“Дракон, попавший в грозовые тучи, уже не тот, что когда-то жил в пруду”. Фан Сюань Лин “История династии Цинь”
Фаза девятая
В течение всей своей такой утомительно долгой жизни Дракон никогда не пренебрегал возложенными им самим на себя обязанностями. Он смотрел в глаза человеческому ничтожеству, низости, подлости; единолично судил и карал. Он никогда не получал от этого удовольствия, но и желания уклониться от подобной работы у него раньше не возникало. Однако в этот день он читал материалы следствия, изучал доказательства и видеозаписи допросов свидетелей, и раз за разом ловил себя на том, что отвлекается, что ему не хочется досконально вникать в детали и обстоятельства расследования. Тем более, что человеческие преступления такого уровня, что ему приходилось заниматься ими лично, при всем своем масштабе редко отличались разнообразием, и решения он принимал, как правило, достаточно быстро. Но при этом он прекрасно понимал, что торопится скорее закончить дела вовсе не потому, что ему наскучил скудный выбор сценариев людской мерзости, а потому что хотелось скорее вернуться домой. К своему пленнику. К своей завораживающей живой игрушке. Увы, Дракон не мог не признать: он не зря установил законы, запрещающие представителям власти на любых уровнях иметь семью. У того, кто спешил домой и все время отвлекался на мысли о своих близких, вряд ли вышло бы с головой погрузиться в работу и целиком отдаться решению чужих проблем. Что же касается самого Дракона - над ним не было другой власти кроме его чувства ответственности. Но оно молчало, а, значит, Дракон мог продолжить пускать пыль в глаза своим расчетливым врагам и скорее вернуться к НеБаки. Он не был уверен, сколько у них осталось времени, прежде чем его противники выдадут себя, сделав неосторожный ход, и ему уже можно будет получить от тела НеБаки все возможное и невозможное удовольствие, а после вновь вернуться к своему горькому одиночеству и вдовству. Но пока у него еще был шанс делить кров со своим неудачливым убийцей, Стиву хотелось быть с ним рядом, хотелось слушать глупости, которые тот говорит, и самому что-то ему рассказывать, вместе есть, вместе бегать, бороться и мыться, засыпать и просыпаться вместе. И заниматься сексом хотя бы так, как это можно было сделать, не повредив НеБаки фатально. Закончив все неотложные дела почти на три часа раньше обычного времени, Стив поднялся из-за стола и направился к ждущему его джету. Он возвращался домой. Он хотел видеть НеБаки. Но с первого же взгляда обнаружить того в огромном пустом пространстве собственных покоев ему опять не удалось. Зато в глаза тут же бросилось нелепейшее сооружение, какое ему доводилось когда-либо видеть. Дело было в том, что согласно его указаниям НеБаки действительно привезли ковер, а также диван, на котором они могли бы устроиться вдвоем, если Стиву снова захочется послушать, как он читает. Собственно на одной из длинных сторон ковра и стоял этот самый диван. Ковер же был волной перекинут через его спинку, образуя за ней широкую почти треугольную трубу. Стив присел на корточки и заглянул внутрь. И, конечно же, НеБаки был там. Лежал на животе, опираясь на локти, и читал. — Привет, — улыбнулся он, отрываясь от книги. — Ты сегодня рано. Соскучился? — Можно сказать и так, — ответил Стив. — А ты, как я вижу, время зря не терял. Смастерил себе хатку. — Здесь тепло, — пожал плечами НеБаки и, подвинувшись в сторону, позвал: — Залезай. Тут и двоим места хватит. Стив взялся за переносицу и иронично хмыкнул, но спустя минуту уже обнаружил, что заползает ногами вперед в дурацкую нору из ковра. Внутри было тесно, душно и действительно намного теплее, чем снаружи. Устраиваясь, Стив несколько раз ненамеренно задел коленом и локтем НеБаки, лишь радостно охнувшего и беззлобно толкнувшего его в ответ. Наконец они вытянулись телами по всей длине друг друга, прикасаясь бедрами, прижимаясь плечами. В самодельной норе пахло шерстью ковра и кожей НеБаки. Стив закрыл глаза и вдохнул всей грудью. Наверное, ему следовало бы рассердиться, вместо того чтобы позволять этому блаженному дурачку втянуть себя в свои странные забавы, но... У Стива была идеальная память. И, черт побери, даже если бы он хотел, он не смог забыть, как Баки сооружал самодельные форты из стульев и покрывал с кроватей. Как они точно так же забирались вдвоем внутрь, представляя себя первыми переселенцами... или бесстрашными солдатами на войне. — Стив, ты в порядке? — шепотом, будто теперь они просто обязаны были соблюдать секретность, спросил НеБаки и встревоженно заглянул ему в лицо. А когда Стив просто молча кивнул в ответ, сообщил: — Я тут взял у тебя еще несколько книг. И одна из них показалась мне знакомой. Будто бы я ее читал уже. Не помню, как и когда, но вот просто: я читаю и знаю, что будет дальше. Хочешь почитаю тебе тоже? Она смешная. — А что за книга? — тоже невольно понизив голос, спросил Стив. НеБаки взглянул на обложку и ответил: — "Приключения Тома Сойера". Не волнуйся, я проверил, что издание не начала прошлого века. Но это действительно отличная книжка. Хоть и не фантастика. Могу тебе с самого начала почитать, если хочешь. — Не надо, я ее помню. Это мировая классика. Читай с того момента, на котором остановился, — ответил Стив. Он смотрел на то, как блестят от удовольствия серые глаза НеБаки, и ему совершенно не хотелось портить тому этот момент бестолковой радости. Наоборот, хотелось разделить его с ним. Стив повернулся на бок, положил голову на согнутую в локте руку и стал просто смотреть, как НеБаки увлеченно читает. На этот раз Стив намного лучше контролировал себя. Даже несмотря на то, что эту книгу Баки тоже любил. А что еще хуже — не раз читал Стиву вслух, когда тот болел месяц за месяцем каждую осень и каждую зиму, пропускал школу, едва мог есть и ходить, и только кашлял и кашлял в мокрой от пота постели, балансируя на грани жизни и смерти. Баки приходил к нему, помогал заниматься, если Стив чувствовал себя лучше, или просто читал ему, когда у Стива не было на это сил. Стив прекрасно помнил, как тонул в давящей мучительной слабости, в полусне-полубреду, но раз за разом будто выплывал, возвращался из них на голос Баки. Тот читал не хуже актеров на радио, менял голос, изображая разных персонажей, подвывал ветром и подражал цокоту подков. НеБаки такого, конечно, не делал, но читал выразительно и увлеченно, неприкрыто радуясь каждый раз, когда узнавал ту или иную сцену в истории. И как же похоже он облизывал губы... Молча Стив уткнулся переносицей в сгиб локтя, потому что в груди снова сдавило невыносимо. Он не хотел, чтобы НеБаки видел это. Не хотел, чтобы он переставал читать. Но тот, конечно, заметил. — Стив, ты чего? Черт, ты что, плачешь? Эй, я не мог настолько плохо читать. Эй, ну же, скажи мне что-нибудь. — Что-нибудь, — сам слыша, как предательски искажают слезы его голос, выдохнул Стив. — Не обращай внимания. Все в порядке. Читай дальше. Я не злюсь на тебя. Все в порядке. Большая ладонь вдруг коснулась его затылка, погладила по спине. Снова и снова: — Расскажи мне, — без особой надежды, но одновременно с каким-то мягким нажимом предложил НеБаки и боднул его лбом в плечо. — Сам же знаешь, что я — могила. Твои тайны умрут со мной. — Не знаю, как могила, но по части черного юмора ты эксперт, — глухо фыркнул Стив. И признал: — Я был плохим другом для Баки. Я был одиночкой в детстве. Плохо ладил с другими детьми. Был белой вороной. Моя жизненная позиция и характер совершенно не соответствовали возможностям моего тела. Я все время дрался, и все время был бит. Как понимаешь, популярности мне это не добавляло, — Стив невольно усмехнулся, вспоминая те времена. — Когда Баки подошел, чтобы познакомиться со мной, я подумал, что это злой розыгрыш. Я не знал его лично, но он был хорошо одет, аккуратно причесан. Сразу было видно, что его семья не голодала. И он был веселый, уверенный, дерзкий. Такие всем нравятся. В общем, я не захотел принять его дружбу и даже пытался спровоцировать на драку. Но он не повелся. Потом он заговаривал со мной снова и снова, но я не желал с ним общаться. Я не верил ему. И поверил только тогда, когда меня избивали старшие мальчишки, а он вмешался. В итоге нас побили обоих, а потом ему еще и влетело от матери, но с того дня он навсегда стал моим другом. — Стив посмотрел НеБаки прямо в глаза, но тот не отвел взгляда, и Стив продолжил: — Кроме него и матери у меня никого не было. А потом мама умерла, и остался только он. И, черт, он был слишком хорош для меня. Я знал его с младших классов, он всегда был надежным товарищем. Я любил его. Любил и бешено ревновал. Я хотел заявить свои права на него, и одновременно видел, какой он общительный, красивый, приветливый и очаровательный. У меня не было прав на него. Я с ума сходил. А он будто дразнил меня. Всегда в центре внимания. Популярный и у девушек, и у парней. Перед ним были открыты все двери, но он постоянно приходил ко мне. И в ответ я отталкивал его. Жестоко, без колебаний. Даже... после того, как мы стали близки. Я не мог поверить, что для него это серьезно. Я только потом понял. Он позволял мне делать с собой все, что мне вздумается. А я так боялся, что для него это несерьезно, что однажды он упорхнет к другим и вырвет мне сердце, что был холоден с ним, и давал понять, насколько больше меня волнуют политические и мировые проблемы. Я был плохим другом. И плохим возлюбленным. Я тысячу раз облажался с ним еще задолго до того, как он упал. — Но ты же сказал ему потом? — спросил НеБаки голосом Баки, и Стив просто не выдержал. Рывком он опрокинул его на спину, просто навалившись и прижав сверху своей массой. — Замолчи. — Но... — Просто замолчи. Ни звука. Молчи. Не говори ничего, — Стив зажал ему рот рукой, но от искреннего сострадания в светлых глазах над его ладонью стало еще хуже, и он уткнулся лбом в плечо НеБаки, чувствуя, как слезы бегут у него по щекам. — Я был плохим другом. И плохим возлюбленным. Я никогда не стоил его. Так почему же умер он, а не я? Это он всегда был героем. Моим героем. А я вел себя как свинья. Хотя любил его больше всего на свете. — Стив сглотнул и прижался сильнее. В ответ на его срыв НеБаки осторожно обнял его обеими руками, надежно и крепко. Ему явно хотелось что-то еще сказать, хотелось спорить со Стивом, но он сдержал себя и послушно молчал, позволяя Стиву выплакать свою боль и вину у него на груди. Он был такой надежный, теплый и терпеливый. Бесконечно терпеливый. Стиву было разом и хорошо, и плохо от подобной близости. Когда его наконец перестало трясти, он понял, что НеБаки едва уловимо мурлычет, не открывая рта, будто негромко выдыхая из себя какую-то старую-старую мелодию. Стив знал ее. "Моя Бонни там, за океаном. Моя Бонни там, далеко за морем. Моя Бонни там, за океаном. О, верните мне мою Бонни. Когда я лежал на постели, на подушке моя голова, Когда я лежал на постели, мне приснилось, что Бонни мертва. Ветры, дуйте над океаном. Ветры, дуйте над морем. Ветры, дуйте над океаном. И верните мне мою Бонни"... Стив приподнялся на руках и глухо зарычал в лицо НеБаки. Эта дурацкая песня, дурацкая грустная колыбельная резала его будто ножом. Но... НеБаки не отвел глаз. Наоборот, поднял руку и коснулся его щеки. Глаза у него были грустными-грустными. Они не должны были быть такими. Когда-то уже почти целый век назад они сцепились из-за какой-то ерунды в очередном игрушечном форте Баки, и Стив попытался прямо там затеять с ним драку, но Баки просто позволил завалить себя на спину и лежал под ним, послушный и мягкий. Стив не смог ударить его. И тогда Стив... поцеловал его. Зло и сердито, и грубо. Как и полагалось, наверное, целовать самодовольного провокатора, который, наверняка, ведь просто дразнился, не мог же он всерьез? Тогда Баки ответил ему всем собой, раскрылся под Стивом, как цветок, поглотил его сладостью вкуса, одуряющим ощущением правильности происходящего. Незнакомым доселе наслаждением. НеБаки не ответил на поцелуй. Наоборот, он будто окоченел. Его тело разом напряглось и застыло. Губы открылись послушно, но с тем же успехом, наверное, Стив мог бы целовать пол. Он отстранился почти сразу и увидел, как испуганно НеБаки смотрит на него. — Я — не Баки, — наконец еле слышно напомнил он. — Я знаю, — ответил Стив. — Тогда зачем? — НеБаки сжался, отвел глаза. — Зачем целовать меня? — Просто прихоть, — пожал плечами Стив. — Захотелось. — Тебе не могло захотеться такого, — обвинил его НеБаки, будто поймав на лжи. — Меня не целуют. Я не для этого. — Замолчи. Это я решаю, — повторил Стив и снова наклонился над ним. НеБаки закрыл глаза и тихо беспомощно застонал, когда их губы соприкоснулись. На этот раз он все-таки ответил. Стив был разом и настойчив, и нежен с ним, и НеБаки осторожно повторял его нежность. Он был вкусный. Стиву не хотелось от него отрываться. Не думать ни о чем, просто лежать на нем и целовать, мешая прошлое с настоящим. Заключив его в этом моменте, когда все хорошо и не надо думать о будущем. Когда он, наконец, попытался отстраниться, руки НеБаки обхватили его за шею, удерживая. НеБаки потянулся за ним, и поцелуй стал разом отчаянней и развратней, глубже и жарче. В паху мгновенно налилось знакомой тяжестью, и можно было бы приказать НеБаки спустить штаны, самому расстегнуть ремень и торопливо трахнуть его между ляжек, но Стиву хотелось не этого. Хотелось продолжать целоваться. Хотелось взять от рта НеБаки все то, что он не успел с Баки. Хотелось добрать и додать. Напиться им, утонуть в нем. И быть нежным. Так, как он просто не успел, не захотел, не догадался с Баки. Вечно злился, ревновал, торопился урвать свое, насытиться Баки, пока можно. И... не успел. Стив отпустил губы НеБаки, только когда почувствовал, что тот молча плачет. — Господи, Стив, — глухо произнес он припухшими и покрасневшими от поцелуев губами. — Как же ты сильно любил его. Мне так жаль, Стив. Такая любовь просто чудо. Ему несказанно повезло. Стив замотал головой и вжался лицом в колючую от щетины шею НеБаки. — Нет. Ты не знаешь. Тогда, в Кройшберге, он сразу же узнал меня. Под наркотиками, едва живой, он ни минуты не усомнился в том, что я — это я. Он узнал меня сразу же. Уже потом... когда я трахнул его прямо в том же лесу, он все шептал, каким я стал огромным. И трогал так... будто поверить не мог. Но не сомневался. Удивлялся. Привыкал. Приспосабливался к моему новому телу. И, черт... НеБаки, я был словно пьяный. Флиртовал при нем с Картер. Распускал перья, будто фазан. У него на глазах. Будто мстил ему за все те разы, когда сам ревновал его ко всем. Так и... — Стив сглотнул и невольно понизил голос, — так и не сказал ему, что мне по-прежнему только он нужен. А должен был говорить каждый день. Я тогда ощущал себя бессмертным. И даже мысли не допускал, что могу потерять его. А он давал мне каждый раз, когда мог. И, черт, вовсе не потому, что я стал такой красивый. Черт, да он, наверно, и не хотел столько секса. Он психовал, ему было непросто меня принимать. Было больно. Было слишком. Но куда сильнее он боялся, что в любой момент я могу переключиться на Картер. И, что самое дерьмовое, я и правда подумывал о том, чтобы попробовать с ней. Вдруг что-то выйдет. Черт, я всегда любил только его, почему я был таким болваном? Почему не увидел сразу, как ему было плохо? Почему я был таким самовлюбленным и черствым? — Стив, Стив, — разные по ощущениям руки НеБаки одинаково мягко погладили его, и Стив судорожно выдохнул ему в шею. — Ты такой напряженный сейчас, такой зажатый. Нельзя так. Так сложно жить. — Руки гладили его плечи и спину. — Пожалей себя. Отпусти. Хотя бы сейчас. Ну, расслабься. Просто расслабься. Ты же как каменный. У тебя мышцы сводить должно. — Живая ладонь легла сзади ему на шею, и Стиву будто тысячи острых игл вонзились под кожу — наслаждение оказалось настолько острым, таким незаслуженным, что его почти невозможно было отличить от муки. А потом рука скользнула выше, ему на затылок. Погладила по волосам. Щека НеБаки прижалась к его макушке. Казалось, почти не задумываясь над тем, что бормочет, тот произнес: — Если не уметь расслабляться, куда больнее. Поверь мне. Так много легче. — Я не хочу "легче", — проворчал Стив, жадно прогибаясь, подставляясь навстречу его рукам. — Мне не нужно твое "легче". Называй вещи своими именами. Я не дал бы себя изнасиловать. — Руки НеБаки дрогнули и отстранились, так что Стив мгновенно пожалел о сказанном. Но тут же вернулись обратно на его кожу. Туда, где тело Стива так нестерпимо нуждалось в их прикосновениях. И это ощущалось так же неправильно, как и воспоминания о том, как Баки рвано дышал ему в плечо, или же затыкал самому себе рот подушкой, принимая его тогда, на войне. Покоряясь, когда мог сказать "нет". Бескорыстно отдавая свое тело как живую игрушку в угоду невероятно возросшим аппетитам Стива. Пока еще можно было. Его Баки не хотел возвращаться с войны. Его Баки был рад погибнуть до того, как успеет стать третьим лишним... и ненужным. Ему не довелось узнать, что все было совсем не так. Стив — глупый фазан — ничего не сказал ему. Внутри сдавило, и все тело затрясло от ужасной боли, отвращения и ненависти к самому себе. И вдвойне (втройне!) незаслуженного сейчас удовольствия от прикосновения НеБаки к его затылку и шее. Он даже не сразу понял, что тот бормочет. — Если разрешишь мне прочитать какой-нибудь самоучитель по массажу, я бы размял тебе плечи. Так просто нельзя, Стив. Это какой-то pizdec, что у тебя тут с мышцами. Дичь полнейшая. Или, хочешь, посмотрим вместе видео-курс, если ты мне не доверяешь. Могли бы друг на друге тренироваться. Кто еще нас с тобою разомнет? Против воли Стив понял, что улыбается. — Хитрый жук, — прошептал он и, приподнявшись, утер лицо ладонью. — Умеешь издалека зайти, чтобы получить то, что хочешь. НеБаки улыбнулся ему снизу и обеими руками огладил его от шеи по скулам и щекам, прежде чем сказать: — Давай развернем ковер. Скоро есть принесут. Сегодня будет финский рыбный суп. — Это какой? — растеряно спросил Стив, никогда не интересовавшийся названиями блюд, которые ел. — Такой сливочный с красной рыбой и маленькими кубиками картофеля и моркови. Ужасно вкусный. Я попросил, чтобы сделали. Он мой самый любимый. — Смотрю, ты времени не теряешь. НеБаки легко пожал плечами и начал выбираться из их норы. — Грех не пользоваться положением твоей фаворитки, пока есть такая возможность, — ответил он. Поднявшись на ноги и потянувшись всем телом, лукаво добавил: — Хорошо, я чесночный или луковый не попросил. — В смысле? — Стив поднялся на ноги рядом с ним и взялся за угол ковра. — Ну, вдруг... — НеБаки обошел свою "хатку", взялся за ковер с другой стороны и, не глядя Стиву в глаза, смущенно признался: — Вдруг тебе захочется еще целоваться. — Это было случайностью, — твердо ответил Стив. — Давай на счет "три". Раз, два, три. Они дружно смахнули тяжелый ковер, дав ему под собственной тяжестью раскатиться по полу. Бордово-бурые краски смотрелись как пожухлая листва поздней осенью. И белые детали рисунка только усугубляли сходство, невольно напоминая выпавший ночью да так до конца и не растаявший к полудню снег. Стив пожалел, что оставив инструкции насчет ковра, даже не поинтересовался дизайном. — Я тоже надеялся, что будет зеленый, — огорченно заметил НеБаки, подобрал с пола книгу и бережно отнес ее на стеллаж. После, перед едой, в ванной Стив прижался к нему сзади, когда тот мыл руки, обнял поперек груди и потерся губами и носом о то место в основании шеи сзади, прикосновения к которому так понравились ему самому. НеБаки слабо и расстроенно выдохнул. — Стив, что ты делаешь? Ты сказал, что это была случайность. — Я делаю, что захочу, — чувствуя у себя на губах его волосы, упрямо ответил Стив. — Случайность может и повториться. — Пожалуйста, не поступай со мной так, — попросил НеБаки, сжимая руками раковину и послушно прогибаясь в спине, как если бы Стив мог прямо там, прямо сейчас его выебать. — Определись наконец. Я не понимаю, что мне от тебя ждать. И мне страшно. — Не начинай, — предупредил его Стив. — И не надо мне слезливых историй, почему ты поверить не мог, что я тебя целовал. Я не терплю, когда мне давят на жалость. — Эта "слезливая история" — моя жизнь, твою мать, — глухо огрызнулся НеБаки и, внезапно подавшись назад, оттолкнул Стива. Посмотрел жарко и гневно. — Можешь быть абсолютно спокоен, я и не собирался тебе плакаться. О чем мне сожалеть? Ну о чем? — Он размашисто показал на свое тело. — Ни прошлого, ни будущего. Живу одним мигом. Проехали. Пошли есть. — Уже в дверях он мрачно добавил. — Завтра попрошу сделать чесночный суп. И чем чесночней, тем лучше. Стив смотрел в его широкую спину и ему было тяжело на душе. Хотя он всего лишь не хотел давать напрасных надежд этому человеку. Но все равно он ощущал себя подлецом. Дракон прекрасно понимал, что поступает с ним несправедливо. И уже затруднялся найти себе оправдание.Антифаза девятая
Солдат лежал на боку, поглядывал на строгий профиль спящего Дракона и совершенно не мог уснуть. Для начала, он был сердит на Стива, и это было просто смешно. Да тому начхать и забыть было, сердит он, радуется или напуган до чертиков. У Дракона были свои проблемы и проблемы очень серьезные, а Солдата столько лет жестоко тренировали как бы совершенно не для того, чтобы он мог быстро и эффективно оказывать психологическую помощь тиранам и деспотам. Его вообще-то убивать их учили. Солдат нахмурился. Вообще-то он мог бы прямо сейчас взять подушку, положить ее Стиву на лицо, навалиться сверху и бороться с ним, дожидаясь, пока тот перестанет биться и, как положено, под ней задохнется. В конце концов, Стив был целью восьмидесятого уровня, и, если Солдат все же сумеет довести свою миссию до конца и вернется, его... что? Возможно, похвалят. А, возможно, накажут. Но в любом случае, обнулят и прикажут лечь в крио. У него не было права хотеть или не хотеть такого исхода. Но Солдат не хотел. Ему до смешного нравилось думать, что тот его кошмарный провал на мосту лишил его всякого права возвращаться к прежним хозяевам. И что бы ни придумал себе Верховный Экзистиматор про его тайную коварную миссию, Солдата на этот счет никто никогда не инструктировал, так что ему нравилось считать, что в нем просто разочаровались и списали со счетов. К тому же, ему совсем не хотелось убивать Стива. Даже если тот вел себя, как свинья. Он вообще никого не хотел убивать, и ему нравилось, что Стив не переучивал его для нападения на своих врагов. Ему нравилось, что Стив вообще ничего от него не хотел, кроме секса. Да и какого секса? Если не считать минета, инициированного самим Солдатом, по большому счету, Стив имел его только в своих диких фантазиях, а в реальности они продвинулись не дальше каких-нибудь нерешительных подростков, украдкой изучающих эти странные штуки в трусах друг друга. Солдат хмыкнул и спрятал улыбку в подушке. А еще Стив его поцеловал. И даже если этот поцелуй предназначался и не ему, а Баки из воспоминаний Стива, Солдат был так благодарен за несколько долгих минут человеческого отношения, человеческой нежности, что готов был простить за это и куда худшие вещи, чем несколько злых резких фраз, брошенных ему потом Стивом. Бесшумно и осторожно Солдат потрогал пальцами свои губы. Они больше не гудели от томящего послевкусия, но, надавив на них, Солдат легко восстановил это приятное ощущение. Закрыв глаза, он попытался заснуть с этой мыслью. Чтобы если ему снова придется идти через ледяную пустыню (а ему, наверняка, придется идти), пусть хотя бы его губы будут ощущаться так, словно перед этим его долго и жадно целовали. Но сон по-прежнему не шел к нему. Зато в полудреме в голове копились и роились незваные мысли и образы. Нора в ковре меняла форму в его воспоминаниях, превращаясь то в холодный длинный окоп, то в нагромождение диванных подушек и стульев, накрытых сверху какими-то покрывалами. Стив в его видениях тоже менялся: молодой мужчина в пахнущей гарью кожаной куртке поверх почти циркового цветастого трико; хмурый юноша в одежде не по размеру с разбитыми кулаками и сломанным носом; тощий бледный мальчик с гневными глазами и яростным нравом. Тощий бледный мальчик с гневными глазами целовал его в форте из подушек и стульев, кусал ему губы и проталкивал в рот язык, жестко требуя себе подчиниться. Солдат был абсолютно уверен, что такого никогда не могло быть с ним. Что он придумал, нафантазировал все эти подробности, опираясь на сегодняшний рассказ Стива. Потому что хотел быть Баки. Хотел бы, чтобы это его спасал Стив из Кройшберга. Это он бы увел такого красивого Капитана Роджерса прямо из-под носа у самоуверенной Картер. И катался бы на его охрененном члене, пока она локти себе кусала. Солдат хотел быть тем, кого Стив любил. Но мысли путались в его голове, и он точно был уверен, что всплывший среди смутных обрывков воспоминаний статный и высокий блондин, с невозмутимым видом вкладывающий капу ему в рот перед очередным обнулением, не был Стивом. Морщась от нарастающей головной боли, Солдат попытался выкинуть этого красивого человека из головы. Но тот не уходил, возникая все новыми и новыми картинками. Обрывками фраз. Прикосновениями. Ласковыми и безжалостными. Равнодушными и изуверски жестокими. Солдата затошнило от фантомной боли и вполне реального страха. А к высокому и безжалостному добавился маленький лысый старичок с холодными трясущимися руками. С уверенными жесткими пальцами, вынимавшими Солдату кишки. Улыбающийся трусливый старичок, пугавший Солдата до онемения и паралича. Стив! Ну, помоги же мне, Стив! Но Стив спал, а Солдат - нет. Обливаясь холодным потом, он вспоминал. Своих жертв. Своих хендлеров. Обнуления. Перевозки. Все новые и новые убийства. Заморозки. Побои. Насилие. Голос властного наполовину седого куратора, с каждым новым воспоминанием становившегося все моложе, все красивее, все больше похожим на Стива. Так крепко затягивавшего удавку на шее Солдата, когда трахал его, что Солдат кончал, задыхаясь, и это было прекрасным поводом, чтоб потом наказать его, хотя они оба знали, что именно этого человек и добивался. Солдат не хотел думать о нем. Солдат очень надеялся, что, как и множество других людей из его смутных видений, этот человек мертв. Мертв, как страшный старенький врач. Мертв, как практичный сосредоточенный майор с цепкими пальцами. Как вечно недовольный полковник, цедивший слова сквозь зубы так, будто Солдат переспал с его дочерью. Как еще один очень похожий на Стива полевой командир, безрассудный авантюрист и адреналиновый наркоман, которого Солдат не один раз прикрывал в его самоубийственных миссиях в каких-то перерытых войной лесах. Тот тоже любил трахать Солдата, часто жестко и грубо, но им обоим тогда это нравилось. А до него был еще один. Очень-очень давно. В какой-то глубоко засекреченной миссии по внедрению, когда сам Солдат был еще очень молод. И его тощий сердитый и все равно опять-таки похожий на Стива хендлер тоже был молод. И вечно чем-нибудь не доволен. Солдат почти не помнил его, но был четко уверен, что того даже звали Стив. У него голова болела от этих мыслей. Поняв, что так ему не заснуть, Солдат бесшумно выбрался из кровати, сходил в ванную комнату отлить и напиться из-под крана, потом прошел за стеллажи, где удачно примостил все три своих тренажера, так чтобы они не бросались в глаза и не портили обстановку покоев Дракона. Проверил вес и, добавив ради интереса еще пару блоков для утяжеления, откинулся на спинку и взялся за ручки для упражнения, имитирующего жим от груди при поднятии штанги. Простая честная физическая нагрузка всегда помогала ему прочистить башку от ненужных мыслей и сосредоточиться на главном. А главным сейчас было то, что по факту он уже очень давно не жил так беззаботно и хорошо, чем в этом странном заточении у Дракона. Он был накормлен, одет. Дракон почти баловал его и по большому счету не заставлял ничего делать. Чудовище, которого боялся весь мир, на деле обращалось с ним лучше, чем когда-либо обращались люди. К тому же, несмотря на то, что он столько раз обжигался раньше, Дракон нравился ему. Да, даже такой псих, до безумия влюбленный в своего мертвого Баки, сначала плачущий у Солдата на груди, а потом говорящий ему всякие мерзости, Стив неизъяснимо его подкупал. Будь Солдат глупей и моложе, наверное, уже бы влюбился в него без памяти. Залез бы на него верхом, выебал себя им, умер и отстрелялся. Солдат даже беззвучно рассмеялся от таких перспектив. Но все же невольно зацепился за главное. Каким должен был быть секс с Драконом, чтобы тот не сомневался в том, что даже такой тертый калач, как Солдат, не способен пережить это? Ужасно захотелось вернуться в постель к Стиву, растолкать его и спросить, какого размера у него член, когда он в звериной форме. Соблазн был так велик, что Солдат еле сдержался. Позанимался еще, пока от усталости не загудело все тело. Потом сходил в душ и, наконец, качественно вымотанный, возвратился на ложе Дракона, благополучно проспавшего все его похождения. Засыпая, Солдат твердо знал, что стоит ему провалиться в сон, он снова будет идти через снег. Он не хотел этого, но не боялся. Каждый прожитый день и каждая ночь, так или иначе, приближали его к весне.