7+1, или Козел Отпущения

Наступления понедельника Уён ждал, словно осужденный — дня казни. Правда, это была лишь первая казнь из семи. Внутри все холодело от мыслей о том, что Сонхва может с ним сделать; не хотелось даже представлять, но мысли сами собой навязчиво лезли в голову. А еще он подозревал, что Сан обязательно захочет присоединиться… Уён сам не заметил, что скрипит зубами. … Чхве Сан был невероятной занозой в заднице. Если все прочие мемберы сейчас просто в открытую ненавидели и осуждали Уёна за содеянное, то Сан искренне наслаждался всем происходящим, точно заинтригованный тем, какой невероятный трэш еще может случиться. Вчера, когда они обсуждали эту «серию наказаний», он, кажется, готов был до потолка прыгать. … Странное дело; прежде Уён не замечал за Саном таких наклонностей. А может, просто не хотел замечать. Фансервис вынуждал их часто и много взаимодействовать, ведь эйтини так нравилось наблюдать за ними. Они называли их «усаны», складывая слоги имени, и радовались любой их интеракции, даже самой, по мнению Уёна, незначительной. Однако это накладывало свой отпечаток, ведь на камеру они в некотором смысле обязаны были любить друг друга. Уён считал, что прекрасно справляется со своей ролью. Наверное, в какой-то момент он даже слишком сильно вжился в нее, отдавая Сану предпочтение не только на камеру, но и за ее пределами. А вот Сан… Сан играл «в полножки». Если поначалу он еще хоть как-то реагировал, то со временем все чаще стал казаться незаинтересованным во всем происходящем. Даже не старался. Из-за него возникало ощущение, будто Уён переигрывает, потому что его настроение могло поменяться с благосклонности на презрение молниеносно. Особенно это было заметно, когда Сонхва-хён появлялся в поле зрения. Чхве Сан превращался в статую; жили только его глаза, неотрывно следующие за Сонхва, и порой его отмораживало, чтобы явить миру самую идиотскую из возможных улыбочек. Любая попытка взаимодействовать с ним в этом состоянии неизбежно заканчивалась немотивированным приступом гнева. Не прямым текстом, но он словно бы говорил «ты ничего не значишь, когда рядом Сонхва». Это раздражало. Впрочем, нельзя сказать, что Уён ревновал или завидовал. Скорее, его гордость уязвляло такое подчеркнутое предпочтение, отданное другому. … Но вчера, впервые за долгое время, взгляд Сана, даже в присутствии Сонхва, был сфокусирован на Уёне. Однако это был совсем не тот взгляд, который ему хотелось бы ощущать. Это был хитрый взгляд змея, с любопытством наблюдающего за трепыхающейся в силках добычей. … Уён всю ночь не спал, стараясь придумать, куда ему спрятаться, но ничего так и не пришло ему в голову. Его мучители на славу подготовились. Не было ни малейшей возможности сбежать из дома. … В самом же общежитии была невозможная атмосфера. В комнате, которую с ним больше никто не делил, срезали замок, чтобы он не мог запереться в ней; все остальные помещения, где можно было бы спрятаться, опечатали или, наоборот, держали открытыми без возможности закрыть. Выходить им было нельзя. Еду приносили курьеры, а перед этим ее проверял стафф. Телефоны у них отобрали, а компьютеры отключили от сети. С телевизора тоже нельзя было выйти в интернет. Их словно бы держали в заложниках. Не позволяли даже связаться с родителями. И все это — по его вине. … После нескольких дней такой жизни, словно их выселили с планеты, кому-то из мемберов пришла в голову эта «великолепная» идея — снять напряжение, а вернее — сорвать на нем свой гнев. Кому именно, Уён не знал, но втайне подозревал Сана. Слишком уж сложно ему было поверить, что такое могло прийти в голову Хонджуну. Хотя, тот факт, что он на это безропотно согласился, многое говорил о его моральном облике. А тот факт, что и вообще никто не высказался против этой затеи, заставлял бояться грядущей недели еще сильнее. … Конечно, Уён и сам сходил с ума от скуки и самобичеваний. Он внезапно оказался абсолютно один в доме, полном людей. Находиться в одной комнате с другими мемберами было просто невыносимо, да и они недвусмысленно давали понять, что видеть его не желают. Поэтому он проводил бесконечно долгие дни и ночи в полной изоляции, не имея возможности ни с кем пообщаться. Книги и компьютерные игры не могли заменить живых людей. … Под утро его все же сморило коротким сном, полным смутно тревожащих сновидений. Впрочем, долго поспать ему было не суждено; чуткое от предчувствия грядущего сознание среагировало на то, что в атмосфере прибавилось звуков. — Ты идешь в его комнату? Думаешь, он не спрятался? — голос с лестницы, несомненно, принадлежал их лидеру. — Я уже проверил все места, где он мог бы спрятаться, — отвечал ему низкий, вибрирующий баритон старшего. — Он в своей комнате. Тишина. — Сонхва-я… Сделай, пожалуйста, по-тихому. Я хочу еще поспать, — попросил Хонджун. Снова молчание. — …Ничего не обещаю, — ответил хён наконец. … Уён суматошно вскочил, думая, что лучше — залезть под кровать или в шкаф. Нарастающая паника заставляла сердце колотиться с удвоенной скоростью. Впрочем, он все равно опоздал. Подпирающий его дверь бардак, служивший заменой замку, разлетелся в стороны, когда Сонхва ударил в дверь ногой. Уён замер посреди комнаты, приросший к месту от шока и испуга. Пак зашел в комнату, отпихивая с пути все то, что мешало пройти. — Доброе утро понедельника, Чон Уён, — процедил Сонхва, чуть оскалившись. — Давай начнем без дальнейших предисловий. — Н-начнем что? — голос ломался, потому что Сонхва был пугающим. Не только то, как он зашел — словно дознаватель, готовый вытрясти из преступника всю нужную ему информацию; не только тем, что Уён слышал из их разговора с Хонджуном на лестнице. Весь в черном, точно якудза, с бесстрастным лицом, Сонхва, казалось, пришел не для наказания, а чтобы убить его. Не было сил шевельнуться — даже тогда, когда хён приблизился к нему. — Твой сегодняшний урок, — отвечал Сонхва, сверля его черным, как бездна, взглядом. — Я должен убедиться, что ты его как следует усвоишь. Едва открыв рот, Уён ощутил удар наотмашь по лицу, и осел на кровать прежде, чем сообразил, что к чему. — Начнем с того, что вякать шавке вроде тебя можно только с разрешения хозяина, — прорычал Сонхва раздраженно. — Будешь получать каждый раз, как откроешь рот без разрешения. Ясно? Отвечай. Схватившись за щеку, Уён поднял полный шока и страха взгляд на хёна. Разумеется, он ничего не ответил. Сонхва тяжело вздохнул и снова хлестнул его, на этот раз — поперек шеи. — Если я говорю «отвечай» — ты отвечаешь, — процедил он яростно. — Ясно? — Ясно, — выпалил Уён, не задумываясь. Мозг отказывался работать, как надо, подавленный ужасной энергетикой, исходящей от Сонхва. — Я не должен этого говорить, но я люблю послушных мальчиков, — процедил хён, ухмыляясь. — Так что ты меня очень обяжешь, если будешь слушаться беспрекословно. Заодно и себе одолжение сделаешь. — Он что-то достал из кармана, но что именно, Уён не увидел. — Не думай, что я все время буду просто бить тебя по лицу в наказание за непослушание. Я не настолько скучный. Сонхва схватил его руки, и на запястьях клацнули наручники. Уён боялся даже дышать, но все же посмотрел на хёна с немым вопросом. — Что ты хочешь спросить, животное? — презрительно усмехнулся Сонхва. — Говори. — Откуда ты взял гребанные наручники? — выпалил Уён, нервически засмеявшись. Сонхва сделал странное движение; подняв его руки за цепочку между наручниками, он резко и коротко дернул их вниз. Уён не сразу почувствовал боль; сначала было ощущение, как от удара током, а уже потом — боль. Чуть погодя он догадался, что это был нерв. — Эйтини подарили на каком-то из фансайтов, — ухмыльнулся Сонхва, с явным удовлетворением наблюдая, как меняется лицо донсэна. — Видимо, для них я выгляжу как оппа, который таким увлекается? Почему бы и нет, в конце концов. Он окинул Уёна оценивающим взглядом, заставившим его поежиться. Так смотрят на свинью, выбирая, какие из ее частей лучше первыми приготовить после того, как она будет забита — но не на человека. Этот взгляд пугал до чертиков. Хотелось убежать — но он только разозлит Сонхва, если сделает это. Он все равно его догонит и найдет, потому что прятаться в общежитии негде. — Ах да, и кстати, с этого момента не забывай звать меня «хозяин», — прибавил Сонхва, роясь в карманах. — Ну уж нет, блядский ты извращенец, — поморщился Уён, машинально отклоняясь. Его разум еще не вполне смирился с мыслью о своей беспомощности, так что он выпалил это, не подумав. Улыбка на лице хёна моментально исчезла. В следующее мгновение мир поплыл перед глазами Уёна. Он не сразу понял, почему его так сильно оглушило; тело прошил шок, оно стало ватным, так что Сонхва без труда поднял его за шкирку на один уровень с собой. Уже сгибаясь пополам и падая на пол от удара в солнечное сплетение, который лишил его возможности дышать, Уён догадался, что первый удар был в висок. Сонхва не пытался просто избить его; он бил точечно, так, чтобы дезориентировать. — Как жаль, — процедил Пак Сонхва, но в его голосе не было ни намека на эту самую жалость. — А я ведь говорил, что мне нравятся послушные. Но ты сам выбрал играть по-плохому, Чон Уён. Не говори потом, что я тебя не предупреждал, — злорадно усмехнулся Сонхва, расстегивая ремень.