Люди

      Когда дети подросли, мы вдвоём с Мелиссой всё чаще и всё дальше уходили из долины. Наши хозяева теперь меньше заботились о судьбах отдельных особей, когда популяция пошла в рост.       Зимой высокогорья и перевалы наполнялись снегом, поэтому летом в пути всегда хватало пресной воды. С восточных склонов в ясную погоду можно было рассмотреть в размытой синеве тонкую полоску орбитального лифта - там, в глубине континента, за полосой полупустыни на сотню километров. Но в этот раз мы решили добраться до побережья вчетвером. Я хотел показать детям большой кусок Старого мира - и море. Дорога заняла пару дней. Днём мы шли серпантинами, а ночевали в обезлюдевших деревушках. Дома обветшали и заросли густой растительностью, асфальт дорожного полотна тут и там пробит кустарником, в отдельных местах путь перерезали оползни. Под открытым небом останавливаться мы избегали - соплеменники всё чаще находили по берегам водопоев следы горных львов. Спали тревожным сном, сбившись в кучу. В послеобеденный зной третьего дня пути с обрыва мы увидели город на продолговатом мысе, посреди серебряного полотна моря. Хвостик и Ласточка были поражены, когда мы вышли на широкий проспект, окруженный многоэтажными домами с гранитными фасадами - наследием древней земной архитектуры. Город, конечно же, пережил разрушения первого удара и без людей погрузился в запустение. Повсюду живучая растительность брала своё, оплетая камень и ломая асфальт. Зимние ветра занесли переулки песком, остовы брошенных машин проржавели под осенними дождями. Мы брели словно среди античных руин, местами - по грудь в траве. Местами - перешагивая человеческие кости. У огромной расколотой витрины Мелисса замерла. Там за треснувшей плоскостью стекла, среди полок с одеждой стояли манекены. Обычные человеческие фигуры из пластмассы, которые мы разглядывали снизу вверх.       - Это ведь так вы выглядели с папой раньше? - голос Ласточки прозвучал недоверчиво. - Ну и гадость! По-настоящему вы выглядите лучше! Мелисса ничего не ответила, её человеческие глаза сузились и как будто потускнели. На фоне покосившихся пластиковых фигур моя спутница теперь напоминала поджарую антилопу из документального фильма: замершую на месте, но готовую сорваться на бег в любой секунду. Наши тела теперь покрывала шерсть, кончики наших ступней огрубели как копыта, даже зубы мы теперь постоянно теряли, пережёвывая растительную пищу. И наша дочь не понимает нас. Она никогда не знала ту жизнь, которую у нас отобрали. Хвостик всё это время беззаботно бегал среди высокой травы или карабкался на крышу остова автомобиля. Я подошёл к любимой и толкнул её головой в бок. Нам не следовало задерживаться. Мы ускорили шаг, минуя центральные улицы, брошенные уличные кафе и рестораны, лавки и большие магазины, обратившиеся в груду камней здания и брошенные на площадях зенитные рельсовые орудия (сожжённые так, что металл потёк подобно воску). Вдоль набережной когда-то была устроена ярмарка, от которой теперь остались только доски и куски выцветшей ткани. На уходящем в морской горизонт пирсе когда-то возвышалось колесо обозрения - теперь оно развалилось на части и обрушилось в море. Шторма вышвырнули прогулочные яхты на каменистый берег у подножия гранитного парапета. Мы прошли до самого конца набережной, откуда начинался широкий песчаный пляж, укрытый волнорезами из бетона и булыжников. Я погрузил лапы в смешанный с мелкими камушками песок и глубоко вздохнул. Мы впервые с того самого дня добрались до морской кромки. Хвостик побежал по пляжу галопом, разбрасывая песок во все стороны. Ласточка подкралась к кромке прибоя, но отпрыгнула от набежавшей на берег волны. Мы с Мелиссой вошли в море вместе и почти сразу провалились в буруны по грудь. Когда-то этот пляж показался бы нам более пологим. Я попытался плыть по-собачьи, но только наглотался соленой воды. Пришлось остаться примерно на границе мелководья, удерживая морды над волнами. Дети не последовали за нами, так что вскоре пришлось выбраться на сушу - отряхиваясь и фыркая. Солёная морская вода смыла с наших шкур дорожную пыль и грязь, щипала царапины на лапах. Я чувствовал приятную усталость, и больше всего мне хотелось дойти до отеля и провалиться в сон - на матрасе в номере с кондиционером, а не на камнях под открытым небом. Но на уме у меня сейчас было кое-что другое. Я окрикнул детей, и они мигом примчались на мой зов.       Встав на кромку сырого песка, я начал рыть его лапами. Казалось, что построить песчаный замок легко, но теперь моему архитектурному замыслу препятствовали неловкие лапы зверя. Тем не менее детеныши быстро подхватили мой пример. На самом деле, они были в восторге от новой игры!       Мелисса не присоединилась к нам, только следила со стороны - и казалось совершенно потерянной. Заметив это, я подбежал к любимой.       - Почему мы так просто смирились со всем этим? - наконец выговорила свой риторический вопрос она. В лицо мне при этом моя спутница не глядела. - Ты возишься с ними, как будто так и надо.       - Так, ты не в себе, - я оборвал её на полуслове, перешёл на шёпот. - Мы сейчас сделаем вид, что этого разговора не было. Как несколько раз раньше. У тебя стресс. Хватит. Я люблю тебя, я люблю наших детей. Мы их любим…       - Я их ненавижу, - яростно шепнула мне она, посмотрев мне в глаза. - И я ненавижу тебя. За то, что мы их сделали. Это было несправедливо, жестоко и обидно. Конечно, мы не хотели давать потомству с человеческим разумом такую жизнь. Конечно, мы не хотели подчиняться чудовищам, которые нас изуродовали. Но потом мы просто… просто подчинились тому, что в нас заложили эти твари, глубоко, в самые дремучие части мозга, в обход рассудка. Мы поступили, как… Как звери во время гона.       - Мы же поклялись не вспоминать об этом, - тихо пробормотал я. - Умоляю тебя, не сегодня, не сейчас. Я отвернулся. Солнце катилось к закату. Можно было представить, что сейчас вот-вот на улицах и в окнах зажгутся огни. Город не провалится в безлюдную тьму, повсюду будут люди. Они будут сидеть в барах, пить коктейли из изящных стеклянных бокалов, будут гулять по проспектам и переулкам, вдоль ярких витрин, вдоль столиков под открытым небом - будут гулять до самого утра, пока не погаснут звёзды. Всюду шумные компании студентов, туристы с пакетами покупок, семейные пары, автоматические такси, сонный персонал отелей, закрывающиеся ближе к трём ночи забегаловки и клубы, которые будут работать до утра. Но на самом деле мы четверо были единственными разумными существами посреди пустыни. А солнце катилось к закату, и пора было найти место для ночлега. Мы брели от моря в горку. Дети веселились, смеялись и задавали вопросы обо всём, что встречалось по дороге. Мелисса молчала. Кажется, она больше не злилась, и может быть даже стыдилась сказанного.       “А может быть, она никогда не простит меня”.       Я постарался отвлечься от мрачных мыслей выбирая дорогу и поэтому первым заметил нечто ужасное. Впереди на нашем пути стояла собака. Гладкошерстная, тощая псина. Не слишком здоровенная, не крупнее лабрадора.       “Но собаки охотятся стаей”.       Мелисса в ужасе застыла, когда заметила, на что я уставился.       - Сейчас, - хрипло сказал я детям, глотая комок, - вы побежите. За мамой. Так быстро, как я вас учил. Понятно? Они закивали головами. Они были готовы спасаться бегством при первой опасности.       - Слушай, - повернулся я к любимой. - Поворот на шоссе, как договаривались. До полуночи, потом уходите.       Ответа дожидаться не стал. Только разок повернулся на бегу, чтобы удостовериться: они убегают в противоположную сторону. Я бежал на собаку, она бросилась мне навстречу, но я развернулся и лягнул её задними лапами. Оттолкнувшись и опрокинув ее, рванул дальше. Со сторон ко мне рванули две другие, но я закричал им “фу” и на удивление выиграл для себя небольшую фору.       Теперь нужно было бежать, быстро. Бежать.       На четырёх лапах мы научились бегать быстро. Гораздо быстрее, чем когда были людьми.       Но я не должен был оторваться от погони. Не должен был потерять псов из виду. Стая должна была преследовать именно меня. Тогда и только тогда моя семья доживет до утра.       И я бежал. Перепрыгивал препятствия, нырял под обрушившиеся арки. Чем дольше собаки преследовали, тем лучше. Нужно увести их в переулки, в руины старого города. Увести, заплутать и спрятаться. Придумать что-то быстро, на ходу. Я смогу!       Мы бежали по мощеным брусчаткой узким улицам, миновали площадь. Здесь внизу наступали сумерки, и человеческое зрение начало подводить меня. Но по правую руку над этой частью города возвышался холм, срезанный вертикальным обрывом. На холме - парк. По дороге из города в горы. Где-то позади осталась широкая каменная лестница, по которой Мелисса и дети взбежали наверх.       И я увидел их там, наверху, боковым зрением. Бегущих параллельно, в лучах заходящего солнца. Теперь они в безопасности. Но я пока - нет.       Я бежал, моё сердце работало на пределе, в моих мышцах начала накапливаться боль, но я слышал стук собачьих когтей по камням - прямо за спиной. Я петлял по руинам, прыгал через колдобины, прыжками взбирался на завалы. Собаки отставали, карабкаясь по осыпи из битого кирпича.       Я бежал, но вдруг моя задняя лапа резко провалилась в дыру между кусками расколотой бетонной плиты. Ослепительная вспышка боли заставила меня закричать, и мой крик подхватило по ущелью разрушенной улицы эхо.       Я потерял равновесие и покатился кубарем вниз, разрывая кожу об обломки, свалился на спину. Попытался вскочить на ноги - и снова закричал, пока крик не перешёл в хрип.       Вскочив на три лапы, через силу посмотрел на четвертую, заднюю правую: она была переломлена под заметным углом. Рвота ударила мне ноздри, голова закружилась. Мои преследователи как раз карабкались по другую сторону завала, я слышал их прерывистое тяжелое дыхание. В этот момент я осознал нечто совершенно простое, но немыслимое.       “Настал тот самый момент”.       Всё уже произошло. Я хромал из переулка на площадь, поджимая лапу и глотая тянущую, мучительную боль в сломанной конечности, но это уже не имело никакого значения.       Далеко наверху, на крае освещённого обрыва я увидел замершие силуэты, вытянутые в струнки. Они понимали, что уже произошло, но они не должны увидеть, что будет дальше.       - Уходите! - закричал я на пределе своего голоса. Силуэты вздрогнули, как крошечные насекомые, и секунду спустя исчезли за краем. Я остался один. Низину затопили тени. Чёрные звери почти синхронно спрыгнули на площадь. Глаза хищников отражали последний свет этого дня. Между нами оставалась сотня метров, не больше.       “Всё не должно закончиться так! Пожалуйста!”.       Я шёпотом молил о пощаде, но это было бессмысленно.       Я боялся боли, боялся агонии, боялся, что не потеряю сознание сразу, когда мне разорвут глотку.       Но ужаснее была мысль на границе рассудка: я никогда больше не увижу любимых. Я никого больше не обниму, ни с кем не заговорю. Я никогда больше не почувствую запах дождя и не увижу рассвет. Это чувство потери было невообразимым.       Всё исчезнет. Навсегда.       “Но по крайней мере последние люди, которых я любил, доживут до следующего утра”. Я лёг на землю и закрыл глаза лапами.