Господин Надежда

      В доме могло бы быть так тихо, как бывает только ночью, когда все спят, или когда в большом особняке никого нет, но тишину рвет шорох многослойной юбки и редкое шипение, которое тут же прерывается извинениями. Хаджиме, сидя в том самом злосчастном костюме горничной и наполовину обвязанный ярко-красными веревками, уже жалеет о том, что он повелся и пошёл на поводу у желаний Комаэды. Чертов фетишист…       — Прекрати дергаться.       — Да ты меня сейчас… Задушишь!..       — Если бы я хотел это сделать, я бы задушил тебя ещё очень… Давно. — Комаэда задумчиво сделал паузу, а после так сильно затянул верёвки на талии, что Хаджиме поперхнулся.       — Терпи, брат. В жизни всякое нужно пережить… — Но не своего похотливого парня с идиотскими кинками на горничных!       — Мужа, вообще-то, — закатил глаза Нагито, поднимая вверх окольцованную руку, и продолжил обматывать веревками Хаджиме. Тот насупился и замолчал, лишь изредка пыхтя из-за верёвок. Они натирали, но не сильно, и сжимали все… Нужные и не нужные места. Хотелось поелозить и хоть немного стянуть верёвки, но Нагито не позволял этого делать, нарочито медленно связывая юношу. Отчасти Хинате нравилось, но в то же время он знал, что, скорее всего, простым связыванием ничего не закончится. От этого внизу живота становилось обжигающе горячо, а голову посещали не самые приличные мысли. Хината томно вздыхал, покорно позволяя связывать себя.       — Я закончил, — Хаджиме услышал, как Нагито отполз чуть дальше и отряхнул ладони. — Можешь встать.       Хината повиновался. Его руки были скручены спереди верёвкой, — спасибо, что не сзади — и всё тело было так же опоясано ею. Верёвки напоминали Хинате не о лучшем моменте его жизни, но сейчас они приносили больше тягучее, издевательское удовольствие, нежели боль. Нагито закрепил всю эту непристойность так так, что ноги не были связаны друг с другом, но узы проходили через ляжки и приятно сжимали у промежности. После они шли вверх и узором опоясывали грудь, которая из-за этих верёвок чуть ли не торчала из бело-чёрного злополучного костюма горничной. Сейчас, когда путы слегка могли поднять юбку, форма казалась ещё более открытой и откровенной. Хината хотел закрыть руками лицо, но руки были связаны, и этого сделать не удавалось.       — Прекрасный, — похвалил Нагито и, улыбнувшись, будто кот, расставил ноги и похлопал себя по месту между них. — Садись.       То ли приказной, то ли ласковый тон подействовал на парня мурашками по коже, и, как бы он ни противился идее Комаэды изначально, он подошел и сел туда, куда приказал Нагито. Надо сказать, что Комаэда сдерживал своё возбуждение прекрасно, и, наверное, именно поэтому он сейчас улыбался, как Чеширский кот. Ничто на его лице не говорило о хоть малейшей капли возбуждения или желания. Он просто с видом истинного гурмана рассматривал то, что сам и создал. Комаэда погладил по голове юношу, и тот расслабился, откидываясь обратно и прижимаясь головой к груди.       — Повернись ко мне. — Хаджиме с огромным нежеланием повернулся личиком к Комаэде, получая поцелуй прямо в губы. Его резко прижали за воротник платья, прерывая воздух и нагло кусая, целуя губы, терзая их так, если бы они были самым вкусным мороженым. Хината выгнулся, прижался грудью к чужой груди и пытался ухватиться за плечи, пока его переворачивали и садили уже не спиной, а лицом к Нагито. Хината расставил ноги по две стороны от торса парня, слегка прижимаясь бёдрами. Нагито не разрывал поцелуя, и Хинате казалось, что всё это, вся эта пытка — злобный план Нагито, ведь он даже вздоха не давал лишнего сделать, а пытался только как можно сильнее возбудить.       — Хватит…       — Нет. — прервал его Комаэда, лапая за задницу. Хаджиме прерывисто простонал, за что получил шлёпок в то же место. Хината проскулил и опустил голову на плечо юноши, чуть ли не пуская слюни на чужие ключицы. Нагито ехидно усмехался, натягивая одним движением верёвки сильнее и прижимая ими к себе, заставляя Хаджиме целовать его самостоятельно.       Стыдно было признавать, но Хаджиме до безумия любил такое. Любил, когда над ним держали контроль в кровати и не позволяли что-то делать без разрешения. Конечно, такие желания были в пределах постели, в реальной жизни Хината был вполне себе самостоятельным. Но сам факт того, что кто-то мог его контролировать — и даже не кто-то, а любимый муж, — мог свести с ума.       Когда Нагито наигрался, Хаджиме уже совсем раскраснелся и возбудился. Он знал, что ничего так просто не получит. Надо как-то завоевать награду, чтобы Комаэда был доволен, а для этого нужно лишь исполнять указания.       Хотя соблазн ослушаться иногда слишком велик…       Наверное, именно поэтому Хаджиме и принимал все предложения Комаэды. Попробовать на кухне? Хорошо, без проблем! С игрушками? Ну, давай! Связывание в костюме горничной? Конечно, я не против! Нагито никогда не делал больно, при этом каждый их секс был необычным и неповторимым из-за того, что каждый в некоторой степени был вредным. Особенно Хаджиме, но все его выходки Нагито не воспринимал и переводил в шутку, по итогу которой никто всерьез не обижался.       Смотря чуть затуманенным и просящим от похоти взглядом, Хаджиме хватался руками за домашнюю кофту, ее рукава и просто держался за всё подряд. Ему было стыдно просить, стыдно, пусть он и делал это множество раз. Какая-то невинность всё время брала верх над развратностью, заставляла краснеть, когда трогали в нежных местах и когда шептали пошлости, когда творили что-то невероятное с его телом и страстно целовали. Стыд и похоть шли рука об руку рядом с ним и Нагито, который стыда в постели и вовсе лишился и пытался лишить этой черты и Хаджиме, постоянно напоминая о том, что в прошлом он, между прочим, шлюхой в борделе работал! Не доработал, правда, но подался же в проститутки!       — Скажи мне, чего ты хочешь? — спокойным, размеренным голосом говорил Нагито и тянул на себя за верёвки, заставляя тихо скулить от того, насколько трение верёвок становилось приятным. — Если не попросишь, то ничего не сделаю.       — Т-терпеть не могу, когда ты так делаешь! — взвизгнул Хаджиме, когда держать голос стало невозможным.       — В чем проблема просто попросить?       Хаджиме хотел было возразить, но тут на весь дом раздался звонок в дверь. Нагито усмехнулся.       — О, пицца приехала.       — Да ты издеваешься?! — простонал Хаджиме, откидываясь на кровать.       — У меня к тебе деловое предложение. Ты идёшь и забираешь пиццу у доставщика, а я не заставляю тебя просить.       Хаджиме посмотрел на него невероятно растерянным взглядом.       — Ты больной?..       — Нет. Выбирай одно из двух зол.       Хината понимал, каковы условия, но унижаться перед Нагито ему теперь вовсе не хотелось. Ну увидят его разок связанным в платье… Пф, подумаешь!       — Я возьму. — высокомерно произнес Хаджиме, с горем пополам слезая с колен Комаэды. Благо, нижнюю проблему прекрасно прикрывала пышная юбка, так что можно было не бояться, что кто-то что-то случайно увидит.       — Ага. Деньги на тумбочке! — насмешливо произнес Нагито, на что Хината лишь обиженно показал язык и, взяв двумя связанными руками деньги, направился вниз по лестнице.       Пришлось повозиться с замком, но все старания Нагито, очевидно, были не зря. Сказать, что поставщик был в шоке, не сказать ничего. Хаджиме сухо кинул ему слова благодарности, кое-как взял пиццу и вложил деньги в руки юноши, закрывая дверь перед его носом. Чертов Нагито…       «Я ему не дам сегодня,» — подумал Хаджиме, пытаясь зубами открыть ароматно пахнущую коробку и достать кусочек. Ему это удалось уже тогда, когда он пришёл в комнату и положил упаковку на тумбочку. Он взял один треугольник пиццы и начал его жевать, всем своим видом показывая недовольство.       — Ты обиделся, что ли?       — Да, я обиделся. Развязывай меня. — Да ладно тебе… Я же обещал, что не буду потом ничего тебя просить. Иди ко мне.       — Ты меня перед доставщиком опозорил!       — Ну… Передо мной же ты позоришься?       Хаджиме кинул на него один из своих гневных взглядов, а после отвернулся, пожирая кусок пиццы, который в один момент выпорхнул изо рта и сменился языком и губами. Самым ужасным было то, что противиться Хаджиме не мог, и ему оставалось лишь повиноваться Комаэде, поддаться напору и вновь почувствовать возбуждение, которое этот засранец ещё и мял специально! Хаджиме специально прикусил язык Нагито, на что тот ответил ядовитым взглядом и лишь яростнее продолжил целовать, не давая перенять инциативу. До поцелуев он был безумно жадным и лез целоваться даже тогда, когда целоваться было противопоказано чуть ли не законом. После замужества это стало ещё более частым явлением. И если Хаджиме запрещал целовать себя, то он послушно отрабатывал недостающую дневную порцию ночью в постели.       — Всё ещё считаешь меня плохим?       — Я не считаю тебя плохим, но ты поступил подло.       — Я могу отработать свой промах, — Нагито хитро улыбнулся и тут же зарылся головой под юбку. Хаджиме удивленно охнул и не сумел сдержать стона, когда Нагито одним только носом коснулся до натянутой части нижнего белья. Хината заерзал, борясь с возбуждением и парнем под своей юбкой, но он лишь наседал. Вскоре трусы болтались на одной поднятой вверх ноге, которую Нагито закинул себе на плечо, а изо рта резервника вырывались судорожные стоны, всхлипывания и скулёж, которые он контролировать не мог, ибо Комаэда слишком хорошо контролировал оргазм своего парня.       Сначала он просто терся щеками, давая крови прилить к члену и заныть, потом касался губами головки, мусолил ее, нарочито громко причмокивая и заставляя парня краснеть, после брал наполовину, на четверть, полностью и снова возвращался к головке. Он доводил до исступления и тут же отстранялся, не давая кончить. Но в один момент в голову Комаэды пришла ужасная, но до безумия заманчивая мысль.       Хината вскрикнул от неожиданности и упал на спину, когда в него начали проходить… Языком. Хаджиме готов был ко всему: к пальцам, к игрушкам, да даже к члену Нагито, но никак не к языку! Хаджиме задрожал всем телом, моля о том, чтобы Нагито прекратил, но тот лишь положил руку на член Хинаты и начал надрачивать рукой. Двойная стимуляция — это слишком для Хаджиме, и он, не выдержав, кончил с громким стоном куда-то себе на юбку и на руки Нагито.       Скорострел…       Оставив юбку в покое, Комаэда вылез из-под неё и хитро осмотрел перевозбужденное чадо своей работы. Хината взирал на него сквозь полуприкрытые глаза, и Нагито чувствовал, что сейчас ему не поздоровится.       — Ну как тебе?       — Нагито, ты… Конченый!       — А ты, зайка моя, обконченный, — посмеялся с собственной шутки Нагито, за что получил лёгкий удар по затылку. — Эй! За что?!       — За все хорошее! — обиженно промямлил Хаджиме, пытаясь встать так, чтобы тут же не свалиться на дрожащих ногах. Кое-как ему удалось это сделать, и он улёгся на мягкую кровать. Шея и спина затекли после долгого сидения на твёрдом полу. — Развязывай меня.       — Как скажешь, принцесса, — проигнорировав полный гнева взгляд, Комаэда котом подполз к лежащему в позе полумервого дельфина Хинате и начал находить каждый узел, стараясь побыстрее размотать. Когда верёвки уже бездушно болтались на теле, бесталантный самостоятельно выполз из их оков и потёр затёкшие руки, внимательно оглядывая каждый след и думая, сколько же Нагито будет отрабатывать за моральный ущерб. Через время юноша встал, стягивая с себя платье и надевая трусы.       — Я больше никогда не займусь с тобой сексом, — пробурчал Хаджиме. Комаэда лишь усмехнулся.       — Кажется, кое-кто мне это говорил ещё три раза тому назад…       — Отстань от меня! — полуголый Хаджиме, выглядевший ни капли не внушительно, а больше смешно в своих трусах в цветочек, нахмурился и сложил руки на груди. — Сегодня спишь в другой комнате.       — Э-эй! Это что за дискриминация?!       — Я тебя не дискриминирую. Я творю справедливость.       — А вот и нет, — Нагито за талию притянул к себе шатена, сажая этот маленький злобный комок себе на коленки. — Никуда я не пойду.       — Отпусти меня, извращенец!       — Почему ты после секса всегда такой злой? — спросил белобрысик, целуя в ухо мужа и улыбаясь.       — Я? Злой?! Да когда такое было!       — Ну… — Комаэда задумался, а после начал считать по пальцам, — В первый раз ты сказал, что я слишком сильно тебя трахал, и по итогу ночью ты меня столкнул на пол. Во второй раз ты сказал, что тебе не понравилось, хотя и стонал на весь дом, и ушёл спать в ванную. В предпоследний раз…       — Ой, все! Замолчи! — Хаджиме взбунтовался против продолжения речи, и Нагито примирительно заткнулся. — Такого не было.       — Было.       — А вот и не было!       — Было!       — Не бы…       Хаджиме заткнули поцелуем, и, как бы он ни вырывался, ничего не удавалось. После этого он попытался перенять главенство, но Нагито наседал, и поэтому не оставалось ничего иного, кроме как схватить за щеки и отвечать на поцелуй не менее страстно, позабыв о уже которой перепалке в их совместной жизни. Почти все их ссоры заканчивались подобным примирением. Когда губы юношей отцепились друг от друга, Хаджиме провёл рукой по щеке и шее Комаэды, ласково улыбаясь. Будто бы и не ссорились, ей богу!       — Хорошо. Можешь сегодня спать со мной.       — Спасибо, док, — улыбнулся Нагито и затянул Хинату в очередной поцелуй.