Одна стая

Кроме оглушающей, затапливающей все тело боли, она ничего не чувствует и не понимает. Каждая мышца словно горит изнутри, вызывая агонию — предсмертную агонию, судя по всему. Бороться с этим нет никаких сил, она все еще выхватывает какие-то слова, но в основном как через вату, весь мир становится вязким и гулким одновременно. Обрывочные фразы врачей она и слышит, и не слышит, смысл ускользает из воспаленного мозга, в эту секунду она совсем не понимает, что с ней случилось и почему, спасительная смертельная темнота запускает свои щупальца под ее кожу. Если смерть и правда — избавление, она готова сдаться ей прямо сейчас, только чтобы эта обжигающая боль наконец утихла. — Ты должна выпить. Один глоток, давай. Голос такой знакомый. Чей это голос? Друг. Она не знает кто, но это друг, и его тембр сам по себе как анестезия. Наверное, это кто-то, кто уже умер, и сейчас он переведет ее через границу, за которой больше не будет боли и страданий, только тишина. Во рту солоно, как от крови, но она послушно сглатывает, часть жидкости стекает из уголка ее рта, щекочет ухо. Сознание ускользает снова и снова, она пытается открыть глаза, но никак не получается, и щупальца смерти впиваются еще глубже в ее нутро, разрывают. Алла приходит к себя в своей спальне в Истре. Пошевелиться трудно, все тело словно свинцом налилось. — Тебе надо набраться сил. Голос тот же самый, который она слышала, когда умирала. Алла открывает глаза, и страх сковывает все тело, так, что в горле словно встает ком. — Ты же не сделал этого. Ты не сделал, — шепчет она хрипло. Все тело ощущается абсолютно другим, тяжелое и чужое. — Ты умирала. — Нет. — Алла, ты бы умерла. Пожалуйста, успокойся. Неожиданно для себя самой она вскакивает с постели и оказывается рядом с ним за долю секунды, вжимает его в стену с такой силой, что краска трескается. Ее руки, только что такие отяжелевшие и не свои, сейчас будто из стали, и могут, ощущается, деревья с корнем вырывать. — Ты не имел права. — Я не мог смотреть, как ты умираешь. — Я умерла. — Она отступает на шаг, и Валера падает на пол, потирая шею. — Вот же дикая. — Ты не имел права обращать меня без моего согласия, — говорит Алла, опускаясь на постель снова. Она тоже касается шеи, безошибочно находит кончиками пальцев следы от его зубов на своей коже. Языком ощупывает собственные клыки. Не увеличились, обычные зубы, судя по всему. А вот щербинка между передними куда-то делась. Одновременно она чувствует прилив сил и бессилие. Как будто у нее есть чудовищная мощь, которой не получается управлять, и которая давит непосильным грузом. Валера поднимается с пола и уходит, Алла слышит его шаги, но за временем не следит, только поднимает голову, когда он возвращается со стаканом, полным густой красной жидкости. Ее обостренный нюх без труда распознает в жидкости кровь. — Пей, станет полегче. Она морщится, отстраняясь подальше. — Чья это? — Поймал тут в окрестностях лису. Пей. По крайней мере, не человек. Животных она тоже предпочла бы не убивать, но с этим, кажется, ничего не поделаешь. Алла опасливо подносит стакан к губам, и запах крови опьяняет, она выпивает почти залпом, несколько капель падают на футболку. Сила растекается по телу, искрится под кожей. — Легче? — спрашивает Валера, опускаясь на кровать рядом. — Мне хватит сил тебя убить? — Пока нет. — Тогда не легче. — Она прикрывает глаза, все еще мысленно борясь с этим непонятным состоянием. В ее теле все переменилось. Четко ощущая, кто она теперь такая, Алла просто не может смириться с произошедшим, не может. — Я никогда не хотела быть вампиром. Как мне работать, если у меня сердце не бьется? — Все у тебя бьется, сама послушай, — отмахивается Валера. — Мы отличаемся от людей только тем, что не едим твердую пищу и не стареем. — И убиваете, чтобы выживать, — добавляет она сухо. Следовало сказать «убиваем», но ведь она сама еще никого не убила. Еще. Это не все, конечно же. Она знакома с Валерой Леонтьевым уже много лет, и знает, что он быстрее и сильнее, чем люди, что он практически никогда не спит. Много лет назад, только узнав его тайну, она забросала его вопросами и особенно внимательно наблюдала за тем, как он двигается, чем отличается от нее, от смертных. Валера никогда не устает, видит в темноте не хуже кошки, и не существует человека, сильнее, чем он, при должном усилии он может камень в руке раскрошить. Кроме того, у некоторых вампиров есть какой-то особенный дар, к примеру, Валера может летать. Она видела это несколько раз, хотя он редко пользуется способностями при ней, будто бы до сих пор немного прячется. — Надо ввести тебя в курс. — Я чего-то не знаю? — Многого. Когда мы познакомились, я уже давно был вампиром, ты не могла видеть, как все начинается. С твоим телом будут происходить изменения, не все из них приятные. Слушая его, она подходит к зеркалу и разглядывает себя. Никаких изменений пока не видно, разве что цвет кожи стал ровнее и веснушек почти не видно. Это досадно, но что уж. Зато она не будет стареть. Все эмоциональные реакции словно заторможенные, наверное, примерно так ощущают себя наркоманы. Она не может в полной мере разозлиться или осознать то, что ее жизнь, к которой она привыкла и которую так любила, сегодня закончилась. В этот момент кажется, что все происходит немного не с ней. — Этого не видно. Будешь чувствовать себя сильнее, не всегда сможешь контролировать силу. Лучше записать себе график приема крови, ты можешь не сразу заметить голод и напасть на кого-то. — Что?! — Просто веди график, оставайся сытой и ничего не случится, — успокаивающим тоном говорит Валера. — И постарайся ни с кем не спать. — Это-то еще почему? У меня муж есть, вообще-то. Не то чтобы с этим мужем они в последнее время спали, но все-таки — муж. Даже странно, что она только теперь вспомнила о нем. — Во-первых, если ты ему скажешь, его убьют, — сразу же говорит Валера. — Это не шутки, Алла. Когда ты узнала обо мне, отстоять тебя перед конклавом стоило мне немалых усилий, и помогла только личная симпатия Иосифа Давыдовича к тебе. — Он тоже?.. — Он тоже. Но дело не только в том, что Филю убьют. Ты сама можешь убить его случайно, во время секса мы не контролируем себя полностью. Рекомендую спать с вампирами, хотя бы первое время. Она закатывает глаза. С вампирами, ну, конечно. — И что, выбор богатый? Себя не предлагай только, — быстро просит она. — Лещенко. Ротару. Жириновский. — Ты думаешь, я с кем-то из них захочу переспать? — морщится Алла. — Омерзительно, давай тему сменим. — Соня хорошенькая, — возражает Валера тут же. — Сам с ней и спи. Он не отвечает ничего, да она и не ждала ответа. Значит, придется развестись. Впрочем, такие мысли ее давно посещали, сейчас просто причина стала объективной, и у нее нет больше повода уходить от решения проблемы и прятать голову в песок. Они ни разу не говорили о разводе, этот брак казался ей чем-то вечным, чем-то, от чего она уже никуда не денется — последняя попытка, последний шанс. И вот он тоже ускользает из ее рук, даже если бы она все еще любила его, им нельзя вместе, больше нельзя. Если Алла верно поняла правила, то конклав вампиров, состоящий из нескольких самых сильных и влиятельных, не позволяет открывать информацию о них смертным, и каждый человек, кто узнает о вампирах, должен умереть или стать одним из них... Если только конклав не позволит иного. Когда Валера имел неосторожность выдать себя при ней, Алла была в серьезной опасности, но Валера тогда клялся, что она никому не скажет, и Кобзон поверил этому — просто потому, что они все на тот момент были хорошо знакомы, пуд соли вместе съели. Он пожалел ее, сохранил ей жизнь — для того, чтобы Валера ее отнял сейчас. Никогда больше — а вампиры бессмертны, и «никогда» для них это не пустой звук — она не сможет быть с кем-то из близких абсолютно откровенной. Ей всегда нужно будет что-то прятать от Кристины, она не сможет влюбиться и быть с кем-то, не сможет все-таки родить ребенка, как хотела. Все равно уже слишком поздно, но надежда теплилась до последнего. А теперь и надежда угасла. Смириться не получается. Она отменила три концерта, огромные убытки, проблемы с пересогласованием выступлений, но она просто не представляет, как окажется перед огромной толпой взволнованных и разгоряченных людей. Любую толпу она теперь воспринимает как ломящийся от угощений стол. Алла и раньше-то никогда не была умерена в питье и пище, а вампирский голод только усугубляет ситуацию. На первую охоту Валера идет вместе с ней, этот момент они оттягивали, как могли — он приносил кровь в пакетах или пластиковых бутылках, а однажды притащил живого кролика, и Алла, не помня себя от жажды, вцепилась в животное клыками, убила моментально, залпом высосав всю кровь. Эта несдержанность отозвалась головной болью и ломотой в мышцах — так она узнала, что пить слишком много тоже не следует. Инструкции на совместной охоте неожиданно оказываются не нужны, она сама как животное, чувствует все нутром, знает, когда нужно затаиться, а когда стремительно напасть, какой момент идеален, чтобы не упустить добычу. Друг только помогает ей правильно собрать кровь, упаковать все аккуратно, чтобы в холодильнике всегда была заначка. Совет Валеры на счет графика оказался полезным, кровью она исправно запасается заранее и выпивает по стакану через день, этого хватает, чтобы не озвереть совсем, но как будто бы все равно слишком мало. Почему-то мало, и хочется снова, как с тем кроликом, выпить что-то — кого-то — до капли. С Филиппом она не виделась за две недели ни разу. Она почему-то уверена, что он сразу же все поймет. Увидит ее, заметит голодный блеск в глазах, заметит, что веснушки исчезли, или что она больше не ест ничего. Последнее, пожалуй, не может не броситься в глаза, и Алла решает, что официально сядет на диету. Никого это не удивит, а она сможет легче избегать приемов пиши. Хорошо хоть курение вампирам доступно, и теперь, без вреда для здоровья, процесс приносит ей еще больше удовольствия. Филипп звонит ей каждый вечер, она разговаривает с ним долго и терпеливо, говорит, что в квартиру возвращаться не хочет, нет, ему приезжать в Истру тоже не нужно. Как же прекратить это все, не подвергнув его опасности? Конклав вампиров организация довольно серьезная, и с ними лучше не шутить. Хоть любовь к Филе и прошла, она совершенно точно не хочет подвергать его смертельной опасности. Валера назначил им встречу с конклавом на следующей неделе, и Алла старается узнать как можно больше о себе и о других вампирах за это время. Она так и не поняла, есть ли у нее какие-то особые способности кроме того, что она стала быстрой и сильной. Такой сильной, что сломала деревянные перила, чуть больше нужного сжав их при подъеме на второй этаж. Очевидно, на счет секса Валера явно был прав, она так и шею сломать кому-нибудь могла бы. Лучше с людьми не взаимодействовать, пока не научится полностью себя контролировать. С голодом справляться она тоже почти научилась. Жизнь за городом в этом смысле помогает, но первую самостоятельную охоту она все равно вспоминает с ужасом. Жажда была такой болезненной, что Алла едва не вцепилась в шею какой-то старушки, собирающей грибы. Убитый заяц истекал кровью на ее голые колени, держать в руках его тушу было так омерзительно, но прекратить высасывать кровь она просто не могла. Алла трясет головой, прогоняя воспоминания, проводит языком по зубам. Клыки увеличиваются только на охоте, все остальное время они такие же, как и всегда, но она замечает, что не только щербинка исчезла, зубы вообще стали ровнее и белее. Придется всем говорить, что вставила новые. На встречу с конклавом она приезжает с водителем, поднимается на лифте в здание, которое снаружи выглядело, как офис, а изнутри больше похоже на склеп, и Валера обнимает ее за плечи у входа в зал. — Все нормально. — К сожалению, все не нормально, — вздыхает Алла. — Идем, скорее отстреляемся. Она переступает порог и мысли мечутся перепугано. Их столько... Вампиров — столько. В центре сидит семеро, очевидно, это и есть конклав, но вдоль стен действительно толпа, и это ведь не все, это только те, кто захотел прийти сюда сегодня, чтобы увидеть ее. В центре Иосиф Давыдович, Лев Валерьянович рядом с ним. Слева — Масляков-старший, остальных из конклава она не знает. Зато знает многих из толпы, София здесь, но об этом Валера предупреждал. Младший Масляков, ну надо же. Вампиры ведь не размножаются, как им это удалось? Кто-то обратил махом всю семью? Она чувствует Валеру за своей спиной, и от этого становится немного легче и спокойнее. — Приветствую. Сегодня утром она завила волосы, подняла их повыше. С такой прической Алла чувствует себя больше, словно занимает всю комнату сразу, как на сцене, и это внушает уверенность. Она и шла сюда — как на сцену, собрав всю смелость в кулак. — Приятно видеть пополнение в наших рядах, — говорит Кобзон ровно. — Здравствуй, Алла. Это греет, она кивает ему и подходит ближе. Что ж, у нее явно есть протекция. Как удачно было подружиться с некоторыми вампирами заранее. — Тебя обратили против твоей воли. Умереть не хочешь? — спрашивает один из незнакомых ей членов конклава. Алла даже вздрагивает. — Нет, спасибо, я еще поживу. — Что ты ешь? — Лисы и зайцы, — говорит она медленно. Едой это трудно назвать, впрочем. — Человеческая вкуснее, — замечает Масляков спокойно, и Аллу передергивает не столько от слов, сколько от интонации, с которой они произнесены. — Когда попробуешь человека, сложно будет вернуться к животным. У нас есть правила, ты должна их знать. — Не убивать знаменитостей, не убивать перед камерой или у кого-то на глазах, заметать следы, прятать тела, — перечисляет она равнодушно. Алла уверена на сто процентов, что никогда не убьет человека, и все это кажется ей пустыми разговорами. Но Валера все равно заставил ее выучить правила наизусть, она должна знать, как обязана жить теперь. — Ты можешь пить кровь, не убивая, — уточняет Лещенко. — Некоторые люди сами готовы угостить знаменитость. Но все эти люди должны быть одобрены конклавом, ты не можешь кому попало рассказывать о том, кто мы. Если пьешь кровь случайного человека, нападай быстро, пей мало, он не поймет, что с ним случилось. Если выдала себя — убивай. У нас принято убирать за собой. Алла сглатывает, звучит это все отвратительно, она все еще поверить не может, что Валера впутал ее в это. И что так много людей, половину из которых она хоть когда-то, да встречала — так спокойно говорят об убийствах, словно человеческая жизнь для них ничего не значит. Время тянется еле-еле, Алла живет от одного стакана крови до другого, и постепенно охота, заготовка крови и питье становятся для нее рутиной. Бумаги для развода оформляются преступно медленно, Филипп все оттягивает, но как сказать ему, что совершенно точно ничего нельзя вернуть, не говоря главного? Что она не человек больше, не женщина, не жена. Она теперь зверь-убийца, который смотрит на любое живое существо в первую очередь как на ужин, и только потом как на собеседника. Она почти привыкла. Почти. Толпы людей все еще выглядят как шведский стол, но Алла полностью себя контролирует, и в жажде, и и в силе — больше ничего не ломает. Большую часть времени она старается проводить на Истре, вдали от людей и поближе к природе, с возможностью спокойно охотиться. Валера то и дело предлагает привести ей крови из центра переливания от своего знакомого, но она из раза в раз отказывается. Неправильно это, та кровь должна спасать людям жизни, а не быть для нее лакомством. Нет. Нет. Она обойдется животными. Ей все кажется, что чего-то не хватает, чувство голода никогда не пропадает полностью, и сколько бы крови она ни выпила, всегда кажется — мало, хотя Валера уверял ее, что одного стакана на день-два достаточно, а все что больше — чревоугодие. Что ж, поесть она всегда любила. — Это не из-за твоей любви к пирогам, — объясняет Валера наконец. — Тебе не хватает человеческой крови, все же питаться одними животными ненормально. — Я сказала: нет. Сказать оказывается куда проще, чем сделать. Вокруг все время так много людей, на концертах, приемах, корпоративах, все так и стелятся перед ней, готовые на все. На все ли? Алла старается уходить со всех мероприятий первой, не задерживается вообще нигде, кроме собственных концертов. Там она отрезана от зала софитами, а во время вручения цветов всегда так переполнена эмоциями от выступления, что ее охотничий инстинкт словно засыпает на время, и можно отдать себя сцене полностью. Сцена — святые доски, может быть, именно поэтому здесь она не хочет убивать. Только вот на этих самых концертах голос подводит ее все чаще. Она была уверена, что безупречное здоровье вампиров позволит ей петь столько, сколько душе угодно, но почему-то петь все труднее. Она улучает момент поговорить об этом с Кобзоном наедине. Он уже целую вечность вампир, а на голосе это не сказалось, может он хотя бы знает, что с ней не так? Ответ моментальный, она едва успевает задать вопрос. Как будто он носил это знание в себе каждый день рядом с ней, просто ожидая, пока она спросит. — Это из-за того, что ты не прикасаешься к людям. — В каком смысле? — Здоровье вампира страдает без человеческой крови. Ничего серьезного или опасного, но, да, на голосе сказывается. У меня тоже. — И вы пьете человеческую кровь. — Алла смотрит куда-то в сторону, почти отрешенно, а внутри просто ураган. Они так спокойно говорят об этом, все они — и он, и Лещенко, и даже Валера. Как будто отнимать кровь у людей это что-то нормальное. — Раз в пару месяцев, — равнодушно отвечает Иосиф. — Больше — без необходимости, для поддержания голоса этого хватает, в остальное время предпочитаю животных. Все наши так делают, разве что... Соня пьет всегда только человеческую кровь. Это почему-то злит. Ротару людей не жалеет, и голос у нее как в лучшие годы, а Аллу гуманизм доводит до того, что она на полном серьезе задумывалась о фонограмме на своих концертах. — Тебе же Валера предлагал со станции принести, почему отказалась? — Это неправильно. Кобзон смеется тихо, но если ему и есть что сказать о ее человеколюбии, он сдерживается, за что Алла ему благодарна. Она пока не готова смириться с необходимостью поступаться своими принципами. — Ты же знаешь, есть одобренные конклавом доноры, можно взять кого-то из них. Обычно это молодые ребята, которые так хотят заслужить обращение. — Я подумаю, — обещает Алла неуверенно. Заслужить обращение. Как будто это что-то хорошее, ради чего стоит выслуживаться, а не проклятие. Для нее вечная жажда — именно проклятие, и Алла все бы отдала, только бы вернуть свою жизнь назад. Только это как раз, к сожалению, никак нельзя заслужить. Думать приходится все быстрее. Петь она может, но дается это с каждым днем все труднее, приходится задумываться о нотах, которые она может или не может взять. Впервые в жизни она убирает песню из концертного репертуара только потому, что не вытягивает ее больше, и приходится позвонить Кобзону, согласиться на «донора». Ехать приходится в то же самое здание, такое неприметное снаружи и нагоняющее жуть своими темными коридорами. К чему освещение, если все здесь и так прекрасно видят в темноте. Едва оказавшись в заранее подготовленной для нее комнате, Алла понимает, что «донор» — не подходящее слово. Эти ребята, возможно, и пришли сюда когда-то добровольно, но девушка, стоящая перед ней, точно не в состоянии выразить никакого активного согласия. — Она под гипнозом, — говорит Алла нервно. От голода внутри все сводит, как же хочется вцепиться в ее шею. — Она пришла сюда добровольно, — говорит вампир, имени которого Алла не знает. Не из шоу-бизнеса, и она уже успела понять, что такие держатся закрыто, имена свои называют редко и мало говорят. — Просто обычно донор пугается, а если жертва будет вырываться, вы можете случайно порвать ей вены. Гипноз используется для безопасности донора. Алла сглатывает, подходя ближе. Девушка смотрит на нее пустым взглядом. Невысокая, рыжая, так похожа на нее саму в юности, что жутковато становится. Девушка безучастно вытягивает руку вперед. — Не шея? — удивляется Алла. — Что ты как в фильмах ужасов? — смех за спиной знакомый, не оборачиваясь, она узнает Лещенко, улыбается. Встречать тут старых знакомых приятно, они словно подтверждение того, что в ее положении можно жить, а не выживать. Продолжать заниматься творчеством, дружить с кем-то. — Шею легче случайно порвать, это опасно. Да и попахивает эротикой. — Эротикой? Для Аллы в этой комнате попахивает не эротикой, а смесью склепа и больницы. — Когда будешь контролировать силы полностью, можешь выбрать кого-то из доноров для сексуальных игр, многие так делают, а те только рады. И в шею их кусают, но для этого нужно полное доверие и идеальный самоконтроль. — Замолчи, пожалуйста. — Ее мутит от одной мысли об этом, и даже не хочется думать, делает ли так кто-то из ее друзей и знакомых. Валера? Нет, он бы не стал. Ни за что не стал бы. — Ладно, ладно. Пей. Не жадничай, пей медленно, она никуда не убежит. Алла кивает, переводит дыхание. Знакомое лицо рядом успокаивает, она подносит руку девушки к лицу, и дальше все делает ее внутренний зверь. Она точно знает, куда вонзить клыки, впивается в вену, пьет жадно, человеческая кровь вкуснее и питательнее животной. В голове все плывет и пылает, словно от крепкого алкоголя. — Хватит. — Она почти не слышит, и Лева повторяет. — Хватит, Алла. Все. Отпустить девушку требует невероятных усилий. Молодой вампир без имени, который стоял рядом все это время, быстро перевязывает ее руку и помогает сесть в другой части комнаты. Алла вытирает и без того совершенно сухие губы. Она ни капли не оставила, проглотила все, что удалось получить. — Это... — Да. И петь ты будешь, как в юности. — Мне не нужно, как в юности, — бормочет она, — хотя бы как в прошлом году. Под кожей разливается тепло, точно как алкоголь или горячий суп после долгой прогулки на морозе. Словно только это ее телу и было нужно вот уже несколько месяцев, и теперь наконец она может расслабиться. Во рту все еще привкус человеческой крови, и Алла смотрит на сидящую в углу девушку с перевязанной рукой, с трудом сглатывает. Как можно от этого отказаться? Как можно вернуться к крови животных теперь? Масляков был прав, она пропала. Этот вкус остался на ее губах, и теперь никакие лисы, убитые под Истрой, не смогут с этим сравниться. Она уже сейчас это знает. — Я через месяц еще приду, ладно? — Приходите, как захочется, — подает голос безымянный вампир. — Доноров у нас много. Но у нее есть веская причина не спешить обратно. Человеческая кровь подарила ей такое удовольствие, что Алла теперь обязана убедиться, сможет ли все еще выживать только на крови животных. Не наслаждаться ей, понятное дело, что насладиться теперь уж не придется, но хотя бы продержаться этот месяц, контролировать себя, не поддаться голоду. Через два дня она снова пробует зайца — и ее бы вырвало, если бы было, чем. Она прерывается, ждет, и допивает через силу. Удовольствия это не приносит, но ей должно быть достаточно этого на день-другой. Удовольствия она и не заслужила, монстры должны выживать, а не жить. С этими мыслями она возвращается за следующей порцией «донорской» крови через два месяца. А потом еще через два. И еще. Такое ощущение, что голод только копится, и приходится снова и снова напоминать себе, что все это не для того, чтобы быть сытой, не для вкуса или этого удивительно сладкого тепла под кожей. Она пьет эту кровь только для того, чтобы петь, пусть она больше не человек, но она все еще женщина, которая поет. *** На Славянский базар она едет вместе с Филиппом, их развод все еще не оформлен, и они продолжают вместе появляться на любых светских мероприятиях, хотя пресса только чудом еще не заметила, что уже много месяцев уезжают они с этих мероприятий в разные места. Он — в их московскую квартиру, она — в гостиницу или на дачу. Выходя из отеля, Филиппа она не слушает, полностью растворившись в мыслях о предстоящем мероприятии, поднимает голову растерянно. — Что? — Это Максим Галкин, — повторяет Филипп. — Приятно познакомиться, молодой человек. Алла окидывает парнишку взглядом. Молодой, симпатичный, жалко, с Киркоровым путается. Она проходит дальше, стараясь лишний раз не втягивать носом воздух. Как и всегда бывает в больших толпах людей, кто-то содрал заусенец, кто-то порезался бумагой, а у кого-то месячные, и слабый запах крови вообще не проходит, не исчезает ни на секунду. Хорошо, что она была к этому готова, устроила себе пир накануне, чтобы не слишком-то засматриваться на это изобилие. Славянский базар проходит на удивление легко, она сильно переживала, что ей придется быть не только на сцене, но и в толпе, среди смертных, где ничего не защищает ее от соблазна. Кажется, обошлось. Ни разу не обнажила клыки, ни разу не почувствовала, что контроль ускользает. Это внушает некоторую надежду на то, что она сможет жить нормальную жизнь, нужно только привыкнуть. Этот день рождения в начале августа кажется прекрасной возможностью впервые выйти в свет за долгое время, попрактиковаться в том, чтобы сойти за нормальную, когда не ешь при обилии еды на столе. Алла налегает на алкоголь. Он теперь действует на нее куда слабее, чем раньше, и чтобы хотя бы чуточку захмелеть, нужно выпить гораздо больше. Зато похмелья не бывает совершенно, есть и свои плюсы в бытие вампиром. Очень сомнительные плюсы, но хоть что-то. — Можно пригласить вас на танец? — раздается у нее над ухом. Алла поднимает взгляд и медленно тушит сигарету. Сигареты отличный выход занять чем-то рот и не выглядеть за столом белой вороной. — Максим, верно? Тот самый парень, с которым Филипп ее в Витебске познакомил. Она встает и берет его руку. На танец, значит? Ну, почему бы нет. В голове стучат слова Валеры о том, что пока она не контролирует свои способности на сто процентов, нельзя путаться со смертными. Она может быть для него опасна. Или выдать себя, что для конклава будет еще хуже, ведь тогда они сами его убьют. Один танец ничего не значит, в танце она сможет удержать себя в руках, в Витебске же смогла, а там ее окружала плотная толпа. Музыка плавная и комфортная для медленного танца, Максим ведет уверенно, смело прижимает к себе. Какой он наглый все-таки. И как хорошо, что у вампиров, вопреки сказкам, бьется сердце, иначе он точно заметил бы что-то неладное, так близко друг к другу они стоят, а под ее платьем нет белья. — Был уверен, что вы откажете, — говорит Максим. Его шея так близко к ее губам, что хочется впиться в его сонную артерию особенно сильно. Да, следовало бы отказать ему. — Стараюсь уделять внимание всем восходящим звездам. — Моя звезда уже взошла, полагаю, — самоуверенно говорит парень. Каков же наглец. — Разумеется, не так высоко, как ваша, но такое вряд ли кому-то грозит. Алла только смеется. Музыка заканчивается преступно рано, и так не хочется его отпускать. Максим словно считывает что-то в ее взгляде, держит ее за талию, когда в зале уже тихо. — Можно попросить ваш номер телефона? — спрашивает он прямо в ее ухо. Горячее дыхание обжигает ее чувствительную кожу, Алла произносит свой номер, и Максим шепотом повторяет, запечатывая в памяти. Домой она едет беспокойная, то и дело щелкая зажигалкой, но никотин не способе успокоить вампира. После танца, после дыхания Максима у ее уха, после того, как она чувствовала ритм его сердца почти в такт своему, жажда накатывает особенно сильно. Несколько дней Алла старается обойтись своими запасами в Истре, но это не помогает, ничего не помогает унять этот голод, и она звонит Иосифу, нервно барабаня пальцами по столу, раскуривает очередную бесполезную сигарету. — Срочно тебе? — уточняет Кобзон. — Да, — кратко подтверждает Алла. Ни к чему скромничать, ей действительно срочно, она сегодня на репетиции петь не смогла. А ведь с прошлого раза прошло меньше трех месяцев. Они были правы, и Кобзон, и Валера, нужно пить человеческую кровь хотя бы раз в месяц, а она все не слушала. — Ладно, приезжай сейчас, там кто-то есть вроде. Алла выдыхает облегченно. Ей кажется, что путь занимает не меньше часа, хотя они просто не могли бы добираться так долго. Вид на шею водителя всю дорогу не дает ей спокойно дышать. Она могла бы утолить голод прямо сейчас, нужно только податься вперед, разорвать эту яркую вену и... нельзя, нельзя. По лестнице она поднимается почти бегом, загипнотизированный парень уже ждет ее, смотрит безучастно, также, как предыдущие, протягивает руку, и Алла впивается в нее тут же. Пьет она охотно, хотя где-то на краю сознания помнит, что нужно сдерживаться, не надо так быстро. Парню может стать плохо. Она чуть замедляется с усилием, и в этот момент у парнишки в глазах что-то мелькает. Понимание, страх? Он инстинктивно дергается, пытаясь вырваться, но Алла просто не может разжать клыки, и кровь брызжет на пол и на ее одежду, Алла сильнее прижимает к себе жертву, от запаха крови темнеет в глазах, она кусает снова и снова, глотает жадно. По ощущениям это длится целую вечность, хотя вряд ли прошло больше минуты, кровь брызжет во все стороны, так много дыр в его венах она сделала. Ее отбрасывает к стене сильным ударом, Алла поднимается на руках, ведет носом и постепенно приходит в себя, густой солоноватый запах крови висит в воздухе. Кровь всюду, заливает ее юбку и блузку, кровь под ногтями, просвечивает через бежевый лак. Кровь капает с ее подбородка, а парень... он лежит на полу, белый, как снег, и не дышит. Оглушительное осознание произошедшего настигает ее безжалостно. — Что случилось?! — в комнате становится поразительно людно, не было же никого... Двое вампиров, которых она не знает, и София. Та подходит ближе сразу и бросает Алле платок. — Лицо вытри, а то так и засохнет. Так что произошло? — Не знаю, — Алла заторможенно стирает кровь с лица на ощупь, но все равно остаются разводы. Она не может даже мысленно проговорить то, что произошло. Она убила человека сегодня. — Он дернулся, и я... — Потеряла контроль. — Соня кладет руку ей на плечо, садится рядом на корточки. — Так бывает, ничего страшного. — Ничего страшного?! — голос Аллы раскатывается громом по комнате, так, что вампиры, убирающие тело, вздрагивают оба, но почти сразу возвращаются к своему занятию. — Ничего страшного, — спокойно повторяет Ротару. — Гипноз дал сбой, ты не виновата. Каждый вампир рано или поздно убивает. А твой первый добровольно подверг себя опасности, он знал про риск. «Первый». К горлу подкатывает тошнота. Первый. Это значит, что вполне вероятно, она убьет кого-то снова. Ротару возится с ней еще несколько минут, потом машет рукой безнадежно и уходит, Алла слышит стук ее каблуков и, только оставшись одна, как будто приходит в себя. Она убила человека. Сама не понимает, как, но убила человека, а все отнеслись к этому так, словно она вазу разбила. «Ничего страшного, мы все уберем». Ее трясет, она звонит Валере дрожащими руками, пачкает кнопки телефона подсыхающей липкой кровью. Тот приезжает сразу же, как будто был где-то поблизости. Сам за рулем, поэтому, заходя в здание, отпускает ее водителя, тот отзванивается по этому поводу сразу же. Аллу Валера находит все в той же комнате, уже умытую, но в окровавленной одежде, и кровь из под ногтей вычистить тоже так и не удалось. — Я убила... — Ты не виновата, — говорит он, обнимая ее за плечи. Алла чувствует, как его ведет от запаха крови. Значит, и с ней так всегда будет, она не привыкнет к запаху, будет испытывать жажду каждый раз, даже через много лет. — Соня мне рассказала все, ты не виновата. Он дернулся. Так бывает. С каждым бывает. Она мотает головой. Бывает не с каждым. Бывает только с дикими хищниками, такими, как она. Которых отстреливать нужно. — Надо было дать мне умереть, — говорит она тихо. Насколько было бы лучше, правильнее, если бы она просто умерла, когда пришло ее время. И парень этот был бы сейчас жив. — Почему ты не дал мне умереть, Валер? Он обнимает ее крепче. — Надень мой пиджак, чтобы в глаза не бросалось это все. И пойдем, я тебя в Истру отвезу. Всю дорогу она сидит, обхватив себя руками, и молчит. Ее опять почти трясет, она выпила столько крови, что сила бьется в мышцах, их болезненно сводит. — Сегодня отдохнешь, а завтра работай, не нужно упускать возможность. Твои способности на пределе сейчас. Алла закрывает лицо руками. Ее все еще потряхивает, лицо мертвого мальчика стоит перед глазами и не уходит, никак не уходит. Получится ли его забыть когда-нибудь? Кажется, что нет, что оно будет преследовать ее днями и ночами до последнего вздоха, и никуда не деться от этого. Только что если он действительно «первый», как Соня сказала, если действительно после него будут другие, чью жизнь она отнимет просто для того, чтобы петь? Дрожь в руках только усиливается, а ведь минуту назад почти прошла. — Я больше туда не пойду. Никаких людей. Хватит. — Твой голос не справится. — Значит, не буду петь. — Алла, не глупи. Ты не можешь не петь. — Я не могу продолжать убивать людей, — говорит она медленно. Голос звучит жестко, едва не ломается. — Это единственное, чего я не могу. Остальное вопрос выбора. Валера качает головой. — Мы можем брать у них кровь, я просто буду привозить тебе и все. Без контакта с людьми. — Нет, — упрямится Алла. Дома она скрывается за дверью, чтобы переодеться во что-то без пятен крови, Валера ждет ее, прислонившись к косяку. — Ты знаешь, Соня так спокойно выглядела. Сказала, что так бывает. Что ничего страшного. — Она права, — говорит Леонтьев неохотно. — Алла, послушай, она вампир куда дольше, чем ты. Лет двадцать пять, я думаю, как ее обратили. За это время теряешь человечность. — Ты же не потерял. Он молчит. Молчит, пока она заканчивает переодеваться, молчит, когда выходит к нему в домашних брюках и свободной футболке. Молчит, когда Алла закуривает, и кровь под ее ногтями в этот момент еще сильнее бросается в глаза, он все еще молчит, когда они проходят в гостиную и садятся, и только когда сигарета почти догорела, все-таки отвечает. — Тебе только кажется так. Потому что ты мой друг. Даже вампиры не причиняют вред людям, если считают их частью стаи. — Ты считал меня частью стаи? — она улыбается слабо. — Всегда. Но с другими я... веду себя иначе. Алла подносит палец к губам. Она не хочет знать, убивал ли он когда-нибудь специально. Валера обнимает ее за плечи мягко, потом встает. — Не грызи себя. Станет легче со временем, обещаю. Он не говорит, с каким временем станет легче, но в ближайшие два дня легче не становится. Она старается погрузиться в работу, даже музыку пишет, но помогает слабо. Максим звонит ей еще дня через три. Она даже забыла про него со всей этой ситуацией, но почему-то так приятно слышать его звонкий голос. — Алла Борисовна, — выдыхает Макс нервно, — это Максим Галкин, помните... — Еще бы дольше не звонил, я бы забыла, — хмыкает она. — Ой. — В трубке повисает тишина на несколько секунд. Кажется, она его смутила, и это веселит. — Я могу загладить вину, пригласив вас на ужин? Алла едва не выпускает трубку из рук. Ужин. Черт возьми. Так хотелось бы поужинать с ним, но она ведь не ест. И вряд ли за ужином наедине можно будет без труда скрыть это обстоятельство. — Можешь пригласить меня на коктейль, — говорит она, впиваясь ногтями в собственную ладонь. Боли это, разумеется, не причиняет, а жаль. Ко всему прочему и опьянять теперь не получится, но это даже к лучшему. — Конечно! Доверитесь моему выбору места? Алла усмехается. Ну, почему бы и нет, пусть выбирает. Они договариваются на завтра, и Алла приезжает с небольшим опозданием. Приехать первой было бы неловко, но она сама не хочет слишком оттягивать момент встречи. Это ее первый выход в люди с тех пор, как она убила человека. Убила человека. Смотреть на смертных получается с трудом, у нее перед глазами все стоит лицо мертвого мальчика, лежащего на бетонном полу в луже крови. Максим касается ее руки, подносит к губам для поцелуя, и Алла выныривает из воспоминаний наконец, мертвое лицо перед ее глазами подергивается и исчезает, как дым. Надолго ли? Но она больше не укусит человека, ни за что. — Здравствуйте, — говорит Максим, улыбаясь довольно. — Что вы будете пить? — Вино, белое. Оно ей все равно, что компот теперь. Максим заказывает, вино он выбрал отличное, и Алла даже не вмешивается в заказ, закидывает ногу на ногу и почти сразу закуривает. По лицу Максима четко видно, что ему неприятен запах, но он изо всех сил старается этого не показать. Сидит он так близко, что ее вампирский слух без труда распознает удары его сердца. Поэтому Валера и рекомендовал не связываться со смертными. Но как же с ними не связываться, если она в любом случае записывает альбом сейчас, и люди окружают ее каждый день. Нельзя не заметить, что Максим флиртует. Много шутит, улыбается, то и дело задевает ее руку своей, и Алла невольно улыбается ему в ответ. Почему-то этого парня хочется. Может, как раз потому, что нельзя? Запретный плод сладок, а запретный молодой мужчина безусловно куда слаще. — Вы очень красивая, — говорит вдруг Максим, с какой-то мальчишеской уверенностью глядя на нее. Алла в задумчивости наклоняет голову. Слышать это одновременно и приятно, и нет. Он назвал ее красивой, но ведь это не она, это ее зверь — с гладкой кожей и голодными глазами, это зверь отвечает на его заигрывания, опасный и жаждущий крови. Она отчетливо понимает, что Валера был прав. Ни в коем случае нельзя позволить себе ничего, нельзя лишний раз оказаться наедине с ним. Из-за нее уже мертв один мальчик, было бы чудовищным безрассудством рисковать еще одним. Контакты с людьми только по работе. — Спасибо, Максим, — отвечает она с прохладной вежливостью и заказывает себе еще выпить.