Во льду несчастий, как дракона тело, Тщета души твоей окаменела. Лед горестей или иное зло Твоим страстям полезней, чем тепло. Дракон страстей не страшен, спит покуда, Покуда он спит, и нам не будет худа. И ты не пробуждай его теплом, Чтобы весь век не горевать потом. Джалалладин Руми «Китаб ал-Маснави»
Фаза двадцать первая
Дракон был бессмертен, могуч и неуязвим для любого зла. Любой враждебной стороне он мог противостоять силой, в разы превосходящей ее. Самая жаркая ненависть была бесполезна против его железной воли и убеждений. Но вот против любви у него не оказалось оружия, не оказалось защиты. Потому что, когда он ранил того, кто любил его, и кого, как оказалось, несмотря ни на что успел полюбить он сам, он ранил этим себя. Изнутри. Он не имел право ставить оплот Закона под угрозу. Дракон лежал на песке и смотрел на обнаженного человека, мирно спавшего в кольце его тела, положив голову на кончик его хвоста, как на подушку, и обнимая его правой рукой. С осторожностью, способной позволить ему не побеспокоить хрупкую бабочку, Дракон протянул огромную лапу и коснулся когтем его волос, расчесывая еще влажные пряди. Он знал, что должен сделать, но ничего не делал, а вместо этого лежал и лгал себе, что у них есть еще время. Тем же когтем он совсем легко коснулся щеки НеБаки, а потом с замирающим сердцем провел по его пухлым порочным губам. Он прекрасно помнил, что уже почти сто лет назад в его очень далекой юности, когда они с Баки еще не были вместе, ему часто случалось просыпаться раньше Баки. И тогда в слабом утреннем свете он безмолвно любовался его лицом. А став старше ─ постыдно и безнадежно трогал себя в такие моменты, невыносимо мечтая о том, чтобы тихо подкрасться к Баки и подрочить на его лицо, позволив каплям семени упасть на его возмутительно сладкие и яркие губы. А поскольку все это происходило лишь в его голове, то, возможно, и трахнуть Баки в призывно чуть приоткрытый рот, осторожно и мягко, чтобы не разбудить его. А потом они сошлись, и Баки позволял ему делать с собой все, что только могло взбрести Стиву в голову, но эта фантазия так и осталась фантазией. Дракон смотрел на НеБаки, гладил его губы и чувствовал ужасную смесь из нежности, стыда, восхищения и колоссальной тоски по этому человеку, уже начавшей неизбежно заполнять его душу. Потому что он должен был уйти. До рассвета оставалось еще несколько часов, когда он аккуратно высвободив свой хвост, бесшумно поднялся и на прощанье прижался мордой к песку рядом с тем местом, где спал НеБаки. Расстояние до противоположного берега было до смешного небольшим при его размерах, и он молча прошествовал среди окутанных мраком гранатовых деревьев, казалось спавших так же крепко, как и НеБаки на берегу. Со стороны открытого моря береговая линия была сильно выше, чем со стороны бухты и представляла большей частью каменистые склоны с крутыми обрывами. Дракону очень хотелось обернуться назад. Но он не верил в то, что если сделает это, то сможет уйти. Он не обернулся. Глухо хлопнули широкие крылья, он поднялся в воздух и полетел к материку. Дракон умел принимать сложные решения и никогда ничего не делал на половину.--------
Джон Уокер был последним рыцарем, встреченным Стивом за последние десять-двадцать лет. Рыцарем, но не драконоборцем. Джон был прекрасным солдатом, храбрым и исполнительным. У него было простое лицо и прямой честный взгляд. И все же чего-то ему не хватало. Что-то вязало его по рукам и ногам, не давая ему стать сверхчеловеком, стать угрозой Дракону. Может быть, любящая и любимая жена. Может быть, по-настоящему верный друг, никогда не упрекавший ни в чем, всегда готовый, если нужно, подставить плечо и прикрыть спину. Может быть, сытая и благополучная жизнь, успешная карьера, отменное здоровье и искренняя готовность служить закону и защищать его, не размышляя над тем, что этот закон проповедовал. Стив впервые встретился с Джоном, когда графиня Валентина Аллегра де Фонтейн предложила его в качестве кандидата в двойники Стива для имитации его присутствия на разных официальных мероприятиях, которые Дракон не собирался посещать, даже несмотря на тот ощутимый эффект, которое это могло бы принести. Никаким двойником Стив, конечно же, обзаводиться тогда не надумал, но заподозрил Вел в желании создать собственного суперсолдата. На ее счастье, в этом она была не повинна. Зато всплыла другая неаппетитная правда. Как и у любого из его экзистиматоров у нее не было ни семьи, ни детей, но, как выяснилось, жена Джона Уокера Оливия приходилась ей дальней родней. Стиву всегда такое очень не нравилось. В результате вместо того, чтобы стать двойником самого Дракона, Джон Уокер отправился в Старый свет, приглядывать за Вандой Максимофф, только что разом спасенной Стивом от Штрукера и потерявшей своего брата в результате отвратительной истории с Альтроном и предательством младшего Старка. Ванда была в депрессии, плохо шла на контакт, не могла никого видеть. И тогда Стив приобрел для нее этот крошечный остров в теплых водах Эгейского моря и приставил Джона с небольшой группой бойцов, приглядывать за ней с расстояния, привозить продовольствие и бытовые мелочи, новую одежду, фильмы и книги в маленький одноэтажный домик на его северном берегу. Когда он рассказал о своей будущей возможной третьей жене Наташе и Елене, то по прищуру глаз Лены понял, что она молча осуждает его за то, что он оставил Ванду в такой момент в полном одиночестве, наедине с самой собой и своим горем. Но Наташа озвучила вслух именно то, как видел ситуацию он сам. "Это теперь ее выбор. Жить дальше или последовать за братом. Такое за тебя никто не может решить". Ник тогда пытался оспорить решение Стива. Давил на то, что с ее силами Ванда чрезвычайно опасна, и чуть язык себе не вывихнул пытаясь максимально дипломатично намекнуть на то, что комфортнее всего ей было бы в Рафте. Стив его намеки проигнорировал. И не пожалел об этом. Хоть и полагал, что Ник сумел выйти на Уокера, и тот приглядывал за Вандой еще и для него. Через год Ванду посетила Наташа и сказала Стиву, что та выбрала жить дальше, говорила с ней и даже гадала ей по руке в своей дурацкой манере, предсказав ей жениха большого как гора и зеленого как долина. Еще через месяц на остров съездила Лена и, когда вернулась, привезла Ванду с собой в Золотую клетку. А Джон Уокер остался в Европе. Его жена открыла магазинчик в Халкидиках. Ей там нравилось, и он остался с ней, боевой единицей при отделении экзистиматоров, большую часть времени невостребованный, как пожарные или спасатели, но в любой момент готовой явиться по первому зову и приступить к выполнению своих обязанностей. ─ Остров Ноникос опять обитаем, ─ вместо приветствия с ходу сообщил ему Стив. ─ Возьмешь двух человек, отвезите туда стандартный список продуктов. Только в двойном размере. ─ Вы привезли туда новую женщину? ─ предположил Джон. ─ Или женщин? ─ Нет, мужчину. Но в главном ты не ошибся, ─ спокойно ответил Стив. ─ Это мой любовник. Так что обращаться с ним следует с почтением и уважением. ─ У него тоже нервный срыв? Стиву не понравилось, как это прозвучало. Возможно, потому что могло оказаться не столь далеким от правды. Поэтому Стив предпочел проигнорировать этот законный вопрос. ─ Ты передашь ему мои инструкции и обеспечишь их выполнение. Он может получать все, что пожелает, но жить он будет один. И ни при каких условиях не должен покидать остров. ─ Он может попытаться сбежать? ─ Джон, казалось, даже немного заинтересовался, будто гончая, уловившая в речи хозяина слова "охота" и "травля". ─ Он суперсолдат, ─ тут же осадил его Стив. ─ Поэтому при необходимости стреляйте из шокеров и с расстояния. ─ Он прикинул в голове потенциальный сценарий побега и на всякий случай добавил: ─ В воде используйте сети. Средства я переведу. ─ Вас понял, сэр, ─ отчеканил Джон. ─ Если вы раните его, он должен получить незамедлительную полноценную медицинскую помощь. Если он возьмет в заложники кого-то из твоих людей, заранее предупреждаю, что вас у меня много, а он один. И он для меня ценен, а вы не очень. Джон Уокер понимающе даже не усмехнулся, а как-то коротко скривил угол рта в невольной недоброжелательной улыбке. И Стив был рад видеть такую искренность. Она говорила о том, что тот понял его. И понял правильно. ─ Когда вы планируете вернуться за ним? «Никогда», ─ собирался ответить Стив, но тут же внутри неприятно кольнуло от ощущения дежа вю. Именно это он сказал, оставляя НеБаки в камере. В тот момент он был абсолютно уверен, что никогда за ним не вернется. И чем все закончилось? А потом Стив представил, как этот очередной высокий блондин с военной выправкой будет говорить с расстроенным и обозленным НеБаки на острове. Представил как они стоят друг против друга среди гранатовых деревьев на фоне безумно синего моря. Он просто должен был заранее озвучить еще одно предупреждение. ─ И последнее, Джон. Будь готов к тому, что он, наверняка, постарается соблазнить тебя, ─ Стив шагнул ближе к несостоявшемуся рыцарю и очень спокойно произнес: ─ Но если ты соблазнишься, я убью тебя. Стоило отдать Уокеру должное: он не дрогнул перед Драконом. Посмотрел в глаза без тени страха и чуть ли не с тихим вызовом ответил: ─ Не волнуйтесь, сэр. Я верен моей жене. На это Стиву нечего было ответить. Правда разила так же точно как меч и защищала не хуже щита.-------
Сначала Стив планировал вернуться в Штаты на джете, но после разговора с Уокером ему вдруг разом расхотелось как ждать, пока за ним прибудет машина, так и снова видеть других людей. Бегом поднявшись на крышу здания, он снова обернулся и полетел обратно через океан, лишь рассеянно подмечая, как в городах, над которыми он проносился в своем зловещем зверином облике, люди в ужасе торопились убраться с улиц и скорее прятали по домам детей. Ему было все равно. Ему не было до них дела. Лететь одному почему-то оказалось будто вдвое тяжелее, чем нести на спине, а потом в лапах НеБаки. Будто не чувствуя биения его сердца рядом со своими, Стив был не так уж и уверен, что слышит свое собственное. Было муторно и не хотелось вообще ничего. Горы, где он жил, встретили его все той же хмурой моросью и резким ветром, что и прошлым утром. И вероятно, если бы он хотел, то легко мог бы разглядеть внизу дебильную неудачную палатку, которую НеБаки поставил прямо у него на тропе. Следовало не забыть дать указания, чтобы ее убрали оттуда. Среди неприветливых голых скатов и обрывов щерилось на мир частоколом колоннады его логово. Стив сложил крылья и проскользнул между колоннами, как собственно и планировал делать с самого начала, когда рисовал чертежи своего будущего дома, представлял, как будет там жить. По факту, однако, он возвращался таким образом туда в первый раз. Все однажды случается в первый раз. Не меняя облика Стив огляделся в своих покоях. И они вовсе не показалось ему ни величественными, ни даже особо просторными. А показалось пустыми, заброшенными и такими же откровенно враждебным, как горы снаружи. Не жилыми. В первый момент он даже не понял почему. А потом понял. Повинуясь его распоряжениям, прислуга убрала оттуда все вещи, появившиеся там в течение последнего месяца. Уродливый ковер, дурацкий узкий диван, телевизор, второй стул у стола. Стив развернулся в одну сторону, потому в другую. Казалось бы, все стало так, как и должно было быть, как было раньше, до появления НеБаки. Но опустевшие центр залы и стена неприятно зияли, как выбитые зубы. Он смотрел на возникшую на их месте пустоту, и чувствовал... гнев? Гнев! Все это было неправильно. Он не понимал почему... почему ему было физически больно видеть и осознавать это. Его как будто резали изнутри, рвали душу, полосовали внутри его грудной клетки. Он заметался по помещению, задел задней лапой и хвостом прикрученный к полу стол и свернул его, отшвырнул единственный оставшийся стул с такой силой, что тот треснул пополам. Ударился всем телом о стену и оставил в ней вмятину. Рванулся к стеллажам и один за другим повалил все три на пол, лапами топча разлетевшиеся по полу ни в чем не повинные книги. Они были памятью о Баки, о прошлом, об их молодости, они были его ценностью, но вот сейчас Стив с отвратительной ясностью понимал, что НеБаки был первым, кто взял их с полок. Кто их действительно читал. За стеллажами открылся бестолковый закуток, где раньше стояли тренажеры. Теперь там не было ничего. Дурацкий каменный пупок голых стен. Стив схватил ротанговое кресло и, размахнувшись, с ненавистью кинул его об стену, разбив в щепки. Тяжело дыша оглянулся, ища на чем бы еще ему сорвать зло. Нетронутыми оставались только дверь в ванную, куда он при всем желании не вместился бы в звериной форме и его кровать. Их кровать. Стив ударил по ней хвостом, сокрушив боковину и сломав разом несколько крепких ножек. Потом, вцепившись обеими лапами, сорвал прочь разом покрывало, одеяло и постельное белье. Ткань затрещала в его когтях. Будто снег полетели над картиной разгрома перья из растерзанных им подушек. Встав на задние лапы, Стив схватился за совершенно неподъемный для обычного человек матрац и с яростью рванул его на себя. Громоздкая даже по меркам Дракона махина из пружинного механизма и плотной ткани пассивно сопротивлялась, не позволяя ему управится с ней. Свирепея от того, что у него не выходило, как хочется, Стив свернул матрац на сторону, дернул еще сильнее, разрывая разом чехол и все слои наполнителя под ним. Он был готов вцепиться в него зубами, как вдруг короткий проблеск чего-то инородного, чего-то, что не должно было там быть, внезапно отвлек его. На миг ему показалось, что это странной формы лезвие, вроде обломка ножа для чистки рыбы. Но это было не оно. И при этом там было что-то невероятно знакомое. Но тускло блеснувшая вещица исчезла среди вороха мусора, в которую он превратил свое ложе, и Стив не успел увидеть, куда она делась. И вдруг ему показалось принципиально важным найти ее. Будто эта непонятная вещь ─ похоже, последнее свидетельство того, что в его жилище вообще появлялся НеБаки ─ могла каким-то образом дискредитировать его пленника, разоблачить какой-то его грязный нелицеприятный секрет. Стиву только надо было найти ее, и он поймет, что вся его истерика не имела смысла. Что НеБаки не стоил всего этого. Пускай лучше ему потом станет стыдно, пусть он испытает разочарование и душную горечь, а потом сможет просто вычеркнуть НеБаки из своей жизни навсегда. Забыть о сожалении и тоске. И жить дальше. Ему пришлось изменить облик, чтобы стать меньше и разыскать вещицу среди обломков и рванья, в которые он превратил постель. На самом деле, найти ее оказалось совсем не сложно. И спустя минуту он сидел голый на корточках и как идиот пялился на полупустую облатку с лекарством. На обратной стороне повторялось символическое изображение женской матки и фаллопиевых труб и уцелел кусочек названия, явно намекавший на то, что это какой-то анальгетик. На несколько мгновений в голове стало так глухо и пусто. Он ничего не понимал. А потом из ниоткуда возникла мысль, что ему уже случалось ловить Баки на таком. Он прятал свои лекарства от Стива под матрасом, когда стремился утаить, что у него что-то болело. Сначала когда его в первые недели здорово валтузили в его дурацком боксерском клубе, он врал Стиву, что это сущая ерунда и ему совершенно не больно, а потом Стив, меняя им постели, нашел у него облатку обезболивающих между матрацем и рамой кровати. А потом, когда Стив проболел почти всю зиму, и Баки пришлось устроиться на сдельную работу на сахарном заводе, где он потянул себе спину, таская мешки. В тот раз Стив уже знал, где искать, потому что они и без этого ругались из-за второй работы Баки. И, конечно, Баки попался. Баки всегда был таким предсказуемым. И слишком добрым. Слишком переживал о его чувствах. Так что чему в сущности Стив удивлялся? Баки... Такое правильно имя вдруг встало на свое место в картине мира. Такое правильно имя встало у него поперек горла. Потому что лекарство прятал Баки. Баки, чье лицо он узнал, когда слетела маска. Баки, глаза которого в камере были того же оттенка серого, как над чертовым ущельем в Альпах. Баки, у которого были волосы Баки, и губы Баки, которые Стиву по прежнему хотелось боготворить и осквернить одновременно. Баки, который танцевал, как Баки. И любил все те же книги. И, как получается, все того же жестокого ублюдка, который... ... бросил его живого в горах. ... при встрече избил до полусмерти. ... запер его в тесной камере, оставив в полном распоряжении ублюдков, насиловавших его несколько месяцев. ... продолжил издеваться над ним, даже когда забрал из тюрьмы. Даже когда должен был уже понять, кто рядом с ним. Когда целовал, прижимался всем телом, трахался с ним, черт тебя подери, Стивен Грант Роджерс, трахался со своей единственной любовью по всякому, потому что хотел его телом, как и прежде, так же страстно и безоговорочно. И не узнавал. И не верил. Ни своим глазам, ни своим ушам. Не верил своим губам и рукам. И даже своей чертовой похоти. Стив вцепился ногтями себе в грудь, до крови раздирая кожу, так невыносимо ему стало внутри. Так отвратительно сделалось от самого себя. Все это время рядом с ним был Баки. Произошло чудо. Святое невозможное волшебство. Баки не умер. И они снова встретились. Жизнь вернула ему Баки. А он обращался с ним, как с врагом. С пленником. С рабом. С игрушкой для секса. С Баки, который все равно тянулся к нему и дарил щедростью своего тела, своей души, своего сердца. Баки сказал ему, что он Баки. И даже не один раз. Стив завыл. Глухо и сдавленно. Он считал себя экспертом по ненависти, но, оказывается даже и не представлял, что сможет ненавидеть себя сильнее, чем ненавидел если бы сложил все случаи ненависти, испытанной им в жизни, и умножил все это в сто раз. Сильнее чем ненавидело его все чертово неблагодарное человечество. Как он мог? КАК ОН МОГ???? Но все еще можно был исправить. Он точно знал, где Баки. Он бросился на балкон и, не задумываясь, перемахнул через перила, меняя облик уже, когда лишился опоры. Ему казалось, что нельзя терять времени. Все те гадости, все обидные слова, которые он говорил Баки, вещи, которые делал с ним и заставлял его делать, будто на бесконечном повторе вертелись у него в голове, обрастая все новыми и новыми гадкими подробностями. У него нутро горело от этих мыслей. Стив не представлял, как будет просить у него прощения. Знал лишь, что как только он увидит Баки, вцепится в него изо всех сил, и будет целовать его руки, и живую, и бионическую, столько времени, сколько Баки ему позволит. И больше никогда, никогда его не отпустит.