Одна стая

Максим отдает ей микрофон, и Алла выходит к сцене, такое странное ощущение, как будто перед выступлением, когда у нее есть секунда ли две на то, чтобы справиться со страхом, чтобы сказать себе, что убегать отсюда уже поздно, и все будет точно так, как она запланировала себе заранее. Сегодня она скажет все то, что должна была уже давно, чего Макс ждет и действительно желает всем сердцем. Теперь она знает это точно, и сомнений нет — это в первую очередь ему и для него. — А мне-то тут слушать тебя или там? — кричит Максим через весь зал, и Алла улыбается, жестом просит его не двигаться с места. — Там. Тем более, что я ничего нового тебе не скажу. Я скажу то, что я тебе говорю каждый день. Я тебя очень, очень люблю.И я каждый день... — Я не могу это слушать тут, я должен там! — Нет, издали давай. Я буду стесняться, — Алла чуть кокетливо поправляет волосы, чтобы со стороны не так сильно бросалось в глаза, что нервничает она по-настоящему. Как же сложно это, хотя она готовилась, даже репетировала перед зеркалом. — Каждый день я благодарю небеса, ты знаешь, какая у меня с ними связь, за то, что ты пришел в мою жизнь. Я ж все время была на сцене, на сцене... Я была уверена, что сцена меня свяжет с кем-то, и я все время ошибалась. То с директором концерта, то певцы там, еще что-то. Оказывается, у меня пародист! И сцена мне дала тебя, и я помню эти моменты, когда сначала я не поняла, очень ты мне не понравился, я не знаю, почему. Но я видела тебя во сне! Я знала, что ты ко мне придешь и сделаешь мою жизнь удивительной... Нахлынувшие эмоции сбивают, Алла выдыхает в сторону, стараясь собраться с мыслями и смелостью, чтобы продолжить говорить перед толпой гостей, не расплакаться бы перед ними, все-таки это не настоящая сцена, это жизнь, и здесь нельзя плакать. А Максим так смотрит на нее, что сердце замирает. Никто никогда так на нее не смотрел. Она прячет свободную руку за спину, потому что совершенно не знает, куда ее деть, что сделать, чтобы не дрожала. Как она поступала со свободной рукой на сцене? Почему-то сейчас это напрочь вылетело из головы. — … той, о которой я мечтала, понимаешь? Но я не знала ее, совершенно этой жизни не знала. А сейчас я знаю, что такое семья. Я знаю, что дочь моя счастлива, потому что она знала, как я хочу семью, и мы вместе с ней ошибались. И она счастлива, и я счастлива. Мне кажется, что ты — амулет нашей семьи. Я хочу, чтобы ты жил долго, счастливо, в здравии, благополучии, на радость детям и в радости за них. Я хочу, чтобы у тебя жизнь была благополучной, и чтобы беды обходили тебя стороной, чтобы злоба людская, не только шоу-бизнеса, обходила тебя тоже стороной, не коснулась тебя. Я хочу, чтоб... Тебе, кстати, повезло. Ты для меня всегда будешь молодой. Наша разница в возрасте делает меня еще более счастливой. Я когда-то пела «Я не расстанусь с комсомолом, я буду вечно с молодым». Дальше мне искать уже некого, и ты всегда будешь моим молодым мужем. Будь счастлив, любимый. Она видит, как изменилось его лицо, как дрогнули губы, и не только от трогательности ее слов. Просто Максим понял то, чего не услышали остальные, он понял то, что она сейчас сказала только ему, самое главное. «Ты всегда будешь моим молодым мужем». Всегда молодым. Он не постареет больше ни на день, он будет ее мужем всегда. Макс оказывается рядом почти сразу, сжимает ее в объятиях, и Алла облегченно выдыхает. Сдержалась, не расплакалась, для такого ответственного мероприятия это уже успех. А Максим... Максим смотрит на нее чуть вопросительно, и приходится кивнуть, подтвердить, что он понял все правильно, все будет именно так, как она сказала. Всегда — молодым. Всегда — мужем. Она отпускает его и выскальзывает из-под прицела камер и телефонов, сердце колотится бешено теперь, слов назад уже не взять, теперь обратной дороги не будет. А Максим так ослепительно улыбается, что у нее ни на секунду не возникает сомнений в его согласии. Ничего не изменилось, он по-прежнему хочет этого. — Спасибо! Ну, я не могу не сказать алаверды. Вы знаете, я уже... Я сейчас еще хряпну, — Макс поднимает выше полную рюмку, которую каким-то чудом умудрился не разлить, пока они обнимались. Его явно потряхивает. — Давайте сначала выпьем за меня, а потом за Аллу выпьем. Давайте за меня выпьем, Алла хорошо сказала... Он так тараторит, словно бы и не готовился, хотя, разумеется, ответный тост был готов у него заранее, просто вылетел из головы, и Алла точно знает, в какой момент от вылетел. В тот самый момент, когда она пообещала сделать его вампиром. Рюмку Максим опрокидывает залпом, словно это вода, а не водка, но, даже запрокинув голову, умудряется не отрывать взгляда от Аллы, и она мягко улыбается, касаясь губами своего бокала. — И налейте мне, я еще за жену выпью. А то я резко начал. Алла усмехается, как же сильно он нервничает, торопится, старается одновременно уложить у себя в голове новую реальность, сказать то, что собирался, и протянуть опустевшую рюмку официантам. — Я вам хочу сказать, что вот когда мы семейно недавно собирались, я сказал фразу от всего сердца. Такую, очень обдуманную, не комплиментарную, что я вот, может быть, за последние несколько лет понял, что в нашей жизни с Аллой, а мы вместе уже двадцать лет, у нас в этом июле двадцать лет, как мы познакомились, в ноябре двадцать первого года — двадцать лет, как мы вместе. Так вот, только в последние годы, несколько лет, я понял абсолютно и сердцем, и умом, что в моей жизни, и я всем присутствующим мужьям рекомендую прийти к этому осознанию, если вы, не дай бог, кто-то еще не пришел, что в моей жизни не было ни одного случая, когда бы моя жена была не права. Я вам клянусь, ни одного случая не было! То есть я может быть в первый момент с ней не соглашался, может быть я был на нее зол в первую минуту, через пол часа я одумался и снова ее любил, но не было случая, чтобы потом, спустя много месяцев, недель, а, может, и лет, я не понял, что она была права. Она всегда права. Вы спросите: В чем счастье нашего союза? В том, что моя жена всегда права, и я в этом не сомневаюсь. Аллусечка, за тебя! Когда он идет к столикам, она замечает, как дрожит его рука с рюмкой, как он изо всех сил старается выглядеть расслабленным и не суетливым, но просто не может. Кажется, она немного поторопилась, сказав это все в начале вечера, но, возможно, оно и к лучшему. Потому что Максим ест и пьет очень много и охотно, куда больше, чем обычно, и Алла знает, почему. Старается насытится этим не просто на долгое время — навсегда. В последний раз почувствовать, как рюмка водки опьяняет, как чуть мутится сознание, едва ее опрокинул. Наслаждается тем, как приятно есть твердую пищу, нарезать у себя в тарелке, есть ножом и вилкой. Максим делает это все с особенной сосредоточенностью сегодня, и Алла ничего не говорит, не лезет с советами, она точно знает, что для него сейчас будет лучше пережить это одному, хоть и посреди шумного праздника. Если бы у нее тогда, двадцать лет назад, был выбор, она бы тоже хотела немного времени для себя, чтобы смириться и осознать перемены. Алла много танцует и тоже много пьет, даже скучая слегка по чувству опьянения. Но «Кровавой Мэри» с настоящей кровью ей тут не видать, поэтому приходится ограничиваться человеческими напитками — коньяк и газировка ощущаются почти одинаково, так что она почти не смотрит, что ей наливают. В конце концов рекам алкоголя и пьяному Баскову удается заставить Максима расслабиться, и Алла стоит рядом с ним, когда приносят торт, накрывает его руку с ножом своей, а левой придерживает его за локоть. Сегодня — последний раз, когда она такая сильная рядом с ним физически, и в каком-то смысле она будет по этому скучать. Кусок получается просто огромным, и Алла хотела было разрезать его еще на две части, но Макс уже перекидывает торт на тарелку, Алла смеется, помогает ему ножом убрать остатки торта с лопатки. Максим пританцовывает, когда Коля сует тарелку ему под нос со словами: — Алла кормит тебя, а ты — ее. Почему-то в суете вечера именно об этом она и не подумала, не стоило стоять так близко к торту. Много лет никто не смел насильно ее кормить, но подвыпившему Коле море по колено. Максим, за отсутствием вилки, наклоняется к тарелке и собирает с нее торт губами, гости смеются, а Алла, хлопая в такт музыке и вытирая кончиками пальцев крем с губ Максима, старается придумать как можно более удобный повод торт не есть, но не успевает, потому что Басков со столовыми приборами уже тут как тут. — Корми Аллу! Макс осознает проблему только теперь и медлит, она же косится на Баскова. Дальше тот заставит их целоваться, закричит «Горько!», сценарий довольно предсказуем, по-другому и не бывает, когда в Колиных руках оказывается микрофон. Алла сама берет вилку и, подцепив небольшой кусок торта, отправляет его в рот. Максим не отрывает от нее встревоженного взгляда, жестом, потому что все слова музыка заглушает, спрашивает, все ли в порядке. Последняя сравнительно твердая пища, побывавшая у нее во рту — мороженое, это тоже было при Максе, сто лет назад, и Алла совсем отвыкла от ощущения. Сладость десерта почти не чувствуется, во рту сразу же становится невыносимо сухо. Проглотить она точно ничего не сможет. — И конечно же, ГОРЬКО! — оглушительно орет Коля. Макс касается губами ее губ легонько, а потом целует по настоящему, и Алла обхватывает его рукой за шею, чтобы не отстранился, держит крепко за рубашку, языком выталкивая кусок торта в его рот. Алла хохочет, едва они разрывают поцелуй, она чувствует себя пятнадцатилетней, никогда в жизни ничего настолько безумного и пошлого не делала, но сейчас просто не хотела искать альтернативу, такой блестящей ей показалась идея. У Максима пьяный взгляд и широкая улыбка, он не перестает жевать, хватает ее за руку, и такой он лучезарный мальчишка сейчас, как в тот день, когда впервые пригласил ее на танец двадцать лет назад. Гости постепенно начинают расходиться, и Алла видит, в каком волнительном нетерпении пребывает Максим, как он сбивчиво прощается с ними, то и дело оговариваясь. Определенно решат, что перебрал, но она-то видит, что дело вовсе не в алкоголе. В итоге Алла просто перехватывает инициативу, прощается с гостями сама, старается впихнуть каждому с собой контейнер с едой и наговорить благодарственных слов за них обоих, только бы свернуть этот вечер поскорее. В лимузине Максим сразу же притягивает ее к себе, целует, а объятия его напряженные, похоже, он сжимает ее плечи до боли в пальцах. Вечер выдался довольно жаркий, но в салоне прохладно, и через несколько минут Максиму удается все-таки охладиться, хватка разжимается, и Алла заглядывает в его глаза, смотрит тепло и нежно. — Ну как? — Лучший день рождения, — выдыхает он, и снова впивается губами в ее губы. Алла касается его щеки, немного отстраняясь, шепотом говорит, что должна обьяснить ему прежде некоторые вещи. Макс усмехается, но не спорит, слушает, как она говорит про охоту, про самоконтроль, про то, что первое время ему придётся сторониться детей, что от работы лучше взять небольшой перерыв. Максим не перебивает, но лицо при этом совершенно беспечное, ни капли обеспокоенности. — Я говорю важные вещи, — нервно замечает Алла. — Я знаю. — Максим снова прижимает ее к себе. — Я все это знаю, я двадцать лет наблюдаю за тем, как ты стараешься быть идеальной, как ты заботишься о семье и окружающих, как делаешь все, ради нашей безопасности. Считаешь, я не смогу также? Она смотрит на него долгим взглядом, а потом расслабляется в его руках. Разумеется, Максим справится ничуть не хуже неё, в этом не может быть никаких сомнений. Сердце колотится взволнованно, когда они взлетают вверх по лестнице. Больше некуда отступать, если только он не передумает... Но Максим и не думает откатывать все назад. Он целует ее руки и лицо, когда они поднимаются в спальню, запирает дверь сам, и Алла видит, что у него взволнованно подрагивают пальцы. — Ты уве... — Тшшш. — Макс прижимает палец к ее губам. — Все правильно. Я очень этого хочу. Алла гладит его по плечам бережно, касается морщинки у рта, которой не было еще совсем недавно — и которая сегодня исчезнет, как исчезли без следа все ее веснушки и шрамы. Она медлит, оттягивает неизбежное. Он живой, непоправимого еще не случилось, но стоит ей провести ритуал, все станет окончательно и необратимо. Не просто навсегда, а на вечность. У людей даже слова подходящего для этого нет, для смертных «навсегда» это совсем другое количество времени. Он расстегивает рубашку и бросает на пол, а Алла стоит, замерев, разглядывает его внимательно. Как именно изменится его тело? Что в нем она уничтожит безвозвратно? — Ты испачкаешь платье, — говорит Макс, подходя к ней ближе, касается голого плеча. Алла не отстраняется, но и платье не снимает, она все еще слишком нервничает, чтобы раздевается сейчас. Забавно, что едва они переступили порог дома, он успокоился, а она — наоборот. Ее ладони скользят от его локтей вверх, к плечам, стремясь прочувствовать каждый сантиметр его кожи, пальцы чувствуют каждый волосок, каждую родинку, каждый изъян. Что-то из этого исчезнет, изменится. А еще изменится сам Максим. То, о чем говорил ей несколько лет назад Валера вдруг снова звучит в голове. Если то, что она смогла быть женой и матерью — это ее дар, сможет ли Максим остаться мужем и отцом после того, как она его обратит? Не случится ли так, что она разрушит его личность сегодня? Алла вглядывается в его зеленые глаза и понимает, что об этом думать надо было раньше, до того, как пообещала ему и отказалась от права передумать. К тому же, Максим не изменится, не рядом с ней. Он прошел с ней рука об руку двадцать лет, и обращение его не сломает. Она все верно просчитала, он готов. Мягко она увлекает его на постель, нависает сверху, не столько чтобы придать ситуации эротизма, сколько просто чтобы удобно было дотянуться до его шеи. Максим кладет руки на ее бедра, и мелькает мысль сбросить их, но Алла решает не сопротивляться, даже к лучшему, что его руки будут заняты. Она касается его шеи языком на пробу, гладит кожу бережно, собираясь с силами. — Тебе не страшно? — выдыхает она. — Нет. Ты же знаешь, почему: моя жена всегда права, и я в этом не сомневаюсь. Поразительно, но именно сейчас, когда он лежит под ней на кровати, готовый умереть, чтобы возродиться заново диким зверем, Алла понимает, что эта фраза не несет в себе никакой иронии. Максим действительно так думает, в самом деле так верит ей и в нее, куда сильнее, чем она сама. И ни в коем случае нельзя подвести его. Алла чувствует, что его пульс бьется под кожей немного быстрее. Почему она мешкает, почему не уверена? Ее саму обратили спонтанно, и сразу же она пожалела о случившемся, и поэтому проецировала свои чувства на Макса столько лет, но он все знает, он взрослый уже давно, он уверен. Почему, почему она медлит? Ощутив его ладони на своих запястьях, Алла поднимает голову, и тут же встречается с ним взглядом, Максим смотрит спокойно, улыбается, и его улыбка это самое прекрасное, что можно себе представить. Теперь более уверенная, Алла давит на его плечи, заставляя снова опуститься на кровать, отводит волосы с его уха, чтобы сначала коснуться губами, и только потом обдает прохладным дыханием его пылающую от жары и волнения кожу. — Я люблю тебя, — шепчет она, и тут же вонзает зубы в его податливую плоть. Кожа поддается острым клыкам, кровь тут же заполняет рот, ее много, она вкусная и слегка отдает алкоголем, который Максим в себя старательно заливал весь вечер. Останавливается Алла только когда чувствует, что его тело ослабело от кровопотери. Она все еще держит его одной рукой, когда вторую подносит к губам и прокусывает собственные вены. Боли нет, есть невероятное удовольствие наблюдать за тем, как ее неживая кровь стекает по кисти руки, капает с пальцев. Она подносит ее к лицу Максима, не удерживается, ведет большим пальцем по его губам, размазывая, и Макс тут же ловит палец губами, обсасывает, жадно сглатывая. Он знает, что делать, и Алла только сильнее давит на свою руку рядом с укусом, чтобы крови вытекло побольше, пока рана не успела закрыться. Максим теперь пьет медленно, быстро бы и не получилось — его тело сейчас меняется, и это сбивает. Алла терпеливо ждет, слушает его дыхание, наблюдает, как медленно Макс моргает, как его глаза — его безупречные прекрасные зеленые глаза — становятся изумрудно-черными. На ее губках застыла его кровь — теперь точно в последний раз. Кровь пропитала ее светлое платье, а тонкая струйка скатилась вниз по шее, под ткань, до белья. Ее кровь, которую она пускала еще более неосторожно, уже свернулась и на подбородке Максима, и на полу. Ее кровь — яд. Сколько прошло времени, она не знает. Это и не важно — времени для них больше нет. Максим подается вперед, упирается ладонями в собственные колени и неожиданно рычит, выпустив клыки. — Я принесу тебе крови, — говорит Алла мягко, вспоминая свою жажду новообращенной. Она чуть сжимает ладонью его плечо, но Максим перехватывает ее руку и с такой силой подминает под себя, что Алла охнуть не успевает. За двадцать лет она совершенно забыла, что мужчина может быть сильнее. Что Максим может быть сильнее, чем она. — Потом, — выдыхает он хрипло и впивается поцелуем в ее губы. Этого она не ожидала. Ладони Макса уже скользят по ее телу, стягивая прочь платье, размазывая кровь, и эти прикосновения заставляют дыхание сбиваться. Никогда раньше она не занималась любовью с вампиром — и это невероятно. Максим остро реагирует на каждое ее прикосновение, кажется, что он загорается от любой ласки, и Алла впервые за — страшно подумать — двадцать лет не сдерживает свою силу. Сжимает его плечи крепко, человеческие кости треснули бы, но Максим легко выворачивается, заводит ее руки за голову, перехватив за запястье, целует в шею. Грудь напрягается, и твердые соски рельефом проступают через тонкое кружево лифа, Макс оттягивает его зубами, разрывая пополам, втягивает сосок в рот, и Алла видит, что на ее белой коже отпечатывается кровь с его губ. Возбуждение накрывает их обоих, словно лавой, ничего вокруг больше нет, только разгоряченные прикосновения кожи к коже, Максим дергает с нее трусики, и кружево трещит, раскрывая ее влажную горящую промежность. Алла с усилием вырывает руку — ей в самом деле пришлось напрячься, чтобы это сделать — и разрывает на нем одежду тоже, кожаный ремень лопается оглушительно громко, но еще громче последующий рык Макса, с которым он вжимает ее в постель. Алла выгибает спину, чтобы дотянуться губами до его губ, целует жадно, вкусы ее и его крови смешиваются, и это последний раз, когда его кровь еще человеческая, пряная и сладкая, как осень. Желание охватывает ее тело огнем, Алла нетерпеливо разводит ноги, и Максим толкается в ее влагу резко и сразу до конца, и сам не может удержаться от стона. Это и понятно, ощущения, переполняющие его, новые и насыщенные, заполняют собой и плавят каждую клетку его тела. Алла обнимает его ногами и резко переворачивает на спину, оказываясь сверху. Почувствовав свободу, она теперь не хочет сдерживаться ни капли, двигается на нем быстро и ритмично, отлично понимая, что хоть это Максим — новообращенный, сорвется сегодня первой она. И в самом деле, он слишком хорошо знает ее тело, чтобы она продержалась дольше. Сжимает грудь ладонями, впервые в жизни грубо, но боли, естественно, нет, только возбуждение. Эта ласка и толкает ее в оргазм, руки трясутся, и Алла упала бы, но Максим ее опережает, буквально стягивает с себя и переворачивает на живот. Перед глазами у нее покрытая пятнами алой крови подушка, запах щекочет ноздри, дразнит и бодрит, Алла приходит в себя немного, и только теперь спохватывается, подставляется и прогибает спину, но Максим и не торопится, сначала он ласкает ее рукой, и только когда чувствует, что она на взводе уже второй раз, входит в нее сзади. Вскрик срывается с ее губ, движения Макса такие сильные, что кровать скрипит, а ведь никогда раньше не скрипела... Алла вцепляется рукой в спинку, чтобы хоть как-то удержать равновесие, Максим внутри двигается совершенно идеально, точно, их тела каждый раз соприкасаются с таким пошлым шлепком, что можно кончить только от этого. Слышен оглушительный хруст, Алла вскрикивает и перед глазами все плывет, мутится, второй оргазм еще сильнее предыдущего, и она не удерживается на руках, опускается лицом в подушку, в капли крови, и дрожит всем телом, почти не ощущая, как Максим кончает внутри и падает сверху, вжимая ее в матрас. Пятна перед глазами желтые и черные, взгляд никак не фокусируется ни на чем, и Алла так и лежит, прижавшись щекой к подушке, накрытая Максимом, дрожащая. Опьяняюще счастливая. Тягучее удовольствие никуда не девается даже когда дрожь от оргазма утихла, Алла медленно моргает, не двигаясь, хочется остаться в объятиях Макса навсегда, хотя у них точно на эту ночь ещё одно дело есть. Проходит минута или час, когда он наконец перекатывается на бок и поворачивает голову к ней, глаза все ещё темные, в них словно изумруды сверкают. — Это всегда так? — спрашивает он хрипло. Алла смеётся, переворачивается на спину. Всегда ли секс для вампира такой потрясающий? Ей кажется, что да, каждый раз было невероятно, но ведь каждый раз был с ним. Трудно сказать, что именно сыграло решающую роль, Алла уверена, что будь они смертными, она бы наслаждалась не меньше. — Я думала, дело в тебе, а ты полагаешь, все из-за того, что вампиры так чувствуют? — поддразнивает она. По какой-то причине Максим меняется в лице, хмурится немного и нависает над ней, ухватываясь ладонью за расколотую спинку кровати. Алла замечает это боковым зрением. Так вот что там хрустнуло! — Что? Не пугай меня. — Ты не была больше ни с кем с тех пор, как стала вампиром? — спрашивает он, не отрывая от неё голодного взгляда. Как получилось, что она ему никогда не говорила? Не то чтобы это секрет. Алла берет его лицо в ладони, смотрит прямо в глаза, не отрываясь и со всей любовью, которая переполняет ее сердце сильнее с каждым днем. — Это разве странно? — прикасаться к нему также приятно, как и раньше, когда он был человеком. Его и без того гладкая кожа стала совершенно фарфоровой, но осталась тёплой. — Ты уже год была вампиром, — говорит Максим. В уголках его губ все ещё осталась кровь, Алла облизывает указательный палец и стирает ее. Что здесь можно сказать? К смертным она и подходить боялась, а вампиры... нет, это совсем не казалось ей интересным. Даже в отрыве от обращения, до встречи с Максимом ей уже давно никто интересным в сексуальном плане не казался. Алла пожимает плечами просто, приподнимается, чтобы мягко поцеловать его в губы, а потом выскальзывает из-под Максима и набрасывает халат. — Принесу тебе кровь, нельзя новообращенному без неё так долго. Пусть Максим сам не чувствует голода пока, Алла точно знает, что оставаться голодным ему очень опасно. Это видно по его взгляду, по тому, как напряжены его мышцы. Ни к чему испытывать судьбу, тем более, запасы в подвале весьма внушительные. Она бросает еще один взгляд на постель и улыбается слабо. — Мы ведь только недавно поменяли кровать... Эту точно придется заменить, треснула не только спинка, со стороны Алла не может не заметить, что несколько реек, поддерживавших матрас, тоже сломаны. Постельное белье только выбрасывать, все в пятнах, которые вряд ли отстираются. Кровь хранится в подвале, куда у детей и прислуги нет доступа, и Алла вынимает несколько пакетов, разливает по бокалам и несет наверх на подносе, словно заказанное в номер дорогое шампанское. Ни один из аспектов, волновавших ее, не изменился, все то, что было причиной ее колебаний сегодня, по-прежнему существует, с той только разницей, что ничего уже не отмотать назад, но по необъяснимой причине Алла не чувствует и тени тревоги. С самого начала их отношений Макс был для нее частью ее стаи. Валера, Кристина, Максим — вот это была ее стая тогда, только они. Казалось бы, сегодняшняя ночь ничего не изменила, но глубоко внутри Алла чувствует, что ее связь с Максом стала крепче. Они не просто одна стая, теперь они связаны. Остановившись на лестнице, Алла дает себе время осмыслить это ощущение. Ей не показалось, и речь не о чем-то эмоциональном, Алла буквально физически чувствует, что внутри нее появилась какая-то связь с Максом. Максим сейчас голоден. В голове плещутся остатки возбуждения и удовольствия. Новая сила, к которой только предстоит привыкнуть, перекатывается под кожей. Смаргивает, прогоняя чужие ощущения и быстро поднимается на оставшиеся пол пролета, почти сразу заходит в спальню и протягивает Максу бокал подрагивающей рукой. Он замечает — не мог не заметить, хотя, может быть, теперь он тоже просто знает, что она чувствует. — Что-то не так? Максим глотает кровь жадно, и Алла усмехается, она-то думала, что успеет сказать тост, но совсем позабыла, как сильна жажда после обращения. Даже не смотря на то, что пьет он нетерпеливо, манеры Макса никуда не делись, он не проливает ни капли. — Я тебя чувствую, — говорит Алла честно. Отхлебывает из своего бокала один глоток и садится, забрасывает ногу на ногу, покачивая стопой в такт сердцебиению. — Сильнее, чем всегда. — То есть, то, что я чувствую связь с тобой сейчас, это необычно? — Максим даже пить перестает, ставит бокал на тумбочку и разворачивается к Алле, забирает и ее бокал тоже. — То, что я чувствую твою растерянность и счастье, это — необычно? Она сглатывает. Что-то не так пошло с обрядом обращения? Когда Валера обратил ее, между ними ничего не изменилось, а сейчас Максим тоже вампир, но все перевернулось с ног на голову. В себе разобраться трудно, эмоции смешиваются, и хорошо еще, что после близости они оба довольны и расслабленны, хотя бы здесь путаницы нет. Но все же, все же... Почему у нее внутри словно датчик появился, определяющий настроение Макса? Безошибочно, судя по всему. — Я не знаю, — признается Алла, — раньше такого не было. Макс притягивает ее к себе ближе, и теперь ей впервые представляется возможность внимательно его разглядеть после обращения. Тон кожи ровнее, больше ничего не изменилось, глаза постепенно возвращают себе привычно-зеленый цвет. Максим тянет ее на себя, падает на спину, все еще не отрывая от Аллы пристального взгляда, а ей только сложнее сосредоточиться. Она была уверена, что после того, как он станет вампиром, какая-то часть ее будет жалеть о случившемся, какая-то часть ее будет винить себя за то, что отняла его жизнь... но ничего этого нет. Макс улыбается, Макс нежит ее в объятиях, Макс целует ее щеки, от Макса исходит равновесие и тепло. — Я боялась, что ты пожалеешь, — говорит она, упираясь локтями в его грудь, пальцами касается волос, гладит. — Я боялся, что ты пожалеешь, — эхом отзывается Максим, и первое мгновение Алла не уверена, что правильно понимает его. — Сегодня был правильный момент. Сегодня ты знала, что мне это нужно больше, чем тебе. Впервые за двадцать лет сегодня Алла действительно в этом не сомневается. Именно поэтому представила обращение как подарок — для Максима и для них обоих, вечность, которую они разделят, и все остальное уходит на второй план. Разумеется, будет больно терять близких, им обоим, но в конечном итоге главное, что она не будет переживать это одна. Звучало бы эгоистично, если бы Алла не знала сейчас: не дать ей пережить это все одной — главное для Максима, а не для нее. Похоже, она все-таки проведет свою вечность в постели с ним, слушая, как он дышит после их близости, что представляла только в своих самых смелых и потаенных мечтах двадцать лет назад.