***
«Не пугайся меня: я всегда рядом с тобой, даже если ты не способна увидеть меня. Ты так настойчиво ищешь света и ясности, но ты лишь бежишь от себя самой. Твоё предназначение заключено в ином. Ты слышишь мой шёпот в твоём сознании, твоём разуме, твоём сне? Словно ангел, присматривающий за тобой, взывает к тебе с высоты самих звёзд, я говорю с тобой сквозь любые преграды, лежащие между нами. Наша связь во сто крат сильнее любых существующих в мире оков. Ты когда-то была так несчастна, когда искала в разрушенной, перевернувшейся реальности давно потерянную точку опоры. Ты затем словно нашла её, только она остаётся непрочной и зыбкой, она лишь иллюзия гармонии твоей души, и она скоро утратит свою силу. Тебе уготовано устремиться навстречу тому, что влечёт тебя. Твоё истинное желание безоглядно любить, исцеляя любовью увечья чужой души, очень скоро найдёт воплощение. Твоё едва переносимое одиночество больше никогда не настигнет тебя — ведь я столько времени ждал тебя, скитаясь среди пустоты, и отныне я рядом с тобой; я тот голос, который ты слышишь внутри, даже когда видишь сон. Нам дано было встретиться самой судьбой. Иди ко мне, раздели мою силу и обрети свой мир в объятиях темноты».***
Даша с лёгким волнением приносила свои клятвы, ощущая счастье так близко, словно его можно было коснуться рукой. Её подвенечное платье, бессменный медальон на груди, прекрасный букет, её отныне и правда муж рядом — вот всё, о чём она могла грезить с того дня, как Саша просил её руки. «В бреду и в молитве, наяву и во сне я всегда буду идти к тебе». «Я всегда буду идти к тебе», — доносился в ответ Сашин голос, вторящий ей. Её безусловное счастье было омрачено лишь тем, что отец не мог присутствовать на торжестве и вести её под венец, потому что теперь жил затворником и не узнавал никого, даже её саму, пусть она часто его навещала. Но и Сашиной матери тоже не было здесь. Может быть, сама судьба свела их друг с другом, когда они так остро в этом нуждались. Они всё выдержат, искренне верила Даша, пока они вместе. Словно её саму можно было коснуться рукой, Ярослав отчётливо слышал каждое до одного её слово. Связь с сознанием его жертвы, которую он подкреплял зовом, позволяла ему всё равно что присутствовать среди гостей. Они спрятались в Петербурге, но, пусть даже уедут за океан, Ярослав сможет их разыскать, если только коснётся той нити, что соединяет его с Дашей и уже никогда не ослабнет. Что ж, Александр отверг его, хотя можно было с уверенностью сказать, что это далось ему нелегко. Пусть Ярослав не хотел и не мог влиять на его рассудок и его выбор, он мог понимать, что тот чувствовал. Правда простил. Сожалел. Был практически ошеломлён. Ощущал, что его ясно очерченный путь размывается. Полностью верил словам Ярослава. Позволил поцеловать, только потом будто очнувшись от сна. Обернулся в последний раз. И теперь на собственной свадьбе Александр не мог вот так просто забыть его, Александр в объятиях своей молодой супруги невольно думал о нём; может быть, и танцевал он не с Дашей, а с тем, кого тщетно пытался вытравить из головы. Очень легко было вообразить кроваво-алый блестящий шёлк вместо ажурных белоснежных кружев — и истинную любовь вместо прочной и тёплой привязанности, какую жених выбрал разумом, но не сердцем. Он слишком боялся за них с Дашей, и Ярослав нисколько не мог его в этом винить. Ярослав правда был только чудовищем с фальшивым обликом человека, который он возвращал себе, когда мог насытиться новой кровью. Он правда существовал во тьме. «В бреду и в молитве, наяву и во сне я всегда буду идти к тебе». «Я всегда буду идти к тебе». Но он не был готов отступить. Если Александр искал в Даше спасение, свет, если он поторопился со свадьбой, не позволяя себе принять иное решение, тогда все принесённые им клятвы были только иллюзией — и тогда Ярослав вмиг разрушит его идеальную жизнь во имя единственно верного выбора. Он совершит это ради своей любви. Ради их любви. И тогда торжество этой свадьбы станет неотвратимым предвестием их вечной жизни. Тогда последний танец будет принадлежать ему.***
Даша, точно застывшая, неподвижная кукла, стояла у окна спальни в ночной белой полупрозрачной сорочке. Она попросила Сашу её не тревожить, и тот, расположившись в гостиной, наверняка давно видел сон, так что она оставалась одна. В стекло, как она слышала, хлёстко бились порывы сильного ветра, и всё пространство вокруг озарялось сиянием звёзд. Наконец пришло время дождаться того, кому она по-настоящему принадлежала. Тот голос, что звал её за собой, в этот миг слышался очень близко, и Даша вверяла ему себя всю. — Слышишь ли ты меня? — прошептала она в пустоту. — Я теперь могу чувствовать, что ты здесь. Я была словно скованной, совершенно забыв о тебе, но могу ли я стать свободной сейчас? Я будто стою на размытой границе между светом и темнотой. Подтолкни меня сделать единственно правильный шаг. Прикоснись ко мне так же, как в нашу первую ночь. Пусть моя душа заключена во тьме, мне уже не сорвать с себя этих цепей. Я готова принять свою истинную судьбу. Только где же ты — прячешься ли среди безмолвных теней или только вдали наблюдаешь за мной? Моё сердце переполняет страх, но в моих силах оставить его позади. Моё сознание и тело жаждут соединиться с тобой. Так оставь поцелуй на моих губах и прими свою безраздельную власть надо мной. Дай мне право навечно стать рядом с тобой. Погрузи меня в тот бесконечный туман, где в один миг растворится всё прошлое. Приди же ко мне! Резким движением Даша сорвала с груди медальон, что как будто тянул её вниз, и отбросила прочь; распахнула окно, и её замершая в ожидании фигура будто слилась с переплетениями серовато-синих теней, становясь одной из них. Даша могла ощущать, как ночной ветер обволакивал её, а свободные, лёгкие рукава и подол развевались на нём — и она сама словно летела куда-то. Она летела к тому, кто был предопределён ей самой судьбой. Наконец и сама темнота ей откликнулась. Тот, кого она призвала, неудержимым вихрем ворвался к ней, весь от головы до ног сочетающий в своём облике чёрный и красный. Любовь и смерть. Это был Ярослав, догадалась она. Тот, кто звал её, ждал её, существовал в её мыслях ещё прежде, чем они в первый раз встретились. Она улыбнулась, узнав его, и устремилась навстречу к нему, как мотылёк летит к губительному огню, но в последний миг была остановлена его ладонью. — Чёрное к белому, — проговорил он одними губами, легко усмехнувшись. — Наконец твоя душа обретёт целостность и свободу. Моя сила и власть над тобой соединятся с твоей страстью и верностью, и ты станешь моим лучшим творением. Иди ко мне. С обрыва в манящую вечность и тьму. Ко мне. В объятия пустоты и на путь твоего истинного предназначения. Ко мне. Прочь от печали, нескончаемой боли и бренности земных дней. Иди ко мне. Даша прильнула к нему, и он обнял её, сомкнув руки за её спиной. Он увлёк её на кровать, мягко падая сверху, вновь распарывая острыми клыками её беззащитное горло, вновь утоляя ею свою жажду, а затем извлёк из складок сброшенного на пол плаща нож и провёл им по собственному предплечью. Стань рядом со мной. Его кровь, коснувшаяся её до прозрачности бледных губ, подарила ей вечность. Теперь они вместе летели над бездной. Её прошлое больше не имело над ней никакой силы.***
Ярослав долго смотрел на ночной город, всё ещё явственно чувствуя вкус крови той, что разделила его судьбу. Этот час стал её новой жизнью — той жизнью, которая начиналась, когда прерывалась земная; которая длилась вечно. Болезни, проклятия, катастрофы, злой рок судьбы теперь не были властны над ними. Таких, как они, в этом мире осталось так мало, когда люди начали охотиться на них и нашли способ убивать их, но вот ещё одному навсегда застывшему сердцу не потребовалось могилы для погребения; вот ещё одна душа навсегда осталась блуждающей в темноте, и число таких душ могло вновь разрастись беспредельно. Если их судьба — вечно быть одинокими и отвергнутыми, тогда их предназначение — сеять руины и хаос повсюду. Ярослав протянул руку к Даше, внимающей ему и бесконечно покорной ему; в её длинном белом ночном платье она выглядела невестой, обвенчанной с самой смертью. Она была так красива, навсегда соединённая с самой тьмой, поселившейся в ней; это была её истинная красота и суть, и перед ней мигом меркла забытая маска невинной и светлой. Пускай пульс навеки угас и способность дышать была безвозвратно утрачена, но Даша не умерла — она только-только рождалась, разглядывая свои истончившиеся, будто прозрачные руки, погружаясь в свои мысли, осознавая свою силу. Теперь это хрупкое существо могло очень просто покончить с любым… нет, почти с любым: своего мужа она не должна была тронуть — вот что он вложил в её разум как истину, вот что она приняла на веру, прежде чем полностью переродиться. Ярослав стал у неё за плечом, подтолкнув вместе с ним оглядеть бренный мир, где они смогут править; тот бренный мир смертных людей, над которым они возвышались. Новообращённую следовало многому научить, однако прежде всего она должна была избрать себе жертву, чтобы впервые утолить голод. Теперь в объятиях лунного света она могла утолять его каждую ночь. Их мир разрастался во тьме, и, благословлённые ею, они вдвоём начинали охоту. Ярослав подарил ей то, что было намного ценнее любых богатств. Он указал Даше на человека, столь необдуманно одинокого, незащищённого в темноте, и она в тот же миг бросилась к нему, окончательно преображаясь. Её удлинившиеся клыки прокусили его шею; её губы окрасились кровью. Она не отрываясь насыщалась им столько, сколько в нём ещё билось его сердце. Когда всё было кончено, она слизала с испачканных пальцев последние сладкие капли и потеряла к бездыханному телу какой-либо интерес, просто бросив его на земле. Ярослав всё это время смотрел за ней, и в его почерневших глазах отражались лишь тени, окутавшие этот мир. Эта ночь была праздником их вечной жизни.