***
— Лови! Небольшой резиновый мяч летел в мою сторону, но я не смог его словить (пришлось бежать за ним через дорогу). Я играю с Ибуки каждый день уже на протяжении двух месяцев, и она стала мне, как родная — словно знал ее всю жизнь. Сейчас она смеялась злорадно из-за своего броска. Вот чертовка! — Ну сейчас ты у меня получишь! — и мяч полетел в ее сторону с приличной скоростью, однако рикошет от старой мусорки сменил его направление, отчего тот устремился к заброшенному зданию. Ранее, насколько я знаю, там была больница. Много слухов ходило по поводу всяких привидений в этом месте, в которые я, как полагается десятилетним детям, верил. Хотелось проучить Ибуки. Я ожидал, что она расплачется и позовет отца, который достанет ей мяч, но она развернулась и направилась прямо к тому заброшенному зданию. В итоге я проучил себя. Ничего не оставалось, кроме того, как следовать за ней. Даже если страшно. — Ибуки! Ты разве не слышала, что говорили про это место? — кричу ей вслед и, когда она останавливается, догоняю. — Про призраков? Я в эту чепуху не верю. А ты? Что? Веришь? Испугался, да? Трусишка, трусишка! — Ибуки принялась скакать на месте, словно привлекая внимание немых растений, колышущихся на ветру. Я, нервно откашлявшись, выпрямился и, стараясь выглядеть серьезным и бесстрашным (хотя получилось ровно-таки наоборот, если судить по насмешливому лицу подруги), произнес: — Не трусишка я! Не верю тоже. Просто, ну… А вдруг там ходят плохие люди. Может папу попросишь? Она недовольно цокнула. — Он уехал вчера. А мама занята. Я с мячом хочу дальше играть, так что выбирай: либо идёшь со мной и мы хорошо проводим время, либо ты плачешь и веришь в глупых привидений. Вот досада. Не хочу выглядеть слабым и боязливым, поэтому иду за ней. Ибуки вприпрыжку бежала вперёд, напевая какую-то знакомую детскую песню. Такая беззаботная и веселая, что мне аж завидно. Она останавливается и заходит, обходя аккуратно через обломки крыши, а я ступаю прямо за ней, минуя разрушенные стулья. Мяча нигде не видать, что настораживает, ведь он не должен был далеко улететь. Проходя мимо старых диванов для ожидающих, ловлю себя на мысли, что совсем не понимаю, почему больницу забросили. Все просто выглядит таким простым, словно решение уйти было необдуманным. Строительная пыль и осколки бетона покрывали почти всё здесь, поэтому казалось, что скоро рухнет оставшаяся часть крыши. Мое внимание привлекло нечто красное. Кровь. Очень яркая она поблескивала на свету. Свежая, значит. Я огляделся, но Ибуки уже не было рядом. Здесь определенно что-то не так. Закричу — конец. Осторожно поднимаюсь по, что удивительно, целой лестнице и, наконец, замечаю подругу в одной из комнат. Нужно уходить. Нужно срочно уходить! Не успеваю я позвать ее, как чьи-то сильные руки схватили меня за шею, отчего я вскрикнул на секунду и стал хрипеть, задыхаясь. — Хаджиме! В глазах темнело, я отрывками видел, как она бежит вперёд, ко мне, а потом вдруг стало легче и я пришел в себя. Сразу же обернулся и стал наблюдать следующую картину: живот таинственного мужчины проткнут арматурой, а Ибуки нависает прямо над ним. Ей свезло, ведь ещё бы пару сантиметров и железяка проткнула бы ее меж ног. Бегу, спотыкаюсь, пытаюсь откашляться и вижу, как она смотрит. Такая испуганная, такая живая и нервная. Мужчина все еще был жив, но слишком слаб, чтобы попытаться встать и догнать нас. Я взял руку Ибуки, крепко сжал и мы побежали что есть мочи оттуда. Как же я рад, что обошлось. Однако оставило след на Ибуки. При каждом упоминании о том, как недалеко от ее дома нашли труп маньяка, она впадает в ступор, а затем начинается истерика и отчаянные попытки перекричать собеседника, лишь бы не слушать, лишь бы забыть.***
Я плохо помню, что было дальше. Скорее всего мой мозг блокирует воспоминания о последующих действиях. Смыв с себя грязь, я вылезаю, одеваюсь и спускаю воду. В зеркале теперь я, но свежий и спокойный. Волосы мягкие, а в комнате запах геля для душа и мыла. Прохожу в свою комнату, беру телефон. Сообщение от Ибуки. Она часто пишет, интересуясь состоянием Нагито. После больницы она боится приближаться к нему, ведь почему-то каждый раз, когда она оказывается рядом, происходит крышесносный пиздец. Ее можно понять. Незачем ей лишний раз его видеть, а потом винить себя и резать запястья и плечи. К слову, я рад, что она стала реже вредить себе, а этому помогает моя поддержка. Но лучше бы помогал психолог. Я не ошибся, она писала узнать, как дела у Нагито. Ибуки: как он??? Я: В порядке. Ибуки: а ты? А что я? Не во мне дело, я в адеквате. Я: Нормально. Ибуки: уверен??? в последний раз когда мы виделись ты был как И всё. Затишье. Через минуту она начинает что-то долго писать, затем останавливаться и продолжать снова. А потом высвечивается уведомление, от которого меня начинает трясти. Ибуки: как нагито Как Нагито… Как Нагито? В смысле, как Нагито? Почему? Я? Впадаю в ступор, гляжу на сообщение, перечитываю несколько раз и не могу подобрать нужные слова для ответа. Пиздец. И только через пять минут я нахожу силы ответить. Я: Тебе просто кажется, со мной все в порядке. И телефон летит в стену, громко стукается и гаснет, а по моей щеке течет слеза, горячая и обжигающая, заставляющая меня вскрикнуть и закрыть лицо руками, размазывая сопли. Не могу я быть, как Нагито! Не могу! Через пару мгновений слышу стук в дверь. Быстро успокаиваюсь, делаю простое лицо, словно я ничего не испытывал пару секунд назад и говорю четкое «входи». Отец открывает дверь и обеспокоенно смотрит на меня. — Хаджиме, что случилось? Нет-нет, не надо. Я здоров, я счастлив, я умиротворен, как никогда. Мое сознание сейчас работает лучше, чем в былое время. — Да так, просто взбесился, ничего страшного. — Ты плакал? — отец игнорирует мои слова и движется прямо к кровати, окидывает взглядом разбитый телефон, — У тебя глаза красные. Блеск. И что же я? Я не сдерживаюсь, у меня просто не выходит, и начинаю рыдать, как раньше, все ещё пытаясь скрыть это. Какой смысл? Он и так все видит. А затем закрывает дверь и садится рядом со мной, приобнимает за плечи. — Что произошло? Ты можешь мне всё рассказать, сам же знаешь. Это из-за Нагито? Вы повздорили? С лезы не дают сказать мне ни слова, хоть и пытаюсь. Его «тише-тише, дыши» раздается эхом в голове, а объятия крепчают. — Хаджиме, скажи, что случилось. В чем проблема? — тихо, но уверенно. Я стираю следы рукавом, жмусь сильнее и ближе к нему, как будто мне снова семь, когда я обнимал маму. — Заставь ее уйти. Гнетущая тишина и он берет меня за плечи, поднимает лицо. В его глазах читается понимание и сожаление. Он уходит на пару минут, слышно, как закрывается входная дверь. Возвращается и садится передо мной на корточки. — Она ушла. Ты расскажешь? Или, если не хочешь мне, то психологу? Я могу тебя записать, только попроси. — Нет! — кричу четко и ясно. Отец опускает взгляд, гладит внутреннюю сторону моей ладони, тяжко вздыхает, а небольшие морщины на его лице становятся отчётливее. Я молчу минуту. Две. Три. Но всё-таки решаюсь. — Она не такая. Она бьёт его, делает ему больно. Он в больнице оказался из-за нее! А ты видишь лишь идеальный образ женщины средних лет. Тебе маму совсем не жалко? Я замолкаю. Мне не стоило ее упоминать. — Ну, — протяжный вдох. — слушай, каждый делает ошибки и- — Ты идиот?! Вся моя злость, все недовольство заключены в одной фразе. Я аж вздогнул от своего громкого голоса. — Хаджиме, ты просто- — Да завались ты нахрен! Уйди из моей комнаты! Он послушно поднимается, задерживается у ручки и говорит напоследок: — Поспи, пожалуйста. У тебя слишком усталый вид. Дверь осторожно закрывается, а я, кинув вслед подушку, падаю лицом в одеяло и продолжаю рыдать. Какие тут ошибки?! Это преступление! За это сажают, измываются, порицают, а он заливает мне речи о прощении и искуплении. Папа, нет, отец. Он мне не папа с того момента, как стал открыто показывать свои отношения с этой… чертовкой. А если бы она била меня, то он бы так же сказал? Мама никогда не была такой. У меня в голове не укладывается, как он после всего, что было, смог переключиться на нее! Ублюдок. Сдохни. Я все пытался остановить слезы, но не получалось. Слишком больно. Всё это — предательство. С привкусом крови, с ощущением пустоты и ненависти. Словно никого в мире для меня не осталось. Нагито всё тот же, Ибуки медленно сходит с ума, отец ебанулся, а я… Что я? Я сам на себя хоть могу положиться? И вот слышу, как входная дверь хлопает. Он пошел за ней. Сука! Какая-то мразь важнее родного сына. Непростительно. Я уснул на мокрой подушке. Не могу вспомнить, что снилось, голова разболится. Проснувшись, начал искать телефон, чтобы проверить время. Но он, естественно, валялся у той же стены. В доме тихо, только мои вздохи. Встав с кровати, подошёл к телефону и ощутил, насколько мое тело болит. Я беспомощен. Разбитый экран загорелся; восемь вечера. Сообщений куча и все они от Ибуки. Ибуки: ты где? Ибуки: хаджиме??? Ибуки: ответь пожалуйста Ибуки: я волнуюсь тебя нет в сети Ибуки: прости если тебя задели слова о нагито я не думала что говорила И дальше всё то же самое. Пара пропущенных звонков. Я: Я в порядке. Уснул просто. Она мгновенно прочитала сообщение, а мои руки предательски затряслись. Ибуки: блять наконец-то ты ответил я уже думала твоему папе звонить Ещё чего не хватало. Он бы, вероятно, сказал, что мы повздорили, а та бы стала меня допытывать. Мне это не нужно. Я не ответил ей, пальцы механически направились к журналу вызовов, и я набрал Нагито. Долго не связывались, а это очень плохо. Вдруг что-то случилось? — Я в порядке, дай мне спокойно поесть. И всё. Конец. Он холодеет ко мне, верно? Я все неправильно делаю? Это плохо? Знаю, что он любит свободу, но, блять, не могу так просто забить. Когда он мне все расскажет? Оказавшись в больнице в тот день, медсестра вскользь упомянула, что у него какая-то болезнь, но она не имеет права нам это разглашать, и за ним нужен глаз да глаз, но сколько бы я не допытывался, она ничего не рассказала. Ситуация дала почву для размышлений; я просмотрел чуть ли не все сайты, на которых описываются симптомы, но я ни в чем не был уверен. Черт, бред. Вероятно там что-нибудь хроническое, не мешающее жить, если только что-то плохое не случится, а я себя накручиваю. Нужно успокоиться. Здравое мышление поможет мне сбежать из подавленного состояния и найти выход для Нагито. Он снова будет радоваться жизни, а потом мы вместе уедем из нашего поганого города в другой, начнем с чистого листа. Я буду готовить для него по утрам, а потом вместе с ним уходить из дома на работу, встречаться вечером и смотреть на уютном диване низкосортную мелодраму, вызывающую не слезы, а приступ смеха. Будет спокойно и легко до самой старости. Только вера в светлое будущее спасает меня от увядания. Всё получится, я смогу. Он сможет. И мы будем жить счастливо и мирно. Наши родители скончаются, мы придем на похороны лишь для галочки, поедим на застолье и уедем в свой новый дом. Нам будет хорошо. Я верю. Верю.