Не место для бабочек II: Наследие Страж-камня

Гном смотрел на спящих гостей несколько долгих минут; от неудобной позы затекла шея. Так хотелось, чтобы он уже проявил себя, сделал то, зачем все это затеял! Заклинание, глушащее яд, действует безотказно; насколько можно понять, сейчас драгоценные спутники должны выглядеть вполне мирно. Проявляться жуткая муть, накаченная в чай, должна немножечко попозже. Плюшки, видимо, с точки зрения гнома должны были стать чем-то вроде милосердия. Сонный порошок в клюквенном варенье, классика. Он их, интересно, специально для гостей хранит или просто страдает от бессонницы? Странный он, на самом деле, и не только потому что в мирном до некоторых пор городе, славившемся своей безопасностью, оборудовал двери и окна металлическими ставнями в половину локтя толщиной. Но и в целом странный для гнома преклонного возраста: вместо разнообразных цветных штук и бегающих любопытных глазок здесь стерильная чистота и насупленная серьезная харя. И ни единого признака выцветания в синей косматой шевелюре. Тарек наконец-то встал из-за стола, потоптался на месте и произнес глухо: — Храни вас ваша Иомедай, детишки. Неправильных вы друзей выбираете, ох, неправильных… Переступил с ноги на ногу еще раз и вдруг зарядил по ножке стула, на котором сидела Мерисиэль, уронив голову на стол. Ауч! Наверное, больно вот так падать на пол. Ничего, ссадины потом можно подлатать, не так уж это и сложно. Даже дурочка Уголёк с этим справится. Закончив, гном незамедлительно вышел, звякнув за спиной занавесками. Камелия размяла наконец затекшую шею. Поза, сначала казавшаяся удобной, оказалась пакостно-опасной. Едва зажившая нога, все это время согнутая в колене, нещадно ноет. Ударить бы пяткой по полу, разогнать застоявшуюся кровь, да громкий звук в забаррикадированном домике точно привлечет гнома обратно. А выдавать себя пока рановато. Спасибо ночным побегам и вылазкам, Камелия отлично умеет бесшумно двигаться и оставаться незаметной там, где это возможно физически. В полутемном коридоре для этого есть все условия. Он не слишком длинный; несколько проемов завешаны точно такими же звенящими шторками. С первой удалось справиться без проблем, и теперь Камелия ждала, когда же шаги старикашки достаточно затихнут на, предположительно, деревянной лестнице. И двинулась следом. Комната оказалась чем-то вроде кладовой — едва слышно скрипнув (этого еще не хватало! Чертов гном, как специально ловушек наставил!), дверь плавно закрывается за хозяином дома. Камелия неслышно идет следом, на всякий случай подготовив заклинание паралича и припомнив заговор дремы. За дверью ожидаемо оказывается погреб, который исполняет роль расширения кладовой, но не для запасов продуктов, а для ненужных вещей. Шкафы, лабораторные столы, накрытые широкими полотнищами грязно-белой ткани, даже старое потертое кресло прислонились к стенам. Фигура гнома, сгорбленная, будто усохшая, застыла ровно посреди комнаты. Камелия опустила глаза: над земляным полом возвышались два небольших курганчика, над каждым из которых блестело по маленькому крылатому идолу Саренрэй. Бронзовые фигурки ловили отблески факела в руках гнома, сверкали мелкой россыпью цветных стеклышек. — Мой путь окончен, родные мои, — глухо произнес гном. И замолчал. Нет, постойте, а где злодейская исповедь? Неужели этого дедулю совсем не мучает совесть после, предположительно, убийства надежды всея Кенабреса? Нет, ну ладно, а Сиила в чем виновата? А дурочка Уголёк? А сама Камелия что ему сделала? Но он продолжал молча смотреть на курганчики как зачарованный. В какой-то момент опустился на одно колено, рукавом туники смахнул с одного из идолов невидимую пыль. Камелия прилипла к стене погреба, вжалась в нее спиной. И осознала, что больная нога снова требует разогнать кровь, ноет в едва выздоровевшем колене. «Пока терпимо. Может, он уже разродится наконец? Еще немного — и умрет молча». Верная рапира послушно легла в руку, принялась ластиться, как прибившаяся к щедрому дому дворняжка. Холодный металл даже сквозь кожаную перчатку упрашивал, умолял пустить его в ход. Этот гном хотел убить их, разрушить все ее, Камелии, планы? Ну так пусть подавится смертью: она воздаст за каждую, которые ему сегодня не удались. Но любопытство заставляет ждать и наблюдать. Гном вздохнул и медленно поднялся на ноги. Так, а если он сейчас решит подняться обратно? А тут Камелия на лестнице торчит. Заклинаний невидимости она не знает, а значит, вблизи ее можно рассмотреть даже в неверном факельном свете. Не говоря уже о том, что лестница достаточно узкая, чтобы гном так или иначе ее задел. Камелия сжала зубы. «Ну ладно, будем действовать по-плохому». Старик едва успел повернуться к выходу, когда гарда изящной рапиры ударила его по лицу. Он отшатнулся, и упал бы на землю, если бы не уткнулся в противоположную стену лопатками. Из-под кустистых бровей на Камелию со страхом взирали блеклые влажные глаза, по подбородку побежала струйка кровавой слюны, а странный монокль от резкого движения повис на цепочке, прицепленной к нагрудному карману жилета. Она подарила Тареку нежнейшую из своих улыбок. — Удивлен, старый пень? Рассказывай, какого демона тебе от нас надо. Культист? «С идолами Саренрей, да. Но почему тогда?..» — От вас — ничего, — гном быстро совладал с собой и выпрямился, вернул на прежнее место монокль. — От нее теперь тоже, она свое получила. — Кто — она? Сиила? У вас какие-то свои проблемы? Остальные, кажется, мастера Тарека не знали до этого дня. Значит, и проблем с ним иметь не могли. Те же Мерисиэль и Ланн в этом городе до недавнего времени вообще не бывали. Неужели во всем виновата Уголёк? Но кому вообще может насолить помешанная на добре и прощении нищая? — Эльфийка. Та, кого принесли на площадь в день, когда все началось, — гном говорил спокойно, будто читал лекцию нерадивому студенту. Нерадивой ученицей Камелия быть не любила, да и к учителям тоже относилась весьма скверно. Свою первую и последнюю наставницу по шаманизму она убила лет в семь. Острие рапиры уперлось в грудь гнома, поползло по ней к шее. Камелия медленно надавила, вынуждая гнома инстинктивно прильнуть спиной к стене. — И что же она успела тебе сделать? — Моя дочь и внук погибли из-за нее. И весь город сошел с ума, — гном говорил почти, почти спокойно. Но выдал свой страх, судорожно сглотнул: кадык быстро вильнул под лезвие и снова ушел вниз. Приятная дрожь пробежала по спине, в груди разгорается полузабытый азарт. Это не то же, что убивать влюбленных юнцов, но за неимением лучшего сойдет. Камелия не может решить, как именно убьет его: хотелось сделать это медленно. Так же медленно, как убивал бы яд, пропитавший ее кровь, но замедленный вовремя прочитанным заклинанием. — Она спасает твой город, старик. Благодаря ей убито больше демонов, чем ты видел в своей жизни, — Камелия говорит нежно, но во рту уже пересохло от жажды. Кошечка играет с маленькой синей мышкой, которую потом все равно с аппетитом сожрет. — Она это все начала. Ее рана, ты видела? Это не простая рана, это маяк для тварей Бездны. То, что сломало наш Страж-камень, скрывается в ее крови. — Сомнительное заявление, — острие рапиры чертит тоненькую, неглубокую ранку на тонкой бледной коже. Послушно появляются капельки крови. Гном начинает дышать чаще, в уставших глазах отражается страх. — Доказать чем-то можешь? — Это ясно… и без доказательств… — шепчет. Вот теперь хорошо, теперь молодец. Умная маленькая мышка. Осталось всего два вопроса. — Где противоядие, что это была за дрянь? — Растворяется в крови за пару часов… проверял на крысах… выжившие через два часа… не проявляют симптомов… — дышит все чаще. Камелия почти слышит стук его маленького гнилого сердечка. — Сколько продлится сон? Это сонный порошок в клюквенном варенье, так? — Да… там много… с запасом… — снова сглатывает. А где мольбы о пощаде? Почему еще не обещает все исправить, не раскаивается? Странный какой, странная маленькая синяя мышка. — Ты не боишься смерти, мышка? — нежно шепчет Камелия. — Я о ней мечтаю, — сдавленно бормочет Тарек. И делает резкий, неожиданный шаг вперед, всем весом падает на прижатую к шее рапиру. Тонкое лезвие легко, будто бы без сопротивления, проходит сквозь шею. Камелия от неожиданности отшатывается; бледные руки гнома инстинктивно тянутся к ране. Запах горького миндаля бьет в нос, губы Тарека изгибает блаженная улыбка, искареженная болью, по щекам пробегают дорожки слез. — Нет, не так! Ты не можешь умереть вот так! — сколько яда он принял? Он ее обманул, он все испортил! Но пока еще жив… можно успеть хоть чуть-чуть… Камелия быстро вытягивает из сапога кортик, не видевший крови ни одного демона. Особый инструмент особого искусства. Он голодным клыком вспарывает тунику, легко, словно сквозь свежую сдобу, проникает в чрево. Камелия рычит от ярости и бессилия, рвет плоть старика, и он, кажется, все-таки пытается что-то прохрипеть на прощание, но это уже не важно. То, что сейчас происходит, похоже на искусство в последнюю очередь, только на ярость с тонким привкусом мести. Он вмешался в ее планы, он чуть ее не убил! А если бы она не перестраховалась, или не было у нее этого заклинания? Его и не было еще недавно; а если бы они вошли в этот дом на пару дней раньше, что тогда? Что тогда?! Она быстро, неэстетично, неровно срезает кожу с его руки, возможно, с той, которая заварила демонов чаёк; гном бьется в припадке, из разорванного живота расплескивается красно-бурая жижа. Отравленная кровь густеет, оседает жуткими пятнами на перчатках и куртке, но Камелия рвет и режет. И рычит. Пытается смеяться, но выходит странный, чуждый вой… Все заканчивается с последним вздохом жертвы. Для отравленного старикана он держался удивительно долго. Камелия поднимается с колен. Дело рук ее кроваво-бурыми ошметками скрючилось на полу. Она тяжело дышит, и будто в отместку пинает тощую гномью ногу. Успокоиться получается уже через несколько минут. Сердце медленно входит в прежний ритм. Так где тут у него чистая водичка? Скоро проснутся друзья, и лучше им не знать, как закончилась жизнь доброго дедушки, пекущего отличные клюквенные плюшки.