Одна стая

Передача власти затягивается до самого конца лета и только тогда официально Алла занимает его должность, а Ротару — освободившееся в конклаве место. Перемены даются тяжело, и возникает конфликт за конфликтом, то донора укусили, к счастью, без летальных последствий, то двое молодых вампиров сцепились, и Соня даже предлагает казнить нападавшего, но в итоге спор удается разрешить без убийств, чему Алла несказанно рада, а вот остальные члены конклава — не совсем. Идея юбилейного концерта преследует ее уже довольно давно, но решиться бесконечно сложно. Она не сможет петь просто так — знает, пробовала, и это катастрофа. Взять кровь из общих запасов? С одной стороны, она как может оберегает доноров, и никто из них не умирал с конца марта — рекорд по прошлым меркам, раньше эксцессы случались раз в пару месяцев. И все же, все же. Она обещала себе не делать этого, а концерт с фонограммой идея максимально идиотская. Плюнуть зрителю в лицо напоследок, да и себе самой тоже — этого она точно делать не будет. — Ты знаешь, — говорит она Максиму задумчиво, — я, наверное, все отменю. Не хочу брать эту кровь и все тут. — Не бери, — соглашается Максим, отводя ее волосы с шеи, чуть прикусывает у основания, проводит языком. — Зачем тебе их кровь? — Ты меня слушаешь вообще? Для концерта, — Алла отстраняется, натягивает блузку обратно на плечо. — Зачем тебе их кровь, когда есть моя? — уточняет Макс и подносит палец к губам, чтобы она его не перебила. Только как же его не перебивать? Она обещала себе больше этого не делать, и юбилейный концерт не достаточная причина, чтобы снова подвергать жизнь Макса опасности. Тем более, когда у них все так хорошо и спокойно. Так страшно потерять это, испортить как-то. — Мы это уже обсуждали. — Мы играем с кровью в постели, ты знаешь, что можешь меня кусать и не убить, это будет мой тебе подарок к юбилею. — Максим берет ее лицо в ладони, большими пальцами гладит скулы, и Алла чувствует, что дрожит. — Подумай, Гарри и Лиза ведь никогда не слышали, как ты поешь на сцене. Ни разу не видели, как зрители с ума сходят от любви к тебе. Давай покажем им, что ты не просто их мама, ты Примадонна, с которой никто не сравнится. Не хочешь делать для себя, для меня или зрителей, сделай для детей. Чертов манипулятор. Алла накрывает его руки своими, обхватывает запястье и гладит тыльную сторону ладоней. Отыграть концерт для детей несказанно заманчиво, Алле все еще кажется, что когда они слышат ее песни, то не до конца понимают, какое она имеет отношение к этой музыке. Дома для них она поет совсем иначе. — Нужно будет много. Репетиции, сам концерт и запись для фильма. Это больше полугода работы, это как минимум три раза, — замечает она неуверенно. — Хорошо. — Я почти не буду появляться дома, конклав и концерт... — Хорошо. — Я не смогу заниматься детьми столько, сколько сейчас, — выдвигает очередной аргумент Алла, и этот аспект ее вправду сильно тревожит. — Хорошо, я буду брать меньше работы. Скажи мне, Аллусь, ты хочешь дать этот концерт? Просто ответь мне на вопрос, да или нет. Его потрясающие зеленые глаза заглядывают ей в душу, и все, что Алла может сделать сейчас, это едва заметно кивнуть. Разумеется, она хочет дать этот концерт. Сцена манит и пугает ее одновременно, идея подняться на нее снова вызывает священный трепет, а в голове уже вспышками возникают образы того, что можно придумать, как выстроить выступление, что особенного сделать. — Значит, ты дашь концерт. А мы будем в зале. — Вы будете на сцене. Я все придумала уже, слушай!.. Алла действительно просто сыплет идеями. Но именно выход семьи на сцену возникает у нее в голове в первую очередь. Кажется прекрасной идеей, что они выйдут на сцену и разделят с ней несколько мгновений этого ни с чем не сравнимого ощущения, увидят зал таким, каким она его видит. — Только я не буду тебя кусать, — говорит Алла твердо. — Сделаем по-человечески, как в больнице. Она была уверена, что Максим будет настаивать на старом проверенном способе, но, на удивление, он вообще не возражает. — Так даже лучше, — Максим привлекает ее в объятия, держит за талию, и Алла обожает, когда он касается ее именно так, когда вот так жмется губами к ее волосам. — Спрячем дома, и будешь пить по необходимости, даже если я в отъезде. Алла трется носом о его щеку. С кровью она не торопится. Сначала долго подбирает песни, общается с авторами и правит что-то, находит коллектив, съемочную группу. Перепевать старые хиты ей неохота, Алла привыкла делать новые программы, и сейчас, вернувшись на сцену через десять лет, ужасно не хочется повторяться. Поэтому новые у нее не только музыканты и балет, Алла выбирает других художников по костюмам и декорациям, все люди в коллективе новые. Так даже интереснее работать. Есть и еще одна причина, которую она не озвучивает. Люди, с которыми она работала десять лет назад, при близком общении после многолетнего перерыва не смогут не заметить, что она вообще не постарела. Ни к чему лишний раз привлекать к этому внимание, одно дело не выглядеть на семьдесят на сцене, в свете софитов, или на киноэкране после, и совсем другое — демонстрировать лицо без морщин вблизи изо дня в день на репетициях. Нет, все же решение с новой командой — единственно верное. Алла подумывает, взять кровь у Максима в офисе, где берут у обычных доноров, там есть все необходимое, иглы, катетеры, пакеты до сбора, а также те, кто может провести процедуру. Только вот Максим никогда не был согласован конклавом как донор, и, хотя с тех пор, как она убила Маслякова, Алла получила карт-бланш на любые действия с Максом, кто-то может быть недоволен. Выглядеть ситуация будет и правда не слишком хорошо, она, будучи главой конклава, установила жесткие правила обращения с донорами, а сама делает, что хочет. Обсуждать Макса со всем конклавом кажется ужасной идеей, но у Ротару она все-таки спрашивает, как лучше. — Это вызовет разговоры, — замечает София, и озвучивает то, что было понятно с самого начала: — Максима не согласовывали. Они сидят в зале вдвоем, Алла на месте главы конклава, где раньше всегда сидел Иосиф, а ее собеседница на подлокотнике кресла. И не мудрено, кресла в этом зале отвратительно неудобные. — Пусть мне кто-то скажет это в лицо, — бросает Алла небрежно. — Я и говорю тебе это в лицо. Взяла бы кровь от кого попало и горя не знала, — раздраженно шипит Соня. — Я почему-то следую твоим идиотские правилам и протащила всех своих доноров через конклав, а когда они истощены, беру кровь из общих запасов. Не убиваю никого! Как и все остальные. В чем проблема была согласовать Макса? Сделала бы все по-нормальному, никто бы и слова не сказал. Я бы слова не сказала. — Ты прекрасно знаешь, что его нельзя согласовать. Максим публичный, и, по идее, это против правил. Но он уже знает о вампирах... Согласовывать все Алла не хочет не только из-за сомнений в результате этого мероприятия. Откровенно говоря, она не то чтобы в нем сомневается, она может надавить, уж не в первый раз, и все проголосуют как надо. Только вот думать о том, что придется снова как-то вмешивать конклав в их с Максом личные дела, совершенно не воодушевляет. София смотрит на нее выжидающе, потом вздыхает. — Пришлю вам домой медсестру, которая все сделает, — наконец говорит Ротару неохотно. — И ты будешь мне должна. — Что за медсестра, откуда? — И в качестве платы за такую бесценную услугу, ты не будешь меня ни о чем спрашивать, — с нажимом говорит София. Кажется, расписывая свою законопослушность, она несколько приукрасила ситуацию. Алла понимает, конечно же, что эта медсестра помогает ей добывать кровь вопреки установленным правилам, и первая мысль — потребовать прекратить это, но Алла себя одергивает. Каким-то чудом Соня стала ее союзником, и терять ее из-за такого просто глупо. Если кровь для нее добывает медсестра, это хотя бы безопасно. — Пусть приезжает завтра вечером, — говорит Алла, поправляя волосы. И все же это все кажется ей неправильным. По сути она теперь знает, что Соня нарушает установленные ей правила, может, даже кто-то еще, а теперь и она сама их тоже нарушит. Опять не получается сделать жизнь черно-белой, все сложно, идти на компромиссы с совестью приходится еще и в этом. Как будто бы всего остального было недостаточно. Алла снова возвращается к мыслям о концерте — в последнее время она только о нем и думает, конечно, но в этот раз ее мысли крутятся вокруг о Максиме. Почему ради ее концерта страдать должен он? Дома она не перестает размышлять об этом и уже почти готова позвонить Софии и все отменить, но Макс, как обычно, без труда угадывает ее мысли. — И что на этот раз? Он бережно касается ее волос, Алла так и не может разгадать, нравится ему, что она теперь блондинка, или лучше вернуться к рыжему. Кроме комплиментов она о своей внешности от него никогда ничего не слышала. — Да я думаю, может мы переиграем? Зачем мне именно твоя кровь... — Забыла? — Максим тянет ее за собой, усаживает на диван, и сам устраивается напротив, поджав под себя ногу. — Потому что ты не берешь чужую. Потому что ты считаешь это неэтичным. — Я брала для заключительного тура, — напоминает она негромко. Как же давно это было, по ощущениям — просто вечность назад. — И я бы тебя отговорил, если бы ты спрашивала мое мнение в тот раз, — отзывается Максим. — Но сейчас ты ведь спрашиваешь? — Он дожидается ее кивка и только потом продолжает. — И я не хочу, чтобы ты обращалась к донорам, зачем нам нужен кто-то еще? Есть только мы, двое. Вглядываясь в его глаза, Алла понимает вдруг, что действительно есть только они двое. Даже их дети немного за пределами этого узкого круга, только они двое образуют собой точку, в которой сходится абсолютно все, и семья, и жизнь, и смерть. И Максим хочет сберечь в этой точке как можно больше, не делиться ни с кем. Ее губы трогает улыбка. — Я поняла тебя. Хорошо. Максим гладит ее подбородок, задевает нижнюю губу большим пальцем и чуть приоткрывает рот Аллы, ее губы тут же расплываются в улыбке. — Ты что делаешь? — Наслаждаюсь. Скоро я тебя буду неделями не видеть, правда? Она виновато улыбается и хочет уже что-то сказать в свое оправдание, но дверь распахивается, и в комнату влетают Гарри и Лиза, что-то тараторя наперебой, они прыгают на диван между родителями, и Алла ловит обоих за руки, чтобы хоть как-то успокоить. Хотя бы одно свое правило она не нарушает никогда — ни она, ни Максим ни при каких обстоятельствах не повышают голоса на детей. Дома проще избегать сделок с совестью. — Мам, я тебя нарисовала, посмотри! — Лиза протягивает ей рисунок, и Алла только успевает взять его в руку, еще даже не рассмотреть, когда Гарри утыкается лбом ей в живот. — Мам, мы конструктор с папой сегодня собрали, ты посмотришь, посмотришь? Алла растерянно хлопает ресницами. Она всего-то третий день пропадает вне дома, общаясь с новой командой, а близнецы выглядят так, словно невероятно по ней соскучились. Максим целует дочь в волосы и подхватывает на руки. — А ну не наседать на маму! — требует он, впрочем, довольно весело. — Я все посмотрю, вы такие молодцы у меня... Кажется, совмещать родительство, конклав и концерт будет непросто. Снова колет вина перед Кристиной — тогда она даже не пыталась совместить, часто уезжала, оставляя дочь в слезах, но теперь все иначе, теперь она сделает все в первую очередь для того, чтобы они были довольны и счастливы, и только во вторую — работа. Алла разрывается — и теперь вообще не спит. Целыми днями она пропадает на репетициях, но всегда старается перед уходом накормить детей завтраком, а вернуться так, чтобы хотя бы несколько часов провести с ними, пока им не пора укладываться спать. Времени на Максима у нее не остается совсем, когда она рассказывает Лизе сказку на ночь, Макс сам уже зевает, и Алла уходит в студию, готовиться к концерту теперь уже в одиночестве. Подготовка так сильно захватывает ее, что чувство вины приходит только когда она видит Максима, но зато исправно, без исключений каждый раз. — Скоро это все закончится, — обещает она, сжимая его руку перед сном. Макс уже в постели, тянет ее к себе мягко. — Я знаю, Аллусь. — Мне жаль, что... Максим прижимает палец к ее губам. — Не надо. Это твоя работа, и я безумно хочу увидеть ее результат. И она так ему благодарна, что это словами не выразить. Единственный раз, когда она жалеет о своем решении, происходит поздно вечером. Алла возвращается с очередной репетиции, билеты уже давно распроданы, с организационной стороны все готово, а вот с концертной — не совсем. Она потратила часа полтора на обсуждения костюмов для танцоров, и поэтому задержалась сильнее обычного. К ее приходу Лиза уже спит, а Гарри сидит на постели вместе с Максимом, и Алла замирает в дверях, прислушиваясь. — Почему мама больше с нами не играет? — Маме нужно работать, — терпеливо объясняет Максим. Через приоткрытую дверь Алла видит, что он треплет сына по волосам. — Ваша мама особенная, у нее есть дар. И нельзя его прятать, другие люди тоже должны видеть это, хоть иногда. Она делает что-то прекрасное, ты поймешь, когда увидишь, я тебе обещаю. — Кристина тоже так говорит, — тоскливо тянет Гарри. — Но я хочу видеть маму. — Так смотри, что же ты? — Алла не выдерживает, шагает в комнату, и сын тут же бросается к ней и крепко обнимает. Но она, сжимая его в объятиях в ответ, смотрит не на Гарри, а на Максима, беззвучно одними губами говорит «Спасибо». Вот так он всегда прикрывает ее и оправдывает, даже теперь, когда она пренебрегает своими родительскими обязанностями. Максим сказал, нужно сделать это ради детей. Но правда ли им нужно увидеть ее на сцене? Что если им больше нужна просто мама? *** Репетиция с музыкантами проходит нервно, Алла все время чем-то недовольна, то ими, то собой. Ребята все, как один, талантливые, но что-то не щелкает между ними, и ей кажется, что она просто разучилась выстраивать связь с людьми, годы изоляции, годы без музыки дают о себе знать, даже не смотря на то, что в плане вокала кровь Максима помогла ей плотностью восстановиться. И все равно Алла старается не повышать на них голос, современные молодые люди к такому обращению не привыкли, вряд ли станут терпеть даже от нее, особенно учитывая, что по существу комментариев Алла себя вообще не сдерживает, критикует резко и остро. — Мне не нравится то, что я слышу. Со звуком что?! — взрывается она наконец, но микрофон все же опускает, чтобы было не так громко. — Алла Борисовна, извините, это я, — звукорежиссер смотрит на нее так, словно она и правда может ему горло перегрызть. Ехать бы домой, успокоиться, но она специально сегодня запланировала долгую репетицию. Им нужно привыкнуть друг к другу. Телефон Алла выключила, и всех присутствующих заставила сделать тоже самое, никто не должен их отвлечь. И все же — отвлекли. Дверь приоткрывается, и вид у появившейся ассистентки такой, словно она готова принять любую кару за свое вторжение. И чего они все так ее боятся? — Что?! — рявкает Алла. Ах, вот, видимо, поэтому и боятся. Она усилием берет себя в руки, только чтобы снова потерять контроль, едва услышав ответ. — Алла Борисовна, Кристина вам звонит. Говорит — срочно. Сердце в пятки уходит, дочь точно не стала бы выдергивать ее с репетиции из-за какой-то мелочи. — Перерыв десять минут, — бросает Алла и выхватывает трубку у ассистентки. — Вышли все. Пока она подносит телефон к уху, музыканты успевают испариться. — Я тебя час вызваниваю, — выдыхает Кристина. — Мамочка, ты только не пугайся.... Как водится, эти слова могут напугать любого до полусмерти, пугают они и Аллу. — Максим в Челябинске в аварию попал. Он в реанимации. Алла пошатывается, и приходится ухватиться за стойку микрофона, чтобы не упасть. В аварию? — Забронируй мне билет в Челябинск. Каких же трудов ей стоило сказать эту фразу ровно, не сорвавшись. Кристина все равно отлично чувствует ее состояние, конечно. — Есть рейс завтра, ближе к обеду, могу прямо сейчас купить. — Завтра? — Завтра ей не подходит. Максим в реанимации сегодня, и если он может умереть, она должна не допустить этого, придется его обратить прямо сейчас. С вылетом завтра к обеду, плюс перелет, это будут почти сутки, нет никакой гарантии, что она не опоздает. — Сегодня нет, что ли?! — Есть через два с небольшим часа, но... — Вот на нем и полечу. Я могу быть в аэропорту через час, покупай, — распоряжается Алла, она идет к выходу, только в коридоре понимая, что на улице снег, а она без куртки. Наплевать, она все равно не может замерзнуть. — Мам, а как же... — неуверенно начинает Кристина и осекается. Алла уже вытаскивает свой телефон, включает, чтобы вызвать машину, и неохотно возвращается за пальто. Ехать в Челябинск без верхней одежды, наверное, не лучшая идея. Да и мобильник ассистентке нужно вернуть. — Я включила свой телефон, — говорит Алла несколько заторможенно. Страх сковывает ее изнутри ледяным панцирем, и от этого холода никакое пальто не поможет. — Мам, он в порядке будет. — Ты не знаешь, — жестко говорит Алла. Она натягивает пальто, руки дрожат. Шарф падает на пол, и сил, чтобы поднять его, у нее просто нет. — Ты не можешь знать. Она оттягивала обращение Максима так долго, думала, у них есть время, чтобы решить этот вопрос. Сколько угодно времени, ведь он такой молодой, но... человек внезапно смертен. Она же знала это, всегда знала, почему же не обратила его сразу после рождения детей? Алла знает, почему. Потому что была уверена, что Макс передумает. Не захочет пережить своих детей, и, судя по тому, что он больше не заводит эту тему, он правда передумал. И Алла смирилась, что они проживут вместе долгую и счастливую жизнь, а потом она останется одна, расплачиваться за это счастье. Только вот в ее голове на само счастье у нее было гораздо больше лет. Пальцы снова нашаривают крестик под рубашкой, Алла стискивает его пальцами. «Помоги, помоги. Пусть он выживет». — Он будет в порядке, потому что ни за что тебя не оставит, — говорит Кристина. Алла и забыла, что не отключилась до сих пор. Она переводит дыхание. — Я еду в аэропорт. Ты ведь у нас? — Да, конечно, я побуду с Гарри и Лизой. — И Таню попроси остаться на ночь. — Алла ответа не ждет, отключается. В аэропорт она едет как в тумане, телефон разрывается, но отвечает на звонок она только тогда, когда ей об этом напоминает водитель. «Ни за что тебя не оставит». Но они ведь молчаливо согласились, что оставит. Что она его не обратит. Кто же знал, что оставить ее ему, может быть, придется так скоро... Звонит Эля, которая только каким-то чудом сама в той же машине не оказалась, а теперь сидит в больнице, что не вполне входит в ее обязанности концертного директора. Она предсказуемо ничего нового не рассказывает, лучше бы и не звонила, хотя Алла все равно ей благодарна. Крупные хлопья снега залепляют стекла, и дорогу почти не видно, но она все равно смотрит наружу, бездумно и не вполне осознавая, что именно видит. В аэропорту Алла сразу скрывается в VIP-зоне ожидания, но ее, кажется, кто-то успел заметить все равно. Через час весь интернет об этом узнает. Она выше поднимает воротник, переводит взгляд на табло, в поисках своего рейса, когда по громкой связи объявляют, что все рейсы задерживаются из-за метели. За окном действительно все белым-бело, снег кружится вихрями, но... все рейсы? Она сглатывает. Чувство беспомощности такое сильное, что придавливает ее к креслу намертво. Алла смотрит перед собой и не видит ничего, будто и внутри аэропорта бушует метель. Макс там в реанимации, а она не может к нему вылететь, какая глупость, из-за погоды. — Алла Борисовна, может, хотите что-то съесть или выпить? Девушка перед ней выглядит настолько виноватой, словно это она метель учинила. Да и Алле единственное, чего хочется, это горло ей перегрызть, вот и выпила бы заодно. НЕ смотря на поздний час и нахождение в помещении, Алла в солнечных очках, как и всегда в последнее время. Журналистам она говорит, это чтобы лучше получаться на фото, или из-за аллергии, или из-за чувствительности к свету, но на самом деле причина только одна — никто не должен видеть, если цвет ее глаз поменяется. — Кофе, пожалуйста, — сдержанно говорит она. — Есть прогнозы по метели? Девушка испуганно хлопает ресницами. Что ж, значит, прогноз есть, но очень неблагоприятный. — Говорите как есть, — вздыхает Алла. Почему все так ее боятся? Ладно вампиры, но обычные люди-то почему? Уже лет двадцать так. — К утру точно догоним расписание, — девушка буквально сжимается под ее взглядом. — Раньше... если повезет. Повезет? Везет ей сегодня как утопленнице, вряд ли что-то в ближайшее время изменится. Не находя в себе сил на ответ, Алла только машет рукой, желая остаться в одиночестве. Есть ли в Челябинске вампиры? Точно есть, и контакты найти будет не сложно. Обратить Максима может кто угодно, не обязательно ей самой это делать. Достаточно кого-то попросить. Гениальное решение. Только бы не было поздно. Не было поздно. Дрожащими пальцами Алла находит в контактах Соню и нажимает кнопку вызова. Это все случилось очень постепенно, неосознанно, и вот она ловит себя на том, что, сталкиваясь с проблемами, звонит не дорогому другу Валере, а Софии, с которой они друг друга мягко говоря недолюбливают, особенно с тех пор, как Алла ей угрожала. И все же в такие моменты от Ротару будет больше толка. — Я слышала про Макса, — говорит Соня сразу же. — В новостях уже? — ну разумеется. А она могла бы раньше узнать, если б телефон не отключила. Может, и на предыдущем рейсе улетела бы до метели. — У нас есть кто в Челябинске? — Решилась таки? — Соня переводит дыхание. Как же хочется закурить, ну почему теперь в аэропортах не курят? — Не то чтобы у меня есть варианты. Так что?! — Да не ори, я ищу, — ворчит София, и теперь можно услышать, что она кликает мышкой. — Есть несколько. Только... Алл, из них в городе сейчас трое. И никто из них не пойдет. — Что значит — не пойдет? Пойдут как миленькие! — Алла, ты сама хотела, чтобы все было добровольно. Ты бы сама стала делать такое с посторонним человеком? Не забывай еще, что не родственников в реанимацию не пускают. Туда зайти кроме тебя никто не сможет даже, не то что... ну, ты понимаешь. Все это звучит разумно. Разумно и омерзительно. И Соня права, сама она не стала бы обращать постороннего человека, который к тому же без сознания. Но она же глава вампиров, почему она не может просто заставить кого-то? В целом потому и не может, что она сама построила такую систему, в которой никого нельзя заставлять. И если Максим умрет, не дождавшись ее, в этом будет только ее вина. — Алл... — Не говори мне «ты обязательно успеешь»! — взрывается Алла неожиданно для себя самой. На Ротару просто срываться, так всегда пропускает ее вспышки мимо ушей, не обижается. — И не собиралась. Если ты не успеешь, и он умрет, я помогу тебе, — говорит София тихо. — Если ты сама захочешь. Ее слова доходят до Аллы не сразу. «Я помогу тебе». Если Максим умрет, ей не нужно будет ничего, кроме смерти. «Я помогу тебе». Если она не успеет в Челябинск, София вырвет ее сердце и положит конец ее страданиям. Так просто... и так правильно. Даже сейчас, будучи не в себе, она знает, что попросит этого не сразу. Нет, не завтра, не через месяц, а только когда близнецы вырастут. Для вампира это почти мгновение. И тогда, закончив все свои дела, она попросит Софию об этой услуге. — Спасибо, — хрипло говорит Алла. — Надеюсь, что не за что. — Я тоже. Но телефон уже погас, Соня ее не слышит. Алла закрывает лицо ладонями и так и сидит не меньше часа, на протяжении которого объявления о метели только повторяются одно за другим. Самолет вылетает ночью, одним из первых после того, как погода наладилась, и Алла заходит в него совершенно потерянно, не реагирует на то, что ей говорят стюардессы, и впервые в жизни не замечает, как самолет поднимается в небо. Привычного волнения в полете тоже нет, только парализующий страх за Максима. Эля предлагает ее встретить, но Алла отказывается. Что она, из аэропорта не доберется? — Побудь с ним, что изменится — звони. На телефоне осталось двадцать процентов зарядки, а зарядное устройство она с собой, разумеется, не взяла. Надо было в аэропорту купить, но тогда было не до того. Алла через темные очки смотрит в экран мобильника все время, пока они едут к больнице. Водитель ее не узнал, оно и к лучшему. Хорошая идея оказалась — просто ловить машину, а не вызывать нормальное такси. Погода в Челябинске получше, чем в Москве, морозно и уже светает. Как долго она добиралась... Но он жив, он еще жив, она успевает. Продумать обращение времени хватило, но Алла все равно не рассчитывает, что оно пройдет гладко. Украсть его из больницы вряд ли получится. Она расплачивается с таксистом пятитысячной купюрой и, не дожидаясь сдачи, выскальзывает из машины. В больницу, быстрее. Вспышки фотокамер слепят, и приходится пригнуть голову, скорее скрываясь за дверями. Все журналисты уже знают про Макса, не удивительно, что их полчище тут. — Женщина, бахилы! Алла оборачивается, и тетечка в халате узнает ее моментально, меняется в лице. — Алла Борисовна, извините. На ее халате вист бейджик с надписью «Валентина Петровна». — Это вы извините, — бормочет Алла, берет бахилы и натягивает их быстро. — Вам на второй этаж, — говорит Валентина Петровна услужливо. Зачем они все лебезят перед ней? Как же бесит, всегда бесило, но сегодня особенно. — По коридору до конца. Вас проводить? — Не надо. В идеале бы никого не видеть вообще, но это вряд ли получится, Алла уже видит, что какая-то девочка возле регистратуры, снимает ее на телефон. Хочется выхватить его и разбить об пол, но нужно взять себя в руки. Она поднимается на второй этаж, стараясь не встречаться взглядом вообще ни с кем, просто идет по коридору прямо, пока не упирается в стеклянную дверь с надписью «реанимация». Боковым зрением она замечает Элю, задремавшую на диванчике — не спала всю ночь, бедняга. Алла уже собиралась толкнуть дверь в реанимацию, но та открывается сама, и врач с седой бородкой перегораживает ей проход. — Пришел в себя ваш супруг. Вы в бахилах уже? Проходите, только пальто оставьте здесь, если можно. Пришел в себя? Алла трясет головой, не сразу вникая в эти слова. Она вовремя приехала, он не умер. И не умрет. Все еще заторможенно Алла расстегивает пальто и опускает его на подоконник, даже не глянув, чисто ли там. — Куда идти? Врач на удивление не разговорчив, что только на пользу сейчас. Он провожает ее до палаты, распахивает дверь, но сам остается снаружи, и Алла видит Макса. Мертвенно бледный, голый, до пояса укрытый простыней, с капельницей в вене. Густой запах запекшейся крови тут же щекочет ее ноздри, и Алла слегка сбавляет шаг, чтобы привыкнуть. — Ты тут? — выдыхает Максим, голос его как будто пьяный, сильные лекарства еще дурманят его голову. — Конечно. — Алла с трудом удерживается на ватных ногах, рядом с кроватью нет стула, а на постель сесть она не решается, так и стоит, глядя на Максима перепугано. Все ее планирование, вся собранность и даже нервозность, которые сопровождали ее с разговора с Кристиной до этого момента, теперь схлынули, уступив место растерянности и бессилию. Легко угадывая ее состояние, Максим протягивает к ней свободную руку. — Эй, — голос слабый, да и руку ее он сжать толком не может. — Поцелуй меня хоть. У Аллы вырывается смешок, почти истерический, она наклоняется к кровати, едва ощутимо касается губами разбитых губ Макса, и только теперь понимает, что плачет, слезы катятся просто без остановки. Стараясь хоть как-то взять себя в руки, Алла вглядывается в лицо Макса, даже отводит челку в сторону, чтобы рассмотреть повязку на лбу. Это все серьезно. — Нормально, — говорит Максим, хотя язык его ощутимо заплетается, — к твоему концерту буду как новенький. — Это новая вариация на тему «до свадьбы заживет»? — хмыкает Алла. Максим смеется и тут же морщится. — Ай, ну мне же больно смеяться... — У вас ребро сломано, — раздается уже знакомый голос врача от дверей. — Но никаких критичных поврежденной нет. Нам нужно еще сделать несколько тестов, чтобы исключить повреждение мозга, но судя по беседе, с этим все в норме. — Провалов в памяти нет? — Я женат на лучшей в мире женщине, и если вы мне скажете, какое сегодня число, я посчитаю, сколько счастливых дней она мне подарила, — Максим говорит спокойно и четко, хотя отлично слышно, что ему физически сложно озвучивать такие длинные фразы. — Гарри и Лиза не знают? — Я не видела их даже, с ними Кристина, — отзывается Алла. Врач подает ей стул наконец, и она опускается на него тяжело, почти падает. Словно бы она снова смертная и может выбиться из сил. — Надо позвонить, — говорит Максим обеспокоено. — Только без видео. Я неважно выгляжу, наверно? Выглядит он чудовищно, один сплошной синяк, но озвучивать это Алла не собирается. Она все еще держит ладонь Максима в своей, когда расспрашивает врача о его состоянии. Через несколько минут Макс начинает гладить ее запястье большим пальцем, и этот жест такой знакомый, такой нормальный, что Алла немного оживает. Организационные вопросы затягивают. Ей приходится что-то подписывать, и Максима переводят в обычную палату из реанимации почти сразу, Элю Алла отправляет спать в гостиницу — не дело это, на диване в коридоре дремать. Та настолько устала, что даже не возражает. Остаться наедине с Максимом Алле удается только после обеда, еда, которую ему принесли, выглядит просто чудовищно, и на вкус явно не лучше, чем на вид, однако Максим вычищает тарелку до дна. — Я пересмотрю меню дома с учетом твоей непритязательности, — усмехается она. Макс переплетает их пальцы, и теперь у него уже находятся силы сжать ее руку крепко. — Как ты? — Я должна была обратить тебя раньше. Когда ты попросил. Он хмурится, но, к счастью, не перебивает, и Алла продолжает, хотя голос слушается ее не слишком хорошо. — Я сделаю это, как только мы выйдем отсюда, я обещаю тебе. — Нет, — совершенно спокойно отвечает Максим. — Нет? — Нет, — повторяет он все также невозмутимо. — Ты не сделаешь это сейчас. Она не знает, как реагировать. Неужели Максим все-таки отказался от этой идеи? Облегчение и разочарование сталкиваются в ее душе и кружатся, не позволяя остановиться на чем-то одном. Если он останется смертным, это даже хорошо. Но что если что-то случится? Что-то, что едва не случилось сегодня. — Я не передумал, — уточняет он, заметив ее смятение. — Я все еще хочу этого, но не сейчас. Не из твоего страха. Алла совсем не знает, как реагировать. Он ведь мог погибнуть сегодня, почему он передумал именно сейчас? А потом — понимает. Максим далеко не в первый раз едва не умер. Просто в предыдущие разы у нее был контроль, она была рядом и знала, что сможет его обратить, а вчера он был один. Для самого Макса разницы, возможно, и не было. Но если ничего нового не случилось, почему он передумал? — Я все еще хочу провести вечность с тобой, — говорит он, притягивает ее руку к губам и целует узкое запястье. — Но я знаю, что будет, если ты сделаешь это сейчас, из страха остаться одной. Зачем бы ей было его обращать, если бы она не боялась остаться одна... Алла сглатывает с трудом. Ему ее мотивация не нравится? — И что же тогда будет? Максим улыбается вдруг, тепло и любяще, как только он умеет, и тянет Аллу ближе к себе, так, что ей приходится пересесть на край его кровати. — Если ты сделаешь это из-за себя, ты будешь потом вечность себя винить. Не простишь себе, что обратила меня. — Так будет в любом случае. Неужели он думает, что она сможет забрать его жизнь, и не чувствовать себя виноватой? В любом случае, когда она это сделает, она со своей душой — раз уж Максим говорит, что она существует — расстанется насовсем. Обречь любимого человека на вечность, на постоянную смерть вокруг без избавления, жестоко. — Значит, ты не готова, — резюмирует Максим. — Я подожду. — Вряд ли что-то... — Тшш. Мне нравится думать, что ты изменишь мнение. И тогда мы проведем вечность вместе. Я по-прежнему буду знать, сколько счастливых дней ты мне подарила. Алла вздыхает, но не спорит с ним. Что может измениться? Ее отношение к обращению — так с чего бы ему меняться? *** Сосредоточиться на репетициях почти не получается, каждый день Алла думает о Максе, о том, как он медленно восстанавливается, как может уже обнимать детей и не морщится от боли, когда те на нем виснут. Она больше не вырубает телефон на репетициях, а звук на звонках от Максима и Кристины без исключений обязательно включен. Это немого унимает ее тревогу. Возвращается домой она всегда поздно, не уставшая физически, потому что устать и не может, но всегда без исключений вымотанная морально. Зато теперь, в перерыве от гастролей, Макс все врем дома, ложится поздно, и Алле особенно приятно спешить после работы домой, к нему. В дни перед концертом она походит особенно поздно, и, едва сбросив верхнюю одежду, Алла направляется к детям — хочет увидеть их хотя бы перед сном. У комнаты Гарри она замирает, потому что слышит голос Максима из-за приоткрытой двери, а потом непривычно-капризный тон сына. — Скорее бы это все закончилось. Мама даст концерт и все? — Что — все? — усмехается Максим. — И будет снова с нами играть, — обьясняет Гарри. Алла пошатывается, отступает от двери. Это больно, но справедливо. Она совсем их забросила... как было с Кристиной. А время вместе у них ведь не резиновое. Тряхнув головой, она берет себя в руки и быстро заходит в комнату Лизы, там еще горит ночник, девочка листает какую-то книжку с картинками. — Мам! — Она улыбается и убирает книгу тут же. Алла подходит ближе и целует ее в волосы, гладит по щеке. — Извини, что меня нет все время. — Я так хочу поскорее концерт! — восклицает Лиза, и Алла почти готова услышать обвинительное «чтобы ты снова стала с нами играть», но вместо этого дочь добавляет: — Мне так интересно, что там будет! Пружина внутри плавно разжимается. Лиза не скучает? То есть, скучает, конечно, но явно не так сильно, как Гарри. — Я надеюсь, тебе понравится. — Я люблю, как ты поешь, — почти мурлычит Лиза. — Спой мне? — Спою. Ложись, солнышко. И та устраивается удобнее, а Алла садится на край постели и гладит ее по волосам, напевая колыбельную из «Спокойной ночи, малыши», почему-то это первое, что пришло в голову. Лиза усмехается, но не возражает, опускает пушистые ресницы и почти сразу проваливается в сон. Алла замолкает, но продолжает сидеть, касаясь края одеяла и глядя на дочь в полутьме. — Аллусь, — шепчет Макс из дверей, и она наконец выныривает из своих размышлений, выходит к нему и утыкается лбом в плечо Максима. — Они скучают. Особенно Гарри, — говорит она неохотно. — Скоро все будет как раньше, — Максим целует ее в волосы. — Лиза скучает не меньше, просто по-своему. Она песни твои все время слушает. Алла не может удержать смешок. Ей все еще немного неловко, когда дети слушают ее музыку, как-то это слегка безумно звучит. — Ты не покажешь мне трек-лист, да? — наиграно-тоскливо тянет Максим. Алла смеется тихо, тянет его в спальню за собой. Она уже сказала Максу про некоторые песни, ни к чему скрывать, что будет «Женщина, которая поет», тем более, что ему под нее на сцену выходить, но о главном она не рассказала, и даже репетировала ее дома только когда Максим был в отъезде. Это должен быть сюрприз для него, и она отчаянно надеется, что ему понравится. Что ему понравится также сильно, как ей самой. В день концерта она уезжает из дома рано, почти ночью, когда никто еще не проснулся. От нервного напряжения подрагивает рука, и Алла понимает, что нужно немного отвлечься, все равно концерт целиком уже до начала не прогонишь. Она достает телефон, листает Инстаграм бездумно, когда от Максима прилетает сообщение, за ним еще одно, и удержаться просто невозможно, Алла щелкает на уведомление и тут же расплывается в улыбке. Фото и видео того, как они все втроем собираются, как Лиза крутится перед зеркалом в нетерпении, как болтает о том, что хочет выйти на сцену вместе с мамой. Кажется, Лиза, как и Кристина когда-то, рвется на сцену вопреки тому, что Алле бы этого совсем не хотелось. Гены, никуда не денешься от них. «Очень вас жду», пишет она. Добавляет смайлик-сердечко, и только потом отправляет. Создавая образ к концерту, Алла очень хотела показать, что изменилась внешне, а не внутренне — хотя на деле все как раз наоборот. Прическа у нее такая, с которой она раньше никогда не выступала, одежда в целом тоже. Ступая на сцену, Алла быстрым жестом проверяет крестик под кофтой — на месте, куда же он денется — и только потом выходит под софиты. Как же она отвыкла от этого, от огромной толпы в темноте, от тысяч глаз, которые устремлены только на нее, которые здесь только из-за нее, ради нее и для нее. И цепкая рука страха, сжимающая ее сердце с утра, плавно разжимается. Голос звучит идеально, точно так, как она хотела — хрипловато и низко, но с той же силой, и также беспрекословно слушается ее, передавая эмоции. Переодевшись во второй раз, Алла выходит на абсолютно темную сцену, выхваченная из черноты ослепляющим кругом света. — «Ночь непроглядная, и в этом спасение...» Внутри все колотится. Макс, Макс должен услышать это впервые именно так, при всех. Медленной, нарочито напряженной походкой она приближается к стулу. Именно там, когда визуальные образы для зрителя — и для Максима — сталкиваются в одном месте, именно после блистательной партии скрипки, именно тогда она поет самые главные слова на сегодня. — «Ты за меня молишься, Я знаю, радуешься. Я знаю. Ты за меня порой боишься, Но не говоришь мне». Ей кажется, что она слышит, как далеко, в ложе, бешено колотится сердце Максима. «Мой друг». Весь остальной зал между ними перестает существовать, есть только ее голос и там, вдалеке, Максим, который не отрывает от нее взгляда. Она чувствует этот взгляд даже не кожей — душой, когда протягивает руки навстречу ему. Все, что она поет дальше, это тоже ему, конечно, и он это знает. Знает, поэтому когда выходит на сцену в проигрыше на «Женщина, которая поет», наклоняется к ее уху. — Спасибо. Алла еще обнимает детей, чувствуя его прикосновение к своей спине. Рядом с ним, Кристиной, Никитой и Дени она особенно рада, что именно эту в часть концерта решила быть на каблуках. Такие они высокие. Все идет не по плану — и дети выбежали раньше, и она не попала в музыку, и Лиза неожиданно ответила ей, когда Алла коснулась ее волос под слова «Дай счастья мне», но все это несовершенство дарит такое опьяняющее ощущение счастья, которое она очень давно не испытывала. И, после того, что случилось с Максимом в Челябинске, уже и не надеялась снова испытать. Когда музыка стихает, и гремят аплодисменты, дети словно ошарашены, никогда раньше не были на сцене, и теперь восторженно таращат глаза на рукоплещущий зал. Максим быстро ловит их за руки и уводит со сцены следом за остальными. Почему-то именно сейчас, когда они все вместе стояли подле нее перед залом, Алла в полной мере осознала, какая большая у нее семья. И еще — что именно эти люди — семья Максима. Не только она, Лиза, и Гарри, но и Кристина, и ее дети. Нужно продолжать петь, и уже играет вступление следующей песни, а Алла все еще пытается осмыслить то, что поняла только теперь. Максим не шутит, когда называет Кристину дочкой. Он иронизирует над ситуацией, конечно, но тем не менее это — правда. Под последнюю песню перед сценой оказывается просто море цветов, Алла берет их, складывает бережно, а потом уже даже не успевает, только старается по возможности встречаться взглядом с дарящими. Как же много их, как много. Она отвыкла. Запаха крови нет совсем, как будто ни у одного человека нет ни малюсенького пореза, что совершенно невозможно, а, значит, все запахи для нее перебивают овации. И цветы, их ароматы перемешиваются и заполняют собой весь зал. — Как ты? Максим обнимает ее, прижимает к себе за кулисами, и никто больше не решается к ней приблизиться, даже близнецов нет поблизости, наверняка няня увела их. — Не знаю... — Пойдем. — Он целует ее в волосы и увлекает за собой в гримерку, там помогает переодеться. — Я же не устала, — бормочет Алла. Она и не может устать. — А так и не скажешь, — хмыкает Максим, захлопывая дверь гримерки. Они оба знают, что через пару минут сюда набежит толпа друзей, и переодеться лучше побыстрее. Алла скидывает концертную юбку, а Макс уже подает ей джинсы. За дверью слышно гвалт голосов, Алла без труда узнает в них Филиппа, и Кристину, и еще минимум с десяток человек, которые захотят ее поздравить, но сейчас никого из них видеть не хочется, и застегивает джинсы она поразительно медленно. — Эта песня... — начинает Максим и его голос затихает, он просто смотрит ей в глаза восторженно несколько секунд. — Ты правда в это веришь? Сначала Алла не понимает, что он имеет ввиду, только через пару секунд в голове как на повторе играет ее собственный голос. «Мой друг, пусть все мечты твои сбудутся. Я в это верю». Вглядываясь в его лицо, такое теплое и живое, наслаждаясь тем, как уютно он улыбается ей в желтоватом свете гримерки, Алла понимает, что действительно верит, что все сбудется, что все будет именно так, как они мечтали — они оба. И именно теперь становится предельно ясно, что Максим правильно остановил ее тогда в больнице. Было бы чудовищной ошибкой обратить его там, если бы она это сделала, то никогда бы себе не простила. Винила бы себя каждую секунду их совместной бесконечности, проклинала бы день, когда возникла в его судьбе, чтобы разрушить ему жизнь.