Лесная

«Запомни урок, а не разочарование от него.» — Зигфрид («О магии вещей») Ярмарка в Шуньонге больше походила на караван, или даже бродячую труппу — все они вот уже несколько лет путешествовали вместе по Средоземью. Иногда в очередном городишке к их «семье» прибавлялся человек-другой, а иногда и наоборот, откалывался от каравана и оседал на месте. Молодые находили себе любовные пары; кто повзрослее — приглядывали место для жизни, а старички — остепенялись на закате своих лет. Шкет провел меня по всем четырем рядам и лично познакомил со всеми (а именно, с каждым поименно!) ее жителями. Как вы понимаете, обход этот занял не час, не два и даже не полдня. Я никуда не торопилась. Почти сразу мне стало понятно — чтобы по-настоящему познать все прелести того места, нужно и самому стать его частью. И я честно попыталась стать «своей» и хоть немного понять их семью, со всеми ее маленькими законами и правилами. Взять ярый пример — тетушку Клотильду Дункан, что торговала медом. У нее этого меда было целых два прилавка, и на каждом было выставлено банок — по несколько рядов в высоту, так что саму низенькую Клотильду за этой медовой крепостью было и не углядеть. Когда же она вышла к нам из-за прилавка, то оказалась весьма миловидной, на мой взгляд, полноватой женщиной средних лет, с короткой, но очень аккуратной прической. А за десять минут разговора, больше девяти из которых составил ее торопливый, наполненный драматичными воздыханиями и возгласами монолог, я узнала, что вовсе она не обычная базарная баба, какой могла показаться сначала. Клотильда была торговкой в четвертом поколении, дочерью знатной семьи Дунканов и бывшей женой Белого мага!.. Что за Белый Маг — мне и самой было интересно. Но Шкет жестом показал мне, чтобы и не вздумала спрашивать, и скорчил за спиной Клотильды страшную и одновременно печальную гримасу. Когда мы собирались уходить, Клотильда нырнула под прилавок и, покопавшись немного, с гордым видом выудила оттуда совсем махонькую баночку с темноватым медом, и почти что насильно пихнула мне в руки. — Такого, — она подмигнула мне, — ты нигде, деточка, не попробуешь. Даже все это… — Клотильда обвела рукой свою крепость из медовых банок, что были выставлены на продажу, и скривилась. — Не то. Вкусненькие, конечно, но своим я такое не продам. Для своих — только гречишный!.. Я тепло поблагодарила говорливую даму, пообещав при случае обязательно припомнить ее добрым словом, и мы со Шкетом двинулись дальше. Раньше я не интересовалась ярмарками. Отец всегда сторонился таких мероприятий, предпочитая людским массам — массы лесные, книги или же общение со мной или Мартой. Я переняла у него это, и за прошедшие дни лишь мельком смотрела по сторонам и почти не останавливалась у многочисленных палаточек, навесов и прилавков. А зря. Были здесь и звери, будто в настоящем цирке. Не львы, правда, но у большой палатки дядюшки Кфо по прозвищу Циркач мы познакомились с двумя невероятно умными (по словам того же Циркача) обезьянками. Пока мы разговаривали, одна из них все крутилась вокруг меня, но отбегала всякий раз, как я поворачивалась к ней. В какой-то момент я все же отвлеклась на вопрос дядюшки Кфо, и мартышка, подкравшись, весьма болезненно ущипнула меня сзади! Я подпрыгнула на месте и взвизгнула от неожиданности. Вторая обезьянка словно того и выжидала — тут же прыгнула ко мне и принялась рыться лапкой в боковом кармашке платья. К несчастью для нее, в закромах у меня не осталось даже железного тита. — Ай-яй-яй, нехорошо-то как! — покачал головой Циркач, поймав воришку за лапку, и заискивающе улыбнулся мне. — Вы уж простите их, госпожа Сильва! Хулиганы и ворюги, нет слов! И кто только научил? — Ничего-ничего, — поспешно уверила я, потирая заднее место. Но от палатки Циркача мы все же отошли. Были и те, кто встретил меня довольно холодно. За палаткой с обезьянами как раз стоял небольшой обоз со всякой мелочевкой — медные цепочки, деревянные амулеты с кольцами, скляночки со специями, сушеные листья, перья с чернильницами и много разного, что обычно можно увидеть у старьевщиков, что торгуют на дорогах Средоземья. У обоза с двумя седыми ослами возилась черноволосая и узкоглазая девушка в походных штанах и обтягивающей, даже излишне, рубахе. — А, Шкет! — заметив моего спутника, девушка обернулась и радостно подняла голову, тряхнув длинными сальными волосами. Но при виде меня рядом ее улыбка немного померкла, и она снова повернулась к своим ослам. — Здравствуй, Рита, — мы подошли ближе, и Шкет ласково похлопал ее по плечу. — Знакомься, это Сильва. Подрабатывает у меня подсобной рабочей, — он кинул на меня быстрый взгляд. — Сильва, это Маргарита. Торгует, готовит, шьет, танцует и поет. Умеет все, и чуть больше, чем все. Ее даже ослы боятся. — Рада знакомству, — я встала рядом чуть поклонилась. Рита же, казалось, в упор не замечала меня, но к Шкету она была настроена вполне доброжелательно. — В общем, вчера ночью я забыла тебе рассказать. Я тут видела мать с двумя детьми — расфуфыренную такую, в шелковом платье, на руках аметисты в белом злате, — сказала она деловито, обращаясь к Шкету. — Отпрыски у нее в костюмчиках, на которые я за месяц не заработаю. Вот я и подумала… Шкет тяжело вздохнул, мельком глянув на меня.  — Ну и что ты ей наплела?  — О, что ж ты так сразу! Ничего такого не наплела, — она хихикнула. — Всего лишь поговорили, как девочки. Узнала вот, что муженек у нее совсем плох в постели-то. Дети хоть и быстренькие, но совсем безграмотные и безалаберные. И глазик-то у нее один чуть больше другого, и морщинки в ее тридцать лет-то уже видно, и пару седых волосков я ей подсунула, а затем сняла с головы, — Рита ухмыльнулась. — В общем, из довольной мещанки она стала чуть менее довольной, но очень желающей все исправить. И-и-и, кульминация! Ах, как же хорошо, что на нашей ярмарке есть бард, что всего за несколько серебряных латов может исполнить волшебную песню, что решит все ее проблемы! — Интересно. А сколько с этого хочешь ты? — спросил Шкет. — Треть от тех денег, что ты из нее высосешь… — тут она наконец презрительно посмотрела на меня. — Нет. Половину! И двадцать волосков этой светловласой мымры. С головы, или где они еще у нее растут? Шкет мягко поймал меня за руку, и очень вовремя. Еще секунда — и мой кулачок, каким бы хрупким он ни казался, вполне мог бы разбить сквернословке нос. А так я лишь сжала пальцы в воздухе. — Договорились, — поспешно сказал он прежде, чем я успела что-то вставить. — А теперь, Рита, прошу нас простить. Дела, ох дела! Нам еще к старику Джо надо успеть! Шкет, продолжая твердо держать меня за руку, торопливо повел подальше от узкоглазой девицы в сторону стрельбища. Я наблюдала за ним, но по застывшему лицу барда было невозможно хоть что-то сказать. Еще раз поразмыслив над произошедшем, я пришла к выводу, что самым правильным и безболезненным для меня будет просто выкинуть эту Риту из головы. Завтра меня даже ногой на ярмарке не будет. Запрусь дома, обложусь книгами и утону в них, как червь в земле, пока отец или Марта не вытянут меня наружу. — Если честно, не очень меня тянет идти к Джо, — внезапно признался Шкет пару минут спустя. — Старик он хороший, но по-нашему понимает плохо. У него любимое дело — собирать всю нецензурщину, какую слышит. — Как скажешь. — А Риту ты всерьез не воспринимай. Она на самом деле хорошая, просто такая уж… — Я ушла — но не значит, что я забыла, — произнесла я вежливо, но уверенно. — Это лишь значит, что я приняла то, что случилось, и продолжаю жить. Бард расплылся в широкой и радостной улыбке. — Как насчет найти кусочек суши поспокойнее и немного передохнуть? — Не могу отказать своему работодателю в столь любезной просьбе, — я закатила глаза и улыбнулась в ответ. Мы пробродили по окраинам ярмарки еще минут пять, и наконец наткнулись на подходящее тихое местечко. Неподалеку от стрельбища старика Джо, на подступах к лесу была небольшая полянка с огромными булыжниками, что росли прямо из земли. Камни были плоскими и теплыми от солнца, и мы с удовольствием разместились на них друг напротив друга. Со Шкетом мы говорили ни о чем и обо всем на свете. Он был хорошим рассказчиком, с тщательно поставленным голосом и живой мимикой лица, за которой мне было трудно уследить. Непредсказуемым, словно весенняя погода, и с глазами, что сверкали небесными звездами. И самое главное — он мечтал стать самым известным бардом во всем Средиземье. Шкет рассказывал мне истории, каких я не слышала от отца, и напевал песни собственного сочинения. Сегодня вы наверняка сможете услышать его творения в любой таверне. Шестнадцатилетняя Сильва слышала эти песни тогда, пять лет назад, в их первозданной форме. Некоторые были еще без названий, и названия им придумывала я сама — «Катрина из Арлекино», «Недоливайка Ксю и грустный Виктор», «Джули-мули». На вопрос Шкета, что это за имена — я отвечала, что иногда фантазирую о том, как меня зовут на самом деле. В какой-то момент мы сидели уже не напротив, а рядом, потеснившись на одном камне. Полянка была скрыта от чужих глаз забором старого Джо, и я потеряла счет времени. Мне было привычно находиться на природе. Да и что говорить, в детстве я даже спала по ночам на деревьях! Поначалу отец относился к моим повадкам с недоверием, но потом даже он махнул рукой. Тянуло меня к лесу, и все тут. Наверное, потому что выросла среди леса — так я думала. Я была в лесу, и чувствовала себя свободной — лучше, чем дома. Я рассказала ему, что живу с отцом на опушке, неподалеку от города. Шкет внимательно выслушал меня, но про себя предпочел не говорить почти ни слова. Я не спрашивала и не настаивала — у всех могут быть свои тайны. То, что Шкет, будучи едва ли старше меня, уже лет десять как путешествовал с ярмаркой, наводило меня на невеселые мысли. Шести-семилетние дети редко прибиваются к бродячим торговцам просто так. Вместо этого я стала задавать ему вопросы, на которые не знала ответа. Про территории, что лежали вне Северного леса, и про народы Средоземья. Про остров Альбиор, что парит в сотнях метров над рифами лазурного океана. Про звезды — огненные шары, что по ночам светят с неба взаместо солнца. Про музыку. И, конечно, про магию. — Сказать по правде, волшебство я и сам понимаю весьма отдаленно, — задумчиво произнес Шкет в ответ на последнее. — Знаю лишь, что вокруг каждого человека есть о’лари. И чем о’лари меньше, тем проще творить колдовство. — О’лари, — медленно повторила я. Я видела это слово несколько раз в книгах отца. Но поскольку магия в то время мне казалась чем-то великим и недостижимым для простого смертного, то и значением о’лари я не интересовалась. — Но что это? Бард почесал голову, крепко задумавшись. Все-таки с объяснением технических вещей у него было куда труднее, чем с сочинением песенок про пышных трактирных девиц, что разносят эль по столам, и бравых героев в сияющих доспехах. — Трудно сказать, — наконец протянул он. — Взять, например, черепаху. У нее панцирь — все равно, что о’лари для людей. Чем он толще, тем больше черепаха будет защищена от хищников. Ты когда-нибудь пробовала раздавить черепаху? — вопросил он внезапно. Я покачала головой. — А я пробовал, — усмехнулся Шкет. — Не специально, конечно! У Циркача одно время черепаха жила, пока обезьяны ее не истребили. Так вот, тельце у нее мягкое, как у крысы. Панцирь же твердый, словно кремень. Но чем он тверже и тяжелее, тем медленнее и черепаха. Вот и о’лари для человека — как панцирь, только от колдовства. Я ненадолго задумалась, вспоминая те крохи знаний, что когда-то вычитала сама.  — Получается, толстый о’лари — это как кузнечные рукавицы, а тонкий — каучуковые перчатки, — попыталась размышлять я. — А волшебство в данном случае — это заварить чай, добавить в него ложечку сахара и перемешать. Чем тоньше перчатки, то есть о’лари, тем проще с этой магией будет управиться. С другой же стороны, чем он тоньше, тем легче будет обжечься, если кто-то плеснет чай тебе на руки. Уменьшать себе о’лари — как палка о двух концах. Так это работает? Шкет усмехнулся и чуть кивнул. Тогда я еще не знала, что на пальцах разложила одну из основополагающих вещей в магии. — А у меня может получиться колдовать? — спросила я самое главное, что в тот момент беспокоило шестнадцатилетнюю Сильву. Вечер подступил плавно, но совершенно неожиданно для меня — и когда сумерки опустились на полянку, а я озвучила свой вопрос — Шкет, словно фокусник, выудил из рукава рубахи прозрачную флягу, в которой плескалось что-то светло-зеленое, и, откупорив, протянул мне вместо ответа. — Что это? — я аккуратно поднесла горлышко к лицу и принюхалась. Запах был едва уловимым и лишь слегка пощекотал мне нос. — Напиток самих богов. Достался мне от одного торговца в Пистране в подарок. А у него — с самого Небесного острова! — похвастался Шкет, и нетерпеливо поинтересовался. — Что чувствуешь? — Вода со спиртом, — я пожала плечами, не особо разделив его воодушевления. — Пахнет травами и цветами, лимоном, орехом и виноградом. И еще много чем. Шкет довольно хмыкнул. — Почти угадала. Это настойка на цитрусах и мохорной траве. Ты сегодня наткнулась на пучок у меня в шатре. Я еще раз принюхалась к горлышку, на этот раз более внимательно. И действительно, в настойке присутствовал приторный и чуть терпкий запах утреннего растения. — Попробуй, — разрешил Шкет. — Только не торопись. Не боись, не отравлю, — с этими словами он сам отпил из фляги глоток и чуть поморщился, а затем снова протянул ее мне. Я скрестила руки на груди и недовольно покосилась на Шкета. — Отец говорил мне никогда в жизни не пить спиртное. Алкоголь разрушает тело и душу. Шкет покачал головой и с улыбкой заметил: — Здесь нет ни капли спирта. Я же говорил, мохор заменяет алкоголь. Или не веришь? — Верю, верю, — я нехотя приняла фляжку. — Ладно, так и быть… И, сделав маленький глоток, я чуть не подавилась. Напиток был кислым на вкус, обжигающим горло и вызывающим мурашки по всему телу. У меня словно искры пробежали по кончикам пальцев, тело напряглось, а затем, почти сразу — по нему прошлась жаркая волна. Передать ощущения очень сложно, если сами никогда не пробовали. Меня буквально захлестнула волна силы. Как бы это объяснить? Мне захотелось вскочить на ноги и одновременно запеть, станцевать, отжаться на кулаках, сколоть десяток дров, вкопать столько же грядок и творить самые настоящие чудеса, и не было ничего, казалось бы, недостижимого для меня во всем мире. Это был самый чудесный напиток в моей жизни. Напиток самих богов. В себя я пришла лишь пару минут спустя, когда Шкет потряс меня за плечо. И, надо отдать ему должное, фляжку с настойкой от отобрал раньше, чем я успела сделать второй глоток. — Ну уж нет, — твердо сказал он, пряча ее обратно. — Много нельзя. Вызывает привыкание. — Ну дай еще разок, — умоляюще попросила я, и в шутку даже чмокнула его в щеку. Бард покачал головой. — Нельзя. Сам по себе мохор почти безобидный, но в большом количестве оказывает разрушающее действие. Потому и недешевый. Я видел людей… детей, что на моих глазах избили до полусмерти торговца мохором, а затем обокрали его. Через два дня их нашли синими под городским мостом. — Ну, так это дети, — заспорила я. — Они не знают меры. — Еще я знавал девушек из хороших семей, что становились шлюхами, лишь бы заработать на напиток богов. Я недоверчиво фыркнула. Напиток конечно отличный, но чтобы ради него кто-то торговал своим телом? — Не веришь? — Шкет вздохнул. — Однажды богатый господин завел одну из них в лес и потехи ради выплеснул напиток богов прямо на землю. И что ты думаешь? Она ела эту землю. Я уперла руки в бока и гневно уставилась на него. Пылающая сила от одного-единственного глотка настойки буквально выплескивалась из меня, но не могла найти выхода. — Ну и зачем тогда ты мне дал его выпить? — с трудом сдерживая негодование, вопросила я. Ответ был отрезвляюще спокоен и прост: — Подумал, коль тебе так интересна магия, то рано или поздно ты все равно прознала бы про мохор и настойки на его основе, — произнес Шкет неторопливым, даже учительским тоном. — И, возможно, рядом не было бы человека, кто смог бы вовремя схватить тебя за руку. И снова вопросы! На каждый ответ Шкета в моей голове возникал еще с пяток новых вопросов, и я отчетливо осознавала, что просто не смогу задать их все. Поэтому я спросила самое, как мне показалось в тот момент, важное: — И как настойка поможет мне колдовать? — Она может сделать твой о’лари тоньше, — Шкет отстраненно покачал головой. — Но дальше придется додумывать самой. Бывали люди, что обпивались настойкой до полусмерти, но не могли зажечь даже одной свечи. Я тебе не профессор из Иль-драгасса, глубинной теории не знаю и с магическими наукам не осведомлен. — Звучит уж больно мудрено. Ты точно не профессор? Научил бы меня! Шкет скрестил руки на груди. — У тебя есть две ноги, по меньшей мере одна рука, и сердце пока что бьется в груди. Вот придешь домой, возьмешь свечку да попробуешь сама. Даже глотка настойки должно было хватить, чтобы хоть что-то внутри тебя расшевелить. Я смерила его недовольным взглядом. С него убудет мне рассказать, что ли? — Как тогда у тебя получаются твои колдовские песни? — я решила подойти с другого конца. Шкет поднял бровь и с хитрецой заулыбался. — Я же говорил. Мои песни — это продукт нового поколения. Смесь немагических методов и капельки ведовства. Мое собственное изобретение! И секретов своих я раскрывать не стану. Понятно тебе? Я помотала головой. — Невозможно очаровать другого, или же влюбить в себя против воли, — уверенно заявила я. В ответ он показал мне язык. Я пригрозила ему кулаком, и Шкет, вздохнув, все же произнес: — Ты сама сказала. Есть любовь, а есть очарование. Что, по-твоему, очарование? Через некоторое время я ответила: — Очаровать — значит запудрить кому-то голову. Шкет, похоже, уже не рассчитывал услышать от меня дельных мыслей, и заметно оживился. — Почти верно. Очарование, как я думаю, складывается из трех вещей, — он растопырил перед моим лицом три пальца, и загибал их по одному. — Первое — это доверие к человеку. Второе — это приподнятое настроение духа. И третье — маленькое помутнение рассудка. Я важно кивнула: — Звучит логично. И как у тебя получается? — Да много ль как! Из того, что приходит в голову — хорошей мелодией и музыкой. Тембром голоса. Словами. Заинтересовать идеей и общими идеалами. Прикосновениями к определенным точкам. Еще есть специальные эликсиры — простаки называют их любовными зельями, но, как ты верно заметила, привить любовь к кому-то не сможет ни одно зелье и ни одно волшебство, — задумчиво рассказывал он. — Алкоголь и некоторые травяные настойки — например, на том же мохоре — тоже способствуют хорошему расположению и маленькому помутнению рассудка. Шкет вроде бы не сказал ничего нового, но я все равно заинтересовалась. Музыкального голоса у меня не было и на инструментах я играть не умела. Идеалы в моей голове были скучными и вычитаны из книг. С увеселительными напитками итак все было понятно… — А что за точки такие? — вопросила я. — Я что, по-твоему, похож на ходячую энциклопедию? — фыркнул Шкет. — Возьми любую книжку по целительству да изучи сама. Самые разные. Виски, шея, живот, плечи, кисти рук, ступни. Все они отвечают за разное. Простыми прикосновениями человека можно раззадорить, расслабить, заставить глубоко задуматься или даже усыпить. На животе, например, есть много мест, массируя которые, можно успокоить даже барышню в самый нервный период. — Ну давай, попробуй, — игриво предложила я, откинувшись на спину, и похлопала себя по животу. — А не боишься? — Шкет искоса посмотрел на меня Я с улыбкой помотала головой. — Кабы уснешь тут — не обессудь, расталкивать и тащить тебя до дома я не собираюсь, — предупредил он. — Не боюсь. Ты лучше, чем тот, за кого пытаешься себя выдать. Пожалуй, мне просто было интересно, что же последует дальше. Возможно, во мне играла горячительная настойка из Мохора и мое излишнее от юности любопытство. И в Шкете, возможно, тоже. — Дело ваше, принцесса, — фальшиво-безразличным тоном отозвался бард. Спрыгнув с камня, он наклонился надо мной и решительно положил руки мне на живот. Я чуть поежилась, но виду старалась не подавать. Даже через ткань платья его пальцы показались мне мягкими и горячими, словно яблочные пирожки Марты. Шкет усмехнулся уголками рта, и принялся водить руками мне вокруг живота. Движения его были быстрыми и уверенными, почти что змеиными. И правда расслабляющими — даже моя внутренняя чаша, переполненная жгучей силой от одного глотка напитка богов, начала понемногу освобождаться, и напряжение отступало от меня с каждой минутой. Иногда он слегка пощипывал кожу по бокам, а иногда замысловато перебирал пальцами мои ребра. И не только ребра. Я заметила это не сразу, и предпочла сделать вид, что не заметила. Но он продолжал, да так, что я внутри вся по струнке вытянулась… — Послушай… — тихо произнесла я, приподнимаясь на локтях. Шкет тут же убрал руки и неловко улыбнулся. Вот ведь. Он что, так и собирался дальше молчать? — Интересная у тебя методика. И ведь рабочая, — фыркнула я, чтобы хоть как-то снять повисшую неловкость, и поправила платье на груди. — Отработанная годами, — шутливо ответил бард. — Тогда, пожалуй, ты заслужил пощечину, — пришла я к такому выводу, снова усаживаясь на камень. Шкет тут же с готовностью подставил мне щеку. Я рассмеялась, но бить его не стала. — Будет числится в должок. В другой раз верну с процентами, — зевая, произнесла я. Меня сильно клонило в сон, и я ничего не могла с собой поделать. Неудобно было признаваться, что если бы он помассировал меня еще немного, я была бы не против. Я тут же мысленно одернула себя. Чертова настойка! Мы посидели еще немного, обхватив колени и болтая о всяких пустяках. Я больше не спрашивала его про волшебство, и Шкет заметно повеселел. Оказалось, что хоть он и сочинил уже больше десятка собственных песен, но был почти безграмотен, ибо говорить учился на улице и не знал даже знаков препинания. Я по памяти прочитала ему басню про умного слона, что научился понимать людскую речь. Но в силу того, что животным по природе не свойственна лож, слон не мог взять в толк — почему его хозяева подкармливают и заботятся о курицах и свиньях, а спустя квартал беспощадно забивают их в молотильне. За спиной мелодично журчало озеро и лягушки у берега исполняли свой вечерний оркестр. Над нами было целое море звезд, но ярче всего они сияли в глазах Шкета. В сумерках я долго не могла понять, какого цвета у него зрачки. Когда он смотрел в сторону — они казались зелеными, цвета зрелой травы; когда поднимал кверху — серовато-голубые, словно затуманенное небо. Когда же он посмотрел прямо на меня, то я поняла, что рассматриваю его дольше, чем себя по утрам в зеркале. Я смутилась и тут же опустила голову, но он, кажется, даже не обратил внимания. Почему-то я подумала, что скоро он уедет со своей ярмаркой, и мне стало грустно на душе. Во мне все еще играло горячее пойло, я отчетливо это понимала. И еще я отчетливо понимала, что буду скучать по Шкету, его песням и смешной птичьей шляпе. В тот миг мне захотелось обнять, или просто прикоснуться к нему. «Поехали со мной? Будем путешествовать вместе и писать песни!» — скажи он эти слова, подумала я — и я, возможно, не смогла бы отказать. Отец всегда говорил, что я свободный человек, и если решу их покинуть — они с Мартой не будут меня держать. Позови меня Шкет за собой — история моя могла бы закончиться не столь печально… Я подняла голову и снова встретилась с ним взглядом. Шкет терпеливо смотрел на меня так, будто хотел извиниться, и вежливо протягивал руку. — Нам пора возвращаться. Ночь уже. А то Рита меня не дождется, — сказал он с грустной улыбкой на лице.