7+1, или Козел Отпущения

Почему-то все происходило так быстро, что мозг просто не успевал выдавать адекватные реакции. Хотя, скорее всего, дело было вовсе не в скорости — а в том, что шок парализовал сознание, мешая ему работать в обычном режиме. Но, с учетом происходящего — и, вероятнее всего, предстоящего — наверное, это было и к лучшему. — Не бойся, — почти что ласково проговорил Сонхва, натягивая сильнее ремень. — От асфиксии я тебе умереть не дам. Ремень, затянутый вокруг шеи, то сжимался, то ослабевал, пропуская в горящие от недостатка кислорода легкие немного воздуха. Мгновения такой «свободы» нельзя было тратить на кашель или сопротивление — это Уёну стало понятно после первых двух или трех раз. Первая же попытка поднять руки, чтобы как-то освободиться или перехватить руки Сонхва, закончилась болезненным ударом под дых. После этого хён наступил на цепочку, соединяющую наручники, лишая Уёна возможности в принципе поднять руки выше, чем на пару сантиметров. Ремень сжимал горло так сильно, что по временам темнело в глазах; но Сонхва по каким-то внешним признакам понимал, что происходит с его донсэном, и ослаблял хватку. Ненадолго. — Это немного скучно, — поморщился Пак, снова затягивая петлю, так что Уён открыл рот, ловя последние остатки воздуха. — К этому моменту у меня уже должен быть изрядный стояк, но ты меня как-то совершенно не возбуждаешь, — фыркнул Сонхва, вновь ослабляя затянутый ремень, потому что Уён уже начинал задыхаться. — Ты… и в самом деле… изв…ращенец, Сонхва, — закашлявшись, прохрипел Уён. Разумеется, этот комментарий не мог быть пропущен мимо ушей. Уён взвыл, когда Сонхва резко дернул вверх его голову, грубо схватив за волосы. — Не помню, чтобы разрешал тебе высказываться, падаль, — наклонившись, прошипел он Уёну в лицо, хлестнув его по щеке длинным концом ремня. — Но ты же такой охуенно непонятливый. — Провались ты. Это тебе с рук не сойдет, — выпалил Уён отчаянно, отклоняясь, насколько позволяла длина волос. Хоть это и было больно, но лучше так, чем пялиться в бездонные черные глаза, излучающие тьму. — Неужели? — оскалился Сонхва, выпрямляясь и отпуская его голову — но не ремень. — Может, тогда на помощь позовешь? Эта последняя фраза заставила его задрожать — так сильно, как никогда до сих пор. Было ощущение, что сердце вот-вот остановится. — Абсолютно всем в этом доме насрать на тебя, — прорычал Пак, презрительно глядя на него сверху вниз. — Никто не придет тебя спасать, Уён. Никого не ебет, что я с тобой сделаю. Не то, чтобы Уён об этом не знал. Но теперь, когда эти слова были произнесены вслух, последние остатки надежды медленно угасали. На смену ей пришел мрак, наполненный парализующим отчаянием осознания. Но одновременно с отчаянием — абсолютным, глухим, непроглядным — пришло и странное, тотальное спокойствие. Ему нечего было терять. Нечего больше бояться. Его не пожалеют и не пощадят, что бы он ни делал. Значит… можно делать все, что угодно. Уён не мог этого видеть, но его глаза померкли, став безжизненными, точно у куклы. — Выходит, это все — просто игра для тебя? Игра, в которой ты всегда выходишь победителем, Сонхва? Хён не мог не заметить, как изменилось его лицо и тон. Пак нахмурился, не понимая пока, к чему ведет донсэн, и облизнул губы, словно боялся сболтнуть лишнего. — Это и в самом деле похоже на игру, — ответил он наконец. — Ну тогда не думай, что я стану играть по твоим правилам, — ухмыльнулся Уён; его омертвевший взгляд придавал лицу жуткий вид. — Я не доставлю тебе такого удовольствия. Глаза Сонхва сузились, но он улыбнулся. — Ты так думаешь, Чон Уён? Ты так в себе уверен?.. Уён собирался что-то ответить — что-то, что почти наверняка стоило бы ему еще одного удара — но снова затянувшийся на шее ремень помешал ему в этом начинании. — Что ж, раз так, будем играть по-другому, — вздохнул Сонхва, осматриваясь, точно в поисках чего-то. Видимо, он нашел искомое — потому что в этот раз Сонхва душил его гораздо дольше. В глазах стало совсем темно, в ушах невыносимо звенело, а изо рта, кажется, начала капать слюна. Потом реальность поехала куда-то вниз и вбок. … Уён очнулся на полу и не сразу понял, что изменилось. А затем взгляд сфокусировался на ладонях, обнимающих ножку кровати. Цепочка наручников была переброшена за ней, а ремень с шеи полностью исчез. В комнате было пусто. Мозг плохо работал; видимо, он потерял сознание от недостатка кислорода. Уён машинально подергал руками, но кровати, прикрученной к полу, было, разумеется, наплевать на его усилия. Еще прежде, чем он успел задуматься о том, куда подевался Сонхва, по хребту пробежали мурашки от ощущения чьего-то пристального взгляда. Медленно повернув голову, Уён встретился взглядом с глазами змеи. — Смотришься отлично, — ухмыльнулся Сан, заглядывая в дверной проем. — Развлекаешься, погляжу? — Чего приперся? — пробурчал Уён, вновь отворачиваясь. Самодовольная рожа Сана была не настолько интересной, чтобы тратить время на ее разглядывание. — Фу, как грубо, — пожурил Сан. — Но так и быть, удовлетворю твое любопытство, Чон Уён. Мне разрешили присоединиться, — объявил Чхве, не скрывая злорадства. По движению воздуха и приближению его голоса легко было догадаться, что он зашел в комнату. — Я буду просто наблюдать, наверное. Хотя, если будешь распускать руки, я, пожалуй, не сдержусь, — прибавил он задумчиво. Уён настолько не понял этой странной, двусмысленной реплики, что все-таки поднял вопросительный взгляд на Сана; но, уже наученный горьким опытом с Сонхва, ничего не спрашивал. — Мне бы не хотелось, чтобы ты трогал моего хёна, — пояснил Сан, и его лицо странным образом потемнело. — Ни в интимных местах, ни даже просто прикасался своими вонючими руками. Это было интересно. Уён слегка нахмурился, но ничего не ответил, подозревая, что это не все. — Но это так раздражает, — заныл Сан. Он плюхнулся в кресло на колесиках и подъехал на нем к Уёну, сидящему на полу, сохраняя, впрочем, некоторую дистанцию. — Я не знаю, что он собирается делать с тобой. Он сначала не хотел меня звать, сказал «понедельник — мой день, значит, я буду один». А теперь позвал. Я не понимаю, что он задумал. Так бесит! Почему тебе просто не рассказать мне, Пак Сонхва?! Ты меня совсем не любишь. — Просто изначально у меня был другой план, — раздался голос Сонхва. Сан крутнулся в кресле, лицом к двери. — Он заявил, что не будет играть по моим правилам, — ухмыльнулся Пак, кивая на Уёна и приближаясь к ним. В руке у него была спортивная сумка, но по ее виду невозможно было догадаться о содержании. — Так что я подумал, что мне может понадобиться твоя помощь, Сани. Сан расплылся в улыбке и обнял подошедшего Сонхва, утыкаясь носом ему в живот. — Я рад, — пробормотал Чхве. — Правда. Я боялся, что ты станешь трахать его… — И что бы тогда? — изогнув бровь, усмехнулся Сонхва, свободной рукой погладив его по голове. — Ты бы отказался от меня? — Нет! — выпалил Сан, поднимая голову и заглядывая ему в глаза. — Но просто… мне было бы обидно. Ты только мой, хён. Не хочу тебя ни с кем делить. — Ну надо же, какой ты собственник, — засмеялся Сонхва. — Я и не знал. Уён уже начинал понимать, что к чему. Сан и раньше бегал за Сонхва, точно привязанный, уделяя ему, в сущности, все свое свободное время. Это никогда не ощущалось со стороны, как дружба. Это ощущалось… как зависимость. Что забавно, Сан не был единственным, кто показательно чуть ли не целовал следы Сонхва. Но он был единственным, кто делал это на сто процентов искренне, а «инцидент», виновником которого был Уён, в некотором роде развязал ему руки. Понятно, что Сонхва это прекрасно видел, и не мог вечно прикидываться дурачком. Наблюдать этих двоих в быту и прежде было довольно мерзко; но сейчас, после всего случившегося, они и вовсе потеряли всякий стыд. Уён старался не поднимать глаз, не смотреть на них и не прислушиваться, о чем они говорят, потому что интуитивно догадывался, что будет дальше. Однако странное чувство какого-то болезненного любопытства, и вместе с тем — смутное опасение, что, если он вовсе не будет смотреть, то его заставят силой, вынуждало все же поглядывать на этих двоих боковым зрением. Сонхва наклонился, а Сан вытянулся ему навстречу, счастливо и абсолютно бессмысленно улыбаясь. Наблюдать их поцелуй было одновременно противно и… еще как-то, и это «как-то» заставило мурашки пробежать по загривку. Уён передернул плечами и отвернулся, потому что это, в конце концов, смущало. — Он не станет смотреть, — пробормотал Сонхва разочарованно, отрываясь от губ Сана. — Надо как-то приковать его так, чтобы у него не было возможности опустить голову. — О, он станет, — оскалился Сан, поглаживая руку Сонхва у себя на щеке, а затем прикасаясь губами к его пальцам. — Не нужно ничего делать. В его голосе сквозила странная уверенность. — Но, если хочешь, можешь что-нибудь сделать, — продолжал Сан, облизывая пальцы Сонхва. — Но лучше со мной, а не с ним. Он все равно не оценит. — Сегодня вроде как мой день, не мне ли решать, что и с кем делать? — ухмыльнулся Сонхва, щипая его нижнюю губу. — Ладно, так или иначе, я не планирую делать это прямо сейчас. Он мне все настроение испортил. — Разве я ничего не могу сделать с твоим настроением, хён? — промурлыкал Сан, снова обнимая Сонхва, и потерся носом о его пах. Уён спрашивал себя, какого черта все еще смотрит — и как этим двум ублюдкам удается говорить о нем так, будто его тут нет. Как раз в этот момент Сонхва обратил на него внимание. Под его надменным взглядом Уён поежился, хотя, казалось бы, должен был уже привыкнуть к нему. — Конечно, ты можешь, — ответил он Сану нарочито ласково, пропуская его волосы сквозь пальцы. А затем, оскалившись, сжал руку, отчего Чхве негромко взвыл. — Только я уже сказал — мне решать. Не будешь слушаться — придется и тебя наказать. Почему-то взгляд Сана, направленный на Сонхва после этих слов, был полон абсолютного обожания. Он сел ровненько, точно примерный ученик, и опустил руки. Сонхва прошел в центр комнаты и бросил на пол свою сумку. По звуку, с которым она громыхнула, тоже не стало понятнее, что там внутри. — Раз уж он так уверен, что не доставит мне удовольствия, придется его перевоспитывать, — ухмыльнулся Пак. — Научим его, как быть послушной шавкой. А потом устроим что-нибудь типа соревнования. Сан закивал, подскакивая на стуле — разве что в ладоши не хлопал. — В конце я выебу вас обоих, — хмыкнул Сонхва. — Ну-у, — разочарованно надул губы Чхве. — Какое ж это соревнование тогда, если оба получат награду? — Как и чем я это сделаю — другой разговор, — засмеялся Пак, погрозив пальцем. — Для кого-то это будет награда, а для кого-то — отнюдь. Сан улыбнулся, задумчиво погладив подбородок. — Я увижу «его величество» в деле? — полюбопытствовал он. — Все возможно, — ухмыльнулся Сонхва, подходя вновь к нему. — Зависит от того, насколько хуево он станет себя вести. Не хотелось даже представлять, о чем именно они говорят. — Что ж, пошли поедим пока, — позвал Пак, и Сан поднялся, тут же вешаясь на его руку. — Бестактному куску дерьма еда не полагается, так что сиди и думай о своем поведении, — презрительно прибавил Сонхва, покосившись на Уёна. — Мы могли бы немного продлить его воспитание, раз уж завтра все равно мой день, — пробормотал Чхве ему на ухо, но так, что Уён все прекрасно слышал. — Не сдерживайся, хён. Я хочу увидеть эту твою сторону во всей красе. — Посмотрим, как будет продвигаться ближе к вечеру, — отвечал тот неопределенно. В дверях он остановился, пропуская Сана вперед, а сам бросил взгляд через плечо обратно в комнату. — Это не игра, в которой я всегда выхожу победителем, Чон Уён, — оскалился мрачно Сонхва. — Это игра, в которой ты всегда проигрываешь. … Когда дверь за ним закрылась, Уён вдруг почувствовал странное облегчение. Если все наказание еще впереди, то сейчас — драгоценные мгновения, когда он мог перевести дух и напомнить себе, что он должен держаться. Он всего этого не заслуживает. И не должен поддаваться на их провокации. Что бы не случилось, он должен выдержать… Из мыслей вывел странный, назойливый звук. Тиканья часов. Нигде в его комнате не было часов, которые могли бы тикать; а это значило, что звук доносится из сумки, что Сонхва принес с собой и бросил на полу. Инспектировать ее не было никакой возможности, потому что она была слишком далеко от кровати. Даже растянувшись на полу и вытянув ногу, Уён не доставал до сумки. Идиотские мысли одна за другой вламывались в голову. Конечно, там не могло быть бомбы, которую ему надо было обезвредить… Или могло? От Сонхва можно было ожидать чего угодно. Уён гнал дурацкие мысли прочь, но они становились тем навязчивее, чем сильнее раздражал тикающий звук — бывший единственным в глухой комнате. Сумка, точно магнитом, притягивала к себе взгляд. В конечном счете, даже понимая, что это тоже часть «плана» Сонхва, Уён никак не мог прекратить это. Его руки были наглухо прикованы к ножке кровати, та — привинчена к полу, а поблизости не оказалось ничего, что могло бы ему помочь. — Я просто буду разговаривать сам с собой вслух, чтобы не прислушиваться, — решил Уён. — Или стану петь. Ты меня не сломаешь, Сонхва. Я не настолько жалок. … Но время шло — неумолимое, беспощадное время, и Уён начинал сходить с ума от тиканья невидимых часов, которые скрывались в сумке с загадочным содержимым. Даже его голос или пение не перекрывали звук полностью, и он продолжал звучать на задворках сознания. Более того, относительно скоро он просто устал; в горле пересохло, хотелось пить — и есть. «Бестактному куску дерьма еда не полагается». Уён скрипнул зубами. — Забавно, что вы решили в качестве наказания морить меня голодом, — усмехнулся он сам себе. — Не худшее наказание из возможных. — Равно и не единственное, впрочем. Уён вздрогнул от неожиданности. Он сидел спиной к двери, но было странно, что не услышал, как она открылась. — Как ты думаешь, сколько прошло времени? — полюбопытствовал Сонхва, притворив за собой дверь. От его лукавого голоса становилось не по себе. Уён обернулся через плечо. Почему-то Сонхва снова был один; он принес с собой поднос с едой, но Чон не сомневался в том, кому она предназначалась. Что его по-настоящему смутило — и испугало — так это противоестественное количество кухонных ножей, которые красовались рядом на подносе. Чтобы просто резать мясо, явно не нужно столько. Он сглотнул подкативший к горлу ком и отвернулся к окну. По глухим шторам, которые им было запрещено открывать, невозможно было сказать, который сейчас час. — Понятия не имею, — глухо ответил Уён на его вопрос. Мысли зароились в голове беснующимся роем, но нельзя было им поддаваться. Нельзя было выказывать страх. — Давай посмотрим, — в голосе Сонхва отчетливо слышалась усмешка. Оставив поднос на противоположном от Уёна краю кровати, он подошел к сумке и запустил в нее руку. — Почти сорок минут, — кивнул он сам себе, что-то там нажимая. — Остановим пока, раз уж я здесь. Перерывы тоже важны. Неопределенность ужасно нервировала, но, как ни вытягивай шею, с его места было не рассмотреть, что там в сумке — да и Сонхва быстро ее закрыл. Хотелось бросить какую-нибудь едкую шуточку про бомбу, но Уён передумал, потому что Пак уже возвращался к полному ножей подносу. — Что ж, приступим к трапезе, — кивнул он сам себе, садясь на стул. Сонхва расположился таким образом, чтобы Уён отлично видел его, поедающего сочнейший стейк. Запах, едва он снял с него крышку, тоже был неизбежен. На подносе было еще много всякой всячины, и всем этим Сонхва отлично обедал прямо на глазах своей голодной жертвы. Уён старался просто не смотреть — но запаха и чавкающих звуков было вполне достаточно, чтобы у него скручивало желудок, а рот то и дело наполняла ядовитая голодная слюна. — А что, Сан передумал присоединяться? — буркнул Уён, маясь на полу и пряча глаза, не желая показывать своему мучителю, что его простые методы все ж таки прекрасно работают. — Хм… это один? Или два? — пробормотал себе под нос Сонхва, перестав жевать. — Два, пожалуй. Уён поднял голову, совершенно не поняв, к чему это — и моментально об этом пожалел. Сердце чуть не остановилось, а затем заколотилось, как бешеное, когда в каких-то сантиметрах от его лица просвистел нож, с гулким звуком воткнувшись в стену за спиной. — «Хозяин» — напомнил Сонхва, поигрывая еще одним ножом и дьявольски ухмыляясь. — Ты должен прибавлять это слово, обращаясь ко мне. Не нравится «хозяин» — можешь говорить «господин» или, в крайнем случае, «сонбэним». Хватит разговаривать со мной так, будто я твоя подружка, Чон Уён. Знай свое место. Это во-первых. А во-вторых… Уён сжался в комок, когда следующий нож полетел в его сторону. Кажется, этот был даже ближе, чем предыдущий. — Ты открываешь рот, когда тебя об этом просят, и никак иначе, запомни, — прорычал Сонхва раздраженно. — Отвечаешь, только если тебя спрашивают. Не смей высказываться, когда тебе этого не разрешали, уяснил? Ты гребанное животное, а животным положено молчать. Он снова оскалился, страшно и зло, так что у Уёна, который теперь почему-то не отрывал от него взгляда, пробежала по спине стайка мурашек. — Попробуем еще раз, с самого начала, — отчеканил Пак, беря еще один нож. — Так что ты там хотел спросить? Уён задрожал. Разум подсказывал ему, что Сонхва не переступит черту, но инстинкт самосохранения, разбуженный его действиями, вопил, что лучше не испытывать удачу. Однако горло, сжавшееся спазмом, не произвело никакого звука. Было слишком страшно; Уён чувствовал, как его всего колотит, а на лбу выступает испарина. Сонхва перестал улыбаться. Нахмурившись, он метнул в его сторону третий нож. Уён вскрикнул, рванувшись в сторону, насколько позволяла длина наручников, и плюхнулся на пол, стукнувшись подбородком. — Какой ты непонятливый, — процедил Пак, и его голос заставил задрожать сильнее. — В-третьих… Отставив поднос, он поднялся, и медленно, точно тигр, загоняющий добычу, двинулся в сторону Уёна. — Не смей отмалчиваться, когда к тебе обращаются. Уён был по-настоящему жалок; он в ужасе отползал в сторону, но прикованные руки мешали ему увеличить дистанцию. Подойдя, Сонхва схватил его за волосы, заставляя взвыть от боли, и поднял в то положение, в котором Уён сидел до этого, даже немного выше. В этом «подвешенном» состоянии он никак не мог подняться, чтобы не висеть на собственных волосах, лишь бессмысленно скользил ступнями. — Ну и хуёвый же ты ученик, Чон Уён, — ухмыльнулся Пак, дергая его голову. — Что надо сказать? — Простите, — взвыл Уён, молясь, чтобы это наконец закончилось. — Простите, сонбэним. Я больше не буду. Я… я буду слушаться. Рука Сонхва разжалась, и Уён стукнулся коленями об пол, облегченно выдохнув. — Уже что-то, — кивнул одобрительно Пак, отряхивая руки, точно они об него испачкались. Он отошел к стене, вынимая из нее воткнувшиеся ножи, так что Уён смог немного перевести дух. Но ненадолго. Он следил за каждым движением Сонхва, а тот, собрав ножи, вновь приблизился к нему. Уён сжался в комок, стараясь забиться подальше в угол, но сильная рука хёна, ухватившая его за горло, заставила вернуться в исходное положение. — А? Что такое? Как-то не играется по своим собственным правилам? — обманчиво-ласково проговорил Сонхва. Холодное лезвие, скользящее вдоль линии челюсти, заставляло зубы громко стучать от страха. — Отвечай, когда спрашивают, — напомнил Пак мурлыкающим тоном, водя плоской стороной лезвия по его лицу. — Н-нет, — еле-еле выдавил Уён, не сводя застывшего от ужаса взгляда с лица Сонхва. — Что «нет»? — допытывался тот. Ощущение вжимающегося в кожу лезвия заставило Уёна подобраться. — Н-не играется, — с трудом дополнил он, тяжело дыша. — А бравады-то было, — хмыкнул Сонхва, постукивая ножом по его скуле. — Смотри, штанишки не обмочи тут. Уён мог поклясться, что он и в самом деле довольно близок к этому. Но внезапно Сонхва отпустил его. Обессилев от страха, Уён распластался на полу. Глаза сами по себе наполнились слезами; он прикусил губу, подавляя рвущиеся из груди рыдания. Никак не выходило справиться с бившей его крупной дрожью. — Успокойся, — с отвращением поморщился Пак, выпрямляясь. — Если собираешься разводить сопли, имей в виду — меня этим не проймешь. Скорее наоборот, это меня может только разозлить. Уён задрожал сильнее и поднялся с пола, снова принимая сидячее положение. Он поджал губы и старался сфокусироваться на том, чтобы не разреветься, поэтому глубоко задышал через нос. Голову он, правда, не поднимал — боялся встретиться взглядом с Сонхва. — Можешь ведь, когда захочешь, — одобрительно хмыкнул Пак, возвращаясь к своему обеду. — Но с тобой еще возиться и возиться.