Клыки

      Я написала сообщение Герману, спросила, как у него дела, но он не ответил, даже не прочитал. Волнение не давало сидеть спокойно. После того, что мне рассказала Катя, стало страшно за Рудницкого. Очень плохо приезжать к кому-либо в гости без приглашения или хотя бы предварительного уведомления, но мне было безумно важно и нужно увидеть Германа своими глазами, поговорить с ним.       Если у преподавателя дома действительно нашли убитую девушку, то варианта существовало всего два: её убил он или её убил кто-то другой. И, возможно, это был тот же человек, который выпотрошил несчастную собаку. Зачем он это сделал, и причем тут Герман? Вдруг, его хотели подставить, чтобы посадили? А если предупредить, что скоро он сам станет жертвой? И то, и другое ужасно пугало. Так или иначе, Герман стал для меня не чужим человеком, я имела полное право беспокоиться о нем.       Добрые, хорошие, искренние люди не должны страдать, нечестно, что кто-то причиняет им вред и портит жизнь. Как же ныли сердце и душа, пока я ехала сначала на метро, а потом на автобусе до нужной остановки, бесконечно проверяя телефон в надежде, что преподаватель ответит. Вариант, что убийцей может оказаться сам Рудницкий, не рассматривался, даже несмотря на внезапно всплывшую в голове картинку со странной сценой в кабинете. Он просто не мог. Он не такой.       Катя отнеслась с пониманием, что я сорвалась с места и умчалась сразу после того, как она пересказала диалог, который случайно услышала. Очень радовало, что мы помирились, но в тот момент попытки переключиться на мысли о подруге проваливались с треском, так как голову занимал Рудницкий.       Все мои средства самообороны по случайности остались дома: и баллончик, и шокер, который недавно купила, и даже небольшой металлический кастет “кошка”. Время приближалось к девяти часам вечера, благо, летом темнело поздно, но идти через лес все равно было страшновато, особенно после того неприятного чувства преследования. Рысцой пробегая по тропинке, слегка проскальзывая подошвой тканевых кед по не успевшей застыть после последнего дождя грязи, я держала в одной руке телефон, а в другой сжимала ключи – лучшее из имеющегося, что можно было бы использовать для защиты в случае нападения. При каждом шорохе из леса и хрусте ветки внутри все сжималось от страха. Еще и мысли, что убийца может быть рядом, не давали покоя.       Только выбежав из чащи на небольшую лужайку, я смогла немного выдохнуть и расслабиться, но почти тут же голову начал заполнять какой-то иррациональный бред из серии “а вдруг его уже скрутили и увезли?”, “а вдруг он прямо сейчас лежит и истекает кровью?”, “а вдруг он уже мертв?”, “а вдруг убийца уже прирезал его, но до сих пор дома, и я стану следующей?”. Пришлось приложить усилия, чтобы заглушить эту тревожную ерунду.       Стоило ступить на дорогу, ведущую к нужному дому, как каждый орган окутало льдом, и конечности стали ватными. Нескромное жилище Германа стояло в отдалении, соседствуя с подступающим вплотную лесом с елками. Зачем-то глянув на темные острые верхушки, я обратилась к кому-то неизвестному с просьбой, чтобы с Германом все оказалось хорошо, и он был в порядке. Нервно сглотнув, протерла влажные ладошки о джинсы и позвонила в звонок на запертых воротах.       Прошла минута. Позвонила еще раз, но настойчивей. Еще две минуты. Снова позвонила. Опять две минуты ожидания. И никто так и не открыл.       Возможно, Рудницкий, просто боялся незваных гостей, в таких-то обстоятельствах, потому и не открывал. Продолжая стоять у ворот, решила набрать ему на мобильный, но трубку преподаватель не поднял. Осталось только поорать через забор, наплевав на последние правила приличия и страх того, что он или соседи могут обо мне подумать. Так и сделала.       — Герман! Герман, Вы дома?! Это я, Алекс!       Но в ответ лишь тишина, сопровождаемая шумом деревьев и щебетанием не успевших лечь спать птичек. Дверь дома не открылась, никто оттуда не вышел. Может быть, Рудницкий просто отсутствовал, он же мог работать или навещать семью, почему нет?       “Ага, или лежать убитым у себя на участке, подобно тому псу”, — сообщил внутренний голос.       Встряхнув головой, я будто попыталась сделать так, чтобы этот панический бред сам вылетел и испарился, потому что затыкать этот голос становилось все сложней. Никогда прежде ничего подобного со мной не происходило, живя в своем собственном мирке, вполне успешно удавалось оставаться стабильной. После смерти отца, с которой столкнулась лицом к лицу, все изменилось. И было страшно за Германа. Очень. Только сейчас осознала, как он мне дорог.       Я честным образом позвонила ему еще дважды на телефон и несколько раз в звонок на воротах, но преподаватель по-прежнему сохранял молчание. Попытки убедить себя в том, что он просто занят и выйдет на связь позже, провалились. Не придумав ничего лучше, я решила совершить небольшое правонарушение и залезть на частную территорию.       Пришлось обойти участок по периметру, в том числе зайти в лес, который граничил с его боковой частью, чтобы найти место, где грунт повыше – забор был слишком высокий, чтобы перелезть его на ровном месте. К сожалению, кочек, находящихся к нему вплотную, не оказалось, а силы в руках и общей ловкости не хватало, чтобы подпрыгнуть, подтянуться и забраться по гладкой деревянной поверхности. Нужна была опора. Пришлось пошарить между деревьев, собирая крупные длинные ветки и попутно ища бревно – я решила сложить их под углом около забора, уперев одним концом в землю, тем самым построив что-то вроде ступеньки. Копалась и играла в собирательство долго, но за это время Рудницкий так и не перезвонил. Измазав руки и черную кофту на молнии в лесной грязи, я оттащила все подходящие части деревьев к своей непреодолимой преграде, сложила их, как и хотела, но конструкция вышла шаткой и сомнительной. Аккуратно поставив ногу на импровизированную опору, зачем-то задрала рукава до локтя. Крепко ухватившись за край забора, я приложила все усилия, сделала резкий рывок вверх и все же смогла подтянуться. Одна ветка надломилась, другие начали сыпаться, еще пара секунда, и мое бренное тело опустилось бы обратно на землю.       Все же надо стараться не пренебрегать спортом…       Плотно сжав губы и игнорируя жжение в руках, груди и плечах, я стала переносить вес вперед, елозя ногами по забору. Резиновая подошва помогала, создавая хотя бы легкое сцепление, так что каким-то магическим образом мне удалось перекинуть одну ногу, но уже в следующее мгновение я начала падать. До последнего цепляясь пальцами за край, получилось немного смягчить полёт вниз, тем не менее это было очень больно, дыхание перехватило.       Лежа на зеленом газоне, я морщилась от боли. Мало того, что здорово ушибла бок, локоть и спину, так еще и покарябала до крови одну руку.       Но цель была достигнута.       Пришлось еще немного поваляться на траве, ожидая, пока болевые рецепторы перестанут сигнализировать так ярко. На звук перелезания и неудачного приземления никто не вышел. Возможно, дома и правда попросту никого не было. Солнце спряталось за деревьями, телефон продолжал молчать. Встав сначала на колени, затем на ноги, я аккуратно пошевелила всеми конечностями, пальцами и покрутила шеей, убеждаясь, что, к счастью, обошлось без переломов, после чего отряхнула одежду и потерла ушибленные места.       Входную дверь в дом тоже не открыли, я заглянула в окна, но признаков присутствия не обнаружила. Оставалось только мысленно или вслух назвать себя идиоткой. Герман просто уехал по делам и был занят, раз не отвечал на звонки. Какого черта мой тупой мозг удумал лезть к нему на участок через забор?! Странно, что ногу не сломала, это было бы просто прекрасным финалом данной феерии тупости. Падение будто отрезвило голову, хотя не помнилось, чтобы ей тоже ударялась, и панические мысли исчезли.       Ну вот с чего я взяла, что Герман в беде?       Следовало поехать домой, в крайнем случае – покинуть территорию и подождать мужчину за воротами. Но уезжать не хотелось, потому что желание увидеться с Германом никуда не делось, а ждать на улице было боязно. Впрочем, даже наличие высокого забора по периметру не сильно придавало чувства безопасности после всех этих историй с убитыми девушками и собаками.       Сев на ступеньки крыльца, я решила дождаться Рудницкого. Ну посчитает он меня невоспитанной идиоткой, что дальше? Что изменится? Мы все равно больше не общаемся, а через несколько дней я, если повезет, защищу диплом и навсегда уйду из академии. Так что пусть думает, что хочет, терять нечего.       Прошло полтора часа, прежде чем ворота пришли в движение, и на участок заехал красный внедорожник. Сердце ускорило свое стучание. Вскочив на ноги я тут же поправила волосы и еще раз отряхнула запачканную одежду. Не зная, что делать дальше, так и осталась стоять, переминаясь с ноги на ногу и заламывая пальцы рук, а когда Герман вышел из машины, неуверенно зашагала ему навстречу.       Должно быть, преподаватель заметил меня сразу же, как только заехал домой, его лицо выглядело крайне удивленным, почти шокированным, немного злым и, кажется, напуганным уже с того момента, как он вынырнул из салона. Одного выразительного взгляда пронизывающих глаз хватило, чтобы моментально заставить меня пожалеть, что вообще все это удумала.       — Алексия? Что Вы здесь делаете? — спросил Рудницкий, нахмурившись.       Нажав кнопку на ключах, он заблокировал внедорожник.       — Эм, я… в общем… — замялась я.       Да, времени было предостаточно, но зачем использовать его, чтобы придумать какую-то легенду и более-менее здравое объяснение своим поступкам? Лучше уж стоять и тупить в моменте. Сказать правду, что подруга услышала чужой разговор и передала мне, поэтому я забеспокоилась и приехала, было бы таким себе решением, так что пришлось нести бред, придуманный на ходу.       — Это прозвучит глупо и странно, но… дело в том… — кусая губы, я глядела по сторонам, избегая Германа. Тот же стоял напротив и внимательно на меня смотрел, в ожидании объяснений. — Я прилегла поспать, и мне приснился очень страшный сон. Мне приснилось, что с Вами случилось что-то очень плохое. Вот, и я Вам написала, но Вы не ответили.       — Я был занят. И телефон у меня сегодня весь день на беззвучном, — ответил Рудницкий.       Теперь на его лице читалось замешательство, непонимание и недовольство.       — Да, я так и подумала, но… — я вздохнула, продолжая сочинять сказку, — но мне стало так страшно, чувство тревоги, граничащее с панической атакой, просто сводило с ума. Я подумала, что с Вами что-то случилось, испугалась и решила приехать. Извините, пожалуйста… Понимаю, как это глупо. Извините.       — Прежде Вы замечали у себя экстрасенсорные способности? У Вас уже случались вещие сны? — эти вопросы были заданы серьезно и беззлобно, что даже заставило немного растеряться.       — Вроде нет…       — Так с чего Вы тогда взяли, что на этот раз сон был знаковым, Алексия? — А теперь в спокойном и ровном голосе слышались нотки раздражительности. Стало неловко.       — Не знаю… Простите, пожалуйста, что побеспокоила.       Рудницкий хотел ответить, уже даже приоткрыл рот, но вдруг что-то сбило его с толку. Он сомкнул губы, свел густые брови и, чуть наклонив голову вбок, спросил:       — А как Вы на участок попали?       Вот черт. Этого вопроса я боялась. Соврать про то, что калитка была открыта – вот беда, наверное, случайно забыл запереть, – не смогла. Во-первых, стыдно было снова лгать, во-вторых, боялась, что меня расколят. Решила сразу сообщить неприятную правду.       — Мне ужасно стыдно, но, понимаете, я… я перелезла через забор. Простите, пожалуйста!       — Вы перелезли через забор? — повторил Герман.       Я кивнула, сжав и скривив губы в обратной улыбке.       — Но зачем?       — Хотела убедиться, что Вас просто нет дома, а не что что-то плохое случилось. Я понимаю, как это глупо! Простите!       Он прикрыл глаза и медленно покачал головой.       — Ладно… Езжайте домой.       Обойдя меня сбоку, Рудницки зашагал ко входу в дом, даже не удостоив взгляда. Этот жест явно показал, что диалога дальше не будет и чай тоже никто не предложит. Впрочем, неясно, на что был расчет, когда врала про сон. Надеялась, что он просто так возьмет и расскажет про девушку?       Не могла я взять, и уехать. Не уснула бы этой ночью, если бы не узнала, что случилось у Германа, и не попыталась бы помочь.       — Герман?       Преподаватель остановился и, устало вздохнув, чуть повернул голову.       — Я руку ободрала, когда с забора падала. У Вас не будет перекиси и зеленки, пожалуйста?       — И что, сильно ободрали?       — Нет, но не хотелось бы получить заражение в любом случае.       Мне было плевать на эти царапины. Абсолютно. Просто требовалось как-то потянуть время, чтобы вывести Рудницкого на нужный диалог.       — Покажите, — попросил он, подойдя ближе. Задрав рукав толстовки, я вытянула руку, демонстрируя ранки. — Ничего серьезного, да и кровь уже давно запеклась. Ну… ладно, идемте в дом.       Тело охватило временное облегчение, теперь оставалось придумать, что делать дальше: что говорить и что спрашивать?       Тщательно вымыв руки в ванной, я зашла в гостиную и, окинув её взглядом, опустилась на знакомый диван, невольно в памяти всплыли милые ламповые моменты из временной совместной жизни. Ничего не изменилось с моего переезда: всё та же мебель, то же положение подушек, тот же запах и тиканье настенных часов – бесполезной вещи в век смартфонов, с которыми люди не расстаются.       Достав аптечку из шкафчика на кухне, Герман подошел ко мне и сел рядом, тепло от мужчины чувствовалось даже на расстоянии. Он поставил коробку на кофейный столик и, открыв крышку, достал оттуда две бутылочки – белую побольше и темно-зеленую поменьше. Как ни странно, легкое чувство страха, которое Рудницкий вызывал с первого дня знакомства, никуда не делось даже после всего того хорошего, что он делал. Казалось, что что-то дьявольское скрыто в его теплых глазах с внимательным и пронзительным взглядом, временами радужка будто светилась потусторонним светом.       На секунду в сознании снова всплыла картинка из кабинета. Ярко светящиеся глаза. Не человека – чудовища. Правда, потухла он также быстро и резко, как и появилась. Герман обхватил мое запястье, держа внутренней стороной наверх, и, уперев руку на свое колено, начал обрабатывать ранку. Сердце пропустило пару ударов. По ощущениям, это было касание не хорошо знакомого человека, а электрошокера. Кожа в тех местах, где соприкасалась с ладонью Германа, просто плыла, и это привлекало больше внимание, чем то, что щипало ранки. Меня тут же охватило странное смущение и неловкость, при этом, взгляд упорно не хотел отрываться от лица преподавателя.       Рудницкий хоть и оставался мило-брутальным красавцем, выглядел он по прежнему ужасно уставшим и измотанным – это тоже не изменилось. Под глазами залегли синяки, сами глаза покраснели, а редкие морщинки будто даже углубились еще сильней, чем были при последней встрече. Хотелось накормить беднягу максимально питательной, полезной, витаминизированной пищей и уложить спать на сутки, как минимум.       — Всё готово, — произнес Герман, отпустив руку. — Вам вызвать такси?       Он поставил баночки обратно в аптечку, закрыл ее крышкой и уже хотел встать с дивана, но теперь уже я, запаниковав, ухватила его за запястье, вынуждая оставаться сидеть рядом. Глаза преподавателя удивленно округлились, выражение лица стало озадаченным, глянув на руку, он перевел вопросительный взгляд обратно на меня.       — Подождите… не уходите, пожалуйста, — шепотом попросила я. — Поговорите со мной.       — В чем дело? — непонимающе, немного недовольно спросил он.       Пальцы продолжали крепко сжимать его запястье, кажется, даже чувствовался стук пульса. На удивление, Рудницкий не постарался скинуть мою ладонь, а я… тоже почему-то не отпускала его. Боялась, что мужчина может все-таки уйти? Или…?       — Я хотела походить вокруг, задавая наводящие вопросы, в надежде, что Вы сами мне расскажите. Но этого же все равно не будет, да?       — Алексия, о чем Вы? — Герман постарался придать голосу непринужденную и не понимающую интонацию, но по глазам было видно, что он уже всё прекрасно понял.       — Кто тот человек, который убил собаку и… девушку? Почему он это делает? Почему вмешивает Вас? Вам это известно? Вам угрожает какая-то опасность? Умоляю, расскажите мне, я никому ничего не скажу!       Рудницкий долго молчал, глядя вниз, затем тяжело вздохнул, все-таки отцепил мою руку, отчего стало как-то неприятно, и посмотрел прямо в глаза своим пронизывающим взглядом.       — Откуда Вам известно про девушку? — устало спросил он.       — Это долгая история. Но ничего такого. Если кратко, одна знакомая случайно услышала Ваш разговор с другим преподавателем и рассказала мне, — призналась я.       — С чего бы знакомой пересказывать этот диалог Вам? — Кажется, этот вопрос был задан скорее просто из любопытства.       — Ну… это не просто знакомая. Подруга. И она знает, что мы с Вами, скажем так, контактировали.       — Ясно, — преподаватель снова призадумался. — Я не знаю, кто это делает, Алексия. И не до конца понимаю, почему он пытается втянуть в это меня.       — Вам угрожает опасность? — Это волновало больше всего остального.       — Не знаю. Вряд ли. Убил бы уже, если бы захотел, верно?       — Ну да, наверное… А Вас не посадят? Не решат, что это Вы сделали?       Захотелось уточнить, а точно ли это сделал не он, но вопрос оказался бы слишком странным и некорректным.       — Не думаю, улик же нет никаких.       — А если Вас кто-то хочет подставить? Вдруг он сделает что-то, что укажет на Вас?       Подкинет подставные улики?       Герман лишь пожал плечами.       Страшно хотелось обнять его, пожалеть, поддержать. Просто по-человечески, по-дружески. В глаза бросалось, как он в этом нуждается! Но я не могла себе такого позволить. Неправильно бы понял.       — Я ответил на все Ваши вопросы, Алекс? Не сочтите за грубость, но я ужасно устал. Давайте я вызову Вам такси?       Рудницкий снова собрался встать с дивана, и я снова зачем-то ухватила его за запястье, пытаясь задержать рядом, но на этот раз не получилось. Он все-таки поднялся на ноги и отцепил пальцы от своей руки.       — Алексия, хватит… — устало попросил Герман, чуть склонив голову вбок.       Встав напротив преподавателя, я по собственной воле уставилась в бездонные глаза, понимая, что начну тонуть в них и испытывать легкое головокружение, как часто бывало. Радужка казалась более тусклой, чем обычно, но золотые крапинки продолжали сиять, как и прежде.       — Герман… — начала я, но поняла, что не знаю, что говорить дальше.       — Не надо, Алекс, — ответил он шепотом.       — Нет, постойте. Вы неправильно меня понимаете!       Рудницкий нахмурил густые брови, выражение лица сменилось с недовольно-мрачного на вопросительное. Подбирая нужные слова на ходу, я начала пояснять:       — Я не влюблена в Вас и не пытаюсь к Вам клеиться, клянусь! Но я хочу Вам помочь. Пожалуйста, не гоните меня. Дайте возможность быть рядом. Выслушать и поддержать. Вы помогли мне, теперь я хочу помочь Вам. Пожалуйста.       Он растянул губы в легкой ненастоящей улыбке, пытаясь быть вежливым.       — Алексия, все в порядке. Мне не нужна помощь и поддержка. Если Вы просто хотите вернуть мне долг, то не нужно этого делать, я ничего от Вас не жду, Вы ничего мне не должны. Не забивайте свою юную голову всякой ерундой, лучше готовьтесь к защите диплома.       — Это не желание вернуть долг.       — Хорошо, пусть так, — кивнул Герман. — Ключевой момент в том, что в поддержке я не нуждаюсь. Езжайте домой.       Он уже собирался развернуться и уйти, но моя следующая реплика его остановила.       — Почему Вы так говорите? Это же неправда.       Рудницкий слегка опешил. Он снова нахмурился.       — Почему Вы так считаете? У меня есть друзья, есть семья. Жена, в конце концов.       — Жена, которую Вы не любите? Семья, с которой явно очень напряженные отношения? И кто Ваши близкие друзья, почему Вы никогда даже не упоминали их толком? — Я откинула назад пряди волос, от волнения кровь прилила к щекам, те начали пылать, но останавливаться было поздно. — Герман, я жила с Вами какое-то время и успела понять, что Вы тоже одиноки. Мне знакомо одиночество, и я вижу, чувствую, что Вам оно тоже знакомо. Зачем же Вы сейчас гоните человека, который искренне хочет поддержать? Неужели Вы совершенно не нуждаетесь в том, чтобы в сложный период хоть кто-то оказался рядом? Раз Вы тогда решили помочь мне, значит, понимаете, насколько это важно и нужно. Почему Вы закрываетесь? Почему никого не подпускаете близко? Какую же ужасную тайну Вы храните, что она побуждает Вас так поступать?       Конечности била легкая дрожь, всегда страшновато вот так в открытую, глядя в глаза, озвучивать подобные вещи. Лицо Германа оставалось непроницаемым, не получалось считать его эмоции. Разозлился? Расстроился? Его задели мои слова или же совершенно нет? Непонятно.       — Вы правы, — после небольшой паузы произнес Рудницкий, — совершенно не нуждаюсь.       Медленно выдохнув и отведя взгляд в сторону, я согласно покачала головой. Ну, хотя бы попробовала достучаться…       — И, знаете, Алексия, — решил добавить он, — никогда не стоит спешить с выводами. Не думайте, что, пожив со мной пару месяцев, Вы смогли меня узнать. Это не так.       — Как скажете.       — Все еще убеждены в своей правоте? Даже несмотря на мои возражения?       Я кивнула.       — Ну, что же, Ваше право. Только знаете, даже если бы Вы оказались правы, союз двух травмированных людей – это плохой союз.       — Я уже сказала, что не клеюсь к Вам! Просто очень хорошо отношусь, как к человеку. Собственно, потому что Вы очень добрый, интересный, умный, приятный, комфортный и хороший… — с каждым озвученным положительным качеством Германа мой голос становился все тише и тише, а взгляд к концу начал бегать по комнате. Это было как-то неуместно. Хорошо, что хоть не ляпнула, что ещё он и до одури красивый, в данном контексте это оказалось бы даже не в тему, а ведь мысль такая проскочила.       Герман скрестил руки на груди и тяжело вздохнул, он смотрел на меня внимательным, видящим насквозь взглядом. В глазах читалась злость и грусть с нотками сожаления.       — Алексия, поверьте мне, я совершенно не добрый и не хороший человек. И Вам правда следовало бы держаться от меня подальше, больше ничего положительного я Вам не дам.       Резко склонив голову набок, я сжала губы в одну линию.       — Ну Вы это сейчас серьезно?       — В смысле? — растерянно переспросил Рудницкий.       — Вы сейчас серьезно решили сказать максимально забитую и пафосную фразу? “Я плохой и опасный парень, держись от меня подальше!” Кто из нас двоих подростковой литературой зачитывается? Вы или я?       Его губы тронула улыбка. Это было неожиданно, но он искренне улыбнулся, хоть и слегка.       — Да, наверное, и правда прозвучало комично. Но, тем не менее, это правда. — На последней фразе от улыбки не осталось и следа.       Я сдалась. На ум не приходило ни единой идеи, как пробить эту бетонную стену. Раз не хочет человек, то зачем настаивать? Зачем навязываться? Ломиться в закрытые двери – пустая трата ресурсов. К тому же, может, я и правда ошибалась.       — Ладно, Герман, раз Вы во мне не нуждаетесь, поеду домой.       Он кивнул.       — Кстати, Вы придете на защиту дипломов?       — Нет, я не в комиссии.       — Про комиссию я помню, Вы уже говорили. Но в университете в этот день Вы будете?       — Вроде не должен быть, — он отрицательно покачал головой, — нет.       Это расстроило. И расстроило гораздо сильнее, чем могла ожидать.       — А на вручении?       — Тоже вряд ли. Думаю, уеду из города ненадолго.       — Куда? — Да, не моё дело и нетактично спрашивать, но как-то само вырвалось. Однако, Рудницкий ответил.       — К семье. Далеко. Проведу время со своими, — сказал он, перенеся вес тела на одну ногу, руки по прежнему держал скрещенными на груди.       Хоть преподаватель и заметно похудел за последние несколько месяцев, мышцы не сильно поуменьшились и все также красиво выделялись под рукавами футболки и на груди. Даже в состоянии измотанности и усталости Герман выглядел сильным и крепким. Возможно, он решил уехать из-за случаев с убийствами и подкидыванием трупов. Это правильно. Я даже немного обрадовалась, что Рудницкий окажется как можно дальше от этого больного человека с непонятными мотивами.       — А я думаю после получения диплома, если защищусь, конечно, уехать в квартиру по месту прописки… Попробую восстановить отношения с бабушкой, да и имею же право там проживать, в любом случае. Так что скоро освобожу Вашу квартиру.       Герман слегка нахмурился, на лбу между бровей появилась складочка.       — Вы же говорили, это очень далеко?       — Да, но уже же не придется мотаться в университет. Почему нет?       — В столице больше возможностей относительно карьеры, да и подруги у Вас здесь. Зачем Вам уезжать? Почему не хотите продолжать жить в моей квартире?       — Герман, давайте прямо, — я вздохнула, — оплачивать по реальному ценнику я её не смогу, просто не потяну, а продолжать скидывать копейки как-то не очень хорошо по отношению к Вам и Вашей сестре.       — Алексия, — голос Рудницкого зазвучал особенно твердо и даже немного резковато, — ни я, ни моя сестра остро в деньгах не нуждаемся. Если я готов предоставить Вам возможность жить в хорошей квартире в центре и платить доступную сумму, что, собственно, и делаю, то Вам стоит воспользоваться этим в угоду своему комфорту и интересам и принять. К чему эти муки совести? Вы же разумная девушка, прекращайте, — настойчиво сказал он.       Я аж как-то растерялась от такого тона, не ожидала совсем. Слишком широкий жест, как и все предыдущие. Откуда столь особое отношение и желание помочь? Большое и доброе сердце – не иначе. Других вариантов просто нет, так как влюбленность сразу отметается. Хотя, может быть, я напоминала Рудницкому кого-то из близких? Младшую сестру или вроде того? Подобные мысли уже не раз приходили в голову. Это многое бы объяснило.       — Ладно, спасибо Вам большое, я тогда еще подумаю…       Герман кивнул.       — Но, скорее всего, не смогу Вам дальше помогать с работой, — добавил он, — помню, что говорил про свое агентство в юридической сфере и Ваш наем, но в ближайшее время не буду этим заниматься, так что подыскивайте что-то другое.       — Да, хорошо. Конечно. Спасибо за все еще раз.       К моему сожалению, водитель очень быстро взял заказ, и желтая машина уже мчалась к дому Рудницкого. В приложении отображалось, что ждать предстояло всего минут десять. Мы вышли на улицу, с наступлением ночи за городом стало прохладно, еще и из леса тянуло сыростью. Я застегнула молнию на кофте до самого конца и опустила рукава.       Снова показалось, будто из чащи кто-то наблюдает, уже знакомое чувство для этого места. Стараясь разглядеть хоть что-то среди многочисленных стволов деревьев, я тщательно вглядывалась в темноту. Но никто себя не выдал. Герман же ничего не замечал, лишь периодически опускал взгляд к экрану своего телефона, следя за таксистом.       — В начале нашего общения Вы были более открытым, милым и дружелюбным, — отметила я, не переводя глаз на Германа. — Это из-за каких-то проблем Вы закрылись и ушли в себя, или дело во мне? Я что-то сделала не так? Разочаровала или обидела Вас? — Может, было глупо и неуместно такое у него спрашивать, но какое это имело значение? Скорее всего, мы все равно больше не увидимся.       — Нет, — мягко ответил Рудницкий, — дело абсолютно точно не в Вас, милая Алексия. Даже не забивайте свою прекрасную, светлую голову ерундой. — Его голос звучал довольно печально.       Мы встретились взглядами. Стало немного неуютно, неловко, но, при этом, тело будто бы обернули в мягкий пледик, из которого так не хотелось выбираться в этот холодный мир. Совершенно не сочетающиеся чувства.       — Не знаю, что у Вас происходит, Герман, но, я уверена, что Вы сможете со всем разобраться. У Вас все будет хорошо. Это просто сложный период.       Он мягко улыбнулся, отчего сердце почему-то заныло.       — Конечно, Алекс. И у Вас тоже все будет отлично.       Набравшись решимости, понимая, что до приезда машины, а, значит, и до нашего расставания навсегда остается всего несколько минут, я озвучила самый неловкий и странный вопрос:       — Можно Вас обнять? На прощание.       Герман чуть приподнял брови и разомкнул губы, будто собираясь сказать: “да, конечно”, – об этом свидетельствовало выражение его лица и мышечное напряжение с легким наклоном тела перед шагом вперед, но в последний момент он замер и осекся:       — Знаете, я не большой любитель сантиментов, только не сочтите за грубость.       — Конечно, — промямлила я, ощущая себя полной дурой.       Вроде, не осталось ни тем для обсуждений, ни вопросов, ни слов, которые нужно сказать напоследок, но ощущение недосказанности висело в воздухе. Рудницкий снова заглянул в телефон.       — Уже подъезжает.       Внутри что-то щелкнуло. Дыхание сбилось. Почему осознавание расставания с этим человеком оказалось таким нестерпимо тяжелым? Я будто бы начала задыхаться, захлебываясь в море или озере и не понимая, где поверхность, в какую сторону нужно грести, чтобы выплыть на воздух.       — Мы еще увидимся? — Сорвалось с губ.       — Не думаю.       Одна короткая фраза ранила подобно выстрелу.       Черт! Да какая мне разница?! Почему я позволила себе повестись на заботу и привязаться, зная, что все закончится примерно как-то так?! Глупая, просто глупая девчонка.       Где-то вдалеке послышался шум, должно быть, приближалось такси. Понимая, что другого шанса не будет, а заниматься самообманом и блокировать воспоминания уже надоело, я подскочила к Герману и вцепилась в его предплечье пониже локтя. Преподаватель чуть дернулся, но не отпрянул.       — Герман, кто Вы? Расскажите, что было тогда в кабинете? Обещаю, я никому ничего не скажу! — Выпалила я, глядя ему в глаза. — Это же не галлюцинации, да и падение тут не при чем, так ведь? Звучит безумно, понимаю, но я знаю, что я видела. Кто вы, Герман? Вампир, оборотень, маг, фейри?       Руку жгло, правда, дело было не в повышенной температуре тела Рудницкого, а в психосоматике. Хоть мы и жили вместе какое-то время, прикосновения не стали чем-то обыденным, и каждый раз, стоило дотронуться до Германа или ощутить его прикосновение на себе, как кожу начинало жечь, а внутри все приятно, но тревожно сжималось. Но это не влюбленность, нет. Это не могла быть она.       Герман не собирался отвечать на вопросы, его губы были плотно сжаты. Прикрыв веки, преподаватель глубоко вдохнул, крепкая грудь заметно поднялась. Это разумно и ожидаемо, что он будет все отрицать, даже я сама до конца не верила в эту сумасшедшую теорию, но почему-то не оставляло чувство, что мне необходимо узнать правду, необходимо до нее докопаться. Вот только зачем?       Просто, чтобы получить ответы и удовлетворить любопытство?       Такси подъехало и остановилось за воротами. А ведь десять минут еще, вроде, не прошли. Не дав Рудницкому возможность просто запихнуть меня в машину, я начала выдавать все имеющиеся в моем распоряжении факты, на всякий случай сильно понизив голос.       — У Вас повышенная температура те…       — Это иногда встречается у людей, обычная ошибка, нарушения в организме, — перебил Герман.       Проигнорировав, я продолжила:       — Средний и указательный пальцы у Вас одинаковой длины.       — У всех есть особенности строения тела, — снова перебил он.       — Ваш пронизывающий взгляд заставляет рассказывать даже то, что не хочется.       — Психология.       Из груди вырвался рваный вздох.       — Хорошо, подобные вещи Вы можете как-то объяснить с научной и логической точки зрения, — разжав пальцы, до этого продолжающие мертвой хваткой сжимать предплечье Германа, я всплеснула руками, — но что насчет светящихся глаз? Что было с Вами в кабинете в тот день? Вы странно горбились, и Ваши руки… пальцы… у Вас же когти выросли!       — Я уже говорил, ничего подобного не было, вы ударились головой и приняли сон за реальность, — невозмутимо парировал Рудницкий.       — При всем при этом, Вы скрываете какую-то тайну и у Вас странные обычаи в семье. К Вам приходят подозрительные люди, особенно тот бледный красивый мужчина – в нем есть что-то демоническое. И с первого дня в университете я почувствовала притяжение к Вам, но и животный страх, буквально кричащий, что нужно бежать как можно дальше. — Говоря все это вслух, я сама понимала, что пазл складывается в одну картинку, но не могла поверить, не могла осознать все это в полной мере. — А еще это убийство собаки и девушки. Вам не кажется, что все это – очень подозрительно и наталкивает лишь на одну единственную мысль?       У Рудницкого зазвонил телефон. Нажав на экран, Герман поднес трубку к уху.       — Да, сейчас, мы уже идем, подождите еще минуту, пожалуйста.             Собеседник что-то ответил, преподаватель произнес короткое “угу” и сбросил вызов.       — Таксист звонил, — сообщил он мне. — Алексия, все, что Вы говорите, имеет вполне обычные объяснения. Понимаю Ваше желание верить в сказку, магию, чудеса и прочее, но не могу сказать Вам то, что Вы хотите услышать.       — То есть, Вы – человек? Не вампир, не оборотень или что-то… кто-то такой?       — Да. Мы живем в реальном мире без магических существ, Алексия. Придите в себя, это не фэнтезийная книжка.       — Тогда почему Вы выслушиваете весь этот бред и пытаетесь его аргументировано опровергнуть? Почему не усмехнулись и не сказали что-то вроде: “боже, Алексия, Вы сейчас серьезно?” или не уточнили, верю ли я в Санту Клауса или Деда Мороза?       Герман оставался спокойным и невозмутимым, но что-то в его взгляде мне не нравилось.       — Алексия, потому что я понимаю, откуда идет Ваше желание верить в мистику. Я не считаю Вас ребенком или сумасшедшей, да и не хотел обижать насмешками или усмешками. Решил ответить, чтобы Вы не терзали свою голову, — сказал он. — Таксист ждет, пойдемте.       — Герман, мы оба знаем, что я тогда увидела в кабинете!       Рудницкий открыл калитку и указал рукой на выход. Когда я проходила мимо, он задержал меня на мгновение и шепнул на ухо:       — Забудьте всё, забудьте эти несколько месяцев, забудьте меня. Живите так, будто этого эпизода вообще в жизни не было.       Ничего не ответив, я подошла к желтой машине и дернула ручку, не оставляя Герману возможности поухаживать за мной.       — До свидание. Спасибо за всё, — бросила из-за спины и скрылась в салоне.       — Прощайте.       Дверь захлопнулась, водитель уточнил адрес, и мы поехали. Пристегнув ремень безопасности, вставив наушники в уши и включив одну из любимых шведских рок-групп, я отвернулась к окну, принявшись прокручивать в голове наш диалог. Вскоре все это превратилось в жвачку для мозга.       А потом полезли воспоминания.       В один из вечеров Герман закончил работать пораньше и приехал домой с двумя большими пакетами полными продуктов. Я ринулась распихивать все по холодильнику и шкафам, попутно спеша приготовить ужин – человек же с работы, небось голодный и уставший, так это еще и мои прямые обязанности, за которые мне платят. Но Рудницкий решил помочь. Мы готовили вместе. Таких эпизодов было всего несколько, но каждый оказался по-своему очень милым и атмосферным.       Мы приготовили китайскую лапшу со свининой в соусе, а потом нарушили правило – ужинали не за столом, а на диване в гостиной, попутно смотря кино. Это был слэш-хоррор, который обоим не понравился, зато было весело предугадывать действия тупых персонажей.       Обсуждая очередной эпизод из фильма, на тот момент мы уже разделались с едой, грязные тарелки стояли на кофейном столике, я активно негодовала по поводу глупости сюжета и дыры в сценарии, а Герман не сводил с меня внимательных глаз, на его губах играла теплая улыбка. В тот день он не особо охотно подключался к обсуждению и очень сжато делился мыслями, зато слушал внимательно.       Было так спокойно и хорошо рядом с ним.       Потом вспомнился один из совместных походов по магазинам. Я положила апельсины в целлофановый пакет, но тот порвался, и все фрукты рассыпались по полу, мы вдвоем принялись их собирать. Вроде, ничего такого, но почему-то запомнилось.       Как-то раз мы обсуждали рингтоны на телефоне, когда вместе возвращались домой на машине, и Герман с усмешкой бросил: “у будильников не бывает хороших мелодий, даже если поставить свою любимую песню”. В тот момент он казался максимально настоящим, естественным и живым. Такой легкий диалог двух обычных людей. Опять же, что такого. Но, вот, запомнилось.       Запахи, которые я до сих пор ощущала, запах Германа и запах его дома – стали такими родными, будто бы принадлежали мне самой. Скоро они выветрятся, забудутся и я больше никогда не смогу их ощутить. Осознание этого пришло только сейчас. Почему-то на этот раз не оставалось сомнений, что мы с Германом и правда больше не встретимся.