комитет анархистской безопасности

олег, кажется, и не подозревал о том, что больше всего на свете он будет бояться тишины, потому что, сидя в кабинете у майора при гробовом молчании, он буквально подавлял позывы тремора во всём теле из-за испепеляющего взгляда, который заставлял видеть только его, затмевая другое. майор убивающе молчал, будто бы накапливал силу для будущего всплеска ярости, и накапливал бы дальше, если бы весь гнев не разбился о тихое урчание в чьём-то желудке. игорь, до этого сидевший совершенно спокойно, будто так и надо, резко погрустнел: — блять... простите, мужики. есть хочу. мешков, не церемонясь, молча и жёстко указал пальцем на дверь кабинета, уж точно не предлагая навестить местную столовую — он просто понимал, что вместе с ним конструктивного разговора, что принесёт хоть какой-то результат получиться не может. игорь сладенько улыбнулся и улетучился куда-то за пределы кабинета и незаметно пристроился за дверь, чтобы немного "повисеть на ушном". майор этого, конечно же, не заметил и ещё более нахмурился: — вот скажи мне пожалуйста... может, он ублажает хорошо? может, готовит божественно? а может, кучу денег да чёрную икру домой с заработка за концерты свои поганистские приносит? — в речи майор язв было больше, чем на прокажённом, — я просто не понимаю, какой должна быть причина, чтобы ты, приличный и солидный мужик и начал роман с вот этим... неотёсанным врагом народа?! ты вообще понимаешь, что творишь, отдаёшь отчёт своим действиям?! я терпел долго, слишком долго, и ты уже просто сел на голову. если ты думаешь, что я буду тебя выгораживать просто потому, что я твой давний друг, то ты глубоко, дражайший мой, ошиба... — причина моего решения точно тебя не касается, майор, — не растерялся олег и продолжил держать марку с абсолютно невозмутимым видом. — он – лучший мой выбор, если говорить официально. отчёт действиям отдаю. — этого, знаешь ли, не видно... и что, лучше даже ирины? — тут игорь прижался к двери поплотнее. олег промолчал, но всё же нашёл желание ответить: — да, лучше. говорю же, тебя моя жизнь вне стен этого помещения касаться никаким боком не должна, тем более, это было давно и неправда. я считаю, человека не разлюбишь, даже если что-то будет препятствовать вашим отношениям, так что... мощный толчок воздуха в грудь, выбивающий последний воздух из лёгких и вспышка света перед глазами не дали олегу договорить. в глазах резко помутнело и сильно захотелось спать, пока оглушающий ультразвук и звон в ушах парадоксально его убаюкивали. даже не хотелось думать, что же там случилось и почему ему показался резкий свет, и вообще, был ли этот свет светом в конце тоннеля? не очень похоже. ответ непрошеному вопросу дал раздосадованый и ошарашенный одновременно возглас майора: — вот же суки!... всё-таки подорвали... олег, не смей отключаться, давай, просыпайся! по уху потекло что-то тёплое и густое и олег, рассеянно мазнув рукой по виску, молниеносно очнулся, увидев кровь на своих пальцах. засыпать точно было нельзя, и, хоть и по ощущениям шибануло его не смертельно и не совсем сильно, несмотря на рану, лейтенант не без помощи плеча мешкова встал и, естественно, пошатнулся, сделав первые шаги после потрясения. вместе с первыми шагами в голову нагрянула и первая тревожная мысль: где егор? — майор... — язык будто опух от такого осознания того, что судаков был тут не один и благоверный может быть где угодно: то ли живой и на улице, то ли... — у нас проблема. — какая ещё может быть проблема, кроме этой? если ты имеешь в виду взр... — игорь. где он?... — ой. я и забыл, что он тут был... — видать, и мешков пострадал от взрыва, — не переживай на счёт него. он столько раз выкручивался, что, думаю, успел выйти на улицу. идём-ка лучше туда же и посмотрим, есть ли он там, уверен, что он выбежал! в сердце поселилось откровенное недоверие, ибо за такой короткий срок до лестницы и добежать от кабинета было трудно, но он напряжённо сжал ладонь майора и начал осторожно выбираться с полетевшей от волны мебели, штукатурки и навалившихся с потолка радостей. от травмы слегка подташнивало и совсем немного хотелось спать, но лейтенант просто не мог себе этого позволить, особенно когда, выбегая из здания, мельком увидел загорающиеся шторы и стулья, деревянные балки... думать о худшем не хотелось, но приходилось. кажется, это конец его работе. лишь бы егор был жив... свежий воздух, который должен был быть спасением для вышедшего олега, стал для него самым настоящим свежим глотком кошмара. страх всё ещё распространялся по его телу, пока глаза в надежде искали среди обеспокоенных людей того самого, но его абсолютно нигде не было. сердце тревожно сжималось с пониманием, что если егор не среди стоящих тут фигур, то среди людей на носилках, траурно прикрытые простынёй, как белым флагом, признающим поражение... но олег не хотел его признавать. пока мешков подбежал к пожарной машине и что-то обсуждал с гэбистами званием пониже, олег с огромным чувством долга и под порывом эмоций, которые овладевали им в крайне редких случаях, снова рванул на лестницу, даже не услышав, как его окликнул майор в желании остановить. игорь... где же он, где? время шло на секунды. он не знал, куда бежать, но мозг в панике рассуждал логически: игорь часто любил послушать людей вне их понимания об этом — логично, что если он не на улице, то где-то там, ибо в столовую он бы точно пойти не догадался. здание наполнялось чадным дымом, и олегу пришлось опуститься на корточки, вдыхая сквозь приложенную ко рту рубашку. собственное дыхание от волнения гулом откликалось в ушах, и казалось, что он слышит всю кропотливую работу своего тела, каждый шорох и шелест идеально, словно его слух в ужасе обострился. рядом спешно пробежали несколько людей и лейтенант едва ли успел окликнуть их: — не видели юношу в очках и кителе с погонами без звания? помогите, бога ради!... — не видели! — уверенно отчеканили они и исчезли в дверном проёме. неужели на спасение нет надежды? как вдруг... торопливая нога лейтенанта натолкнулась на что-то тёплое и костлявое прямо на полу. захотелось закричать при одном только взгляде на любимое лицо, покрытое сажей, но всё ещё еле-еле дышащее и в бреду мурчащее: — олег... ты... — я, я, игорь! ну же, давай, вставай, иначе задохнёмся! — рука... — что, что с рукой?! — олег в ужасе заметил, что его руку прижало какой-то упавшей балкой. вряд ли сломала, но вытащить её за секунды было задачей не из лёгких, но лейтенант уже мысленно собирался сделать невозможное. он завёл ладони под неё и до искр в глазах напрягся, пытаясь сдвинуть её вместе с остальным хламом с бедного предплечья. ушиб точно будет... первая попытка прошла неудачно, и в глазах, к его несчастью, начало темнеть, но судакову помогла резко вспомнившаяся в такой неподходящий момент улыбка игоря. он хотел, чтобы летов улыбался так намного дольше и он запомнил его таким, а не умирающим здесь, среди пыли и огня. последний толчок: балка поддалась, но выбила из лейтенанта абсолютно все жизненные силы. он, с облегченной улыбкой вздохнув, обессиленно упал рядом с приходящим в себя игорем с чувством выполненного долга... *** — господи, а я говорил ему, что затея плохая... и где он сейчас? — владимир не находил себе места и виновато причитал рядом с коллегами, готовясь скрывать горькие слёзы. — почему он не позвал кого-то вместе с собой, меня? честно, лучше бы я пошел вместо него и умер. что же я натворил, господи... — вы ни в чём не виноваты, товарищ майор... — сержант меньшиков, помолчите, ради всего, я виноват, ещё и как! это я ведь его отпустил... — рано печалиться, товарищ майор, вон же он. — где? с ума, что ли, сходишь, подбодрить пытаешься? — да нет, он действительно там, на крыльце... только его какой-то без звания тащит... ещё и очки такие странные... приятный холодок пробежался по его спине, когда майор увидел, как обычно отвратительное ему лицо со всех сил тащит на себе лейтенанта, сгибаясь в три погибели и вытягивая ноги, как какой-то гуттаперчевый мальчик, и натуженно кряхтя: — чё стоите, как истуканы?.. помогите старлея дотащить, быстрее! сладостное чувство исчезло, как только володя подбежал к ним и, перетаскивая олега с несколькими людьми, заметил, что он без сознания. теперь ему пришлось переживать за его здоровье снова... он яростно окликнул людей в белых халатах, что стояли неподалёку: — санитары, вы сюда ради шутки приехали?! не видите, человеку плохо?! срочно сюда! — пока бедные и загнавшиеся туда-сюда врачи скорой помощи переносили лейтенанта для оказания первой помощи, игорь, весь измазанный сажей и пылью с примесью грязи с пола и штукатурки, неосознанно воспользовался моментом, чтобы сблизиться с майором. они молчаливо сидели на лавочке у зданияобугленных остатков здания кгб, что плавно тушилось бравыми пожарными, и думали о всём, чём можно. вдруг игорь как-то обречённо выдал: — когда он придёт в себя... он уволится отсюда. ноги его здесь не будет. мешков мгновенно очнулся: — с ума сошёл, подлец?! видимо, тебя там нормально по голове бабахнуло, что ты мне такое говоришь. друга отобрал, так ещё и ценного сотрудника хочешь?! игорь молчал. было непохоже, чтобы он глумился над кгб-шником. он задумчиво и легко выдал: — не-т, и не собирался. я не позволю ему тут подохнуть, уж извини. ценность ценностью, но дальше пушечного мяса и трудовой единицы ты его не рассматриваешь, не серчай. я не позволю ему, просто не позволю... *** ...и игорь действительно не позволил. олегу деваться было некуда, и он устроился на вполне обыкновенную работу — на завод, как и все. руки у него были рабочими и занятыми, но душа всё же скучала по опасной и захватывающей службе, и при этом... игоря не хотелось расстраивать. не хотелось подвергать опасности и его, это было бы слишком эгоистично; а потому судакову пришлось смириться с тем, что его скромное звание лейтенанта переросло в утончённое столяра. впервые за месяц с тех событий к этой паре удосужились зайти и дима с кузьмой, до этого упорно названивающие им на домашний телефон и забрасывающие вопросами о том, как там олег и какое пиво ему принести после выписки. последним, конечно же, интересовался костя, и не зря: притаранил честному рабочему всеми любимое "жигулёвское". посиделки, вроде как, проходили уютно и с огоньком, но развеселить не удавалось только олега. он лишь грустно улыбался на каждую шутку, скромно отмалчивался и сидел какой-то поникший, оно и ясно почему: расставаться с любимой работой было всегда тяжело. первым о его состоянии удосужился спросить дима: — золотой ты наш, что с тобой? всё хорошо? — да не переживайте вы за меня, всё в норме... на заводе работаю, и ладно... главное, что жизнью не рискую. — ну, да... может быть... — повисла какая-то ужасно неловкая тишина, делающая, кажется, ещё гаже, но олег нашёл выход: встал и всё ещё тихо и печально произнёс: — пойду покурю, братцы... с явным сочувствием в глазах наблюдая за этой картиной, уже после того, как олег оказался на балконе, костя спросил: — чё-то он опечалился у тебя совсем, повис... — ага... ест мало, спит мало, даже на бутылки и бардак не ругается... — игорь тяжело и раздосадовано вздохнул, — и что с ним делать... — да мне кажется, шо тут немудрено усё... ты его с работы любимой турнул! — да-да, а лучше бы оставил, да? чтобы его там точно убили... я такой стресс пережил! — а думаешь, он не пережил? — дима включился в разговор, как настоящий наставник на путь истинный. — там здание весь месяц реконструировали, чем его убьёт? — как будто работа только в пределах здания бывает... тероррюги же сюда добрались! — знаешь, что я думаю, дорогой ты наш? — и что же? таким серьёзным диму никто не видел достаточно долго. он с огромнейшим укором в сторону летова осмелился сказать: — слушай, игорь... учись-ка ты смотреть дальше своих интересов. тебе — счастье, а человек почти что смысл всякий потерял. подумай над этим. егору сразу сделалось как-то стыдливо и терпко. он это всё прекрасно понимал, но признавать упорно не хотел из-за собственных страхов. как обычно, димины слова заставили что-то внутри щёлкнуть, и ноги сами заставили его подняться, чтобы под довольными взглядами зашагать в сторону прохода, а затем и балкона. там олега, на удивление, не оказалось. игорь уже испугался, что тот спрыгнул, но услышал шорохи за дверью их спальни, и его местоположение стало очевидным. летов осторожно приоткрыл дверь: — мож... он слегка опешил, когда заметил судакова в оливковой лейтенантской форме, сдать которую не хватило духу. видеть его таким было очень непривычно, но до ужаса тепло и приятно... вот только олег как был, так и остался таким же подавленным. игорю так захотелось это исправить, что он даже не повторил вопрос и нежно погладил его по плечу: — тебе очень идёт эта форма, 'лежик... — эх-х, да... это "эх-х, да..." прозвучало так на грани слёз, что егор и сам чуть не расплакался прямо здесь. он переместил свою руку на его грудь и крепко обнял сзади, то ли просто покачивая, то ли убаюкивая: — слушай, олеж... я так подумал... я был неправ. — на счёт чего? — да на счёт всего. в общем... возвращайся-ка ты в кгб. ни слова тебе не скажу, вообще. стоит ли говорить о том, как был счастлив игорь видеть перед собой снова загоревшиеся очи?.. *** на усердно отглаженный игорем китель торжественно и, как на родное, сел яркий орден. олега награждали за раскрытое дело, связанное с теми самыми опасными терактами, и не просто награждали, а повышали. старший лейтенант судаков гордо и красиво превратился в капитана государственнойанархистской безопасности. пока майор с какой-то отцовской и непостижимой ранее любовью гордо пожимал ему руку и обнимал, в зале наблюдали за своим героем ещё более радостные три человека, двоих из которых пустили сюда с огромным сомнением. дима счастливо хлопал в ладоши и подбивал на это молчаливо празднующего кузьму, а третий, насилу отработавший здесь свой срок анархист игорь теперь был полностью уверен в своей собственной безопасности и горделиво наблюдал за своим любимым капитаном. он точно знал, что как только они покинут эти больно громкие и торжествующие стены, он поцелует его так, как не целовал никогда ранее. и убедился в этом, как только капитан еле заметно подмигнул ему сияющим от счастья глазом.