однако для меня его имя было незнакомым и звучало странно. Холодно и неузнаваемо. — А как?.. Как умер мой дед? Он ведь умер во время войны, да? Мама глубоко вздохнула. — Твой дед умер в Азкабане. Это такая тюрьма для волшебников в Англии. Его посадили туда после войны за пособничество Темному Лорду. Я сдержанно кивнул. — А чем занималась ты во время войны? – буднично спросил я, ожидая, как она скажет, что пребывала в тот мрачный период где-нибудь за границей. — Ну, я тоже немного помогала Ордену. — Так ты участвовала в войне? – изумился я, совершенно не ожидая подобного. — Немного, — ответила мама. — Почти всех нас в той или иной степени затронула эта война. - Ого, - протянул я. – Я думал, тебя не было в Англии. - Я была, - коротко ответила мать. Это было так странно. Мои родители на войне. Я ни за что не мог бы себе их там представить, настолько они оба были не похожи на людей, которые могли бы пережить нечто подобное. Но я был слеп. Достаточно было только обратить внимание на их даты рождения, чтобы понять, что к началу войны они оба были совершеннолетними молодыми людьми. И раз они родились и выросли в Англии, то вполне могли бы оказаться причастными к войне, так или иначе. Я же даже никогда не рассматривал такой вариант и совершенно представлял себе нечто подобное. Для меня мои родители и война – совершенно противоестественное и сочетание. - У меня просто тысячи вопросов обо всем, - изрек я, нарушая ненадолго установившуюся тишину. — Конечно, дорогой, у тебя море вопросов, но сейчас ты должен поговорить с папой. Он ведь переживает, что ты думаешь о нем очень плохо. Если это не так, ты должен сказать ему. — Я скажу, — сказал я, поднимаясь с кровати. — Но потом, я хочу знать больше, хочу получить ответы на свои вопросы. — Мы расскажем тебе, что сможем, — ответила мама. И я, не обращая внимания на формулировку ее ответа, окинул взглядом заплаканную мать и вышел из своей комнаты на поиски отца, чтобы поговорить с ним.*