Лесная

Дождь продолжался два дня. За окном было темно и уныло — на улицу я выходила лишь по утрам, умываться в озере. Марта была против, опасаясь, что я могу подхватить простуду. Но в то же время и не против — как она выразилась, «закаливать тело тоже нужно». Я сидела на полу в своей комнате с мокрыми волосами, скрестив ноги под себя. Харрис сидел напротив в такой же медитативной позе, поглядывая на меня исподлобья. Подле его руки лежал медный лат, и медный лев гордо поблескивал с рельефной поверхности монеты. — Как ты можешь перенести эту монету к себе, не касаясь ее и не вставая с пола? — обратился ко мне отец спустя пять минут молчания. Это было одним из упражнений, которые он давал мне на протяжении всего детства: задавал простую задачу и ожидал непростого решения, то и дело докидывая каверзные вопросы, словно карточные масти с руки. — Могу попросить тебя подать мне монету, — из вредности я предложила очевидное. — Метод примитивный, но может сработать. Отец удивился.  — Почему это примитивный? Потому что в нем нет волшебства?  — Отчасти, — я кивнула. — Вот ты захочешь — принесешь, захочешь — швырнешь ее в меня, захочешь — не принесешь. Я не могу знать, чем обернется для меня просьба. Выходит, метод не надежный. — А колдовство что, надежный? — усмехнулся он, глянув мельком в сторону моей тумбочки, на которой стоял подсвечник. Я сомнительно покачала головой. Отец довольно хлопнул в ладоши и обобщил: — Получается, у тебя есть два выхода. Первый — это попросить меня. Второй — прямо сейчас наколдовать что-то эдакое. И какой из них в данном случае более эффективный? — Попросить тебя, — я вздохнула, и, поразмыслив твердо добавила: — Но ничего нового и волшебного в этой просьбе нет. Я могу просто понадеяться на твое хорошее настроение. — А ты что, немая рыба, что живет на глубине океана и не можешь никоим образом повлиять на мое настроение? Я снова задумалась. — Могу… — Хорошо, — кивнул отец. — … но в этом нет волшебства, — упорно повторила я. — Очевидная софистика. Чтобы повлиять на твою волю, у тебя должна быть эта самая воля. И раз ты человек, то воля у тебя есть. Но я не могу, например, просто попросить ветер подуть и прикатить мне монетку. — Что такое воля и почему ее не может быть у ветра, облаков или солнца? — спросил он, пристально наблюдая за мной. — Потому что воля — это… — тут я запнулась, не зная, чем продолжить. Спустя минуту молчания отец скрестил руки на груди и вызывающе посмотрел на меня исподлобья. — Ну? — Хорошо, — я вздохнула и собралась с мыслями. — Допустим — только допустим! — уточнила я, — что у ветра, облаков и солнца есть воля. Вот мы с тобой говорим наравне, один на один, и я запросто могу привлечь твое внимание и повлиять на твои действия. Но совсем другое дело — привлечь внимание огромного солнца! — Можешь ли ты привлечь внимание огромной толпы в таверне, даже не раскрывая рта? Я задумалась, но прежде чем успела вставить хоть слово — в разговор влезла Марта, что случайно заглянула к нам. — Забраться на барную стойку и начать танцевать! — весело предложила она. Я представила картину слишком ярко и густо покраснела. Отец же недовольно пшикнул на Марту. — Молчи уже! Марта закатила глаза и выбежала из комнаты. Харрис тяжело вздохнул и перевел взгляд на меня. — У всего есть воля, — произнес он, тщательно подбирая слова. — У людей, животных и растений. У солнца и земли, у воды, огня и облаков. Даже если ты отъявленный церковник и не веришь ни во что, кроме бога — так вот, у бога тоже на все своя воля. Волшебники — настоящие, а не те, что показывают карточные фокусы в переулках — называют эту волю простым словом «дух». — Дух, — повторила я, и уточнила: — Это как душа? Отец хмыкнул. — Душа — понятие церковное и слишком зацикленное на человеке. Дух же не привязан к религии, законам и понятиям, и может быть частью явления или природы. Например, у озера, в котором ты купалась с утра, есть свой озерный дух. — Можно ли сказать, что у грязной лужи, что появилась после дождя у нас во дворе, тоже есть свой грязный дух? — спросила я просто из интереса. — Разумеется есть, и зря ты ухмыляешься. Совсем маленькой и трудноуловимый, часть одного большого водного духа. А роль волшебника, или же заклинателя, — он сделал упор на этом слове, — и состоит в том, чтобы найти подход к духу. Так сказать, заклять его. И чем больше духов он способен заклять — тем более способным считается в своих кругах. — Это для того они играют на дудочке? Чтобы духов соблазнить? Отец не понял, и мне пришлось пояснить. Я коротко пересказала ему, как Шкет играл на флейте и заставлял перо летать кругами вокруг себя, а ведро наполняться водой. Отец слушал внимательно и все время понимающе кивал. — Музыка тут определенно не при чем, — сказал он в итоге с довольной улыбкой. — А зачем тогда?.. — Музыка лишь помогает ему настроиться. Ты когда-нибудь следила внимательно за хорошими музыкантами? — спросил он, и я покачала головой. — Так вот, они играют отрешенно, но очень сосредоточенно. Почти что медитативно. Идеальное состояние для общения с духом. Задумайся над этим сама — ведь музыкант, по сути, тоже заклинает дух инструмента издавать нужные звуки. — И как еще можно найти подход к духу? Без музыки? Отец пожал плечами — Я не заклинатель, — напомнил он мне, — и с деталями почти не знаком. Скажу лишь, что духов полезнее всего воспринимать как личностей, причем довольно высоких по статусу. А что нравится важным и властным людям? — Жертвоприношения, — брякнула я. Отец расхохотался во весь рот, и я покраснела от неловкости. — Ну, пусть будут и жертвоприношения! — продолжая веселиться, согласился он. — Но не всегда нужно бросаться в крайности, Сильва. Подойдут и обещания с клятвами. Уважение, почитание. Уверенность в собственной силе и правоте. А иногда, если дух к тебе благосклонен, достаточно и просто попросить. Вот, например… Харрис на минуту закрыл глаза и сжал брови — и бронзовая монета медленно начала перемещаться в мою сторону. — Ты же сказал, что не заклинатель! — воскликнула я, наблюдая за ходом медного лата. — Заклинателем себя не назову, но заклять маленько могу, — скромно ответил отец, и посмотрел на монетку. — Так уж сложилась история, что этот медный лат для меня кое-что значит. Я к нему очень привязан, и он ко мне — тоже. — Расскажешь? — спросила я просто так, ни на что не надеясь. Отец молча поозирался по сторонам, будто нас кто-то мог подслушать. Затем пододвинулся ближе, нагнулся над моим ухом и прошептал: — Этой монетой я расплатился с Мартой в нашу первую ночь. Всего один медный лат — столько стоила самая дешевая куртизанка в Шуньонге. Не зная, чего и ответить на это заявление, я растерянно кивнула. Отец ухмыльнулся и потрепал меня по волосам. — Любовь — она такая. Вчера живет на втором этаже самого захолустного публичного дома в городе, а завтра уже под твоей крышей. — Я не знала, — сказала я виновато. Чувство было таким, будто я по ошибке заглянула в мужскую парилку в бане. — Ну, тебе и не стоило этого знать, Сильва, — Харрис подмигнул мне. — Но я не собираюсь чего-то скрывать. Человек без секретов — это самый свободный и счастливый человек во всем мире. Я промолчала, не зная, что на это сказать. Ни отец, ни Марта раньше не рассказывали, как познакомились — и я всегда считала, что Марта была богатой мещанкой, что носила красивые наряды и пила шоколад из белых сервизов, пока ее молодым сердцем не овладел бедняк-лесничий с окраины города. Я перевела взгляд на окно. Ясные лучи солнца пробивались сквозь стекло и разгоняли тени, что уже два дня властвовали в моей комнате. — Кажется, дождь кончился, — произнесла я прежде, чем успела подумать. — И правда. Хочешь прогуляться? Я кивнула. — Могу научить еще парочке волшебных трюков, — с готовностью предложил отец, поднимаясь с пола. — Возьмем с собой несколько восковых свеч? — А то как же! — улыбнулась я в ответ, вскакивая на ноги.