***
За стенкой гремела посуда. Слишком громко для двух человек. У папы свидание. Не деловая беседа, как он сказал, уж точно. Да и эту женщину, с которой он сейчас ужинает, я видел несколько раз в нашем доме. Она мила на лицо, хоть и видно сквозь тональный крем синяки под глазами, ростом чуть ниже меня, с осветленными волосами и изящными руками. Я с ума схожу, когда вижу ее, ведь она похожа на Нагито. Почему? Потому что это его мать. Я не говорил другу и вряд ли скажу. Мне просто человечески стыдно за это, а ещё потому что не могу представить его реакцию. Обрадуется, расстроится или вовсе забьет? Через полчаса слышно, как они уходят в комнату папы. И дураку ясно зачем. Поэтому беру наушники и включаю что-то наугад. Я говорил папе, чья это мать, но он лишь отвечал, что у них ничего такого нет, всего лишь деловые встречи. Лжец. Причем неумелый. Удивительно наблюдать за тем, как у этой женщины меняется лицо. В своем доме она с низким хвостом, в старье и с бутылкой водки в руке, а в моем с распущенными волосами, в облегающем платье, выделяющим все, что нужно и не нужно, с бокалом шампанского и тошнотворно приторной, как марципан, улыбкой. Должен заметить, что у нее с этой сладостью в действительности много общего: белая кожа, пресновато-сладкие духи и какая-то слабо уловимая связь с рождеством. Хоть мой друг и она были очень похожи внешне, ассоциации были совершенно разными. Нагито скорее походил на домашние сладости. Уютные, вкусные, мягкие. И зимой от него веяло за километр. Было бы неплохо отпраздновать Новый год, а ещё и мой день рождения, вместе. Я бы подарил ему милый свитер, и мы бы обнимались, пытаясь согреться холодной зимой. Может бы наконец признался ему в чувствах, хотя какой смысл, если он точно понял всё, когда я его поцеловал? Все эти мысли о Нагито погрузили меня в сон. Крепкий и сладкий, до боли приятный. Казалось, что я обнимаю не подушку, а своего друга. Однако звонок заставил меня резко проснуться. Это Ибуки. Обычно такое бывает, когда ей в голову приходят сумасшедшие идеи и нужно обязательно кому-нибудь высказать их, ведь просто спать невозможно. Поэтому я спокойно поднес телефон к уху и, вальяжно растянув, сказал «Алло». Моя расслабленность мгновенно сменилась страхом и непониманием. — Хаджиме, приди пожалуйста. Нагито сейчас у меня дома и ведёт себя чертовски странно, — голос дрожал, но был тихим, а вскоре и вообще превратился в шепот. — Что он у тебя забыл? — Я не знаю. Просто попросился прийти. Мы выпили. Всё, не могу больше разговаривать. Я в своей комнате, жду. Пока, — и начали доноситься гудки.Что уже могло случиться?
Блять.
Я встал с кровати, быстро надел свитер, вышел в прихожую, обулся, взял свою связку ключей и выбежал из квартиры, не предупредив папу. Да и к черту, сейчас это не главное. В подъезде было очень тихо, я нарушил покой быстрыми и громкими шагами по ступеням. Вышел. Ветер бьёт по лицу, снежинки падают мне на плечи. Я не чувствовал холода из-за волнения. Если буду бежать, скоро буду у дома Ибуки. По снегу трудно передвигаться, но я трачу все свои силы на то, чтобы успеть. А вдруг с ним что-то случилось? Вдруг рана на виске снова кровоточить стала? Или же он просто перепил. Я звоню уже седьмой раз, но Нагито трубку не берет. Через пятнадцать минут я уже был на месте. Запыхавшийся, с красными щеками и мокрыми от снега глазами. Достал связку, нашел нужный ключ и открыл дверь. В доме тихо и… отдаленно пахнет чем-то отвратительным. Снимаю обувь, прохожу в гостиную. И стоит мне только включить свет, как замечаю лежащую фигуру на втором этаже. Нагито? Быстро поднимаюсь и нахожу подтверждение своим мыслям. С грязными волосами, в своей же рвоте, с закрытыми темными веками глазами, в неестественной позе с кровью на виске. Меня затошнило, но я сдержал позыв сблевать. Твою ж мать, какого хуя? Блять, блять, блять! Кое-как дрожащими пальцами достаю телефон. — Здравствуйте, скорая? И вот я с Ибуки сижу на первом этаже в больнице, обнимая ее дрожащее тело. Глаза широко раскрыты, губы искусаны, а из слов только повторяющееся «прости». Ранее она пыталась объяснить ситуацию, но настолько громко рыдала и часто заикалась, что я ничего, кроме слов о сестре Рантаро, не понял. Она сказала, что это Нагито был тогда с той в беседке. Пьяный бред или в самом деле?***
Как же тогда повезло, что я пришел вовремя. Это умиротворённое лицо в блевоте и крови отпечаталось в моей памяти. Мне так жаль. Очень жаль. Наплевав на усталость, я набрал номер Нагито. Знаю, что он спит. Знаю, что вряд ли возьмёт трубку, но звоню. Знаю, что если поднимет, то станет ворчать, о том, что он уже не маленький и мое беспокойство излишне. Но какое к черту «излишне», если за ним нужен глаз да глаз, помощь извне. Папа узнал, куда я тогда ночью ушел и причину тоже, поэтому предложил записать меня к психологу. Я отказался. Не мне нужна поддержка, а Нагито. Как же меня бесит наплевательское отношение его матери к ситуации и всё ещё продолжающиеся встречи моей родной крови с ней. Я слышал ее поддельное рыдание, видел, как ее утешает папа, а когда отходит, ее равнодушную улыбку. Бред. В итоге на звонок ответили. — Доброе утро, Нагито. Как спалось? Что-нибудь снилось? Молчание, затем громкий выдох, заставивший меня вздрогнуть. — Доброе, — вдох и скрип кровати. — Ничего не снилось. Не задумываясь, я спрашиваю, как на автомате: — Не хочешь сегодня встретиться? Суббота — прекрасный день для выхода из дома даже зимой. Но он отказывается уже какой раз. — Если я соглашусь, ты перестанешь мне звонить каждый день? — Не перестану, — слабо смеюсь и сглатываю от волнения слюну. — Но соглашайся, пожалуйста. Ты ведь знаешь, как я волнуюсь. Просто… — Ладно, только не продолжай. Жду тебя. Гудки. Знаю, его заколебали мои нравоучения и долгие разговоры о его нужности и о моих переживаниях, но я не могу перестать этого делать. Привык так за последние два месяца. Я встаю с кровати, иду в ванную, чтобы умыться. В зеркале вижу себя и замечаю, насколько изменился с его попадания в больницу. Синяки под глазами, грязные волосы, сам я даже немного побледнел, похудел. Из-за того, что трачу почти все свое время на Нагито, запустил себя. Но ничего, это ради благой цели — быть рядом. Холодная вода обдает моё лицо, я чищу зубы и выхожу из ванной. На кухне встречаю папу, готовящего что-то вкусное. Он счастлив, как вижу. Улыбается, напевает какую-то старую мелодию и даже немного пританцовывает. Замечая меня, предлагает позавтракать вместе, но я отказываюсь, быстро включаю тостер и, дождавшись жарки хлеба, забираю его, съедаю, нет, даже впихиваю его себе в рот, и бегу в прихожую. Моя новая шапка скрывала грязные жирные волосы, а куртка согревала. Только собираюсь открыть дверь, как слышу стук, а затем раздражающий звонок. Пришла. Открываю, бросаю гневный взгляд на мать Нагито и выхожу. Лифт починили, к счастью, и теперь я стою напротив него, жму кнопку рукой в перчатке, жду, пока приедет. Мне стыдно за себя. Резонно так переживать, но кажется, что это сведёт меня в могилу быстрее. Моя брезгливость только ухудшается. Хочется вырвать волосы, отругать себя за грязь. Две недели назад я заметил таракана на кухне, и с того момента меня не покидает ощущение, словно по телу кто-то ползает. Из-за этого я, бывает, бью себя по плечу и это успокаивает ненадолго. Страшнее, когда кажется, что кто-то ползет внутри меня, по органам, под кожей или в горле. Тогда я начинаю чуть ли не задыхаться, кашлять в надежде, что фантомное насекомое выйдет из меня. Не мне нужна помощь, нет. Ему. Лифт приезжает, в нем никого, а значит спокойнее. Захожу и терплю эту минуту, пока еду, чтобы снова не начать бить себя по телу. Формикация — это отвратительно. Бывает, когда есть время, сижу в ванной и пытаюсь отследить движение насекомых. Но это оказываются точки в глазах. Или я просто плохо ищу? Они повсюду? Во мне? Я на первом этаже. Выхожу из дома и несусь сломя голову по снегу, по крутым склонам через высокие сугробы. Раз подскользнулся, но не упал, однако ногу подвернул. Теперь бежать было трудно и больно. Многоэтажка. Такая же, как и другие, но слишком родная, близкая к сердцу. Вокруг нее тихо, на улице пусто и темно. В нескольких квартирах горит свет, люди уже собираются на работу. Я вхожу в подъезд, в сырой и обшарпанный, повидавший не так много жильцов, ведь это не самый лучший район. Отдышавшись, поднимаюсь и стучу в нужную дверь. Ответа нет. Достаю связку, на которой теперь не только ключи от моей квартиры и дома Ибуки, а ещё и от пристанища Нагито. Замок щелкает и я уже внутри. Подозрительно тихо. Но ненадолго. — Живой я, живой, проходи уже, — слабый, даже приглушённый чем-то крик из комнаты Нагито. Я выдохнул от облегчения. Видимо, он так и не поднимался. Не став снимать куртку, лишь разувшись, направился в его комнату. Нагито лежал на животе, лицом уткнувшись в подушку. Одна рука лежала на кровати, а другая свисала с края. Я его разбудил своим звонком и он точно недоволен, поэтому пытался ещё немного времени поспать. Нечего ложиться под утро. Я предупреждал. Сажусь рядом с ним, снимаю перчатку и глажу его волосы. Чистые… Наконец-то. Даже пахнут отдаленно каким-то дешевым цветочным шампунем. Сам он в белоснежной футболке и пижамных штанах. Милый. Опрятный. Нежный. Такой, как пару лет назад. Нагито полежал ещё пару секунд, а затем убрал мою руку и повернулся, поднялся, сел. — Ты во сколько спать пошел? — спрашиваю я с неким упрёком. — В два, — он зевнул. Я не сдержал улыбки. Таким бы видеть его каждый день, каждый месяц, каждый год… Нагито потянулся и встал, пошел в ванную. Я сижу на месте и вслушиваюсь в журчание воды, грохот и стук щетки. Какой молодец. Если бы я не стал его так опекать, он бы ещё долго не чистил зубы, запустил бы до кариеса. Даже несмотря на свой внешний вид, я был рад, хотя даже счастлив, что есть какой-то прогресс. Мне хотелось кричать от радости, когда он после возвращения в свой дом помыл голову. А как же долго я потом вычесывал его волосы, сколько колтунов убрал. Моя брезгливость улетучивается, когда дело касается Нагито. Но я не зависим от него, нет. Нет. Он выходит скоро, одевается и не забывает подвести глаза. Смотрит на меня устало. Как мы оказались в кафе — не помню. Мне стоило бы поспать. Официантка подошла узнать, что мы будем, и Нагито обеспокоенно взглянул на меня. Я шепчу ему: — Выбирай, что хочешь, я плачу. И он меняется в лице, становится увереннее и заказывает американо, вафли и что-то ещё… Я не расслышал. Прошу лишь зелёный чай и небольшое пирожное, наблюдая, как миловидная девушка уходит. — Как в школе? Ты же в пятницу ходил? Нагито демонстративно закатывает глаза и всё-таки начинает делиться событиями. Вчера у меня было время только позвонить два раза, чтобы просто убедиться, что он в порядке. Его монотонная и спокойная речь была, как колыбельная песня, так что не заметил, как стал засыпать. Жуки-носороги протыкали мою кожу, опарыши поедали гниющую плоть. Глаза перестали видеть и я мог лишь чувствовать, как они ползают, слышать, как жужжат мухи, и застыть в ожидании конца. — Молодой человек, просыпайтесь. Я вздогнул от чужого голоса. Меня будила официантка лет тридцати. Она спросила, собираюсь ли я есть, и я хотел ответить «да», пока не заметил отсутствие Нагито. Меня как с цепи сорвало. Я быстро расплатился за все, что мы оба брали, и, даже не забрав с собой пирожное, выбежал из кафе. Да какого хуя? Звоню. Он берет трубку и сразу же говорит: — Я не хотел прерывать твой сон, так что ушел. Все со мной в порядке. Пока. И всё. Однако его оправдание меня не успокоило, заставило волноваться сильнее, тем самым вызвав у меня ощущение насекомых, ползущих по телу. И я стою утром возле кафе, чешусь и силюсь не вырвать свои волосы. Взгляд упал на лавку, я присел, закрыл лицо руками и просто заплакал. За что мне всё это?