Любовь в эпоху перемен

Первая встреча. — Майор полиции Игорь Гром. — Добрый день. Чай, кофе? Газировка? — Вау. А зачем вам столько? — Н-ну, вы знаете эту шутку, что одни программисты работают на кофе, другие на пиве... А я — вот. На газировке. Вторая встреча. — Вы мне жизнь спасли. Хотел поблагодарить. — Да ладно. Ты тоже красавчик, по-мужски поступил. Третья встреча. — Слушай, а как думаешь, что дороже стоит? Вот это вот всё — или один костюм Чумного доктора? — Н-не знаю. А потом эта рыжая сука бьёт его бутылкой из-под шампанского. К счастью — Игоря, конечно, — удар получается по касательной, отчего вырубает его буквально на несколько минут. Однако и их оказывается достаточно, чтобы... — Этот случай исключительно на твоей совести. А это означает только одно — мы с тобой становимся одним целым. Игорь больно прикладывается затылком об пол, шипя что-то заковыристо-нецензурное, приподнимается — и видит, как Разумовский одним решительным движением перечёркивает себе горло осколком стекла. Практически на четвереньках, Игорь бросается к нему и еле-еле успевает подхватить обмякшее тело. Зажимает рану ладонью — чужая кровь обжигает, словно кислота, — и сообразив, что теперь ни хрена не сможет добраться до телефона, орёт: — «Скорую»! Кто-нибудь, вызовите, блядь, «скорую»! — Здравствуйте, Игорь. Я правильно поняла, что вы хотите вызвать скорую помощь? Появившееся на экране мультяшное девичье личико абсолютно спокойно, в голосе — ничего кроме вежливой доброжелательности, и от этого происходящее в кабинете кажется бредовым сном. — Да! — рявкает Игорь. — И скорее, иначе ваша долбаная корпорация потеряет своего начальника! — Набираю номер. Что я должна сказать? — Что человек без сознания и истекает кровью! Резаная рана гортани, несчастный случай, пока дышит, — Игорь на миг затыкается, вслушиваясь в хриплое дыхание Разумовского, — дышит тяжело. — Машина уже выехала, — безмятежно сообщает компьютерная девушка (Марго, её зовут Марго, вспоминает Игорь). — Что-нибудь ещё? Ещё? — Предупреди меня, когда они будут подниматься. И ни слова, что Разумовский был здесь не один, поняла? Тут надо добавить какой-нибудь логичный и неотразимый довод о пользе молчания для поименованного Разумовского, но пока Игорь судорожно его придумывает, Марго с нечеловеческой покладистостью отвечает: — Хорошо. Экран гаснет, и время останавливается. Игорь сидит на полу, поддерживая Разумовского за плечи, и считает: один, два, три... Доходит до сотни и вновь возвращается к единице — по кругу, по кругу, по кругу. Каждый счёт — вдох Разумовского. Каждый счёт — знак того, что ублюдочный маньяк-убийца ещё держится, цепляется за жизнь. Каждый счёт — возможность не думать, не анализировать, не слушать настойчивый шепоток интуиции «Что-то здесь не сходится». Каждый счёт... — Игорь, вы просили предупредить, когда бригада скорой помощи будет подниматься в лифте. — Д-да, чёрт, спасибо, — Игорь будто выходит из транса. Опасно медлит, но всё-таки аккуратно кладёт Разумовского на пол. Глупо бормочет: — Ну, ты это, постарайся кровью не захлебнуться, ага? — и уже собирается с низкого старта метнуться за монументальный директорский стол, как вспоминает о папке с доказательствами. Тратит ещё несколько драгоценных секунд на то, чтобы, пачкая бумагу кровью, собрать разбросанные листы, и прячется в ненадёжном укрытии практически одновременно с открывающейся в кабинет дверью. Потом он только слушает: шум, стук, звон, отрывистые команды. Однако вскоре — теперь Игорю кажется, что слишком быстро, — эти звуки удаляются, затихают, и он, для порядка подождав ещё немного, выбирается из-под стола. Оглядывает кабинет: н-ну, если не докапываться (и если Разумовский выживет), то можно сказать «Несчастный случай» и закрыть происшествие. Оглядывает себя: руки в крови, одежда в крови, как в таком виде добираться домой, хрен знает. Заглядывает под стол: нет, здесь не наследил, и то хлеб. — Игорь, я могу вам чем-нибудь помочь? Игорь резко разворачивается, и Марго одаривает его дружелюбной улыбкой. — Ага, — голос звучит непривычно глухо, будто он заговорил впервые после нескольких дней молчания. — Где тут руки помыть можно? — Дверь в ванную слева от автоматов. — Слева? — Игорь присматривается к стеновым панелям. — А, вижу. Спасибо. — Пожалуйста, — вежливо отзывается Марго. Дверь он открывает чистой полой куртки, а свет в ванной загорается автоматически. От царящей внутри рекламной чистоты хочется разуться, чтобы не запачкать уличной обувью кремовую плитку пола, поэтому Игорь добирается до жемчужно-белой раковины на пятках и за два шага. Кладёт папку на широкий бортик, а потом долго и тщательно отмывается, стараясь как можно меньше брызгаться. Закончив, берёт из стоящей рядом корзинки одно из свёрнутых в рулончик полотенец, вытирается сам, вытирает раковину с краном и, подумав, прячет полотенце в карман. Разумовский не обеднеет, а оставлять такую улику — верх глупости. Успокоив таким образом совесть, Игорь подхватывает документы, прислушивается к тишине за дверью и выходит из ванной. Экран на стене пуст, однако уйти по-английски Игорю неловко. — Марго! — зовёт он. — Да, Игорь? — тут же появляется маскот Vmeste. — Я пойду, — сообщает Игорь. И немного посомневавшись в том, насколько адекватно благодарить программу, добавляет: — Пока. Спасибо за помощь. — Пожалуйста, можете всегда на меня рассчитывать, — мило улыбается Марго. И хотя умом Игорь понимает, что это — не более, чем заложенный в неё алгоритм, ему всё равно хочется верить в искренность полученного ответа.

***

Разумовский переживает клиническую смерть, но врачи всё-таки умудряются вытащить его с того света. В башню, получив сигнал от «скорой», наведывается наряд полиции — и версия «несчастный случай» становится официальной, чему пристально следящий за ситуацией Игорь не знает, радоваться или нет. Сам он, вместо того чтобы нести папку с доказательствами в главк или хотя бы искать новую работу, почти безвылазно сидит в своей квартире и думает, думает, думает. — А теперь, мразь, говори, зачем ты убил всех этих людей. — Это не я. — ...это означает только одно — мы с тобой становимся одним целым. Игорь колотит грушу, шерстит интернет в поисках новостей, лежит на диване, невидяще пялясь на причудливые контуры покрывающих потолочную штукатурку пятен, — и вспоминает. Тот голос, похожий на голос Разумовского, но всё-таки другой. Детские рисунки с огромной тенью, нависающей над маленькой рыжеволосой фигуркой. Собственное первое впечатление, наконец. «Надо идти к Прокопенко, — талдычит ментовская совесть. — С самого начала надо было, а ты опять попёрся на задержание один, как всратый герой пиндосского боевика, и едва не встрял по самые гланды». На этом месте Игорь сердито дёргает щекой и идёт дубасить грушу. Да, то что эскапада не вышла ему боком, — исключительно доказательство народной мудрости «дуракам счастье». То, что обошлось без жертв, — счастье вдвойне. Однако всё равно, прежде, чем сдавать Разумовского полиции, нужно выяснить все обстоятельства. До конца.

***

Сообщение о том, что пострадавшего в результате несчастного случая миллиардера Сергея Разумовского перевели в палату общей терапии, проскакивает в новостной ленте между сиськами Волочковой и очередным скандалом с Ксюшей Собчак. Прочитав короткую заметку, Игорь стремительно одевается, заворачивает покрытую бурыми пятнами папку в непрозрачный пакет и едет в Мариинскую больницу. Непонятно, на что он вообще рассчитывает — ему ведь теперь даже ксивой не потрясти, — однако уверенно говорит на посту: «Игорь Гром, к Разумовскому», — и его пускают. Молоденькая, но очень строгая медсестричка выдаёт Игорю одноразовый халат и, провожая до двери VIP-палаты, не терпящим возражений тоном инструктирует: десять минут, больного не переутомлять, нервных потрясений ему не устраивать, в случае чего — нажать на кнопку экстренного вызова. — Обязательно, — заверяет её Игорь и с коротким стуком входит в палату. Хоть VIP, хоть не VIP, а больница всегда больница. Запах лекарств, бежевые стены, серый линолеум, офисные жалюзи на окне, минимум меблировки. А вот койка реально зачётная — Игорь такие только в забугорных сериалах видел. Блестящая хромированная рама, толстые поручни, пульт управления, стойка с монитором (правда, выключенным) и ещё одна — с капельницей (правда, не подключенной). Белоснежное постельное, две подушки — и полулежащий на них Разумовский в больничной пижаме. Исхудавший, потускневший, с широкой повязкой на шее, катетером в левой руке и планшетом в правой. «Вот же гик упоротый», — успевает подумать Игорь, даже не сомневаясь, что гаджет Разумовскому вовсе не для просмотра «Нетфликса». И совсем упускает из виду более насущную функцию планшета. «Привет, Игорь. Рад тебя видеть». Крупные светло-зелёные буквы на чёрном экране легко прочесть даже от двери. — Ничего, это не надолго, — «утешает» Игорь и придвигает к койке стоящий у стены стул. Усаживается, кладёт пакет с папкой на колено и некоторое время внимательно изучает Разумовского. Под фирменным ментовским взглядом тот заметно тушуется, быстро чиркает пальцем по экрану и снова разворачивает планшет к Игорю. «Прости, пожалуйста, за бутылку. Я просто испугался очень». — Прощаю. — Честно говоря, на фоне остальных дел Чумного этот инцидент вообще не заслуживает внимания. — А теперь рассказывай мне всё — от начала до конца. Тени на лице Разумовского становятся глубже, и он принимается писать. Наверное, Игорю следует гордиться собой: его догадки оказываются абсолютно верными. Однако вместо этого у него появляется муторное ощущение, что теперь ситуация запуталась окончательно. С одной стороны, всё как бы понятно. Папка отправляется к Прокопенко, и Разумовский плавно переезжает из этой палаты в другую. Без окон и с мягкими стенами. А с другой стороны, он, когда понял, что творил, не раздумывая перерезал себе горло. И очухайся Игорь на пять минут позже... — А где он сейчас? Этот твой «Птица». «Не знаю. Я его больше не чувствую. Может, решил, что я умер, и ушёл?» Игорь, как дрелью, просверливает собеседника взглядом: врёт или нет? Разумовскому явно неуютно, однако глаз он не опускает. «Вот дерьмо». Впервые за всё время, что Игорь работает в полиции, у него расходятся векторы «как надо» и «как правильно». — Костюм Чумного где? Он ждёт, что Разумовский станет запираться, оправдываться, просить, и можно будет молча встать и с чистой совестью поехать в участок. «Я не помню, но тайник должен быть в кабинете. Под рамой картины есть кнопка. Я всегда думал, что это дополнительная сигнализация, только её ставили люди из "Хольт". Я дам Марго указания, чтобы она тебя впустила и подсказала, где искать». Блядь. Игорь понятия не имеет, как умудряется не выругаться вслух, а Разумовский уже опять что-то пишет. «Когда за мной придут?» И вот тут Игорю становится тоскливо-тоскливо, как в бесконечной очереди к врачу. — Никогда, — цедит он сквозь зубы и поднимается со стула. «То есть как никогда???» Даже утроенный вопросительный знак слабо отражает всю гамму эмоций на лице у Разумовского. — Кверху каком, — Игорь и сам не до конца верит, что это говорит. — Выжил — живи. Разумовский трясёт головой, будто не доверяет слуху, и, закусив щеку, выдаёт: «Это неправильно. Я убийца, ты полицейский, ты не можешь взять и отпустить меня». Нет, а чего он ждал? Что этот хренов идеалист скажет: «Спасибо, Игорь, век не забуду»? — Очень даже могу. Как минимум потому, что я больше не полицейский. Разумовский округляет глаза и одними губами повторяет: «Не полицейский?» — Уволили меня, — вынужденно поясняет Игорь. — После погрома в «Золотом драконе». «За что???» Бля, ты ещё удивлённый эмодзи нарисуй. — За то, что продолжил заниматься делом, от которого меня отстранили. Если бы это был мультик, то над Разумовским вспыхнула бы лампочка: «Идея!». Игорь терпеливо ждёт, пока тот напишет пришедшую к нему светлую мысль, и напрасно. «Так это же то, что нужно! Ты идёшь со всеми бумагами в прокуратуру, берёшь разрешение на обыск, находишь у меня костюм — и ты герой, раскрывший дело Чумного доктора! Тебя не только возьмут обратно, а ещё и в должности повысят!» Такую злость Игорь не чувствовал, даже когда отдавал Иудушке-Дубину его тридцать сребреников. — Знаешь, — тихо и страшно начинает он, и Разумовский рефлекторно втягивает голову в плечи, — если бы ты уже не лежал на больничной койке, то я бы тебе так вмазал — месяц бы на ней провалялся. Гений хуев. От последней фразы Разумовский совсем уж по-детски съёживается, но выходящему из палаты Игорю до этого нет никакого дела. Как и до натужного хрипа в спину, очень похожего на: — Игорь!