* * *
Несмотря на все дурные предчувствия со стороны Олега, впервые он оказывает неправ. Ну, может частично неправ. Потому что что-то в музее все-таки случается. Вот только Сережа к этому не имеет ни малейшего отношения, потому что в Строгановский дворец он так и не добрался. Но обо всем по порядку. Сережа забирается в свой фиолетовый мерседес, когда его посещают первые сомнения по поводу этой идеи. Может, и правда стоило немного подождать? Олег бы чуть поправился, и они даже могли сходить на выставку вместе. Но, ведь ничто не помешает ему сходить туда и сейчас, и потом. К тому же, он так давно никуда не выбирался, а сейчас Сергею это было просто жизненно необходимо, чтобы нормально функционировать. Все доводы вели к тому, что решение было вполне взвешенным и рационально обоснованным, да и сам Олег сильно против не был. Тогда почему на душе все равно было так тяжело? Кинув последний взгляд на окно их спальни, Сережа выбрасывает эти мысли из головы и все-таки заводит машину. Во второй раз тень сомнения ложится на Разумовского, когда тот умудряется попасть в пробку. Кажется, что он находится здесь уже вечность, хотя на деле прошло не больше пяти минут, но, никогда не отличавшийся усидчивостью и терпением Сережа, успевает за это время порыться в бардачке, найти там конфету, съесть ее и потом еще несколько раз свернуть фольгу от нее в подобие колечка, которое теперь сверкало у него на пальце. Было скучно. Рука уже привычно тянется к телефону, но, разблокировав его, Сережа замирает. Конечно, на заставке у него стояла их с Олегом общая фотография. Сделанная еще в Мексике, под палящим ярким солнцем, под которым Олег жмурится, не переставая улыбаться, пока Сережа, чуть ли не висящий на нем, целует его в щеку, параллельно удерживая на голове нелепые солнцезащитные очки. Не отдавая себе отчет в действиях, мужчина тянется к макушке, прослеживая пальцем оправу очков, что сейчас были на нем — те же самые. Сердце болезненно защемило. Хотелось, как тогда, крепко обнять, скользнуть носом по шее, поцеловать, ощутив морскую соль на языке. И ведь все желания были вполне исполнимы, ну, разве что, кроме последнего. Олег ведь ждет его сейчас дома — обнимай сколько хочешь. Можно было бы завернуться вместе в одеяло и проваляться целый день в кровати, а потом и… Сережа устало прикрыл глаза и отбросил телефон на соседнее сиденье, рядом со своей огромной шляпой. Пробка постепенно рассасывалась, однако свернуть было все еще некуда, будто сама Вселенная решила, что теперь у него только один путь, сколько бы Разумовский в итоге не передумывал. Но все оказывается не так плохо, как казалось изначально, потому что мироздание все-таки дает Сереже последний и решающий шанс. Когда ему все-таки удается выбраться из пробки, и он уже находится в десяти минутах езды от злополучного музея, стоя на светофоре, мужчина оказывается на перепутье. Буквально. С одной стороны его ждет потрясающий мир искусства, в который не терпится погрузиться с головой, ведь только там, как Сереже кажется, он сможет обрести душевное равновесие. В противоположной стороне виднеется обычный супермаркет, и в любой другой день, он бы не вызвал у Разумовского никаких эмоций. В любой другой день, но не сегодня. Потому что сегодня, совершенно внезапно, пока люди переходят дорогу под звонкий писк светофора, Сережа в который раз за последний час вспоминает Олега. Олега, которого он оставил лежать одного дома, укутавшегося в Сережин кашемировый свитер, завернувшегося в тяжелое ватное одеяло, и грустно смотрящего какую-то кулинарную передачу. На удивление, именно последний фактор заставляет Сережу задуматься пуще прежнего. Зеленому человечку на светофоре остается гореть пять секунд, столько же времени остается и у Сережи на раздумья. Он нервно барабанит пальцами по рулю, а потом понимает, что ответ был очевиден с самого начала, просто Разумовский не позволял себе это осознать. С легким сердцем, Сережа разворачивается в противоположную сторону от музея и направляется в супермаркет, параллельно гугля, какие ингредиенты нужны для самого простого торта.* * *
Возвращается Сережа, конечно, не часов в восемь, как собирался изначально, но поход в магазин все равно занимает у него немало времени. Однозначно больше, чем понадобилось бы Олегу. С двумя огромными пакетами наперевес, Сережа с трудом поднимается на свой этаж, открывает дверь свои ключом, решая лишний раз не тревожить Олега, и, наконец, заходит домой. Не зная, спит ли его мужчина, Разумовский старается тихонько, едва ли не на цыпочках пробраться на кухню, чему сильно мешают шуршащие пакеты, которые начинают шуршать еще сильнее, когда он тяжело водружает их на обеденный стол. Стоя спиной к дверному проему, Сергей начинает разбирать свои многочисленные покупки, даже не замечая, как у входа на кухню оказывается Олег. — Уже вернулся? Быстро ты, — он тяжело опирается на косяк, складывая руки на груди. — Не понравилось? Сережа оборачивается, бросая короткий взгляд на него, будто проверяя, что за время его отсутствия Олег снова не занимался самолечением, а затем возвращается к своему занятию, наигранно беспристрастно отвечая: — Я туда не поехал, — на стол опускается бутылка молока. Олег хмурится, отрываясь от дверного косяка. — Так, — подытоживает он, — а куда поехал? Из пакета показывается пакет поменьше с неизвестным содержимым, издалека похожим на замороженные ягоды. — В магазин. Ладно, по количеству вещей, с которыми Сережа вернулся домой, учитывая, что уходил он налегке, об этом можно было догадаться. — Так, — повторяет Олег, продолжая копать глубже, — и зачем? — Я торт хотел. Что же, в такое объяснение вполне можно было поверить, если бы не одно «но». Торта ни на столе, ни в пакетах не наблюдалось, в отличие от многочисленных продуктов. — Почему не купил тогда? Или съел уже? — Олег подходит ближе, становясь рядом и ероша рыжие волосы. — Я не купить торт хотел, а приготовить, — длинные пальцы подцепляют очки, поднимая их на макушку, — с тобой. Вот оно. Докопаться до истины все-таки удалось, и теперь внутри Сережи будто прорвало платину. Он все говорил и говорил, доставая все новые продукты из, казалось, бездонных пакетов. — Я как дурак поступил, — он упорно отказывается глядеть на Олега, потому что знает — стоит ему встретиться с волчьими глазами, как все разумные мысли мигом улетучатся. — Просто хотелось хоть на секунду отвлечься от всего, мне казалось, я с ума сойду скоро. Не из-за тебя, — быстро поясняет он, — а из-за того, что не мог перестать думать обо…всем. Сережа перестает теребить в руках упаковку ванилина, устало сутулясь. — Столько всего произошло за последнее время, и во всем я виноват, потому что не слушал тебя, — горько усмехнувшись, он продолжает. — Даже сейчас думал, что сгоняю выставку посмотреть, отдохну, а потом понял, что опять тебя проигнорировал, ты ведь с самого начала не хотел, чтобы я туда ехал. Наконец набравшись сил, он разворачивается к внимательно слушающему его Олегу, заглядывая точно в глаза и не смея отвести взгляд. — Это я из гордости, Олеж, правда, — так сильно хочется обнять, но договорить важнее. — Решил, что лучше тебя знаю, что делать, и поступил как эгоист. Я бы тебя специально одного никогда не оставил, ты же знаешь? Родные руки притягивают Сережу ближе, крепко прижимая к себе. Сухие губы оставляют поцелуй на хмуром лбу. — Конечно, знаю, Сережа, — Олег оглаживает напряженную спину, успокаивая. — И никакой ты не эгоист. Ты имеешь полное право на отдых, как физический, так и, — он стучит пальцем по рыжему виску, — ментальный. И даже если бы ты все-таки пошел на ту выставку, я бы все равно не злился, но просто сейчас, правда, не лучшее время. Сережа выглядит каким-то совсем грустным, если так можно судить по одним лишь опущенным плечам. — Ну, не расстраивайся, ты чего? — Олег ласково перебирает мягкие, пахнущие сладким цитрусовым шампунем волосы. — Сколько еще твоя выставка идти будет? Неделю? — Разумовский кивает, не размыкая объятий. — Вот, подлечусь чуток, и вместе пойдем. Если хочешь, конечно. Голова, покоящаяся на его плече резко взметается вверх, щекоча рыжими прядями Олегу нос, и на него преданно уставляется пара блестящих глаз: — Хочу! Такой Сережа ему нравится куда больше. Искренне радующийся самым простым вещам, словно ребенок. Пусть даже под самыми «простыми вещами» подразумевается дорогостоящая выставка эпохи Возрождения. Главное — Сережа счастлив. Олег позволяет себе расслабиться, зная, что его ненаглядный здесь, рядом с ним, и никуда больше убегать не собирается. — Вот и славно, — Волков легко целует чуть приоткрытые в ожидании губы, — беги, переодевайся, будем готовить твой торт. Кивнув, Сережа удаляется в направлении их спальни, оборачиваясь прямо на ходу. — А можно твою футболку? Своих футболок у Олега давно нет, потому что пришлось смириться с тем, что в любой момент они могут стать Сережиными. — Можно. — С волком? …но у любой наглости есть предел. — Имей совесть, Сереж. Разумовский совсем по-детски показывает ему язык, исчезая за дверьми спальни.* * *
Началось все довольно безобидно. Они вместе изучили рецепт, который успел нагуглить Сережа, точнее, изучал Олег, пока Разумовский важно стоял рядом, причитая, что он уже все нужное купил. Позже Олег убедится в том, что Сережу в магазин одного и без точного списка лучше не пускать. Выяснилось, что для него «все купил», означает, что купил он реально все, даже то, что у них уже было. Ответом на вытянутое в удивлении лицо Волкова послужило пожимание плечами и «Ой, ну, откуда я знал, что у нас уже есть сахар?» То, что кофе по утрам Серый пьет именно с этим сахаром, оказалось недостаточным аргументом. Но вершиной айсберга было вовсе не это, а то, что написанное черным по белому в рецепте «два грамма соли», Разумовский умудрился прочитать, как «два килограмма» и притащил домой пару упаковок белой смерти. Похожая ситуация была и с остальными ингредиентами, так что возникало ощущение, будто кулинарную передачу теперь будут снимать у них дома. Но Олег ни в коем случае не злился и не возражал, совсем наоборот — ему было приятно, что, несмотря на свою безумную любовь к искусству, Серый решил провести день с ним. А на выставку они еще обязательно сходят. Сейчас же Сережа, под четким руководством Олега, к счастью, он уже был достаточно здоров, чтобы хозяйствовать на кухне, смешивал крем, ловко орудуя венчиком, потому что к миксеру его не пустили. Сам Волков в это время заканчивал с тестом для будущего бисквита, которое осталось лишь выложить в заранее приготовленную форму. — Думаешь, хватит уже? — спросил Сережа, прекращая яростно бить венчиком по краям чашки. — Сам попробуй и скажи мне, — не отрываясь от своего занятия, ответил Олег. Разумовский, с мукой в волосах и пятнами от сгущенки на футболке, коротко лизнул венчик и, так ничего не поняв, отложил его в сторону. — Я без понятия готово или нет, может я вообще все неправильно сделал, — для полноты картины ему осталось лишь обиженно сложить руки на груди, но мешала миска с кремом. — Ты у нас тут главный кондитер, вот сам и разбирайся. — Серый, тебе просто нужно было смешать сметану со сгущенкой, — Волков закончил распределять тесто по форме, и повернулся к Сереже, — у тебя здесь вообще шансов накосячить почти нет. Бросив взгляд на первую порцию неудавшегося теста, Сережа фыркнул: — Про муку ты тоже так говорил. Олег улыбнулся, ласковым жестом отряхнув рыжие волосы. — Ну, откуда же мне было знать, что о том, что ее нужно для начала просеять, тебе тоже нужно было объяснить? — мужчина шутливо щелкнул его по веснушчатому носу. — Ладно, не кисни, давай попробуем, что ты тут намешал. Не церемонясь с дегустацией, Олег опустил палец в получившийся крем и коротко облизнул. — Очень вкусно, — похвалил он Сережу. — Видишь, все у тебя прекрасно получается. От этих слов Разумовский заалел ушами, все-таки приятно было слышать, что хотя бы здесь он не только не накосячил, но еще и неплохо справился. Пальцем, на котором еще оставался крем, Олег мазнул по губам Сережи, и тот мгновенно, почти инстинктивно втянул его в рот. Язык прошелся по подушечке, скользнул дальше, втягивая палец глубже, а сам Сережа, не разрывая зрительного контакта, довольно замычал, будто главным угощением здесь был далеко не крем. Олег пораженно замер на месте. Не то, чтобы подобные выкрутасы Разумовского были для него чем-то новым, но сказалось то, что из-за еще заживающих ранений Волкова, у них не было близости пару недель. Естественно, даже малейшая провокация — а в том, что это была именно провокация, Олег не сомневался — теперь воспринималась куда острее. Тем более, сейчас, когда можно было наблюдать, как Сергей с удовольствием играл с его пальцем во рту, сильнее размазывая остатки крема по покрасневшим губам, к которым сейчас невообразимо сильно хотелось прижаться. …да и не только к губам. Отмирает Олег в тот момент, когда Сережа с влажным хлюпаньем выпускает его палец изо рта и сыто облизывается. — Да, ты прав, — хитро улыбается он, — очень вкусно. Много сил требуется Олегу, чтобы не забить на готовку и не наброситься на Серого, который так откровенного его провоцировал. Хотя, наброситься он бы вряд ли смог, а вот усадить на стол и зацеловать до саднящих губ и сбитого дыхания, вполне. Мужчина мотает головой, призывая себя не отвлекаться. — Убери свой шедевр в холодильник, а я пока бисквит в духовку поставлю. И, отвернувшись, Олег полностью сконцентрировал свое внимание на форме с тестом. Это позволило ему хоть на секунду перевести дыхание и абстрагироваться от мыслей о Сережиных губах, о своих пальцах у него во рту, о том, как хотелось… Кажется, Олег слишком громко хлопает дверцей духового шкафа, потому что-то где-то на полках выше звонко дрожат тарелки. Однако, дрожат не только они — Сережа тоже уже весь извелся от нетерпения. Подкрался сзади, прижавшись к Олеговой спине и сцепив руки у него на животе. Носом уткнулся куда-то в плечо, обтянутое мягкой тканью розового свитера, который приятно пах терпким, слегка сладковатым ароматом Сережиного любимого одеколона. — Волч, — в голосе звучат хитрые искорки, — а сколько нам ждать теперь? От такой близости голова шла кругом. Видимо, две недели воздержания для них — это чересчур. Олег выпутался из чужих рук, кинув короткий взгляд на часы, тикающие на стене, и развернулся лицом к Сереже. — Примерно полчаса, — ладонь скользнула по веснушчатой щеке, к которой Разумовский, изголодавшись по ласке, сразу же прижался, — думаешь успеем? — Думаю, тебе нужно меньше болтать и больше делать. И это послужило началом конца. В одно мгновение Сережа оказывается прижат спиной к кухонной тумбе, а его губы безжалостно терзает самый настоящий Волк. В поясницу больно упирается ручка выдвижного ящика, но даже это не кажется чем-то значительным, чтобы прекратить череду поцелуев. Оперевшись на тумбу, Сережа чуть подтягивается, устраиваясь на поверхности, и разводит ноги, позволяя Олегу встать ближе, оказываясь к нему практически вплотную. Его руки беспрепятственно блуждают по чужому телу, оглаживая везде, где только можно. — Не выдержал все-таки, — довольно мурлычет Сергей, запрокинув голову, подставляясь под настойчивые прикосновения. В ответ на это, его ощутимо кусают за шею. — Ты ведь этого и добивался, — ладони скользят по бедрам, обтянутым мягкой тканью шелковых пижамных штанов, а по шее щекотно скользят чужие губы, — провокатор. Сережа пытается держать невозмутимое лицо, но это просто невозможно — он так счастлив быть здесь и сейчас с Олегом, что всякие музеи и выставки давно оказываются забыты. — Неправда, — Разумовский шутливо бьет его в здоровое плечо, — я просто хотел поделать то, что нравится тебе, а это, — он скользнул пальцем по губе Олега, — приятный бонус. Волков поймал его руку и оставил поцелуй на тонком запястье. — Я бы поспорил, что из этого бонус. — Определенно, торт, — выдохнул Сережа, притягивая Олега ближе к себе. Постепенно атмосфера на кухне накалялась — буквально. В комнате становилось все жарче, поцелуев и касаний становилось все больше, а одежды на Сереже — меньше. Спустя пару минут, тот, зацелованный и заведенный, сидел на тумбе, испачканная всем, чем только можно, футболка валялась где-то на полу, а горячая ладонь Олега настойчиво оглаживала поясницу, иногда соскальзывая под резинку пижамных штанов. Никакого белья под ними, конечно же, не наблюдалось. Хотелось сдернуть с него этот совершенно лишний сейчас предмет одежды, развернуть, нагнув над столом, и… — Сереж, — зовет Олег, пытающегося побороть завязки на его спортивках, мужчину, — Сережа, — он ловит его за руку, останавливая, — Серый, у нас смазки нет. Разумовский вырывает свою ладонь, возвращаясь к своему занятию, и фыркает: — Вон, у тебя там масло какое-то стоит, — кивнул он на стеклянную бутылку, стоявшую на отдельной полке сбоку. — Совсем что ли? — Олег явно был в культурном шоке, судя по взлетевшим бровям. — Ты хоть знаешь, сколько оно стоит? Оно тыквенное вообще-то! — Да хоть кабачковое, Волч, — нетерпеливо дернув за шнурок штанов, Сереже все же удается его развязать. — Я тебе таких сколько хочешь еще куплю, только сделай что-нибудь уже, умоляю. Выдержкой Разумовский никогда не отличался. Его только пальцем помани, а он уже на все готовый, в руки волчьи прыгает, особенно сейчас, когда терпеть пришлось несколько недель. Но и Олег не железный. Ему тоже хочется безумно, но отпустить Сережу сейчас, даже до спальни за смазкой, просто невозможно. Только придвинуть ближе, чтобы Сережа скрестил ноги на пояснице, позволить притереться сквозь разделяющую их ткань, сжимать бока до маленьких синячков от пальцев, задевать чувствительные, покрасневшие соски, ловить стоны губами. Подцепить кромку чужих пижамных штанов и спустить те вниз не составляет труда, ровно, как и свои, которые теперь болтаются где-то в ногах так, что приходится переступить через них и отправить на пол к футболке. Свитер, по соображениям безопасности еще свежих бинтов, приходится оставить. Но и это не мешает Сережиным рукам залезть под него, аккуратно, чтобы не потревожить раны, прижаться ими к горячей спине и придвинуться самому, устроив голову на плече. Олег, не теряя времени, потому что стоит так, что уже почти больно, коротко облизывает ладонь и опускает вниз, обхватывая их обоих. В самое ухо ему горячо дышит Сережа, который закусывает губу, чтобы не застонать, когда рука Олега касается его там, где так хотелось все это время. Чтобы не самому украдкой в душе, пока Волков спит, глуша стоны ладонью, чтобы не разбудить, а, как раньше, до искр перед глазами и нехватки кислорода. Сережа тянется выше, целует не глядя, куда может. Попадает то в подбородок, то в щеку, то в скулу, умудряется за ухо цапнуть острыми зубами, получив за это шлепок по мягкому бедру. Добирается, наконец, до любимых губ, скулит прямо в поцелуй, когда Олег большим пальцем обводит головку, дразнит уретру, заставляя подаваться бедрами навстречу, желая получить больше. Чертовы две недели воздержания творят чудеса, хотя, Олег бы точно не хотел повторить этот опыт. Но казалось, что Сережа, будь это возможным, стал еще отзывчивее, ласковее, и теперь Олег играет на нем, будто на тонко настроенном музыкальном инструменте. Самому же приходится опереться одной рукой на столешницу рядом с Сережей, потому что, восстановление хоть и идет полным ходом, но долго стоять еще тяжеловато, а сдвинуться с места сейчас он бы не посмел ни за что и никогда. И если Сережа уже на грани, то легкий дискомфорт мешает Олегу подойти к разрядке столь же быстро. Хотя, давно известно, что угнаться за Сережиным либидо просто невозможно. Разумовский плотнее прижимает его к себе ногами, одной рукой зарывается в темные волосы, а вторую, облизнув, тянет туда, где сейчас так невыносимо жарко и влажно, и хочется больше и быстрее. Сталкиваясь с ладонью Олега в немой борьбе, он позволяет ему обхватить свою руку поверх их возбужденных членов, задав свой темп. Слепо доверяет, вверяя себя во власть Олегу, потому что знает, что тот сделает так, что Сережа имя свое забудет от удовольствия. Олег и делает. Стискивает их обоих, ускоряет движения, подводя все ближе к разрядке, а когда слышит, что сладкие стоны Сережи становятся все выше и громче, нарочно замедляется, продлевая свою изощренную пытку. Жаркую кухню заполняют звуки их любви. Олег рычит, уткнувшись куда-то Сереже в шею и, совсем не свойственно себе, нашептывал ему о том, как скучал по такому податливому, пластичному, плавящемуся в его руках, словно воск, Сергею. По Сергею, которого просто невозможно не касаться, невозможно не целовать, невозможно не думать о нем хоть секунду. Потому что он везде, в каждой клеточке его тела, в каждой мысли, впился в Олега намертво, что теперь отделить невозможно, да и не хочется. — О-олег, — подрагивающим от возбуждения голосом умоляет Сережа, цепляясь за него, словно утопающий, — я сейчас… Олег понимает, ускоряется, отталкивая Сережину руку, и сосредотачиваясь только на нем. Наизусть знает, как тот любит, потому ласкает жестко, в рваном темпе, наглаживая большим пальцем головку, задевая ногтем чувствительную кожу там, вызывая легкую боль, которая лишь сильнее заводила, толкала к краю. Сережа, не соображая, выл, уткнувшись ему в плечо, вцепившись зубами в розовый кашемир, на котором уже успел оставить пятно от слюны. Рукой, на которую Олег до этого опирался, он пару раз легко шлепает Сережу, и, наклонившись ближе к покрасневшему уху, низким от возбуждения голосом шепчет: — Давай, родной, — сталкивается с ним лбами, заглядывая в потемневшие не соображающие глаза, — кончи для меня. И Сережу в его руках передергивает. Трясет так, что приходится крепко прижать к себе, позволяя скулить в плечо, пока Олег, медленно двигая по опадающему члену рукой, буквально выдавливает из него последние крупицы оргазма, стараясь продлить Сереже удовольствие, насколько это возможно. Тот приходит в себя через пару минут, тяжело дыша, уткнувшись влажным от пота лбом Олегу в грудь. Относительно восстановив дыхание, Разумовский откинулся назад, оперевшись на руки и бесстыже улыбаясь, смотря на Олега еще слегка плывущим взглядом, который оторвавшись от любимого лица, скользнул по груди и опустился ниже. — Олеж, а ты? — голос чуть сиплый, а горло саднит, Волков делает пометку приготовить ему молоко с медом. — Ничего страшного, главное, что ты… — Нет! — Сережа спрыгивает со столешницы, слишком резко для того, кто только что испытал крышесносный оргазм, потому приходится мертвой хваткой вцепиться в тумбу, чтобы не упасть. — Так не пойдет, — все-таки чуть пошатывается, — тебе тоже должно быть хорошо, давай. Развернувшись спиной к Олегу, Разумовский ложится грудью на несчастную столешницу, стараясь переместить на нее большую часть веса, потому что ноги дрожат безумно. Но развернуться и уйти сейчас, оставив Олега в таком состоянии было бы еще большим эгоизмом, чем его недавняя выходка. Сережа призывно виляет бедрами, бросая взгляд через плечо. — Давай же, Олеж. Положив руки ему на поясницу, Волков придвигает мужчину ближе к себе, скользит возбужденным членом по расселине между ягодиц, упирается им в сухую, плотно сжатую дырку. — Нам все еще нечем тебя смазать, забыл? —Олег наклоняется, целуя острое плечо, на котором виднеется след от его зубов. Сережа заводит ладонь за спину, сжимает Олега, скользит по стволу вверх-вниз, желая приласкать. — А нам и не нужно, — отвечает, утыкаясь лбом в прохладную поверхность стола. Рукой же помогает Олегу пристроиться чуть ниже, чтобы горячий член теперь лежал аккурат между его бедер. Слышно, как Волков со свистом втягивает воздух, когда видит Сережу, расставляющего шире ноги в приглашающем жесте, впуская его. Олег на пробу толкается, чувствует, как инстинктивно Сережа сводит бедра, тесно сжимая его. Видит, как тот все еще неуверенно держится на ногах, но старается изо всех сил сделать приятно. Благо, Олегу нужно немного. Лишь слышать, как тихо вздыхает Сережа, когда он проходится членом по чувствительной после оргазма нежной коже под яичками, чувствовать легкую дрожь, проходящую по крепко сжимающим его бедрам, самому сминать в пальцах мягкие бока и толкаться в тесное пространство между плотно сведенных ног. Всего этого хватает, чтобы и Олега накрыла волна удовольствия, вынудив навалиться на жалобно пискнувшего из-за придавившего его к столешнице тела. Пару раз Волков еще подается бедрами вперед, пока оргазм окончательно не сходит на нет. По внутренней стороне Сережиных бедер теперь стекает липкая горячая сперма, но ему совершенно плевать на это, потому что сейчас он бесконечно счастлив и влюблен. Олег беспорядочно, лениво выцеловывает одному лишь ему понятные созвездия, все еще лежа сверху на Разумовском. Но и это кажется уже таким родным и необходимым, что разрывать эту идиллию он просто бы не посмел. — Ну что, успели? Кряхтя, и упираясь здоровой рукой о стол, Олег приподнимает с него, оборачиваясь на настенные часы, прищуривается, чтобы разглядеть время. — Даже четыре минуты осталось. Сережа прячет лицо в ладонях и громко смеется.* * *
Три минуты из оставшихся они тратят, чтобы привести себя в порядок. Сережа отбегает в душ, чтобы смыть с себя следы их интересного времяпрепровождения, возвращается все такой же голый, но все такой же счастливый и румяный, потому что домашняя одежда осталась на кухне. За то время, что его не было, Олег — в своем-то состоянии! — успел одеться сам, подобрать с пола Сережину одежду, которая теперь аккуратно висела на спинке стула, и слегка прибраться на кухне. Сережа, успевший только натянуть одну штанину на ногу, быстро впрыгивает в другую и, пока Олег возится с украшениями для торта, садится на корточки и прилипает к духовке, пытаясь сквозь стекло рассмотреть состояние бисквита. — Только дверцу не открывай! — предупреждает сбоку Олег. — Ну, что там? Не сгорел? Сереже отчаянно хочется пошутить, что после того, что они тут вытворяли последние полчаса, бисквит еще как сгорел, но сдерживается и просто пожимает плечами, смотря на Олега снизу вверх. — Вроде нет, — снова поворачивается и гипнотизирует взглядом их подопечного, — я без понятия, если честно, иди сам посмотри. Чуть пододвигается, освобождая Олегу место около духового шкафа, подает руку и ждет, пока тот тяжело опустится рядом, чтобы вынести вердикт. Волков смотрит внимательно, будто судья того самого кулинарного шоу, потом кивает сам себе. — Отлично, — тянется, чтобы выключить духовку, — теперь нужно подождать, пока остынет, — поворачивается к Сереже. — Будем вставать? Разумовский довольно лыбиться и отрицательно машет головой, вызывая ответную улыбку у Олега, который, все еще сидя прямо на полу, прислоняется спиной к тумбе рядом и вытягивает одну руку в сторону, подзывая Сережу к себе в объятия. Тот вихрем оказывается рядом, пригреваясь в любимых руках, веки тяжелеют и ему кажется, что было бы неплохо подремать минут десять, но Олег несильно щелкает его по носу. — Эй, не спи, — Разумовский морщится, удобнее устраиваясь у него на здоровом плече, — нам с тобой еще торт украшать. — Точно! — кажется эта информация возвращает Сережу в состояние неукротимого клубочка энергии. — А чем? Олег обнимает его одной рукой за плечи, пускаясь в объяснения о сложном процессе декорирования тортов. Сережа, смотрящий на него влюбленными глазами, не мог перестать думать о том, что именно так выглядит и ощущается счастье. Тем временем в спальне по забытому всеми телевизору экстренно сообщали о нападении на Строгановский дворец.