"Что ищешь ты, ветер, в просторах небесных ..."

      Оллария раздулась, как мешок контрабандиста. Казалось, все дворяне Талига в одночасье устремились в столицу поприветствовать триумфально возвратившуюся армию и Первого маршала. Дороги заполнились экипажами, каретами, кавалькадами и всадниками. Желавшие сорвать куш торговцы и негоцианты, искатели приключений и просто ищущие работу также текли рекой по направлению к взволнованному и гудящему ульем городу. У главных ворот столпились форменные очереди, и люди коменданта сбились с ног, проверяя документы и пропуская людей и лошадей, но всё равно — дело продвигалось невыносимо медленно. Именитые дворяне ругались, размахивали бумагами и шпагами. Солдаты же лишь извинялись и принимали в свой адрес град проклятий: приказ цивильного коменданта есть приказ. И ничего тут не попишешь.       Эстебан с постной рожей с утра таскался за Килеаном. Тот вмешивался, если кто-то особенно родовитый начинал грозить карами небесными и земными всему гарнизону. Он знал большинство представителей знатных фамилий в лицо и сразу или ставил выскочку на место, или же вне очереди препроваживал гостей внутрь, за городские стены.       На долю Колиньяра выпала сомнительная честь провожать таких вот господ в обход недовольной очереди. День уже плавно перетекал в вечер, в животе у молодого человека было пусто, как в лаикских тарелках. Воспоминание о загоне не способствовало улучшению настроения, радушие на лице не появлялось, а вот выражение тёмных глаз медленно, но верно перетекало из унылого в мрачное. С такой физиономией не гостей встречать, а приговор зачитывать. Смертный.        Вот и сейчас комендант приказал проводить карету с гербом генерала Рокслея вне очереди. Эсти кисло сморщил нос, однако стоило ему бросить беглый взгляд на окна, как выражение лица резко изменилось на диаметрально противоположное. Всю показную усталость в одночасье смыло, он изобразил свою самую обворожительную улыбку, небрежным жестом отбросил отросшие тёмные пряди и слегка поклонился, обращаясь к показавшейся в окне кареты прелестной девушке: — Прошу простить за задержку, эрэа! Если бы я знал, кто прибыл в этом экипаже, клянусь, вы бы уже были в Олларии! Эй! Живо пропустили карету генерала! — последняя фраза уже была обращена к солдатам, шустро засуетившимся у ворот. Лошади шли очень медленно, и Эстебан сопроводил пешком незнакомку, не замечая следовавшего за ними всадника, который, при всём внешнем равнодушии и спокойствии, цепко удерживал в поле зрения оруженосца эра Килеана. — Я вам признательна, господин… — замялась пассажирка, вопросительно глядя на юношу. Эсти чуть не выругался. Надо же — забыть представиться. Но он сразу простил себя за все: среди нудятины пропускной работы вдруг такое приятное маленькое приключение. Немудрено было немного забыться. — Маркиз Сабве. Но для вас — просто Эстебан. А с кем я имею честь? — А. Я… — девушка видимо заволновалась, но помощь подоспела сразу же. Холодный голос, достаточно громкий, чтобы быть услышанным маркизом, но не настолько, чтоб привлечь всеобщее внимание, немного остудил пыл Колиньяра. — Господин Сабвэ, все документы въезда находятся у коменданта. Вы можете ознакомиться с ними лично. А сейчас прошу простить, мы и так порядочно задержались, — Валентин направил лошадь прямо, вклиниваясь между Эстебаном и каретой. Застигнутый врасплох маркиз еле слышно выругался, отскакивая в сторону. — Медуза скользкая, надо было догадаться, что он где-то рядом. Ишь распустил свои щупальца, спрутина холодная, — сквозь зубы «выплюнул» оскорбления Эстебан, наградив бывшего однокорытника испепеляющим взглядом.       Эсти проводил глазами въезжающую в столицу карету и едко усмехнулся: всё же одна победа за ним. Граф Васспард столько слов за раз произносил разве что на уроках словесности или землеописания в Лаик. А значит… Значит его зацепило. Неужели заревновал? Забавно.       Осознавать, что ему удалось ощутимо «потыкать палкой» знаменитую статую, было крайне приятно. И шут с ней, с девицей: всё равно она для него — трофей, приз в игре. Догнать, очаровать, влюбить и забыть. Если совсем повезёт — совратить. И только для того, чтобы не чувствовать боли разбитого сердца. Забыть хоть на мгновение ядовитую и сладкую отраву осознания, что ему никогда не быть с… Так, хватит! Эстебан зло пнул камень и направился назад к воротам. Мало ли ещё кого нелёгкая принесёт вперёд всех.       И принесла-таки, Леворукий и все его кошки! И не абы кого, а худший кошмар Колиньяра-младшего. Кошмар, в чёрном с серебром камзоле и чёрной же шляпе с ярко-голубыми перьями, гордо восседал на вороном мориске и носил ненавистное имя Габриэля Альцедо. Конь изящно пританцовывал, а его владелец улыбался, бросая какие-то фразы и то и дело склоняясь к окну богатой кареты, украшенной на дверцах барельефными фигурами позолоченных оленей. Из окна благосклонно и почти нежно ему в ответ улыбалась дама. Довольно моложавая, но уже тронутая осенью жизни, она приветливо обменивалась любезностями с юным графом, за чьей спиной тёмной вороньей стаей столпились кэналлийцы. Разумеется, все верхом. Не то свита, не то разбойничья шайка. Вполне в духе дома Алвы.       Эстебан догадался, что эту компанию также необходимо как можно быстрее отправить восвояси. И дело было не только и не столько в знатности прибывшей в столицу дамы, сколько в одном противном наглом мальчишке, видеть коего было выше всех маркизовых сил. Но долг оруженосца — выполнять приказы коменданта. Эстебан вздохнул и направился к карете, глядя строго только на Арлетту и старательно игнорируя бастарда. Тот ничего не сказал, лишь попятил коня назад, заставив того изящно переступать длинными ногами, будто в танце, освобождая путь маркизу. «Позёр прокля́тый!» — пронеслось в голове у Колиньяра. Вслух же он дежурно поприветствовал госпожу Савиньяк и привычно рявкнул на стражников.        Карета, мягко покачиваясь на рессорах, тронулась, а следом, конечно же, и вороний выродок со своей сворой, полукругом следовавшей за молодым господином. Едва экипаж миновал арку ворот, возница ускорился, а следом и вся кавалькада. — Благодарю вас, маркиз, — прозвучало над головой, и Эстебан еле сдержался, чтобы не ответить что-нибудь дерзкое и обидное. Но во-первых, связываться с графом — нажить себе неприятностей, а валяться вновь с проколотой рукой, ногой или вообще в склепе в планы маркиза не входило. Ну и во-вторых, его попросту не услышали бы. Топот копыт заглушил все звуки. Ничего, успокоил он сам себя. Завтра торжественный приём и бал, а там уж он сумеет если не развлечься, так хоть немного забыться.

******

— Да здравствует первый маршал Талига! — Ура первому маршалу! Да здравствует герцог Алва! Всегда против ветра! — Ура Олларам!       Громкие вопли не смолкали пока отряд военных варастийской кампании во главе с герцогом и Эмилем Савиньяком чинно двигался по многолюдным улицам. Горожане и гости теснились вдоль стен домов, на балконах, крышах, фонарях, деревьях вдоль всего пути следования. Под копытами коней гибло несметное множество цветов, листьев и ягод, собранных перед торжественной встречей. Алва едва улыбался уголком рта, периодически кивая толпе. Миль, напротив, слепил и смущал белозубой улыбкой барышень и матрон, охотно отвечая на приветствия. Ричард поначалу хотел было затеряться среди остальных порученцев, ехавших позади главных героев, но Рокэ так посмотрел на него, что Окделл понял — слиться с толпой не выйдет. Пришлось стать третьим в авангарде, пусть и привычно позади монсеньора на полкорпуса лошади.       Окделл успокаивал себя тем, что роль оруженосца сродни мебели, никто не обратит на него внимания. Тем более он был удивлён, машинально ловя брошенный в него красивый букет из хризантем и ярких листьев. Он недоуменно поискал глазами пославшую его эрэа. Но разглядеть кого-то конкретного в пёстрой, шумной толпе было сродни поиску иголки в стоге сена. Юноша вздохнул и продолжил путь с букетом в руках. Деть его было некуда, а выбросить старательно сделанный подарок он не мог.       До дворца он словил ещё несколько цветков, несколько даже прямо на шляпу. А парочка зацепилась за застёжки плаща. Алва тут же пошутил, что если так пойдёт дальше, на прием к их Величествам его милость явится не с оруженосцем, а с яркой клумбой. Эмиль в ответ зубоскалил, что это будет вполне в его стиле: к даме прилично являться с цветами. Дик насупился и яростно сдёрнул синюю фрезию. Опять извечные насмешки, хотя скорее всего девушки не ставили целью его обидеть.       Он мысленно сосчитал до десяти и стал уговаривать себя не реагировать на замечания Рокэ, но невозможный монсеньор, пришедший в прекрасное расположение духа после цветочных шуток покачал головой: — Зря вы убрали цветы, юноша. И ещё более зря задумались. Теперь у вас лицо не победителя, а страдающего зубной болью монаха. Прочитайте себе вашего Дидериха, что ли. Или другую чепуху, которой вы старательно забиваете голову. Право! С такими лицом не награду из рук королевы принимать, а топиться. Не берите примера с Жиля Понси.       Савиньяк засмеялся и повернулся к Ричарду: — Бросьте, Окделл! Не стройте из себя молодого священника! Если вы решили, что цветочные стрелки метили в Рокэ, но промахнулись — вы глубоко ошибаетесь. То, что цветы попали на голову, свидетельство того, что целились именно в вас. Помните моё слово — на сегодняшнем балу вас ждёт «сокрушительный» успех. Среди дам. Причём всех возрастов, — последнее он произнёс с таким видом, словно Ричарду предстояло выйти на поле, кишащее ызаргами. Хотя именно так и выглядел с недавних пор в его представлении дворец. Он одарил напоследок обоих «шутников» тяжёлым взглядом и вздохнул. Скоро приём и бал, на котором он постарается слиться с колонной, пока всё внимание будет приковано конечно же к Алве, а может, даже получится подремать за какой-нибудь тяжёлой портьерой. Слова графа Лэкдэми он, конечно же, всерьёз не принял.       Как оказалось — зря. Едва закончилась официальная часть, были вручены награды, отзвучали фанфары и крики по поводу странного явления на небе, как бал во всём своем великолепии и роскоши затянул присутствующих в водоворот приятного безумия. Вопреки своим ожиданиям Ричард сразу же оказался в окружении кольца фрейлин, именитых дам и юных дев. Новоявленный кавалер Розы едва успевал отвечать на восторженные речи и говорить ответные комплименты. Это было ужасно. Пожилые дамы фривольно едва не тискали очаровательно смущённого подобным вниманием юношу, фрейлины хихикали, а барышни томно вздыхали, потупив глазки. Видимо на лице Дика было написано глубочайшее отчаяние, но, так или иначе, вскоре за спиной он услышал громкий командный голос: — Дамы! Позвольте и мне поприветствовать одного из героев Дарамской бойни! — Ричард со вздохом облегчения обернулся и благодарно взглянул на Лионеля Савиньяка. Тот, довольно ухмыляясь, проскользнул между пышных юбок и веерных перьев и, подойдя к Окделлу, внезапно порывисто и крепко обнял его, наплевав на этикет и формальности. — Спасибо вам за Рокэ! Это был самый безумный и самый благородный поступок! — веселье исчезло из голоса, он и правда был взволнован. — Эр Лионель! Зачем? — испуганно выдохнул Ричард. Ему очень не хотелось, чтобы кто-либо знал о том, что он сделал там, в Кагете. Однако, судя по тому, как моментально стихли разговоры и смех, и все вокруг испытующе уставились на Надорского герцога, теперь разговора не избежать. Но начальнику гвардии было ровным счётом наплевать. Он крепко обхватил оруженосца за плечи и поискал кого-то глазами. Как оказалось — Ворона. Алва прекрасно слышал все, что сказал его друг, и весело улыбался, глядя на покрасневшого до оттенка алой ройи Ричарда. — Господин первый маршал! Скажите наконец, за что на самом деле вы представили к награде этого скромного героя! — Нель наслаждался спектаклем пока Ричард готов был провалиться под землю. А лучше сразу в лабиринт гальтарский. Там точно не найдут.       Алва сделал вид, что старается предотвратить разглашение подробностей. В письмах он не писал об этом. А таможенники, бывшие свидетелями всех безумств герцога Надора, должны были прибыть в Олларию через недели две, не раньше. — Господин Савиньяк, если я не написал в письме о подвиге этого доблестного молодого человека, то лишь по его же настоятельной просьбе. Герцог Надорский воспитан в похвальной скромности. — К кошкам скромность! — перебил его возникший из ниоткуда альмиранте. Рамон Альмейда с нескрываемым интересом смотрел на уже теперь побледневшего Ричарда. Всеобщее внимание давило на него чугунной плитой. Но Лионель держал крепко, да и начать вырываться на глазах всего двора было как-то глупо. В глазах эра Рокэ плясали все твари, изначальные и закатные, и кошки Леворукого в придачу. И Дик понял, что увильнуть не выйдет, тем не менее предпринимая последнюю попытку предотвратить неизбежное: — Господин Савиньяк переоценивает мои скромные заслуги, — пробормотал он, на что получил возмущённый взгляд и саркастичное замечание графа Лэкдэми: — Ну если закрыть собой Первого маршала и сохранить ему жизнь, а после продолжить сражаться, истекая кровью, это ерунда, то вы правы. Но думаю, что все согласятся — жизнь Первого маршала — это не мелочи. Не правда ли, господа?       Тишина, воцарившаяся после этих слов, обрушилась как сель после взрыва в Сагранне. Пару мгновений все пытались осмыслить только что озвученный факт: Ричард Окделл, герцог опального Надора, спас жизнь убийце своего отца, человека, по чьей милости захлебнулся мятеж.       Ричард перетекал глазами по лицам. Удивление, одобрение и восхищение у приближенных Олларов. Непонимание, недовольство и даже возмущение Людей Чести. Ужас в глазах Штанцлера и изумление на всегда спокойном лице кардинала. И только яркие синие глаза эра излучали торжествующее веселье. Теперь понятно, почему он так легко согласился скрыть в письме сей факт. Было бы не столь эффектно, узнай это при дворе до их появления в столице. Дик затравлено озирался пока не столкнулся с полными страха и восторга сапфировыми глазами. Габриэль! В парадном наряде цветов дома Алва, чёрным силуэтом выделяющийся среди яркой толпы, он впился немигающим взглядом в Ричарда и одними губами, но так чётко, словно вслух, произнёс: «Спасибо». Окделл кивнул и не смог сдержать лёгкой улыбки, Габри здесь, а остальное уже не столь важно.       Зал взорвался криками, шумом и овациями. Толпа придворных устремилась к Ричарду, восхваляя и рукоплеская, и тут юноше стало страшно: как бы эта орда не задавила его насмерть. Беспорядок пресёк сам король. Круглое лицо Оллара источало удивление напополам с каким-то благоговейным трепетом. Он внимательно всматривался в лицо юноши, будто видел впервые, и наконец произнёс: — Господа! Надеюсь, вы все понимаете, что в случае, не приведи Создатель, гибели нашего гениального герцога Алвы, исход компании был бы… Был бы, мягко говоря, иным. И я не побоюсь преувеличения, если скажу, что поступок этого достойного оруженосца повлиял на исход всей компании. А значит, было бы верхом несправедливости, приписывать заслугу победы лишь гению Первого маршала и доблести генерала Савиньяка. Вы спасли жизнь своего эра, а значит — всецело способствовали победе армии Талига. Господин Первый маршал! Вы же согласны с тем, что вклад вашего оруженосца в победу трудно переоценить? — воодушевлённый своей пламенной речью, Фердинанд обернулся на Алву, и тот с поклоном произнёс: — Всецело разделяю это мнение, Ваше Величество. — Вот! Господа! Жизнь нашего Первого маршала для нас бесценна! Но это не значит, что мы не умеем благодарить. При всех заявляю! В благодарность за этот подвиг, Надор и семья Окделл освобождаются от повышенных налогов, с них снято клеймо семьи предателя и мятежника. Герцог, ваше здоровье! — король подхватил поданный расторопным смекалистым слугой кубок с вином, а второй всучил одуревшему от таких «пердимоноклей» Ричарду: — Господа! Здоровье герцога Окделла! Ура герцогу! Дружный хор подобострастных «ызаргов» подхватил восклицание его величества. Дику ничего не оставалось, как выпить вина и поцеловать протянутую руку в перстнях. Рокэ лениво аплодировал, самодовольно улыбаясь. Это несколько отрезвило и даже разозлило юношу. Опять из него сделали паяца на потеху публике. Да и на Штанцлера с Людьми Чести смотреть он несколько боялся. Теперь он для них — позор, предатель дела возрождения великой Талигойи. И пусть он сам уже почти не верит в эти сказки, совесть и воспитание пробудили чувство вины.       От невесёлых мыслей его отвлекли налетевшие ураганом друзья. Альберто и Габриэль, схватив с двух сторон обалдевшего героя дня, потащили его прочь из зала. И никто не заметил хорошенькую зеленоглазую эрэа, не отводящую неверящего взгляда от графа Альцедо.