Nosferatu

Спустя несколько дней Александр стоял на вокзале с парой чемоданов в руках ожидающим прибытия какого-то поезда. Его Даши не было рядом с ним, только теперь Ярослав имел связь с ней и знал, что они вновь были разлучены. Что ж, оно было и к лучшему, думал он, заинтересованный лишь в человеке, которого видел перед собой. Человек неожиданно развернулся, столкнувшись с ним лицом к лицу. — Вы что, следите за мной? — воскликнул Александр через секунду, едва справившись с удивлением. — Я же просил не преследовать нас. — Только позвольте мне всё объяснить, — торопливо проговорил Ярослав в ответ, не скрывая эмоций. Александр направился прочь, но Ярослав очень скоро догнал его. — Я поступил опрометчиво в прошлый раз, — начал он, — я был слишком нетерпелив и поддался порыву. Если чувства берут надо мной верх, я могу потерять над собой контроль. Я… искренне прошу вас простить меня. Александр какое-то время смотрел на него, ничего ему не говоря. — Но вы снова искали меня… — Только чтобы сказать вам всё это! — Ярослав опустил голову, словно прячась за красной завесой. — Мне жаль, что я сам всё разрушил. Ведь я говорил вам, что все вокруг с самого начала отталкивают, отвергают меня; в этом есть и моя вина. Каждый раз. Он в неверии поднял глаза, когда наконец Александр ответил ему: — Хорошо. Хорошо, давайте считать, что… тогда ничего не случилось. Но был ли он искренен в этих словах? Ярослав не мог этого знать — и не хотел совершать никакого вмешательства в чужое сознание, чтобы понять. Тогда, целую вечность назад, они всегда были друг перед другом честны, и теперь он вдруг понял, что между ними не должно было стоять никакого обмана, иллюзий, фальшивых чувств. — Вы вновь провожаете Дашу? — Ярослав указал на чемоданы в его руках. — Я думал, теперь она останется здесь, в Москве. — Теперь уезжаем мы оба, — Александр жестом дал понять, что их беседа подходит к концу. — И Даша уже там, на месте. Поезд скоро отправится, поэтому мне пора. Ярослав слабо усмехнулся ему вслед: — Возможно, ваш поезд не тронется с места. Ответом ему был исполненный подозрения настороженный взгляд. — Что? — Если честно, я… мне пришлось организовать выход из строя всех поездов здесь, чтобы продлить этот миг встречи с вами. Александр изогнул бровь, а глаза его чуть расширились. Он не знал, чего можно было ждать от этого человека, что сейчас стоял перед ним в длинном чёрном плаще, слишком странного и, очевидно, наделённого некой особенной силой. Кто знает, говорил ли он в их последнюю встречу о вечной жизни образно или всерьёз? И кто знает, на что он был способен сейчас? — Это шутка, — скованно улыбнулся Ярослав мгновение спустя. — Я полагал, она будет уместна. — Однако вам не удаётся шутить, — заключил Александр, двинувшись к ближайшей скамье у фонарного столба. И, конечно, за ним вновь неотступно последовали. — Вероятно, что так. Смех звучал в моей жизни предельно давно. Против собственной воли Ярослав вновь был охвачен унынием и тоской — равно как всякий раз, когда предавался тем воспоминаниям. Александр молчал. — Знаете, я… не всегда был закрытым, загадочным, как вы сказали тогда. Раньше моя жизнь была наполнена светом. — А что сейчас? Ярослав замер, удерживая, сохраняя в себе веру, что этот озвученный интерес был неподдельным, что Александр правда хотел знать, может быть, впервые не проявляя к нему явной ли или скрытой враждебности, настороженности, недоверия. Было ли это связано с тем, что сейчас ему не нужно было опасаться за Дашу, или его чем-то тронули сказанные слова, Ярослав не знал. — А сейчас я вдали от всех, изнурён, одинок. Прошло много времени с тех пор, как я по-настоящему улыбался и был счастлив. — Иногда счастье можно найти, лишь иначе взглянув на мир. Ярослав шагнул ближе, ещё сократив расстояние. — Вы правда верите в это? Значит, ваша с Дашей великая история любви началась именно так? Александр рассмеялся: — Боюсь, что такие истории существуют лишь в книгах; могу сказать точно: со мной они не случались. Но Даша прекрасный, удивительный человек, и мы счастливы вместе. — Поверьте мне, Александр, что такие истории существуют, — наконец Ярослав присел рядом, вглядываясь в его привычно спокойное, но сосредоточенное лицо. — Я могу рассказать вам одну, искреннюю и правдивую до последнего слова. — Что, прямо здесь и сейчас? — Кто знает, как скоро мы встретимся вновь, если… — Ярослав поправил себя, хотя очень хотел бы использовать именно это слово. — Когда вы уедете. Эта история начинается, как очень многие. Молодой… ну, положим, принц жил среди широко раскинувшихся лесов. Он, может быть, как никто иной, верил в Бога и твёрдо знал, что никогда не предаст этой веры. Он был очень светел и чист душой, он был по-юношески наивен, кроток и человеколюбив. Он хотел, чтобы в мире не было никакого зла, никакого страдания и жестокости — каждый раз, когда он от простых людей слышал об этом, что-то болезненно откликалось в нём. Однако всё же принц верил, что чистое, смелое, любящее сердце способно всё вынести. Всем известно, что если в истории есть принц, тогда рядом с ним будет… нет, не принцесса — другой человек: лучший друг, всё равно что его семья. Принц не имел никого ближе, и однажды они дали клятву, что всегда будут друг друга любить, что всегда будут вместе. Прекрасный финал их истории, скажете вы. Финал сказки — однако за счастьем, коротким, недолгим, всегда наступают и тёмные времена. В их края, словно безумное, неукротимое пламя, пришла война. Принц и его… возлюбленный сражались на этой войне плечом к плечу — и возлюбленный часто защищал своего принца, ещё совсем юного, едва окрепшего, ещё не готового воевать против других ни внутренне, ни физически. Каждый раз принц невыносимо страдал от того, что причинял человеку боль, что своими руками совершал зло, даже если то был его враг, возжелавший убить его. Каждую ночь принц молился, что вскорости всё завершится и они оба останутся невредимы. Но в одну ночь враг подобрался совсем незаметно и бросился на принца с ножом. И тогда возлюбленный, верный защитник и друг оттолкнул его, сам принимая удар прямо в сердце. Принц точно бы обезумел и спустя миг сам заколол этого врага насмерть, но только… — Альфред, нет! Альфред! Дыши, слышишь меня? Я молю тебя! Кровь безостановочно окрашивала собой бледные дрожащие руки, что силились закрыть эту смертельную рану. Альфред лихорадочно что-то шептал, но Ярослав совершенно не мог разобрать его слов. Он укрыл Альфреда своим плащом и не помнил себя от ослепляющих слёз, жуткой паники, от пожирающей всё пустоты внутри. Где-то вокруг продолжались бои, только мир для него навсегда раскололся. Он прижимал к себе до предела ослабшее тело, тщетно пытаясь услышать стук сердца. — Господи… Я прошу Тебя, если Ты слышишь… Молю Тебя, дай ему сил выжить! Дай ему только вдохнуть! Он ведь спас меня, Ты это видел, он спас меня, закрыв собой, принеся взамен эту ужасную жертву… Но Альфред, кажется, был мёртв. Его лицо было очень холодным, навеки застывшим, и сердце не билось. Ярослав с усилием поднял глаза к ледяному беззвучию пепельно-серого неба. Он был так потерян и сломлен теперь, но ещё не переставал бесконечно молить об одном: — Я не смею просить у Тебя невозможного, чуда… Я только прошу о единственной милости для того, кто посвятил Тебе всю жизнь, кто всегда был так искренне верен Тебе! Весь этот мир теперь в вечном огне… И Ты снова молчишь, когда я взываю к Тебе! Где же Твоя любовь, когда умирает тот, кто пожертвовал собственной кровью? Альфред оставался бездвижен. Смерть давно забрала его, и теперь не было никакого спасения. Будто бы окровавленно-алое солнце мелькнуло среди тяжёлых свинцовых туч, и одна русая прядь Ярослава, упавшая на лицо, — так ему показалось — на один миг окрасилась этим цветом. Вдалеке огнём вспыхнула молния. Не существовало и тени той самой высшей справедливости, Его истинной воли и доброты, в какую он с такой силой верил. Прежние истины потерялись, померкли во мраке. — Ведь ты так же молчал, — с нескрываемой болью и злобой прошептал Ярослав в пустоту, — ты так же молчал, когда Иисус, твой сын, просил тебя открыть ему смысл его мук на кресте. Ты молчал всегда, кто бы ни звал тебя. Значит, ты вовсе не любишь нас — ты никогда никого не любил. Что ж, если так — будь ты проклят. Мне больше не нужен ни Бог, ни слепая, безумная вера в него. Принц кричал, принц задыхался от неудержимых рыданий, но решение его было бесповоротно. Его Бог навсегда умер для него вместе с Альфредом, что принял за принца смерть. И он поклялся посвятить остаток своих дней отмщению за любимого человека. С той поры всё утратило для него всякий смысл. В одну ночь тогда, на той самой войне, его тело оказалось проклято — словно, услышав его отречение, Бог в насмешку дал ему такую силу, которая могла очень легко осуществить эту месть, но никогда не позволила бы найти путь обратно к свету. Насколько принц ни тосковал по любимому, он более не был способен отправиться за ним вслед. Теперь иногда он просил у Бога лишь ту малость, чтобы тот сам забрал его полную горечи и бесконечных страданий… нет, больше не жизнь. — Однако надеждам принца не суждено было сбыться? — прозвучавший вопрос будто выдернул Ярослава из той бездны, в какую он снова упал, говоря о том, что навсегда отравило, остановило его сердце. — Нет, никогда, — прошептал он сорванным голосом. Он будто пережил всё это заново. — Никогда… Только эта утрата и эта война спустя столько веков не могли быть реальны. Александр сжал его ладони, до боли сведённые вместе, в своих. Ком в горле едва позволял ему говорить. — Что… что стало с его душой? — Если его душа ещё существует, она вечно проклята, как и жизнь. — Только если этот принц и теперь жив, тогда каков конец этой истории? Минуту они сохраняли молчание и оба могли всё осмыслить. Наконец Ярослав набрался смелости посмотреть на него и открыться ему до конца. — Эта история кончается нашей с тобой встречей. Я… я теперь понимаю, что должен был вынести всё это, чтобы после стольких лет пустоты и скитаний снова тебя найти. Навсегда утратив былую веру в Него, я всё ещё не оставлял неоправданной, необъяснимой надежды, что когда-то, как прежде, мы сможем быть рядом. Александр до сих пор не расцеплял рук, но его опущенных глаз нельзя было увидеть. Ярослав прильнул ближе и робко, как множество лет назад в своём первом признании, коснулся губами уголка его губ. Александр отшатнулся, лишь только когда Ярослав отстранился и сам. — Саша… — Мне нужно ехать к невесте, — он поднял чемоданы, и наконец они встретились взглядами, но в его глазах не было отторжения или холода; в его глазах словно смешалось несколько противоречивых чувств. — Даже теперь, когда ты знаешь всё, ты выбираешь… — Нам не нужно больше встречаться, — намеренно или случайно, но он повторил те же слова, что были сказаны несколько дней назад. — Пообещайте не искать нас вновь. Уж этого никогда не могло сбыться. — Я не могу дать тебе этого обещания! — Ярослав выглядел совершенно разбитым; его голос сорвался на крик. Александр чётко и медленно проговорил: — У меня есть человек, которому я вскоре дам клятву в верности и любви, — одной рукой он нащупал цепочку медальона на своей груди, будто желая увериться в его реальности. — Ты… — Ярославу потребовалось совладать с собой, чтобы продолжить. — Ты уже принёс эту клятву! Почему, почему даже теперь он не мог этого вспомнить? Александр просто смотрел вперёд, где их с Дашей счастливая жизнь виделась очень ясно. Пусть это не было великой историей любви, пронесённой сквозь долгие годы разлуки и боли, оставаться с дорогим сердцу человеком в гармонии и покое — вот всё, чего он хотел. Однажды они встретились ещё в Петербурге, оба очень потерянные и одинокие, в одночасье утратившие прежний мир: отец Александра оказался убийцей и вором и вскоре покончил с собой, а мать оставила его и уехала с другим человеком, которого долгие годы любила; отца Даши настигло безумие, и она никогда не знала своей матери. Они нашли друг в друге тот свет, который так долго искали. Они смогли по-другому смотреть на мир. Они сосуществовали в полном согласии и с нетерпением ждали возвращения друг друга, когда расставались, они шли по одному пути рука об руку — тогда почему теперь всё словно было покрыто туманом? Почему, встретив это странное, проклятое, обречённое на страдания порождение тьмы, он больше не мог обрести прежней уверенности в собственной жизни? Словно холодный ветер, ворвавшийся из ниоткуда, настигнувший его врасплох, вмиг развеял былые мечты. Ярослав снова догнал его и преградил его ясный, осознанно выбранный им путь: — Ты… ты просто послушай, дослушай, прошу тебя, — сбивчиво начал он; его глаза будто умоляли поверить, довериться, пойти за ним. — Ты, только ты — моя первая и единственная любовь, которую не смогли стереть годы бесконечного ожидания. Причина… существования. Если ты просто вернёшься ко мне, тогда все эти годы не будут напрасными. Ты… способность дышать, которую я навсегда утратил. У меня были причины покинуть своё жилище и появиться здесь, но, когда я увидел тебя и узнал тебя, всё остальное перестало иметь какое-либо значение. Всё, к чему я отныне стремился, — найти тебя. То, что нас связывает, — вне любого пространства и времени, потому что с момента твоей смерти прошло больше четырёх веков! Наше воссоединение здесь и сейчас не может быть просто случайностью, нам суждено было встретиться. Если ты вернёшься ко мне, тогда вечная ночь навсегда сменится ясным рассветом. Для нас двоих. Не отвергай своих настоящих желаний. Ведь твоё сердце всё ещё хранит то, что ты когда-то пронёс до последнего вздоха. Александр на секунду прикрыл глаза; будто с усилием отстранил его от себя. Ярослав, он знал, был перед ним абсолютно открыт, он не мог унять охватившую всё его тело крупную дрожь, его голос звучал торопливо, неровно, его взгляд горел мольбой и надеждой, которая ускользала, но никогда не могла безвозвратно угаснуть. Но Александр должен был сохранить свою жизнь и жизнь Даши в безопасности — вот всё, в чём он теперь был убеждён. Это решение было единственно верным, хотя он не мог избавиться от плохого предчувствия. Он просто смотрел вперёд, где их с Дашей счастливая жизнь виделась очень ясно. Он всего лишь должен быть сделать шаг ей навстречу, подавив это странное, неясное желание тотчас вернуться назад. — Ты — единственное, что освещает собой пустоту. Если ты вернёшься, тогда и твоя пустота, существующая внутри вопреки твоей будущей идеальной жизни, также рассеется! Потому что она может заполниться только истинными, а не поддельными, потребностями и чувствами. Лишь… осознай их. Всё, к чему мы с тобой оба когда-либо стремились, — быть рядом. То, что теперь так внезапно связало их, на самом деле лежало вне любого пространства и времени. Их воссоединение не могло быть случайностью: им суждено было встретиться. Но он должен был вернуться к Даше, чтобы вечная ночь сомнений, кошмаров и страхов в его душе канула прочь. Он должен был… должен был идти вперёд. В последний раз обернувшись перед почти тронувшимся составом, он увидел, как на лице того, кто уже давно не являлся человеком, совершенно по-человечески блестели дорожки слёз, и теперь беззвучно, безостановочно падающих вниз. Ярослав невидяще смотрел на него, более не пытаясь задержать, а затем просто уронил голову будто в бессилии. Его словно пронзила та самая невыносимая боль внутри — ведь физическую он наверняка уже давно не мог чувствовать. Поезд до Петербурга набирал ход, когда Александр бездумно глядел в окно, перечерченное первыми крупными каплями дождя, но до сих видел перед собой совершенно другое.