Дневники Семьи Малфой. Скорпиус

Отец обнаружился в библиотеке. Он сидел за одним из столов, обложившись книгами. Я вошел, он сразу поднял голову, посмотрев мне прямо в глаза. Ни один мускул на его лице не дрогнул; весь его образ источал хладнокровие и только глаза горели обреченностью, смешанной с мужественной готовностью принять неизбежное. Однако обречённость мгновенно погасла, уступая место беспокойству, стоило ему только посмотреть на меня. — Скорпиус, что с тобой? — озабоченно спросил он, быстро вставая из-за стола и приближаясь ко мне. — Ты плакал? — Да, я плакал, — признался я. — Почему? — Потому что все это так печально-о-о... — не выдержал я, вновь расплакавшись. Я снова не мог сдержаться, представив, какого было моему отцу. Начав хватать ртом воздух, я изо всех сил пытался остановить новый поток слез. Папа тут же крепко обнял меня. — Не плачь, пожалуйста, не плачь. Всё хорошо. Всё плохое произошло со мной очень давно. Сейчас я счастливый человек, у которого всё отлично. Я посмотрел на него, отстранившись. Он же смотрел на меня с состраданием и тревогой. — Тебе было плохо! — Это было очень давно, с тех пор у меня всё хорошо, — повторил отец, стирая пальцами влажные дорожки с моего лица. — У меня такая куча вопросов! — всхлипнул я. — Не сомневаюсь, — с горечью усмехнулся он. Затем он достал палочку, наложил на библиотеку запирающее и заглушающее заклинания. Я понял, что он собирается поговорить, но не знал как начать. — Сначала я хотел сказать, — начал я, — что не злюсь на тебя и не осуждаю. — Спасибо. Я рад этому. — Не понимаю, почему вы с мамой вообще решили, что я буду тебя осуждать? — Потому что ты сказал, что ненавидишь Пожирателей смерти, а мне не посчастливилось принять Тёмную Метку. Я знал, что такое Темная Метка, в книге об этом было сказано. Когда отец сказал о том, что ему «не посчастливилось», моё сердце пронзила боль, к горлу подступил ком и я снова чуть не заплакал. — Ну да, но ты же мой отец. Ты хороший человек. И я до сих пор совершенно не понимаю, как ты там оказался? Отец глубоко вздохнул. — К тому времени, как мне пришлось вступить в их ряды, я уже не жаждал быть в свите Тёмного Лорда. И мне было тяжело находиться рядом с ними. — Но если ты не хотел быть ними, как так случилось, что ты все-таки стал Пожирателем смерти? Отец глубоко вздохнул. — Хорошо, — примирительно сказал он. — Я расскажу тебе. Но предупреждаю: это грустная и тяжёлая история. Знаешь, может, отложим ее на потом? Ты и так расстроен. — Нет! — запротестовал я. — Я хочу услышать её сейчас. Я готов, — заявил я увереннее, чем чувствовал себя. — Хорошо. Наверное, стоит начать с самого начала. Присядь куда-нибудь, разговор будет долгим. Я сел на один конец дивана, папа разместился на другом. Он сделал глубокий вдох и начал рассказывать: — В детстве и юности я не был хорошим человеком. Я был высокомерным, чванливым, с презрением относился к другим людям. Мои родители воспитывали меня совсем не так, как мы с мамой воспитываем вас. Я родился и вырос в одной из самых аристократических семей Англии. Во мне соединились два стариннейших чистокровных родов: Малфои и Блэки. Ты ведь слышал про Священных Двадцать восемь? — я неуверенно кивнул. — Священные двадцать восемь — это двадцать восемь чистокровных семей, которые в Средние века провозгласили себя элитой. И Блэки, и Малфои входят в их число. И мои родители воспитывали меня также, как их воспитывали их родители. То есть в убеждённости, что чистокровные волшебники имеют особенную ценность, полукровки менее ценны, а магглорожденные — это вообще не люди. Подобные убеждения берут своё начало в далёком Средневековье, а в Новое время они получили новый толчок. И я, будучи сначала ребёнком, а затем юношей, верил в это. Я слушал, исполняясь шока и изумления. Я не мог представить себе своего отца, который верил во всю эту чушь с чистокровностью. Мой отец ведь самый умный и лучший. — Но как ты женился на маме, она ведь не из волшебной семьи? — спросил я. — Со временем зёрна сомнений, относительно ценностей чистокровности, стали появляться во мне. Я видел, что магглорожденные волшебники и волшебницы ничем не уступают чистокровным, а некоторые даже превосходят. Однако не все было так просто. Я как мог, сопротивлялся этому опыту и этому знанию, убеждая себя изо всех сил, что всё те, кто не рождён в волшебной семье — недостойные, — отец горько усмехнулся. — Со старыми убеждениями очень сложно бороться, особенно, если они следуют под руку с отсутствием уверенности в себе и отсутствием чувства своей ценности. Имей я в детстве и юности убеждение, что сам по себе замечателен, у меня не было бы потребности считать себя лучше магглорожденных. Я задумался, вдруг вспоминая, что когда-то мама говорила нечто схожее. — Но ты все-таки поменял своё мнение? — Да, я полностью и окончательно поменял его после войны. Война опустошила меня всего, я был потерян. Хотя... — отец замолчал на несколько секунд, после чего продолжил: — В то же время я узнал себя настоящего именно благодаря трагичным событиям моей жизни. Я видел, что воспоминания давались ему тяжело, и моё сердце вновь сжалось от боли. — Что ты имеешь ввиду? — Я думал о себе иначе. Я думал, что способен на настоящую жестокость, на убийство. На то, что смогу причинить кому-то настоящую боль и ничего не почувствую при этом. Но нет. Я узнал о себе то, что не могу убивать или причинять реальную боль. Знаешь, я рос с убеждением, что способность убивать или делать другим больно — это сила. Только сильный и решительный человек может пойти до конца, переступить эту чёрту, может убить. Это великое заблуждение. Настоящая сила как раз в человечности. Однако много лет назад, я был убежден, что могу сделать это, но когда оказался у той самой черты, то не смог. Не то, что даже не захотел, а именно — не смог. Это настолько было противно моей натуре. Как и причинение реального вреда другим людям. Тогда, после того, как я не смог перейти эту черту, я казался себе жалким и слабым, хотя сейчас я понимаю, что это был момент моей наивысшей силы. Я рассказываю это тебе, чтобы ты никогда не повторял моих ошибок, отец смотрел прямо на меня, и взгляд его был абсолютно серьезен. Мне было больно все это слышать, но я хотел, чтобы он рассказал как можно более подробно. Я не понимал, для чего мне это. Мне просто было нужно. - Расскажи еще. - Что именно? - Что ты чувствовал. - Но я и так рассказал. - Нет, мне нужно еще. Он внимательно смотрел на меня, вероятно, поняв, что я имею ввиду. Его молчание продолжалось несколько долгих секунд, после чего он кивнул и продолжил: - Мне было тошно от себя самого, — отец сделал судорожный вдох. — Это было против самого моего естества. Мама сказала тебе, что я ничего не сделал, но это не совсем так, — продолжил он. — Я всё же причинил вред людям, хотя и не хотел этого. И я до сих пор сожалею об этом. Когда пострадала ни в чем неповинная девчонка, курсом старше меня, я впал в истерику. Я ненавидел себя за это. Это было мучительно: пытаться сделать что-то, против чего всё в тебе буквально вопит. Я ненавидел и тот страх, что жил во мне с лета; и то, что приходится себя ломать; и то, что я стою перед сложной задачей и не могу не решить. И придумать способ, как увернуться я тоже не могу. Я очень плохо чувствовал себя физически. Это мое тело подавало мне отчаянные сигналы, что я на неправильном пути. Но посреди этого ада, я начал понимать - кто я на самом деле есть. Он замолчал на мгновение, затем коснувшись моего плеча, произнёс: — Послушай, сынок. Никогда, слышишь — никогда! — не делай того, что тебе противно и неестественно. Когда люди так делают, это всегда оборачивается катастрофой. Мне повезло, и я смог себя собрать. Но все могло обернуться куда хуже. - Хуже? – шепотом спросил я. - Я мог сойти с ума или получить реальные проблемы с психикой. Мой отец говорил с мрачной обреченностью, а я с ужасом наблюдал такого папу, которого никогда не видел до сих пор. Отца, сильно сожалеющего о чём-то. Того, кто говорит о своём прошлом с болью. Надломленного. Я сидел, затаив дыхание; а он, казалось, погрузился в свои мрачные воспоминания. Я понятия не имел, что значит поступать против себя, делать то, что ты не хочешь. — Мне жаль, — прошептал я. — Это тяжело. Но почему ты должен был все это делать, если не хотел? — Я знал, что Тёмный Лорд убьёт и моих родителей, и меня, если я откажусь. Собственно, он дал мне задание убить очень могущественного волшебника, которого считал своим врагом. И он прекрасно знал, что я не справлюсь. Но послал именно меня, так как хотел сделать больно твоему деду. Он желал увидеть, как будет убит горем мой отец, наблюдая мою смерть. Волдеморт был настоящим садистом, а они именно так и поступают. Мне тогда было всего шестнадцать лет, я только перешёл на шестой курс обучения в Хогвартсе, ещё даже совершеннолетия не достиг. Он замолчал, я тоже не говорил ничего, с ужасом слушая всё эти страшные вещи и понимая, что юность моего отца была ещё хуже, чем я представлял себе изначально. — А что это был за волшебник и как ты должен был убить его? — Он был директором школы. Его звали Альбус Дамблдор. А вот «как» - это полностью было на моей ответственности. — Дамблдор? Это тот чувак, который основал Орден Феникса? — Да, это он. Я ненавидел себя за то, что мне приходилось выполнять приказ этого маньяка. И еще за то, что я не видел выхода из этой ситуации. После войны я смог собрать себя по осколкам, мне помог в этом психотерапевт. Помнишь, ты сам был на приёме у такого специалиста? Эти люди помогают справиться с психологическими травмами. А затем в моей жизни появилась твоя мама. Наши чувства были словно подарком с небес. И я стал намного более счастливым и лучшим человеком, чем был до войны. Но в детстве и ранней юности я был скверным и несчастным мальчишкой. И если бы мы с тобою встретились, когда я был ребёнком, я бы тебе не понравился. — И ты был таким, потому что считал себя хуже других? — Да, я уже говорил: в детстве я не умел любить и ценить себя. Я был вторым в учёбе, это большое достижение; но при этом я всегда чувствовал себя недостаточно хорошим. Поэтому, особенно старался задеть тех, кто казался мне лучше и заметнее меня. — Я помню, ты рассказывал про какого-то парня, который лучше тебя играл в какую-то там игру. — Квиддич, — напомнил он со слабой улыбкой. — Но да, я этого парня терпеть не мог все своё школьное время. Мы враждовали. — А потом ты решил стать лучше? — Да, я стал старше и лучше. И уверенней. Когда есть уверенность в себе, нет нужды и желания кого-то принижать, - отец прервал свои слова, и кабинет снова погрузился в молчание. Мне вдруг вспомнились сказки, которые родители рассказывали мне в детстве. Те самые, про высокомерного принца, который, пройдя много испытаний, смог стать хорошим. Однако у меня в голове давно сидел вопрос, который мне было страшно задавать, но я хотел получить ответ. И я спросил: — Тёмный Лорд, он... мучил тебя? Отец на секунду задумался. — Да, но не совсем так, как ты себе представляешь. Само присутствие его в моей жизни было мучительным. Да и сама война — очень тяжёлый опыт жизни. Моя пытка заключалась в том, что мне нужно было идти против себя. Тогда я не вполне это осознавал, пытаясь убедить себя, что всё было хорошо, хотя на самом деле, всё было очень плохо. Он мучил меня, но морально, а не физически. У меня не было твёрдых принципов о том, что я не обязан жертвовать собой. Или о том, что так со мной нельзя. Или надежды, что хотя бы один член Ордена Феникса станет помогать мне. Зато было извращённое понимание чувства долга. Принимать чужую помощь я боялся, потому что не верил тому человеку, который пытался помочь. Да я и не хотел. Я считал, что только жалкие слизняки пользуются чужой помощью, а я должен быть сильным. Но ты так не делай. В помощи со стороны нет ничего плохого. — Орден помог бы тебе? — Я не знаю. Мы никогда этого не узнаем. Но они не были настолько благородными, белыми и пушистыми, как о них пишут в книгах. Например, основатель Ордена Альбус Дамблдор был хитрым политиком, который мастерски манипулировал другими людьми. В любом случае, это не важно, помог бы мне Ордер или нет. Тогда я не мог довериться никому и просто плыл по течению. — Ясно, — выдохнул я, ощущая, как мои глаза вновь становятся влажными. — Сынок, сейчас всё хорошо, — с состраданием сказал папа то, что уже говорил. Он протянул ко мне руки. Мы обнялись. И вот тогда я не выдержал. Слезы быстрыми потоками заструилась по моему лицу. Отец крепко обнимал меня. — Не надо, пожалуйста, не плачь. Это было давно, а сейчас всё замечательно. Я счастливый человек, у которого самая лучшая на свете семья. Мы отстранились друг от друга, и я заметил скупую слезу, одиноко скользящую по его щеке. — Мама сказала, что со временем мне станет лучше, я снова буду прежним. — Конечно, будешь. Но все равно мы не хотели рассказывать тебе всё это слишком рано. — А сейчас не рано? — я пристально посмотрел ему в глаза. — Для таких знаний всегда рано, — вздохнул отец, а я вдруг вспомнил слова дяди Джо о знаниях и том, какое действие они могут оказать на нас. — Поэтому мы ничего не говорили тебе ни о дедушке, ни о других родственниках. Мы не хотели, чтобы тебе было больно. — Других родственниках? — спросил я и тут же вспомнил одно имя. — Сириус Блэк — это родственник бабушки? — Да, это её кузен, а почему ты спрашиваешь? — голос отца прозвучал настороженно. — Значит, я всё верно угадал, — ответил я. — Я прочёл о нём в книге и рассудил: раз его имя тоже в честь созвездия, он может быть нашим родственником. — Всё верно, — сказал отец. — Но я с ним никогда не встречался. Боюсь, ничего личного не могу тебе о не рассказать. — Ясно. А как думаешь, он был убийцей тех магглов? В справочнике говорилось, что он предал своего друга и убил кучу магглов. Это правда? — Нет, — ответил отец. — Его жизнь сложилась трагически, но он никогда не был в рядах Тёмного Лорда и своего друга не предавал. Заключение в Азкабане было несправедливым для него. — Азкабан — это ведь жуткая тюрьма, да? — Да, — отца передёрнуло. — Но я слышал, что сейчас условия смягчены. Даже в Англии появляется понятие прав человека. Мы замолчали на минуту, затем отец вдруг сказал: — Скорпиус, теперь, когда ты знаешь правду, я прошу тебя отказаться от учёбы в Хогвартсе. — Что? Почему? Вы с мамой дали слово! — Я помню, — мягко ответил отец. — Но всё-таки прошу тебя туда не ехать. Пожалуйста, выбери другую школу. — Почему? — Потому что общество Англии помнит то, что я и твой дед были Пожирателями смерти. Нашу семью на Туманном Альбионе ненавидят. И они будут ненавидеть тебя только за твое имя. Им будет глубоко наплевать какой ты добрый, умный и замечательный. Они будут видеть в тебе только сына бывшего Пожирателя смерти. — Но ведь мама не была Пожирателем смерти, — возразил я. — Не была, — согласился со мной отец. — Она даже… помогала Ордену Феникса и внесла свой вклад в победу над Темным лордом, но общество будет видеть тебя не как ее сына, а как моего. — Это потому что я похож на тебя, а не на неё? — Отчасти. Но ещё у людей принято видеть в другом заведомо худшее, потому что большинство людей злы. Последствия моих ошибок юности лягут и на тебя, — с горечью в голосе, добавил он. Я пристально посмотрел ему в глаза и увидел в них обжигающую боль и чувство вины. — Это ничего, — сказал я, желая как-то утешить его. — Это ты сейчас так говоришь, — покачал головой отец. — Но ты себе просто не представляешь, что такое ханжеское британское общество. — С ханжеским британским обществом, я уж как-нибудь справлюсь, — самодовольно заявил я, на что отец усмехнулся и потрепал меня по волосам. — Зачем тебе все это? — издав печальный вздох, спросил он. — Можно ведь выбрать другую школу, где о нас, Малфоях, не слышали. Ты наверняка найдешь там замечательных друзей, будешь хорошо и с удовольствием учиться. Тебе там будет здорово и комфортно, зачем искать себе лишних трудностей? — Пап, я не ищу себе трудностей, я просто хочу туда и все. Этот древний тысячелетний замок просто заворожил меня, и я мечтаю его увидеть. Там столько всего интересного и чудесного. — Может, всё же ещё подумаешь? Ты ведь понимаешь, что мы с мамой хотим для тебя лучшего. Хогвартс интересное место, но есть высокая вероятность, что к тебе там будут плохо относиться. Я не хочу, чтобы ты был несчастлив. Его слова заставили меня задуматься. — Так вот почему ты так не хотел, чтобы я там учился? — Да, именно поэтому. — Пап, я не могу, — сказал я со вздохом. — Я должен увидеть Хогвартс. Конечно, я не хочу, чтобы ко мне плохо относились или ненавидели, но я... Я обязан хотя бы попробовать. Уверен, что всё будет хорошо. — Хорошо, — с глубоким вздохом произнес отец. — Но давай договоримся: если тебе там будет плохо, ты не станешь мучить себя и оставаться там из чистого упрямства. Другую школу найти несложно, а уж такой умный молодой человек как ты, сделает честь любой школе. — Договорились, — согласился я. — Если я буду там несчастен, вы меня оттуда заберёте. Отец кивнул, уголки его губ устремились вверх, изобразив грустную улыбку на его лице. Я снова обнял его. Он крепко прижал меня к себе, а когда отпустил, то произнес: — Не переживай за меня, хорошо. Я кивнул. — Хочешь поговорить о чем-нибудь хорошем? – спросил он. Я подумал, что на сегодня и правда хватит печальных историй. — Расскажи мне про Хогвартс, — попросил я отца. И он рассказал. Он рассказал про то, как ребёнком посещал волшебную деревню Хогсмид, какие сладости тогда там продавали и что он любил покупать для себя. Рассказал, как был горд тем, что стал играть в квиддич за команду своего факультета. Сказал, что самый лучший из четырёх факультетов Хогвартса — это Слизерин. На нём учатся самые умные юные волшебники. Что мне повезёт, если древняя Шляпа распределит меня туда. Он рассказывал мне о Хогвартсе, делясь воспоминаниями, а я с интересом слушал. Его истории продолжались до тех пор, пока в кабинет не зашла мама в махровом халате, поинтересовавшись, о чем мы так долго говорим. Когда она узнала, что папа рассказывает мне про Хогвартс, то сказала, что уже ночь и нам пора спать. Отец ответил ей, что уложит меня сам. Она кивнула и удалилась. Я хотел узнать что-нибудь ещё о Хогвартсе, но папа велел мне готовиться ко сну. И мне пришлось подчиниться. Надо заметить, что я не был маленьким мальчиком, которого нужно укладывать спать, но в тот вечер был рад присутствию отца. — Я люблю тебя, — пробормотал я, когда он накрывал меня одеялом. — И я тебя, — ответил он, а затем вышел из комнаты.