«Скажи, зачем идти и каяться, если в тебе ломается мир.
От боли ничего не болит;
И свет — это лишь фонари».
Мэйти — таблетка
Серое здание, белые стены, черные полы. Яркие лампы, от которых не спрятаться. И люди, люди, люди. Повсюду люди. — Мистер Поттер, какая честь! — толстый человек с красным лицом, так отвратительно похожий на дядю Вернона, тряс своими тремя подбородками, пожимая ладонь Гарри. Поттер лишь улыбнулся, оскалив зубы, но глаза его не выдавали ничего. Крепко тряхнув рукой, он отступил, поправив темно-серый пиджак, сшитый точно по фигуре. — Аналогично, — бросил он небрежно, — мистер… — Смит, мистер Поттер! Вы же живая легенда, герой войны! Я всегда в вас верил, — заговорщеским шепотом затараторил этот неприятный мужчина, обильно потеющий от волнения. «Надо же, всегда верил он». — Спасибо, мистер Смит, за вашу веру, — скривился Поттер, дернув щекой. — Простите, я тороплюсь, — короткий кивок, и он устремился вглубь коридора, оставив толстяка за спиной. Гарри нервно провел руками по вискам, поправив прическу, и цокнул языком от досады — лифт ушел. «Все эта дурацкая болтовня». Гарри стоял в просторном холле, небрежно оглядывая светлые мраморные стены и окна в потолок. Людей немного, но и среди них большинство косились на него. Он давно привык к этому. Снова одернув удлиненный пиджак и смахнув несуществующую пылинку с рукава, завел руки за спину и уставился на табло над черной матовой дверью — оно указывало на двадцатый этаж. Еще немного. Не то, чтобы он спешил, но Гарри не нравилось здесь долго находиться. Ему хотелось скорее разобраться с делами и отправиться домой, в тишину. Его демоны не такие шумные и гадкие, как люди. Дверцы с тихим звоном разъехались в стороны, и Гарри отступил на шаг, выпуская гомонящих работников с папками в руках. После вошел сам, устроившись в углу прозрачной кабины с белым полом и потолком, ожидая, пока лифт наполнится. — Мистер Поттер, сэр, какой этаж? — тихо поинтересовался мужчина рядом, учтиво склонив голову. — Сорок четвертый, — ответил Гарри, праздно подмечая, как много здесь англичан. Кабина взметнулась в воздух, и по сторонам раскинулась панорама на вечерний Пекин. Гарри лениво озирал, как стремительно отдаляется улица со снующими туда-сюда горожанами, вечно спешащими куда-то. Вблизи острые шпили небоскребов врезались в хмурое небо, разрезая облака. Но, поднимаясь выше, можно различить вдали «Запретный город». Все это мало интересовало мистера Поттера. У него тут дело, и оно какого-то черта совсем не терпит отлагательств. Лифт периодически останавливался, выпуская людей, и, когда достиг сорок четвертого этажа, совсем опустел. Гарри вальяжно шагнул в белый коридор и поморщился — от обилия белого цвета и света люминесцентных ламп его едва не тошнило. Гулким эхом отлетали от стен и потолка его шаги. Каблуки идеально натертых черных лакированных туфель звонко цокали по кафелю, сопровождая его до нужной двери с золоченной вывеской «Директор». Повернувшись, в зеркальной поверхности таблички оглядев свое отражение, Гарри изогнул бровь, всматриваясь внимательнее, и пригладил короткую бородку легким движением пальцев. А после — ногой распахнул светло-серую дверь, оставив на ней отпечаток подошвы. Та с грохотом врезалась в стену, разрушая тишину. — Ну и какого хрена? — бросил он вместо приветствия, и человек в кресле подпрыгнул, вжав голову в плечи от такого появления. — М-м-мистер Поттер, необходима ваша подпись и присутствие на совете… — Всего лишь? — Гарри упал в кресло, закинув ногу на ногу и подхватывая со столика журнал. — Ты не мог мне на подпись сам притащить свои дурацкие бумажки? — фыркнул он и бросил уничтожающий взгляд поверх издания о моде на директора. — М-мог, мистер Поттер, но ведь… — Никаких собраний, Чен. Ты знаешь правило. И все равно выдернул меня из отеля. Я повторюсь: какого хрена? — Простите, но ведь есть правила. Вы, как владелец, должны… — Я, как владелец, должен грести деньги от производства продукта и вышвыривать нерадивых работников прочь. — Но предыдущий владелец… — попытался вставить Чен, дрожащими руками сгребая бумаги со стола. — Теперь владелец я. И у меня свои правила, — Гарри встал, медленно приблизился к столу, не прерывая зрительного контакта, и навис над работником, уперев ладони в столешницу из красного дерева. — Их немного, думаю, ты запомнишь, — в голосе зазвенела сталь. — Никаких собраний, никаких совещаний, никакой бумажной волокиты. Если тебе нужна моя подпись — трансгрессируешь в Лондон и тащишь свои бумажки. Если тебе нужно мое присутствие — идешь нахрен. Если не можешь справиться без меня — идешь нахрен. Ты здесь сидишь только для того, чтобы не сидеть мне. Я ненавижу бюрократию. И людей тоже не особо люблю. А тебя и подавно. — Но, мистер Поттер… — Сейчас изъяснюсь понятнее, — Гарри сжал губы в тонкую линию, прищурившись, и вытащил из-за пояса брюк палочку. — Круцио! — Чен не успел ничего сообразить, охнув и рухнув со стула. Гарри равнодушно держал до тех пор, пока тот не начал скулить, корчась на полу. — Чен, ты понял меня, дружище? — улыбнувшись, спросил Гарри, убирая палочку. — Или нужно объяснить еще разок? — Я п-понял, мистер Поттер… Я все понял, — прохрипел директор, поднимаясь на колени и оказываясь у самых носков туфель Гарри. — Отлично, друг мой, — широкая ухмылка, не затрагивающая глаз, растянула губы Гарри, и он наклонился, помогая дрожащему Чену подняться на ноги. — Я против насилия, не хотелось бы тебя снова мучить, — с деланным сочувствием сказал он, хлопнув того по плечу. — Раз уж я здесь, давай подпишу твои бумажки! — Гарри выпрямился, потерев ладони о брюки и осматривая кабинет, оценивая и кивая. — Чистенько у тебя тут, опрятно. Но слишком бело. Чен стоял и дрожал, держась за столешницу. Он нервно поправил волосы, боясь поднять глаза на нового владельца производства снадобья «Простоблеск», и стал перебирать лежащие на столе документы, затылком чувствуя нависшую тень Гарри. — Быстрее, — процедил он сквозь зубы, вновь начиная раздражаться. — И не трясись так. Бесишь. Когда бумаги были найдены и подписаны, Гарри оставил пока еще своего нерадивого директора в покое и зашагал прочь, насвистывая мелодию детской песенки о Шалтае-Болтае. Оказавшись на улице, он вздохнул и осмотрелся — руки в карманах сами по себе сжимались в кулаки и пальцы поигрывали, впиваясь в ладони до боли. Бесит. Все это бесит. Стремительно опускающаяся ночь не приносила благостного мрака — огни фонарей и витрин зажигались один за одним, ослепляя неоном и разрывая темноту. Наполняя ее жужжанием ламп, и проносящиеся мимо автомобили вторили им своими яркими ксеноновыми фарами. Бесит. В тени Гарри заприметил знакомую фигуру и ухмыльнулся. Наконец-то. Медленно приблизился и остановился, спиной подперев здание, принадлежащее теперь ему. Офисы компании «Простоблеск» занимали всю высотку. Он даже не взглянул на человека, к которому подошел. Коротко бросил: — Где? — Нью-Йорк. Угол тридцать шестой Западной. Апартаменты на третьем. — Спасибо. Свободен. Человек безмолвно растворился среди толпы, и Гарри злорадно улыбнулся. Наконец-то и до этого напыщенного индюка дойдет очередь. Давно пора. Подкурив, Поттер медленно двинулся по тротуару. Спешить ему некуда. Он давно уже не торопился. Совершенно хладнокровно скользя взглядом по вечерним огням, Гарри размышлял о том, что человек в Нью-Йорке — последний пункт в его списке. Длинном, постоянно обновляющемся. Ведь места тех, кого Гарри стирал с лица Земли, занимали другие. Министерство магии стало постоянно движущимся механизмом с невероятной текучестью кадров. Потому что, как правило, те, кто занимал места убитых, его тоже совсем не устраивали. Пока он не остановился и не понял, что это никогда не закончится, с таким-то подходом. У него не получилось бы уничтожить всех ублюдков в мире, как бы не хотелось. Поэтому он немного изменил стратегию, вписав только тех, кто имел отношение к его разрушенной жизни. И планомерно избавившись от них. Остался только один. Он бежал от Гарри, прятался. Плохо прятался, но Гарри даже нравилась эта игра в догонялки. Самое смешное, что его оппонент понятия не имел, от кого бежит. Так забавно. Просто чуял своей старой задницей, что за ним кто-то идет по пятам, потому что все головы, бывшие у власти во времена детства и юности Поттера, полетели с оглушающим свистом за каких-то пару-тройку лет. И некоторые, их заменившие, тоже. Не повезло, попали под горячую руку. Гарри, вернее, его амплуа мстителя, обрастало обожателями и сторонниками, хотя он совершенно в них не нуждался. Но наличие щупалец очень даже помогало и ускоряло дела, и большинство из них не имело понятия, кто их кумир. Пара приближенных раздавали указания всей паутине сторонников, таких же недовольных властью и бездействием высших чинов, как и он сам. Ну и парочке психов, от них тоже есть польза. В конце концов, Гарри и сам псих. И жить стало значительно легче, стоило ему свыкнуться с этой мыслью. Зато теперь правящие должности занимались с большой осторожностью, желающих не так много, как раньше. Гарри никого не предупреждал. Ни слова не говорил. Люди говорили за него, судача о карателе. Смех да и только. Но эти разговоры оказались весьма эффективными. Побаивались. Все теперь побаивались в Лондоне, и там, выше, тоже. Осторожничали. Тень мстителя нависала незримой угрозой над всем Министерством и Визенгамотом. И теперь ему оставалось только наблюдать. После того, как он вычеркнет последнего из списка. А для наблюдения Гарри нужны деньги и положение, с высоты которого можно озирать тех, кто сидит в креслах с высокими спинками и управляет магическим сообществом. И старик не придумал ничего лучше, как вернуть себе производство, на котором дед Флимонт сколотил состояние и какого-то хрена продал перед пенсией. На Гарри это состояние и закончилось, счет в банке заметно истощился. Следовало что-то решать. Простая логика — если выгорело раз, выгорит и во второй. Гарри нашел нового владельца производства в Китае и «вежливо» попросил его все вернуть, немного поколдовав и применив «империо» пару раз. Ну ладно, может, пару десятков раз. Старик вообще был чудным на выдумки. Но никогда не врал. Он оказался прав и тогда, на пустыре, и, стоило Гарри принять его, как боль ушла. Не сразу, конечно, но ничего не происходит так быстро, как хотелось бы. Вместе с болью, правда, ушли и некоторые ненужные качества вроде сострадания или беспокойства. Вот эта вся чушь для слабаков. Которая только мешает. Да и самого старика Гарри больше не видел. Он стал частью его, даже не шептал на ухо и не виделся в отражении, как раньше. Гарри слился с ним, и это сделало его сильнее. Расчетливее. Холоднее. И помогло собрать себя по крупицам, сгрести ту бесформенную кучу грязных вещей, пропахшую перегаром, с ободранного дивана и слепить из нее нового человека. Человека, который шагал сейчас по тротуару Пекина, сияющего ночными вывесками с вычурными надписями. В идеально сидящем костюме, начищенных туфлях, с аккуратно постриженными и уложенными волосами и бородой. Он не позволял себе больше быть лохматым и неопрятным, это раздражало и напоминало о прошлом, в котором очень мало приятного. Затянувшись горьким дымом, приятно продирающим глотку, Гарри задержал дыхание и шумно выдохнул, зажмурившись от удовольствия, бросая бычок в урну у круглосуточного магазина. Теперь он перестал терзаться муками совести и придавать значение чему-то столь незначительному, как человеческая жизнь. Границы стирались и размазывались, но ни разу больше Гарри не переживал по этому поводу. Просто делал. Делал, что хотел. И начались эти метаморфозы с пожара. Проснувшись в очередной раз, выныривая из карусели кошмаров и раздирающих нутро противоречий, Гарри сел, покачнувшись, и нашарил под диваном начатую бутылку огневиски. Схватив очки со столика, натянул их на нос и отвинтил крышку, приложившись к горлышку. Он настолько привык уже к крепкому напитку, что даже не чувствовал жара. Пил, как воду, поддерживая нужный уровень хмеля в организме. Чтобы не трезветь. Ведь, если протрезветь, станет хуже. А еще хуже Гарри не вынесет. Еще хуже — сложно вообразить. Но Гарри знал, что это возможно, пробовал как-то. Тогда уходили тени и переставал шептать старик, но приходила боль, и оглушающая действительность валилась на него, сдавливая со всех сторон. Так, словно его закрыли в саркофаге с шипами, что медленно вонзаются в плоть и мозг, доставая до самой прогнившей души. Невыносимая пытка. Но сейчас что-то изменилось. Гарри не сразу понял, что. Но его поплывшая реальность вдруг стала больно давить на него. Он огляделся, хмурым взглядом обводя гостиную, остановив его на камине. Там тлели угли. Совсем едва. Скользнул дальше, поворачивая голову. Мерзкие оборванные темно-зеленые обои, выцветшие бархатные портьеры, осколки рам и хрусталя по полу, не по назначению ставший вешалкой перевернутый письменный стол… Так все это раздражало. Так тошно от этого всего… Он встал, пошатываясь, босиком ковыляя по грязному ковру, попивая на ходу с горла виски. Вышел в центр комнаты и с отвращением повернулся, осматривая детали этого дрянного дома. Остановившись на мерзком гобелене, который так и не удалось отодрать от стены. Подошел ближе и пьяно уставился на выжженное место в семейном древе, под которым еще виднелось имя: «Сириус Блэк». — Просто взяли и выжгли… — пробормотал Гарри, пялясь на имя крестного. — Просто… выжечь. Он круто развернулся, потеряв опору и опершись плечом о стену. Оттолкнулся и быстро, насколько позволяло захламленное пространство и состояние тела, подошел к камину, завороженно глядя на угли. — Выжечь… Перестав гипнотизировать камин, он пытался думать. Пытался, но не выходило. Шепот старика заглушал его собственные бессвязные мысли, и он, вынув палочку, побрел к выходу из квартиры. Ведомый внутренним голосом и алкоголем, он спотыкался и хватался за стены, сдирая по пути куски обоев и с омерзением отбрасывая их от себя. — Выжечь! — с отвращением прошипел он, остановившись в коридоре, у дверей. Помешкав всего мгновение, поднял палочку и, направив ее на тяжелые портьеры, закрывающие портрет матери Сириуса, шепнул: — Инсендио, — и они вспыхнули. Пламя быстро пожирало бархатную ткань, перебираясь на стены и картины, что поднимали визг от жара. Гарри стоял среди горящего коридора и смотрел на то, как огонь быстро заползает в комнаты, как стертые ковры превращаются в обгорелые лоскуты, как обои сползают со стен черными лохмотьями. Жар обдавал его лицо, опалял кожу, но он смотрел, как завороженный, не в силах отвести взгляд и выйти. Словно горел вместе с домом, в котором провел так мало счастливых и так много тоскливых и болезненных дней. Портреты вопили, сыпля проклятиями, мебель трещала, и что-то с грохотом падало. Огонь уже переметнулся на лестницу и выше, взбираясь по ступеням. В этой какофонии звуков выжигалось что-то и из Гарри. Сожаления. — Прости, Сириус, — шепнул он, видя в языках пламени лицо крестного. Так ему казалось. — Прости, но ты ненавидел это место даже больше, чем я. Пламя усмехнулось и поглотило видение, когда балка рухнула с потолка с громким треском и грохотом к ногам Гарри. Ни один мускул его лица не дрогнул, он лишь развернулся и вышел, захлопнув за собой начавшую полыхать дверь в прошлое, которого больше нет. Завернув за угол, Гарри трансгрессировал прямо в Нью-Йорк. Чего оттягивать неизбежное. Над шумным городом уже занялся рассвет, но Гарри отчего-то уверен, что тот, кто ему нужен, в такое раннее утро никуда еще не ушел. Поднявшись на третий этаж, без раздумий постучал в дверь и выудил палочку из-за пояса, ожидая ответа. Он даже не волновался, ему просто… интересно. Дверь распахнулась, и на пороге возник заспанный пожилой мужчина в полосатой пижаме, обрюзгший и лысеющий. Гарри хищно ухмыльнулся, наблюдая, как сменяются эмоции на лице бывшего министра магии. — Доброе утро, министр Фадж, — склонился он, не сводя цепкого взгляда с собеседника. Фадж, казалось, никак не мог понять, спит он или проснулся. Он часто моргал и стремительно бледнел. — Мистер Поттер? Какими судьбами? Как вы меня нашли? — дрожащим голосом сыпал он вопросы, вцепившись в дверную ручку. — О, найти вас оказалось несложно. Хоть вы и переезжали с места на место, но конспиратор из вас никакой, — широко улыбнулся Гарри, наслаждаясь страхом на лице Фаджа. — Но зачем вам меня искать? — заикнулся он, дрожа. — Да так. Одно старое дельце привело. Вы позволите? — изогнул бровь Гарри, указывая вглубь квартиры. — Нет! — выпалил бывший министр, заслонив собой дверной проход. — Как пожелаете, — хмыкнул Гарри, и в какие-то пару секунд вскинул палочку, ткнув ее в пухлую шею. — Авада кедавра, — не повышая голоса, произнес он, и Фадж отлетел к окну и сполз на пол, невидящим взглядом уставившись в потолок. — Вот и все, — сам себе усмехнулся Гарри, и, взмахнув палочкой, закрыл дверь. Стоило ей захлопнуться, он услышал щелчки механизмов, сообщающих о том, что замки сработали и заперлись изнутри. — Прекрасно, — довольно улыбнулся он и зашагал прочь. Просто прекрасно.***
Вернувшись, наконец, в Лондон, Гарри закрылся в своем гостиничном номере, повесив табличку «Не беспокоить». Снял пиджак и повесил его на спинку стула, поправив ворот черной водолазки. Налил себе огневиски и упал в кресло, подхватив рамку со стола. Единственное, от чего он не мог избавиться. Единственное, что удерживало на цепи и не давало покинуть чулан в подсознании, окончательно отдавшись этой новой и, однозначно, лучшей версии себя. Связующее с прошлой жизнью. Из рамки на него глядела Гермиона. Серьезно так смотрела, держа в руках папку и оглядываясь по сторонам, на вспышки камер. Вырезка из «Пророка» с заметкой о новом заместителе отдела магического правопорядка в Министерстве. Сделав глоток, Гарри вздохнул. Он не мог отказаться от чувств, как ни старался. Несмотря на все метаморфозы, что с ним произошли, за воспоминания о Герми он цеплялся всеми силами, хотя без них стало бы куда легче. Но это ему неподвластно. Он не смел приближаться к ней. Не смел возобновлять общение. Открытки на праздники и подарки по почте — это все, что он позволял себе. После того, как он подправил ей память, не хотел снова втягивать в омут своих чертей, лучше уж так. На расстоянии. Гарри знал обо всех ее успехах в карьере. Гордился ею. Восхищался. Герми не изменяла себе, пытаясь изнутри изменить Министерство, искореняя несправедливые законы, защищающие только чистокровных. Она, как и он, хотела сделать мир лучше. — Система прогнила, Герми, и я помогаю тебе, как могу, — сказал он колдографии и выпил алкоголь одним большим глотком. Они всегда находились по одну сторону. Только она бы не приняла такие радикальные методы, какими орудовал Гарри. Хотя он помнил, так отчаянно цеплялся за воспоминания о том, как она готова была принять его таким, хотела помочь. Он все помнил. Но заставил ее забыть. Для ее же блага. — Как же я соскучился, — выдохнул он, кладя рамку на стол изображением вниз, и устремив немигающий взгляд в потолок. Эти сожаления выжечь не смогло ничто. Он поднялся на ноги и прошелся по комнате, зажимая переносицу пальцами. За окнами расползался вязкий мрак пополам с холодным туманом, что оплетал фонари коконом. В номере горел лишь настольный светильник, бликуя на бежевых стенах. И шаги Гарри тонули в мягком ворсе ковра, не нарушая тишины. Гермиона больше не являлась ему. Только во снах. Но после живых галлюцинаций сны недостаточно… настоящие. Ее образ не скрашивал его темных ночей и дней уже давно. Гарри решил, что теперь его голова стала слишком скверным местом, даже для ее светлого лика. Как и его жизнь — слишком скверное место для настоящей Гермионы. Еще один виток по комнате, и он кинулся к столу, открыв ключом ящик. «Не могу. Не могу больше». Гарри бережно выудил из-под вороха конвертов колбу с несколькими каштановыми волосками и уставился на них в полутьме. Пальцы дрогнули и горло сдавила судорога, но Поттер медленно выдохнул и сунул в карман брюк флакон, принимая позорную слабость и ненавидя себя за принятое постыдное решение. «Она бы такого не простила». Стукнув кулаком по столу, Гарри круто развернулся, и, подхватив пиджак на ходу, вышел прочь из номера. Да, она бы не простила. Но ее здесь нет.Оставь чертям своим и демонам все, что телесно, как и вину. Исчезнет и ель, и она, и мель заберет глубина.