Не место для бабочек II: Наследие Страж-камня

Наземники просто не умеют выбирать имена попроще. Илекс-шмилекс, Аранка-баранка, Талл-шмалл… Ланн забыл бы их имена напрочь, если бы, во-первых, этот самый Шмилекс не выпрыгнул на них из кустов, едва развеялась говорящая иллюзия, а во-вторых — если бы не забавные рифмы. По словам Шмилекса Баранка любит веселье и всеобщее внимание, а Шмалл — редкостный тихоня, чуть ли не затворник. И всех их нужно найти и отправить в храм Дезны, но сам он этим, конечно, заниматься не будет. Почему? Потому что его, дескать, могут найти инквизиторы… действительно, самое неожиданное место, где можно встретить дезнита — храм Дезны. На ехидное замечание по этому поводу Шмилекс отреагировал ровным счетом никак, весь изошел на благодарности за спасение своего наставника и чуть не в ноги Мерисиэль бросился. А потом развернулся на этих своих симметричных пятках и, улыбаясь одинаковым с двух сторон лицом, скрылся за дверью храма их общей богини. Хотелось бы Ланну пояснить Мерисиэль, как работает мозг нормального человека, но она явно настроилась действительно искать этих непутевых экспериментаторов. Удивительная у нее, все-таки, вера в людей. А вдруг там ловушка? И вообще, вдруг прелат на их счет совершенно прав? А может, права все-таки Мерисиэль, и Ланн попросту недоволен тем, что теперь может стать далеко не самым близким ее другом. Или не другом. Как вообще называется, когда женщина тебя сначала целует, а потом максимум держит за руку по нескольку секунд? Да еще скрытно, пока никто не видит… Ох, конечно. Вдруг пойдут слухи, что она держала за руку целого монгрела! Унизительно, отвратительно… «Вообще и правда слава так себе. Учитывая, что некоторые до сих пор думают, что я болен и заразен. Как бы объяснить им, что чешуя на половину тела не передается воздушно-капельным путем… не поверят же». Сколько уже было привалов? Кажется, целых два. Два привала назад он целовал ее в первый и последний раз, в тот же день обнял целых три раза — и на этом все. «Прости, Ланн, ты мне, конечно, нравишься, но здесь слишком светло, чтобы я могла об этом вспомнить. Поэтому вот тебе ладошка, можешь потрогать. Больше ничего тебе трогать нельзя». Дурацкая обида застряла в голове, и чем дальше, тем сложнее изображать веселость и спокойствие. Ланн прекрасно понимает, что ничего не происходит в одночасье, и, если честно, даже рад этому. В конце концов, все это ненадолго. Но вот так просто забыть о той ночи? «Эта мысль звучала пошло. Ланн, ты очень пошлый». Технически это был поздний вечер, но суть совсем не меняется. С тех пор ни единого намека на то, что она что-то помнит. Или не жалеет. Только деликатное пожимание пальцев. Нет, сначала Ланна это радовало — раньше подобной сентиментальности Мерисиэль себе не позволяла. Улыбаться еще стала чаще — тоже несомненный плюс. Но неуверенность час за часом множила обиду, возводила ее в абсолют и делала похожей на слона, который марширует прямо перед носом и не позволяет себя не замечать. Ланн никогда не видел слонов, но догадывался, что они чертовски большие. Как и проблемы, которые начнутся с его головой, если Мерисиэль и правда увидела его при свете дня и обо всем пожалела. Еще погода стоит отвратительная — то дождь, то недавно был дождь, то дождь собирается. Сыро, холодно, приходится носить душную рубашку и теплый плащ. К плащу Ланн претензий не имел — удобная штука, как ни крути, хоть и болтается за спиной как отросший из плеча хвост. А вот рубашка — это ужасно. Снять холодно, носить душно и неудобно, и совершенно непонятно, что с этим делать. И ботинки, ботинки! Любимые боты за время, проведенное на поверхности, истрепались сильнее, чем за семьдесят с лишним лет до этого. Сапоги трофейные, передавались, можно сказать, из поколения в поколение, как и вся приличная одежда и обувь в монгрельских селениях. Раритет, можно сказать, настоящая реликвия! И теперь из-за вечной сырости и вездесущей грязи она похожа на… на… Нет, даже несвежие кишки варана выглядят немного аппетитней. Из них получаются отличные колбаски. А из сапог — вряд ли. Вольжиф со своими «тренировками» все больше и больше действует Ланну на нервы. Стоило отучить его подкрадываться и пытаться загнать свои пальчишки под ребра всем и каждому, так его потянуло на чудеса тактики. Разобрались с этим — начал пугать сопартийцев странными шутками. Дескать, тренирует на случай внештатных ситуаций. На случай, если ему в голову придет идея еще хуже?! — Ланн, там что-то блестит… — негромко говорит Мерисиэль. Ланн покидает свои мысли и возвращает лицу дружелюбное выражение. Половине лица. Той, у которой бывает выражение. В указанной стороне и правда что-то блестит, как крупный осколок стекла. Только магией фонит так, что в глазах начинает рябить, если долго смотреть в эту сторону. Мерисиэль щурится и смело идет туда. Ланн — следом. Обиды подождут. Она все равно она, даже если ведет себя совсем непонятно. «Осколок» на проверку оказывается странным кинжалом, слишком коротким, чтобы его можно было использовать по назначению, и слишком… фиолетовым? Кривым? Странным? Да, слишком странным для кинжала в принципе. Мерисиэль крутит его в руках примерно с тем же выражением непонимания на лице; Уголек подходит ближе и протягивает руку, чтобы осмотреть тоже. Как оказалось, помимо фокусов говорящая, но молчаливая ворона Сажа еще и знаниями делится. И что-то Ланну подсказывает, что либо ворона не совсем обычная, либо девчушка что-то сильно недоговаривает. И прячет где-то под подолом не коленки, а энциклопедию по практической магии. Как минимум, в пяти томах. Но Мерисиэль не отдает девчушке свою находку. Она замирает, и, кажется, перестает дышать. Сердце Ланна делает резкий кульбит, он кладет руки на острые плечики, заглядывает в глаза; странная штука явно что-то делает с командиром. Глаза… они точно были черными, фейскими, а теперь отчего-то голубые и светятся. Он пытается отобрать опасную игрушку, но тонкие пальчики вцепились в нее намертво. И на ощупь, кажется, стали еще холоднее, чем обычно. Быстро подступает паника. Ланн встряхивает Мерисиэль за плечи, касается щек; холодные, будто неживые. Нет, даже трупы так быстро не остывают: похоже, будто живая эльфийка окаменела на этом самом месте. — Мерисиэль! Эй! Мерисиэль! Очнись!.. Это были долгие, очень долгие мгновения, но потом она быстро моргает, а фейские глаза приобретают свой нормальный цвет. Штука в ее руке перестает так фонить, будто вслед за ангельским мечом всосалась прямо через ладонь. Частично. Той частью, которая фонила, потому что материальный кусок фиолетового кристалла остался зажатым в тонких пальцах. Но это последнее, что сейчас беспокоит Ланна. — Что с тобой? Ты в порядке? Что это за дрянь? Выбрось ее, пожалуйста… — но Мерисиэль упорно прячет недокинжал в поясную сумку. — Все хорошо. Тише, Ланн, я в порядке, — голос ровный, спокойный. Холодный. Точно, они же не одни. При всех никак нельзя быть нормальной, обязательно нужно играть в… в эти… странные игры. «В холодную стерву, Ланн. Называй вещи своими именами». — Это ключ, — наконец поясняет она. — К разгадке тайны Камня-хранителя. И еще кусок… чего-то. Я ничего не поняла, но эта штука определенно нам поможет. — У тебя опять светились глаза, только теперь голубым. Сколько еще цветов ты умеешь? Красные, может? Зеленые? Змеиные, как мой левый? Мерисиэль негромко смеется, утыкается лбом в его плечо. Тонкие руки спокойно, будто так надо, обвивают его, смыкаются за спиной. Ланн замирает. «У всех на глазах, вот так просто? Женщина, кто вы, и что сделали с моей женщиной?» — Все хорошо. Это… какая-то сущность, которая хотела остановить Дескари. Я правда больше ничего не поняла, но эта штука принадлежала нашему союзнику. С ее помощью можно помешать планам демонов, а уж как — на месте разберемся. Вот, пожалуйста. Уже говорит как эти ненормальные дезниты. «Ланн, она жрица Дезны. Как еще ей говорить? Стихами? На дворфийском? Стихами на дворфийском?» Надо доверять. Он пошел за ней, потому что доверяет. Надо просто продолжать в том же духе, и тогда, возможно… — Может, уже пойдем? — раздраженно восклицает Камелия. — Ох, боги… нашли место. — Завидуй молча, красавица, — хихикает Вольжиф. — Только расскажи, кому из них ты больше завидуешь?.. Что? Мне просто интересно. Нет — так нет, сам придумаю. — Нам правда пора, — она шепчет так тихо, что только он один во всем мире, кажется, может ее слышать. Легко касается губами чувствительной щеки, окончательно сбивая с толку. — У нас еще будет время. — Можно мне посмотреть камешек? — просит Уголек. Бездна! Она все это время стояла у Ланна за спиной. Вот, вроде бы, милейшее создание, доброй души ребенок, но до чего же она иногда жуткая! Когда Ланн оборачивается, Уголек уже солнечно улыбается и крутит в руках опасную игрушку. Ничуть не расстроившись, заключает, что ничего не поняла, и возвращает ее Мерисиэль. Командир убирает кривой короткий ножик, похожий на чей-то выбитый зуб, обратно в поясную сумку.