Главное, чтобы тебе было хорошо

— Ещё… м-м… — я буквально плавился под его руками и тело охвачено благодатным огнём; не знаю какие слова подобрать, чтоб он сделал так, как я хочу.       Он словно специально не осыпал моё тело поцелуями, лишь гладил, оттягивал ткани одежды, расстёгивал плащ с кровавыми облаками, водил кончиками пальцев по сетке на животе, проникал ими же под резинку штанов, но тут же убирал руку… как он только не дразнил, уже устал выгибаться навстречу его ловким рукам, он всё равно успеет переместить их в нужный момент. Проскулив свою просьбу ещё разок, я закатил глаза, затем схватил его руку, пытаясь переместить её туда, куда мне надо, но он не позволил, вдобавок ещё и снисходительно усмехнулся, видя меня в заведённом состоянии. — Такие мягкие. Можно их распустить? — задумчивым тоном спросил Сасори, оглаживая макушку и скользя до конца хвоста. — Да, — а лучше возьми меня здесь и сейчас — мысленно добавляю я, но лишь красноречиво стреляю своими глазами в его, — это так приятно.       Он на миг тепло улыбнулся, затем положил мою голову себе на колени, чтоб было удобнее массировать кожу головы. Это расслабляет, даже вгоняет в дрёму. Нет, не хочу спать, иначе пропущу самое интересное. — Хочу тебя, — решился выразить своё желание, надеясь на ускорение процесса. — Не всё сразу, — сказал Сасори, — а то не сдержусь и… — Не сдержишься? Да я буду только рад, хм! Сделай это. — Только если пообещаешь перестать взрывать мою мастерскую. — Прости, я перестану. И помогу с ремонтом, хм. — А в те из семи предыдущих разов ты мне не предлагал помощь, — с укоризной отметил он. — Не считается! До этого раза у нас всё было не взаимно. Поэтому и не предлагал. — Ты мне нравишься с самого начала, — таким же ровным тоном, как и всегда, признался он.       Такой честный и прямолинейный… ты мне импонируешь ещё сильнее. Люблю неприкрытую правду. — Не может быть… — даже не пришлось изображать удивление, я реально в шоке, неужели он не шутит надо мной?       Также Сасори: метал в меня ядовитые иглы, швырял вслед стеклянные колбы и ёмкости, однажды даже натравил несколько своих марионеток, чуть не дошло до его фирменного спектакля. Это он так симпатию выражал? Несмотря на его холод, я влюбился как идиотина последний. Причём задолго до того, как он выбрался из Хируко и предстал в своём истинном облике. Этот манящий глубокий тембр голоса, живой и острый ум, неустанная работа над собой и делом всей его жизни. Я высмеивал его с завидной периодичностью и провоцировал тупые, ни к чему не приводящие споры о том, какое искусство настоящее, но это лишь для того, чтобы обратить на себя внимание. Как школьник, который дёргает одноклассниц за косички. Знаю, это низко и по-детски, но, честное слово, не знал, как к нему подступиться. Между нами неизменно вырастали преграды. Это могли быть другие члены Акацуки, из-за которых невозможно было остаться наедине; часто это была закрытая дверь, которая нас разделяла, или его неизменный спутник в миссиях и, по совместительству, панцирь, в котором он прятался от мира. И, конечно же, его деятельность — он был погружён в неё, такое ощущение, что он робот, у которого кроме работы ничего больше в этой жизни не существует.       Я мешал ему, но только для того, чтобы отвлечь. Он мог не спать ночами: чахнет над своими свитками и это стало по-настоящему вредной привычкой. — Ой, Сасори но Данна, — видя его таким измождённым, обращался я, пытаясь проявить заботу или, хотя бы, расположить мастера к себе, — вы когда на улицу в последний раз выходили? Не хотите подышать свежим воздухом? — Тебе-то что? — неизменно огрызался марионеточник, — занимайся своими делами, Дейдара. — Вредный сухарь, хм! — а пока он поворачивался к одной своей рукописи, я внаглую из-под его носа уводил другую.       Тайком воровал их, пряча у себя, чтобы он хоть отдохнул хотя бы от части своей рутины. Но не тут-то было: он приходил весь такой в бешенстве, сносил дверь и угрожал мне смертью. О, обожаю эти моменты, он прекрасен в гневе. Эта вспышка ярости, отражающаяся на его кукольном лице лучше любого взрыва. А сейчас этот человек смотрит на меня совершенно серьёзно, честно говоря, кажется, что совсем без эмоций. Но я ощущаю его ауру, которая перестала быть колючей, как ужасный свитер из шерсти, вместо этого она стала тягучая, как полупрозрачная карамель. Хочу окунуться и стать твоим стеклянным яблоком. Оближи меня и съешь без остатка.       Снова тянусь к нему и оцеловываю фарфоровую кожу, приближаясь к губам. Легкий и точный поворот головы — ловлю его поцелуй, самый первый. Томительное ожидание окрасило этот момент и горечью и сладостью. Сколько месяцев я ждал этого, было невыносимо смотреть на него без возможности коснуться хоть как-то, чтоб это было обоснованно и ни у кого не возникли вопросы. Его тонкие, но не лишённые мягкости губы на вкус как тёмный шоколад. Он его не особо любит, но эта плитка с максимальным содержанием какао поддерживает и стимулирует работу его мозга. Не знаю, какую ещё гадость он ест, чтобы быть умным, но чаще всего вижу его за рабочим столом со стопкой шоколадок около себя. Он и без этого гений. Не хочу прерывать поцелуй, это так крышесносно, что хочется либо увековечить этот момент, либо взорваться. Вместе с ним, хочет он этого или нет.       Оторвавшись от меня, он взял меня за руку и начал её рассматривать. Воспылал ещё больше только от того, как он выглядит в этот момент: прямо как ученый. Так пристально смотрит, одновременно не по себе, но, чёрт, я в таком восторге и предвкушении, что даже не знаю, стоит ли его торопить сейчас. Напишет ли он статью в своих свитках про мои руки, м? Дорогой, оставь научные труды на десерт, а сейчас начни с изысканий — изучи её. Своим ртом. Делаю попытку приблизить ладонь к его лицу и, на удивление, он не сопротивляется, даже склонился, чтоб было удобнее. Ох, как это, оказывается, приятно, когда руку целует кто-то кроме меня. Исчезает предсказуемость, а учитывая, что со мной это делает тот, кого я люблю до одури и помутнения рассудка, это в тысячи раз лучше. Всё о чём я думаю — он, оплетающий своим языком мой, тот, что на правой руке. Левой я вцепился в рукав, сжимая ткань, надеясь смягчить острое удовольствие. Это невыносимо хорошо. — На вкус как глина, ты хорошо руки вымыл? — все тем же ровным тоном поинтересовался он, оторвавшись от моей ладони. — Сасори, хм!.. — я сидел перед ним с закрытыми глазами, но распахнул их, чтоб посмотреть ему в глаза, но не нашёл в них и тени насмешки.       Он просто констатировал факт? Окей, это не было грубо, но всё равно не по себе. — Прости, но вкус… специфический. Я не говорил, что это отвратительно. Мне стоило промолчать, не знал, что ты так среагируешь.       Мне даже сказать нечего, фыркнул и посмотрел в сторону. Он иногда такой дурак. — Ты так покраснел, — усмехнулся кукловод. — Откуда ты вообще знаешь, какая глина на вкус? — пытаюсь перевести тему, чтоб он не комментировал мои эмоции. — Я помню её землистый запах. Да и какие ещё на вкус могут быть твои руки? — Если тебе неприятно, могу ополоснуть их, я им даже зубы почищу, хочешь? — Если тебе хорошо сейчас, то не думай об этом. — Я хочу, чтоб тебе было комфортно, м-м… — Не думай обо мне, — он что, хочет, чтоб из нас двоих наслаждался только один? — главное, чтобы тебе было хорошо.       Я так и знал! Это очень польстило мне, но я решил сказать, что мы оба заслуживаем получить максимум от процесса. Вместо ответа он взялся за левую руку. Боже. — Ты всегда меня вдохновлял, — выдохнул ему в губы, — спасибо тебе за всё. — Так говоришь, будто собрался помереть тут. — От этого удовольствия — запросто можно коньки откинуть, — как во сне, медленно проговорил я, наблюдая за его действиями.       Ладонь прямо перед его лицом, он держится за тыльную сторону, уперев свой большой палец в местечко между запястьем и ртом; немного размяв мою ладонь, он сдвинул палец вверх, проникая в рот. Упрашивающе мурлыкнул о том, что это слишком хорошо: — Продолжай…       Второй рукой потянулся к поясу, оттягивая его пальцами, потому что не могу дождаться, когда он уже прикоснется ко мне, но вопреки всем ожиданиям он огладил моё возбуждение снизу вверх. Моя голова так запрокинулась, что, наверное, шея смачно хрустнула, но я не услышал из-за своих же стонов. Не прекращая держать и целовать левую, он по-разному гладил меня через ткань, словно пытаясь понять, что мне нравится больше всего. Не круговые движения, не резкие сжатия, и даже не чувственные нежные касания лишь кончиками пальцев — ничего из этого мне не понравилось так же, как его пристальное внимание в целом и то, как он делает всё одновременно.       Больше всего заводит мысль, что меня, такого порочного, безумного, нахального и эгоистичного, кто-то может любить так сильно, что в ответ я захочу отдать взамен столько же и быть взаимно-нежным. Способна ли любовь подарить ощущение, что ты делаешь всё правильно в этой жизни? Да, я убедился только что. И уязвимый я только перед его руками, языком и губами. Хочу исследовать что-то за пределами химии; новенький состав взрывчатки — это, конечно, прекрасно, но лучше отложить этот вопрос до лучших времён. — Возьми меня, — ещё раз решился попросить его, не хочу ждать больше. Если не он сам, то я проявлю инициативу.       Сасори не стал дожидаться момента, когда я сам в нетерпении раздену себя и его. Переставляю ноги, помогая ему снять с меня штаны, поднимаю руки вверх, чтобы он смог снять майку. Пытаюсь на него пересесть, чтобы помочь и ему, одновременно прижимаясь своим телом, но тонкая рука повисла в воздухе в предупреждающем жесте, а сам он попросил не суетиться: — Терпение, наберись его. — Было бы откуда взять, ты же меня знаешь, хм. — Ляг, — взглядом указал на стол. — Прямо на твои бумажки лечь?       Вместо ответа он смёл все одним взмахом руки, полностью освобождая поверхность. Рукописи, над которыми он так корпел, вместе с чистыми листами взлетели с жалобным звучным шелестом. Выпустив несколько нитей из чакры, он запустил их в меня и ноги сами понесли меня. Дальше я не сопротивляюсь. Стол достаточно широкий и длинный, так что помещаюсь на нём во весь рост. Он стоял сбоку от меня, управляя моими руками и наблюдая за тем, как я касаюсь своего тела. Иногда сгибаю пальцы, чтобы где-то усилить ощущения, а где-то ослабить; чувствую, как он внимательно наблюдает. Интересно, он делает для себя какие-то мысленные пометки?       Мне уже доводилось использовать свои рты на руках не по назначению, да, я думал о нём, когда в тесный ротик на ладони втискивался мой член где-то на пару сантиметров вглубь, да, это было потрясающе (боже, как я люблю свои руки!), это разве что сравнится с тем, как он делает сейчас со мной то же самое… ими же. Головка потеснила язык, который обвивает её, непрерывно двигаясь снаружи. — Нет… — прошептал я, — только не… — Не нравится? — он склонился надо мной прямо у лица, перестал вжимать меня в стол и нити ослабли; сам я в это время переместил руку ниже и сжал член. — Почему ты ко мне не прикасаешься, м? Хочешь, чтобы я сам? А как же ты?.. — Вот оно что, хочешь кончить одновременно со мной? — в его полуулыбке виднелось что-то тёплое, наверное, был рад тому, что я пытаюсь вовлечь его в процесс ещё больше. — Да, — если бы у меня был хвост, вилял бы им, как собачка, — хочу тебя, твои руки, а не…       Сасори мигом посерьёзнел — сосредоточился — и вскинул руки, нити тут же исчезли. Разведя ноги в стороны, наклонился, уперев локти по обе стороны от моей талии, и очень, ну, очень медленно провёл языком по всей длине, а дойдя до верхушки, обхватил её губами. Его руки переползли уже на живот, придавливая меня к столу. Хочет меня зафиксировать? Да, угадал; стоило мне попытаться немного свести ноги, чтобы закинуть их ему на плечи, как он вцепился в бёдра, не давая этого сделать. Держусь за края стола и ощущаю, как он вкусно отсасывает: поднимаясь по нему, он очерчивает языком края головки, слегка опускается, беря её в рот полностью и очень сильно втягивает щёки. Стоило лишь подумать о том, что это невыносимо, слишком приятно, почти до боли, как Сасори взял его в руки. — Тебе даже руки не нужны, ты так хорош, м-м… — Могу вообще ничего не делать и просто смотреть на тебя. — И этого, будет доста… Ах! — он приставил ко мне свой влажный, твёрдый член, затем толкнулся, входя лишь частично, — больно, м-м-м… — протянул я, но даже не шевельнулся, чтобы слезть с него, а что, вдруг привыкну. — Это твой первый раз? — Да, а что такое? — Ты напрашивался так, будто готов… — Да, напрашивался, потому что хочу тебя, да и не мог же я сказать «ах, Данна, подготовь и трахни меня уже!» Понятно же, что этой… растяжки не избежать, хм. — Я бы не обиделся, если б ты сказал, как есть. — Я мог испортить момент, хм. — Какой ты у меня, оказывается, романтик, — по-доброму потешался он надо мной, — ты моя принцесса на горошине. — Скорее, насаженная на стручок, — вот это шутка юмора, нда, лучше бы промолчал. — Как хочешь, моя принцесса, — чуть не засмеялся вслух, окей, попытаться пошутить стоило, хотя бы увидел его более широкую улыбку, чем обычно. — Никакой я не романтик, м! — поздно, конечно, но меня бесит такое, так что буду спорить, даже если он прав, — и я не… — Всё-всё, Дей, сосредоточься на моих руках.       Эти руки, как ни странно, такие чуткие. При всем его внешнем холоде, он такой деликатный и внимательный, даже не могу принять всю эту нежность и любовь, просто потому что не могу в это поверить. Разве кто-то вроде меня может заслужить такое на безвозмездной основе? Ему стоило и дальше пытаться меня прибить нахрен, мы бы воевали до конца жизни. Это весело, даже не знаю, хочу ли я продолжать сражаться с ним за его же внимание или можно просто так взять и оставить всё как есть. Пожалуй, просто расслаблюсь. Хочу быть таким сейчас, потому что он со мной. И мы — одно целое? Фу, ванильно и слащаво, но… как ещё это назвать? Только с ним я чувствую внутренню гармонию и неистовый хаос в одночасье.       Ками-сама, верховная сила небесная, вы свидетель, я влюбился, как последний идиот.

Счастливейший в мире идиот.