Москва. 2012 год.
POV Михаила Горшенёва. Я медленно шёл по улице, подняв воротник лёгкой не по сезону кожаной куртки, и мрачно смотрел под ноги. Московские мостовые в середине декабря были такими же грязно-серыми, как и питерские. И лондонские, наверно. Блин, свихнусь скоро с этим Лондоном. Снег выпал недавно, в начале месяца, кажется, но уже успел потемнеть и только добавлял грязных красок этому хмурому утру. Ненавижу рано вставать.Тем более, что ночью я почти не спал, лежал, тупо пялился в потолок гостиничного номера и изучил его, кажется, до мельчайшей царапинки. На душе, хрен разберёшь, почему, грустно, тоскливо и уныло. Херово, что уж говорить. Не люблю я зиму, на самом деле. Но, наверно, я никогда никому в этом не признавался и вообще, говорил, что мне плевать на времена года и всё такое прочее. Ну а что, я часто играю на публику, по приколу мне это. Жаль только, что многим, особенно журналистам, этого достаточно, чтоб составить портрет, налепить клеймо и больше не задумываться ни о чём. Вот бы и мне ни о чём не думать. Но, как назло, в голову всё время лезет какой-то бред. Хорошо, когда в мыслях вертятся мелодии, ритмы, когда вскакиваешь в три часа и бросаешься к гитаре или ноуту, это классно. А вот как начнутся на всю ночь самокопания — так прямо выть хочется. И заглушить их известной жидкостью покрепче. Да хоть дешманским вином из бумажных пакетов, только чтоб не так тошно было. Я иду репетировать Тодда. До премьеры казалось, что я погрузился во всю эту тему с головой и надолго, но недавно я понял, что заебался. Вот, например, завтра уже не первый спектакль. Но нет, надо всё время репетировать. И всегда одно и то же. Один текст, одни эмоции. А мои импровизации как-то не катят. Охеренно тяжело быть актёром. Я раньше не задумывался, а теперь понял. Может, Андрюха правильно слился. А, пошёл он нахер. Ещё не хватало думать о Князе и без того паршивым утром. Я громко бухнул тяжёлой деревянной дверью и вошёл в театр. Может, для нормальных людей он начинается с вешалки, а для меня — с кофемата. Не самый лучший вариант, но без него никак. Купил обычный чёрный без сахара и пошёл в курилку. Кофе, сигарета, может, и стану более-менее похож на человека, а не на зомби. Мимо шныряют туда-сюда балетные, паркурщики, осторожно здороваются и идут дальше по своим делам. Всё-таки опасаются меня. Ну да, я и послать могу, если надо. Но я слышал, между собой шепчутся, что я не такой, как они представляли. Глаза у меня будто добрые. А я и правда добрый. В отличие от того же Тодда. Реально, я не смог бы столько народу замочить. Судью — может быть, но остальных — нет. Ладно, я опять завис в своих мыслях. Надо докурить и пойти в гримёрку, преображаться в Тодда. Зайди в образ, выйди из образа… Тяжело. Я же этому нигде не учился. Одно дело, во время концерта, на каждую песню свой герой. А здесь… Совсем не так. Стою, смотрю в зеркало долго-долго, почти не моргая, и, блять, уже не первый раз замечаю: что-то не так с отражением. Будто оно живёт отдельно, своей жизнью. Я не двигаюсь, а в нём какое-то лёгкое, почти неуловимое движение. И вижу я это только в театре. Загадка, блин. Может, я схожу с ума, но я почти уверен, что отражение — это и есть самый настоящий Тодд. И ему не нравится быть лишь тенью, он хочет выбраться из зазеркалья. Я уже совсем было решился с ним заговорить, чтобы развеять нахуй все чары, ну не бывает такого в жизни, но тут дверь в гримерку приоткрылась. Чёрт, ну вот именно сейчас кому-то я срочно понадобился. — Миш? Блин… Это Олеська. Значит, не срочно. Кто она? Моя… Моя любовница, что ли. Не знаю. Актриса из второго состава. Крутилась, крутилась возле меня, а я не монах же, красивая девушка, почему бы не развлечься. И я сразу честно её об этом предупредил, что ничего серьезного, чтоб даже не надеялась. Она правила игры приняла, но последнее время всё назойливее и навязчивее становится. Вот и сейчас вломилась, блять, в самый неподходящий момент. — Я не Миша, — обернулся я к ней и зловеще ухмыльнулся. — Я Тодд. Что желаете, новую стрижку? Подошёл к ней и многозначительно щёлкнул в воздухе воображаемыми ножницами. — Оу, к такому красивому парикмахеру ходят не только за стрижкой, — сразу же подыграла Олеся и полезла обниматься. — Слушай, я занят немного, давай потом? — попытался отбрыкаться я. — Ну и чем ты тут так занят? — похоже, она даже не собирается уходить. Что ж, разговор с воображаемым Суини, видимо, придется отложить. — Вхожу в образ, не видишь, что ли? — честно ответил я. — Ну так, значит, я вовремя, — улыбнулась Олеська и достала откуда-то фляжку, видимо, с коньяком. А что, неплохо. Всё-таки не зря она мне приглянулась. — А что за повод? — всё-таки поинтересовался я. Ну не будет же молодая девушка бухать просто так с утра пораньше? — Да в общем-то никакого, — она поудобнее села в кресле. — Просто день рождения. — Хм… Ну, это, поздравляю, что ли. А чё ты как-то странно празднуешь? — Я совсем не праздную. Не люблю этот день. Ничего нового и хорошего, просто ещё один виток вокруг солнца. Я слегка поразился таким её мыслям, мы выпили, и тут оживился селектор громкой связи: «Михаил Горшенёв, пройдите на сцену». — Ну вот, зовут. Блять, а бритва-то где? Олеська пожала плечами, поэтому пришлось открыть дверь и заорать: — Галя! Бритва где? Галина — это типа няньки моей в театре. И, между прочим, одна из немногих, кто меня понимает. Эх, её бы вместо Олеськи… Но с ней такой номер не прокатит, не молодая девчонка. — Миша, ну ты же с собой её всё время носишь? — будто ниоткуда появилась Галя. — Нет, вчера я не брал. — Ладно, поищу, — кивнула Галина. — Иди так пока. Принесу на сцену. Я поправил бандаж на руке и мельком снова посмотрел в зеркало. Тодда там не было, только моя рожа. Чертовщина, да и только. Репетировали мы какого-то хрена с середины, со сцены бала у судьи. Я тряхнул головой, поморщился и постарался как следует представить, что я — Суини Тодд.***
Лондон, 100 лет назад, а может быть, раньше, а может, позже.
— Вечерние новости! Вечерние новости! — кричал газетчик, паренёк лет пятнадцати, медленно двигаясь по туманной улице. — Кто пытался убить кровавого судью? Кто виновник загадочных исчезновений ни в чём не повинных людей? На ноги поставлен весь Скотланд-Ярд. Сэр, купите газету! Юноша продал последний экземпляр и с облегчением вздохнул. Наконец-то он был свободен, осталось только отнести выручку отцу, хозяину типографии. — Эндрю! Эй, Эндрю! — окрикнули его громким шёпотом. — Ты скоро? Эндрю обернулся и увидел своего приятеля, высокого темноволосого паренька с видом уличного оборванца. На лице его сияла улыбка. — Сейчас деньги отнесу в типографию, и всё. Привет, Майк, — улыбнулся Эндрю в ответ. — Я жду, — нетерпеливо ответил Майкл. — Давай быстрее, у меня такие новости! Энди вышел из типографии, свернул за угол и увидел, как Майк попыхивает курительной трубкой. — Нифига… Откуда у тебя такое богатство? — А вот, — загадочно улыбнулся Майк. — Хочешь тоже? Я нашёл себе работу, классное место. Посыльным у мистера Холмса. Знаешь, на Бэйкер-стрит? Это он мне подарил. — У частного детектива? — ещё больше удивился Энди, широко распахнув серо-голубые глаза. — Именно у него! — радостно кивнул Майк, подпрыгивая на месте от переполнявших его эмоций. — И как ты туда попал, Мик? — Ну… — немного замялся Майк, — он сам меня нашёл. Ему нужна такая сеть из мальчишек, по всему городу, чтоб быть в курсе всяких событий. А я ведь как раз бываю в самых неожиданных местах, куда почтенные господа никогда не сунутся. — А мистер Холмс — не почтенный господин, раз он отыскал тебя в какой-то подворотне? — засмеялся Эндрю. — Он… — задумался Мик. — Он не такой как все взрослые. Иногда он вытворяет странные штуки. Кстати, ты слышал про убийцу, которого все ищут? Ребята шли по узкой лондонской улице и разговаривали достаточно громко. Рядом с ними шла женщина, может быть, с рынка, с покупками. Услышав разговор парнишек, она побледнела, замедлила шаг и прислушалась. — Слышал, конечно. Все газеты только об этом и пишут, — сказал Эндрю. — Ну так вот, Скотланд-Ярд не справляется, — немного понизил голос Майк. — Я видел сегодня, как к мистеру Холмсу приходил инспектор оттуда, просил у него помощи. Женщина чуть не выронила свои авоськи и, быстро обогнав мальчишек и ощутимо толкнув Майка локтем, побежала к дому. — Куда это она так спешит? — поднял бровь Энди. — Не знаю. Странная тётка, — заметил Мик, потирая бок. — Это же вроде Ловетт, хозяйка пирожковой? Несётся как на пожар. Слышь, Энди, пошли ко мне на чердак? Я нашёл в мусоре гитару, вроде годный инструмент. — Пошли, — согласился Эндрю. — Только ненадолго. Я как раз порисую, пока ты играешь. Ловетт вбежала в пирожковую, бросила продукты, сразу же поднялась в каморку наверху и сбивчиво заговорила: — Суини, плохо дело. Тебя ищет уже сам Шерлок Холмс. — О, чёрт, — пробормотал парикмахер, крутя в пальцах острую бритву. — Говорят, он первоклассный сыщик… Тодд встал у окна и задумался. — Что же нам делать, Суини? — прижалась женщина к его груди. Он машинально погладил её по волосам. — Мне надо исчезнуть на время, — решил Тодд и, прищурившись, повернулся и посмотрел в зеркало. — Но я достану судью. Он пожалеет, что родился на свет. Ты слышишь, Ловетт? — Как исчезнуть? Куда? — всполошилась она. — Увидишь… Есть один способ, одно место, где меня никто не найдёт, — сказал Суини, всё также пристально наблюдая за своим отражением.