Отчаяние пришло к Бону сразу, когда он узнал всю грязную правду о Мэг и ее отношении к нему. Он не знал, что теперь ему делать и куда податься. Та путеводная звезда, по которой парень ориентировался в этом бескрайнем океане надежд и разочарований, просто исчезла из вида, даже не сказав "Прощай навсегда".
И теперь, когда он был брошен один на произвол судьбы, его душевная боль была настолько сильна, что он сутками прожигал все свои накопления за беспорядочным пожиранием разных успокоительных, смешивая их и не читая инструкций к ним. Ища то, что все-таки могло усмирить страдания, он сначала переключился на вино, а затем, как у него окончательно закончились деньги, уже и на дешевое пиво, которое он тоже на первых порах пил литрами.
В то время ни одна ночь не обходилась без кошмаров. Они все были ужасающими, изобилующими кровью и неоправданной жестокостью и несправедливостью по отношению к парню. Каждый раз тот просыпался уже в наихудшем расположении духа, причем где-то в 5-6 часов утра, бежал сломя голову в туалет, чтобы там несколько часов «отмаливать свои грехи» перед унитазом (то есть блевать куда угодно, но всегда мимо фарфорового трона).
А затем, закончив свои утренние процедуры, он с жутким нетерпением дожидался рабочей смены, где он мог смело утопить свое горе. Но когда смена заканчивалась, Бон просто на автомате шел в ближайший магазин, брал несколько литров пива, запирался в своей комнате, нажирался до отказа, а потом весь этот цикл повторялся.
Все, чего хотел Бон в этот момент, так это ненавидеть себя за неспособность что либо изменить и гореть голубым пламенем. Один лишь вопрос бесконечно «сверлил» его разум: как же так могло получиться, что сама Мэг, которую он так любил, могла так просто и вероломно лишить его единственного счастья, что он имел. Почему? Почему именно с ним это случилось?
Вот и оставалось ему лишь гореть в агонии. Без конца парень рыдал, орал в подушку, потом начинал рыдать вновь. Да чего уж там, он несколько раз хотел совершить самоубийство — сделал петлю из пододеяльника и повесил ее на дверную ручку, да только вот смелости довести начатое до конца у него ни разу хватало.
Необратимой деградации подверглась не только личность, но и его внешность и речь, которая с каждым днем только упрощалась и безбожно избавлялась от любых слов, хоть как то относящихся к культуре и любви. Во внезапно появившемся вакууме и здесь нашелся свой заполнитель — матерные слова, звучавшие через каждое второе (нет, блять, первое) слово.
Да, под боком у него был брат, перед которым он, в теории, мог выплакаться, однако тот страшно боялся, что так он может только усугубить ситуацию, изрядно задолбав его своим нытьем. На это еще накладывалось понимание того, что он был своего рода обузой для Шедоу, который, в отличие от него, имел гораздо более стабильную жизнь, а также обладал определенными связями. Собственно это и заставляло Бона прятать факт своего слома от брата, пусть это у него и выходило это плохо.
И сколько бы парень не хотел этого замечать, но Шедоу видел и прекрасно понимал, что его брат начал стремительно угасать. Он водил его на любые концерты, где игралась тяжелая, злая и быстрая музыка, чтобы парень хоть где то мог выплескивать все свои эмоции, да и вообще старался проводить с ним как можно больше времени вне пиццерии, чтобы в очередной раз не давить ему на кровоточащую рану.
Но, к сожалению, душевная боль оказалась настолько сильна, что даже подобная терапия всего навсего отсрочила его окончательный срыв. Так Бон и варился несколько недель в обиде и злобе, попутно запивая это все пойлом, пока однажды его измученный и искалеченный разум окончательно не поехал, превратив парня в ходячую бомбу с часовым механизмом… которая вскоре так херакнула, не представляете!
***
Тот день начинался как и любой другой в этом заведении. Он бы, возможно, и прошел так же спокойно и скучно, как предыдущие, если бы сотрудники сразу заметили пропажу с кухни мясного топорика, шеф-ножа и точила, которые висели на самом видном месте, а также то, что у Бона на лице проявилась дьявольская, простирающаяся от уха до уха улыбка, не сходившая с его лица ни на минуту.
Значит, представьте себе такое: сидите вы такие на кухне,
портите воздух завтракаете, никого не трогаете, и тут, откуда-то издали слышите дичайший мат-перемат вперемешку со звуком битья стекла. Сидите, смотрите в сторону выхода, ни шиша не понимаете, что это сейчас вы услышали, чтобы секунд через пятнадцать увидеть, как чуть ли не вышибая дверь с петель, в помещение врывается в стельку пьяный, а оттого не менее разъяренный Бон. И тут вы просто лишаетесь дара речи, ведь он, выкрикивая речи про возмездие и угрожая перерезать глотки у «Всех ебучих мразей, блять!», держит в заложниках ни в чем не виновного Фредерика и угрожает ему украденным им шеф-ножом.
Так вот, в этой ужасающей ситуации оказались четыре человека: Фред, Чика и та самая злополучная парочка, за которыми собственно и пришел Бон. Все завтракавшие молча повставали со своих стульев и так же попятились в дальний угол кухни, всерьез ожидая от разгоряченного алкаша все, что угодно.
— Ммм, какой у нас тут контингент — злобно прорычал Бон — Шлюхонавтка и ее новый ёбырь! Как печально, что ваша уебанская песенка оказалась так коротка…
— Ой, ты нас пытаешься железками своими напугать? — вмешалась в его речь Мэг —Навыдумывал себе "любовь до гроба", а теперь что? Как немощный в подушку плачешь?
— Я отдал ВСЕ во имя тебя… Я ради тебя прошел через те места, из которых никто никогда не выбирался живым! Я верил тебе, я л… люб… …ил тебя. А ты... плюнула мне в лицо, КАК ТЫ, СУКА, ПОСМЕЛА ПОСТУПИТЬ ТАК СО МНОЙ!!!??? — спросил Бон девушку, переходя с рычания на крик.
— Давай, убей меня за то, что ты меня откровенно задолбал! Это ж я виновата, что ты душный, безграмотный хомяк, который кроме парка ничего предложить не в состоянии!!! Когда ты мне дарил цветы? Или в твоем понимании «год назад» это норма!? — наехала на Бона девушка
— Довольно с меня этого дерьма! Федя, Чика, дверь знаете где! Вызовете копов или попытаетесь сорвать мою месть - зарежу Фредерика бонусом!
Бедолага заложник, заслышав, что ему скоро конец, моментально покраснел и залился слезами. Он жалобно посмотрел на них, как бы говоря: "Спасите меня, я жить хочу!" и они, взвесив все за и против, подчинились приказу безумца и пулей выбежали из кухни. Фредерик между тем начал рыдать от ужаса и умолять о пощаде, чем еще больше начал бесить Бона.
— Ай, сука, ну и нахуй пошел тогда отсюда, блять! Нихера себя в руках держать не можешь, пошел нахер, плакса!!! — проворчал парень, пнув Фредерику под зад. — Ну а теперь-то я наконец сравняю счет!
Комната залилась смехом Бона. Не зря говорят: "Вкус мести сладок", и сейчас парень предвкушал, как он двумя ударами сравняет счет. Они лишили его мечты, счастья и теперь они стояли двумя болванчиками, зажатыми в угол и не способными дать ему хоть какой-нибудь отпор.
Бон задержал дыхание, замахнулся и… пусть этот момент и длился меньше секунды, но он видел, как они закрываются руками, чувствовал их животный страх и слышал её предсмертные вопли.
Но тут его рука резко остановилась в считаных сантиметрах от Фокси. Нет, Бон не одумался — это кто-то подошел к нему со спины и теперь пытался сорвать его план. "Какая сука смеет вмешиваться в мои дела" — прорычал парень, начав вырываться, что есть мочи. Это мало чем ему помогло, ведь он из-за этого получил по лицу от Фокси, а затем и от незнакомца. И тут случилось немыслимое: он выронил из руки нож, а через секунду на все помещение раздалось: "Бежим!".
Не зная, что делать, Бон замахнулся ногой и ударил ей незнакомца куда-то в область живота, отчего тот от него наконец отстал. И вот она — Мэг, бежавшая к выходу. Медлить было нельзя и он побежал за ней следом. Ему стало плевать на Фокси и насрать на того чёрта, что пытался его остановить — в край обезумевший Бон теперь просто хотел убить девушку во что бы то ни стало.
Парень мигом добежал до своей жертвы, схватил ее за ремень, что был затянут на ее джинсах, потащил обратно, обернулся, краем глаза заметил своего Брата Шедоу со сковородой в руках… удар.
***
Дальнейшие полгода прошли для парня, как будто их просто показали одним коротким фильмом. Родная комната, в которой Бон прожил все свое детство, брат, который все пытался докопаться до непостижимой ему истины, врач, несший всякую психологическую белеберду и дававший ему таблетки неизвестного предназначения.
От нечего делать Бон переслушал всю дискографию, которая ему предлагалась. Кантри, блюз, аЦЦкий рокешник – все затиралось до дыр, а потом криво и косо игралось на новой электрогитаре, которую купил ему Шедоу в честь дня рождения.
***
И теперь, оглянувшись назад спустя столько лет, Бон наконец признал, зачем ему на самом деле потребовалось уводить Мэри у Фредерика. Их счастье было для него тем, что заставляло его загноившуюся рану в сердце болеть.
Парень утер подушкой слезы, запер дверь в комнату, достал свои загадочные письмена, включил свет и принялся записывать свою слезливую историю в качестве вступления.
И все таки, может быть, принеся чужую любовь в жертву, он сам сможет освободиться от этого бремени проигрыша?
