Первая партия

Дождь струился ровными прозрачными прядями с неба, цепляясь за высокие угловатые крыши, оседая на окнах россыпью прозрачных бусин, разбиваясь кругами о бетонную гладь улиц, омывая тяжелой влагой лицо и прячась в лёгких тяжёлым чистым ароматом. С высоты смотровой площадки главной башни виднелся красочный поток зонтиков далеко внизу. Жёлтые, красные, ярко-зелёные, розовые, лиловые, оранжевые — они походили на беспорядочную россыпь цветов. Акацуки, к сожалению, ими не пользовались, поскольку униформа не позволяла. Но любоваться никто не запрещал, да и не мог запретить. «Вторник» — констатировал про себя Итачи, глядя вниз. Расписание дождя знал каждый житель города. В понедельник с ветром, в среду морось, в четверг с грозой, в пятницу тоже морось. Суббота зависит от хорошего поведения жителей, но обычно пасмурно с периодическими осадками. В воскресенье днём с одиннадцати до половины шестого обязательно солнце. По национальным праздникам дождь весь день, но зато ночью можно посмотреть на звёзды. К сожалению, магазины по выходным не работали, а в понедельник Акацуки всем составом обязывали заниматься мелкой административной работой, поэтому за лекарствами Итачи выходил именно во вторник, ну или в среду, если удавалось дотерпеть. Когда нужда перерастала в крайнюю необходимость, он поднимался наверх, выходил на смотровую площадку и заглядывал вниз. Разноцветный поток зонтиков, чуть расплывчатый от влаги и собственного ухудшающегося зрения, не прекращал своего двустороннего течения в дневной час. Полюбовавшись на него минут пять, Итачи всякий раз вздыхал настолько глубоко, насколько позволяли больные лёгкие, прикрывал глаза и прыгал вниз. Пары секунд абсолютной свободы во время падения ему хватало ровно до следующей недели. Конечно, в нужный момент нужно было использовать чакру. «Ещё рано» — каждый раз напоминал себе Итачи. «Ещё не время». И потом, ему не хватало наглости испортить чужие зонтики такой нелепой смертью. Если они изначально не красные, то их не отмоешь. Было бы жаль. Если внизу находились дети, их всегда восхищало чужое падение; они находили трюки с шуншином и акробатикой чем-то волшебным. «Дядя летит! Мама, мама, смотри!». Было бы некрасиво со стороны Итачи и это детское ощущение чуда украсть и испортить. Тем более, что взрослые таковое и без него в своих чадах подавляли, повторяя им, журя, что это вовсе не падение какого-то дяди, а «снисхождение одного из господ наших, защитников города, помощников Госпожи Ангела и Бога нашего». Итачи понимал, что родители не виноваты в своей подверженности наглой государственной пропаганде, но его раздражала та почесть, которую ему оказывали местные жители. Нет ничего ни красивого, ни святого в убийце на золотом пьедестале. Только внушать это было уже бесполезно: горожане давно представляли Акацуки пантеоном богов во главе с Пейном и Конан. Фарисейство. Помявшись с ноги на ногу, Итачи спрыгнул. Одна секунда… две…три… На четвёртой он извернулся в двойной кульбит, вышел через него в шуншин и мягко, с кошачьей грацией, приземлился на носки, почти не вызвав брызг, и, амортизируя, перенёс вес на пятки, а с них и на заднюю часть тела. Выходить из падения надо уметь. Выходить из падения красиво — базовый навык любого АНБУ. — Мама! — послышался детский голос из-под жёлтого зонтика, разрисованного собачками. — Мама, а я так тоже научусь, когда стану чуунином? Ответа родителя Итачи не стал дожидаться. Дотронувшись до своих уже намокших волос, он вдруг вспомнил, что опять забыл широкополую шляпу. Впрочем, ладно. Но это означало, что стоило поспешить — в башне уже который месяц были проблемы с отоплением. Можно было бы, разумеется, по возвращении прогреться через собственную стихию огня, но сильное обезболивающее и чакра обычно приводили к казусам. И происшествиям. Благо необходимая ему аптека находилась всего в квартале от главной башни. Двадцать минут пешком, пять с половиной ленивым шуншином, три с четвертью быстрым и минута сорок пять секунд уровня «о, ками, я забыл выключить утюг, а в нём ещё и воды нет, и он в горизонтальном положении» — тот самый, который, как говорили в АНБУ, скоростной режим «просто пиздец». В теории, можно и быстрее, но только у Шисуи получалось бить рекорды, не проламливая стены, не снося столбы, не выворачивая деревья и не затаптывая гражданских. На счету Итачи был всего один уничтоженный фонарь, прогнувшийся, но не сломавшийся. Итачи принял стратегическое решение использовать быстрый шуншин, так что когда он потянул на себя дверь аптеки, волосы всё ещё можно было не выжимать. — Учиха-сан! — воскликнула бабушка за прилавком. — Опять вы вымокли до нитки! Куда же это годится, с вашим-то здоровьем? Итачи подавил в себе почти детское желание неловко улыбнуться. — Каори-сан, — мягкий неформальный кивок. — Мне как обычно. — Ясно, ясно… Ох уж эта молодёжь, — пробурчала бабушка, удаляясь в подсобку. — Совсем себя не бережёт! Хоть бы ещё витамины пропил!.. Итачи привычно пропустил чужие переживания мимо ушей. Он не собирался жить долго. Ниндзя вообще не свойственно дотягивать до пятидесяти. Ему нужно было ровно столько, чтобы представлялось возможным расплатиться перед Саске, то есть, в теории, ещё лет пять максимум. И всё. Вместе с ним уйдёт из коллективного сознания последнее бельмо на репутации Учиха и начнётся новая глава жизни как для брата, так и для клана. Бабушка замерла в проёме подсобки, прижимая к себе два пузырька с лекарствами и книгу. — Учиха-сан, — её голос звучал неуверенно. — Да? — Это ведь ваша фамилия, так? — Да, — медленно и настороженно ответил Итачи. — Я… я не знаю, — растерянно пробормотала бабушка Каори. — Может, однофамильцы?.. Итачи ещё больше насторожился. — Тут книга вышла, — объяснила она. — Очень хорошая… В два шага оказавшись у стойки бабушка поставила перед ним два пузырька и опустила книгу. «Мемуары Учиха Фугена» — гласила серебряная надпись на твёрдом переплёте того самого оттенка синего, который считался традиционным для его клана. — Вы уже читали? — робко спросила бабушка. — Нет, — медленно ответил Итачи, не отводя взгляда от книги. — Хорошая, говорите? — Очень! — закивала головой Каори-сан. — Я даже плакала! Очень, конечно, хорошая… Совсем не то, что нынче обычно продают! — Где можно приобрести? — В книжном напротив. У меня там скидка, невестка заведует магазином… Но я бы посоветовала купить сейчас, спрос очень большой. Как бы, — она понизила голос до шёпота, — не запретили скоро, если вы знаете, о чём я. Если уже нет на полках, скажите, что от меня пришли, вам вынесут. — Вот как, — он даже не знал, что и думать. — В таком случае, зайду на обратном пути. Спасибо за рекомендацию. «Однофамильцы» — обескураженно думал Итачи, возвращаясь быстрым шуншином домой. Книга, спрятанная во внутреннем кармане, и грела, и отдавала холодом одновременно. «До чего мир дошёл. Однофамильцы… Смех сквозь слёзы, да и только». По возвращении назад он обнаружил себя слишком вымокшим, чтобы сосредоточиться на книге. Что бы там не было написано, стоило читать вдумчиво. Это могла оказаться фикция, или провокация, или пропаганда. Да… книге стоило уделить максимум своего внимания, поэтому сначала Итачи принял лекарство, привычно заглотив пилюлю, не запивая. «Чёрт» — запоздало подумал. Стоило сначала прогреться и выпить чаю, потом, потерпев, начать читать, и только затем уже принять таблетку. Голова от лекарства всегда становилась затуманенной на следующие часа два-три. Можно, конечно, и такое внимание уделить загадочной книге, но Итачи хотелось, всё-таки, быть на пике сосредоточенности. Фикция или нет, название касалось и младшего брата. Со вздохом, наконец-то не отозвавшимся болью, Итачи просушил волосы полотенцем, сменил вымокший плащ на сухой, переложил в него книгу и вышел из покоев по направлению к кухне. Хотелось какого-нибудь чёрного чая с кисло-сладким привкусом. И печенья. Когда оставался всего один этаж до места назначения, перед Итачи вырос, как гриб из-под земли, Акасуна но Сасори. Учиха позволил себе моргнуть, намекнув на непонимание ситуации. Во-первых: коллега выглядел не так, как обычно. Взрослее. Не как вечный подросток, который ещё не раздался в плечах. И Итачи это даже под действием лекарства не могло показаться, поскольку перемена в росте и фигуре была значительная: фирменный плащ, сидящий на коллеге, был ему немного мал. Во-вторых: выражение лица у Акасуны было… не кукольное. Не деревянное, если быть точнее. «Более экспрессивное» — поправил свои уже затуманенные мысли Итачи. В-третьих: Акасуна выглядел так, будто искал Итачи весь день, нашёл только сейчас и на тот момент не был уверен, хорошо это или плохо. — Учиха Саске — это твой родственник или однофамилец? — безо всяких приветствий резко спросил, почти гаркнул, Сасори. Итачи брякнул: — Однофамилец, — потому что ему не понравилось в какую сторону началась и пошла дискуссия. Однако, стоп. Однофамилец? Итачи никогда не брезговал пользоваться Шаринганом, если того требовала ситуация. И Акасуна сам был тому свидетелем. Тогда какого чёрта? Это же известный факт, что Шаринган есть только один. Ладно бабушка Каори, гражданская, такое предположила, но коллега? Коллега, который всё-таки сообразительный? Который должен был знать наверняка и так? Сасори окинул своего боевого товарища холодным оценивающим взглядом. Итачи подумал, что тот осознал иррациональность своей мысли и пришёл к разумным выводам. — Я догадывался, — заявил Акасуна. — Учиха по книге мемуаров Фугена много курят. А ты астматик. Не подходишь под описание. Итачи инстинктивно возмутился, но сдержался. — Так что там про однофамильца? — Вообще все вы в своей Конохе одинаковые, — игнорировав вопрос, проскрежетал сквозь зубы Сасори, — одно лицо или одно сумасшествие. Но, по крайней мере, Дейдара мне теперь денег должен. Итачи надавил на свой возмутившийся патриотизм и повторил, стараясь не звучать агрессивно, вкрадчиво или слишком заинтересованно: — Так что там с однофамильцем? — Книжку мне подписал. Псих. В смысле «подписал» и в смысле «псих»?! — Я думал, если вы родственники, то ты мне должен за моральный ущерб. А вы, оказывается, всего лишь однофамильцы… Мне нужен другой план. Ладно. Может, Дейдару с собой заберу. Извините, что?! — Какой моральный ущерб? — насилу выдавил из себя Итачи, побледнев. — Мощный, — мрачно ответил Сасори. — Мне придётся возвращаться в Суну, чтобы вступить в их новую программу, коллаборируемую с Конохой. Называется: «Экстренная психологическая помощь». Она мне полагается бесплатно, вместе с медицинской страховкой, как героической жертве системы. — Это какая-то шутка? — Если даже Однохвостый биджуу, согласно моим источникам, сейчас по ней получает терапию за время, проведённое в чайнике… — Сасори залез в карман своего плаща и выудил оттуда книгу в знакомой обложке. Нетерпеливо, но аккуратно открыл на одной из первых страниц, где как раз обычно указывались имена автора текста, редактора и автора введения-заключения или комментариев. — Смотри. «Акасуна но Сасори, на добрую память, в извинения за причинённый моральный ущерб. С уважением, Учиха Саске. (Дата, подпись)». Итачи вытаращился настолько, насколько позволяла собственная экспрессивность. Почерк младшего брата был узнаваем. — Ни у кого такого нет, — довольно заявил Сасори. — Если Какузу узнает, попытается украсть, чтобы на чёрном рынке продать за большие деньги. — Подожди, — постарался прийти в себя Итачи и хоть как-то разложить мысли в голове. — Ты… покидаешь Акацуки? — В Суне меня считают героем, оказывается, — констатировал Акасуна, сложив руки на груди. — И жертвой системы. Моя бабка наводит ужас на новую власть. Мне поклялись всеми предками, что предоставят бесплатную психотерапию и очень хорошую медицинскую страховку за счёт государства, — Сасори, казалось, мечтательно вздохнул, насколько это вообще было возможно в его характере. — Может, зубы вылечу в этом теле… Бесплатно, под анестезией. Зубы мудрости — это дорого, а самому себе такую операцию не хочется делать. Сам понимаешь. О, Итачи прекрасно понимал. Он три месяца копил, чтобы сходить к надёжному доктору в Аме, а не к Какузу с его фальшивым стоматологическим дипломом. — Ты покидаешь Акацуки, потому что хочешь вылечить зубы? — выдавил из себя Учиха. — Марионеткой от хорошей жизни не становятся. А цены на лечение и психотерапию не снижаются. Нет смысла отказываться от выгодного предложения. — А при чём здесь Учиха Саске? — Очень удачно мимо проходил. — А моральный ущерб? — Представь ситуацию, — раздражённо выдохнул Сасори, — ты занимаешься своими делами… — Да. — Убиваешь интересных людей, делаешь вклад в науку и искусство, зарабатываешь на жизнь, ведя отчасти номадический образ жизни… — Да. — И вдруг до тебя решают докопаться джинчуурики с эмоциональным диапазоном фарфорового чайника и его болтливый брат-энтузиаст. Что-то там про вредную бабку, компенсацию и психотерапию для всех желающих и нежелающих. — … Да. — И вроде как ты уже почти от них отделался, как вдруг появляются ещё один джинчуурики, полуавтор моей любимой книги и розоволосая девочка верхом на овце с очень боевым настроем. — И? — И они чуть не сломали мою марионетку Третьего, — проскрежетал Сасори. — А пока я их пытался послать на все четыре стороны… меня травмировали. — Чем? Сасори передёрнуло. Он на миг потерялся в мыслях, осоловело уставившись в никуда, и Итачи вдруг расхотелось получить ответ на свой вопрос. Акасуна помотал головой. — Неважно, — припечатал к облегчению своего коллеги. — Так или иначе, я ухожу отсюда. Меня ждут бесплатная диспансеризация, стоматология и психотерапия. И ещё уколы от столбняка и кори за счёт заведения. — Так ты думал, что если я и Саске являемся родственниками, то я помогу тебе незаметно сбежать? — догадался Итачи. — Да. Кто-то ведь должен понести за весь этот сюрреализм хоть какую-то ответственность. — Могу поджечь что-нибудь, — брякнул Итачи, а потом вспомнил, в какой стране живёт. Поджал губы. Сасори, не без подозрения, прищурился. — Даже если подожжёшь, с чего бы тебе помогать мне? Вы же однофамильцы… Или ты как раз Учиха и вырезал? И Итачи пришла в голову идея, которую могли вызвать только два фактора: тяжелое обезболивающее, затуманивающее разум не хуже слабой анестезии, и прошлое под командованием Хатаке Какаши. Капитан Пёс всегда считал, что из скользкой ситуации можно вылезти через болтовню. Самое главное, наставлял капитан, нести чушь уверенно и аргументированно. Информацию мало кто проверяет; и даже кто проверяет, всё равно может поверить. Так однажды Хатаке-сенпай заставил всю свою команду изображать ревизоров, приехавших из столицы наблюдать за санитарными нормами элитного стриптиз-клуба, в котором также барыжили запрещёнными веществами. Дело дошло до суда, на котором Хатаке-сенпай помимо ревизора стал изображать юриста. Он постоянно нёс какую-то чушь, но и суд был выигран, и стриптиз-клуб закрыли, и всех, кто был замешан в изготовлении и распространении запрещённых веществ, посадили. И всё потому что Хатаке-сенпай очень любил порнокнижки с интересными ролевыми играми. Итачи был падок на истории о высокопарной любви. А ещё он не успел прочитать «Мемуары Учиха Фугена» и поэтому не знал, что там за Учиха — настоящие, искажённые или фиктивные. И то, что Саске с какой-то сомнительной компанией надрал задницу Сасори, а потом оставил ему автограф, ему категорически не понравилось. В таком случае невыгодно иметь на себе клеймо «того самого Учиха». И раз уж есть сомнения «родственники или однофамильцы», то… «Не докажут» — прозвучал в голове ехидный голос Хатаке-сенпая. — Дело в том, — уверенно начал Итачи, вспомнив свои самые странные задания под руководством капитана Пса, — что моя фамилия, на самом деле, «Учива». Но мы столько лет были теневыми вассалами Учиха, что никто разницы и не знает. Даже в Конохе нас формально не разделяли. — Кого же ты тогда вырезал? — прищурился Сасори. — Остальных Учива, — соврал Итачи, стараясь звучать скорбно и правдоподобно. — Они оставили меня с кризисом самоидентификации, потому что не хотели ни отделяться, ни сливаться со своими братьями. Мы жили на одной территории клана, носили те же самые знаки отличия… даже в Академии нас упорно регистрировали как «Учиха». — И добавил, — это было ужасно. — Постой. А Учиха кто убил? — Это остаётся загадкой, — печально и таинственно сообщил Итачи. Понизил голос до шёпота. — Когда я карал Учива, кто-то воспользовался положением… На них были маски. Я ринулся преследовать их, но преступники скрылись. И всю вину свалили на меня. Сасори уставился на Итачи. Итачи постарался уставиться на Сасори, но от таблетки было слишком хорошо, и глаза отказывались как следует фокусироваться. — Звучит странно, но удивительно правдоподобно, — наконец заключил Сасори. — Шаринган у Учива, значит, тоже был? — Был, — кивнул Итачи. — Именно поэтому все меня знают, как Учиха, а не Учива. До сих пор. — В «Мемуарах Учиха Фугена» что-то было про вассальные кланы, — пробормотал сам себе Сасори, потирая подбородок, — но там не указывались эти Учива. — Мало кто знает о меньшинствах, но сами меньшинства знают о себе абсолютно всё, — проговорил Итачи, стараясь, чтобы высказывание звучало как народная мудрость. Сасори окинул своего коллегу долгим нечитаемым взглядом. — Слушай, — сказал, — ты ведь тоже, получается, жертва системы. Поэтому и хочешь помочь? Чтобы я взял тебя с собой на лечение твоей анти-Учиха болезни лёгких? Итачи от удивления даже закашлялся. — Нет, — прохрипел. — Мне… мне просто… жалко Саске. — Хм. Последний Учиха и последний Учива… Впрочем, неважно. Пожалуй, обойдусь сам. Спасибо за разговор. Со следующего задания не вернусь, — с этими словами, Сасори отправился дальше по своим делам, не оборачиваясь. И только сидя на общей кухне за третьей чашкой чёрного чая и четвёртым печеньем разум Итачи вдруг достаточно просветлел, чтобы вспомнить один неприятный факт — Акасуна тоже любил сплетничать. «Хатаке-сенпай не рассказывал, что делать потом со слухами» — нахмурился Итачи. — «Чёрт». И чтобы не испортить самобичеванием эффект от лекарства, достал из плаща книгу и решительно её открыл.