Небо над Лондоном неожиданно прояснилось, стало высоким и чистым. Был уже поздний вечер, и Мик, отставив гитару, мечтательно смотрел на звёзды сквозь маленькое окошко чердачной каморки. Становилось всё холоднее, но он этого будто не замечал. Эндрю, хоть и сидел ближе к печной трубе, почувствовал, как к нему под одежду забирается сквозняк, отложил ещё незаконченный рисунок, взял старенький плед и заботливо накинул на плечи Майка.
— Ты чего? — дёрнулся тот, но так было и правда теплее, поэтому Мик, вместо первого порыва скинуть плед, наоборот, посильнее укутался в него.
— Холодно же, — тихо сказал Эндрю, встал рядом и тоже стал смотреть в окошечко. — Эх, как выяснило на небе. Наверно, подморозило.
— Так конечно, зима. А ты как хотел? — хмыкнул Мик, чувствуя, как щеки его краснеют то ли от разливающегося тепла, а то ли от смущения.
— Сыграй что-нибудь, — попросил Энди, — а я дорисую.
— А что это? — вытянул шею Майк, желая рассмотреть рисунок, но Энди быстро шагнул и закрыл его руками.
— Потом увидишь.
Майк взял гитару, но играть не спешил. Он ещё раз взглянул на небо и сказал:
— Слышь, Энди, а как ты думаешь, есть, кроме нашего, какие-нибудь другие миры?
— Чего? — удивился Эндрю.
— Миры, говорю, другие. Какие-то похожие на наш, а какие-то совсем иные. Понимаешь, да?
— Может быть. И прикинь, там есть наши двойники. Но ходят они вниз головами, например. Или у них шесть рук, — засмеялся Энди. — Мик, ну ты будешь играть? Давай, а то не покажу тебе рисунок, и ты сгоришь от любопытства.
Майк тронул струны и вдруг от перебора перешёл к залихватскому бою.
— Это что такое? — даже поднял голову от бумаги Энди. — Что за музыка?
— Не нравится? — скрывая волнение, спросил Мик. — Я сам придумал.
— Нравится. Но… Это так непохоже на то, что я слышал раньше, — почесал Эндрю макушку. — Прямо какая-то музыка будущего.
— Ты правда так думаешь? — всё с тем же волнением сказал Майкл.
— Конечно, — кивнул Энди.
Друзья ещё долго сидели молча, занятые каждый своим делом, но им было хорошо вдвоём. А ведь если вспомнить, раньше всё было совсем не так.
Они познакомились давно, лет пять назад, ещё будучи детьми, во время уличной драки. Эндрю с отцом только-только переехали в новый район Лондона, и мальчик вышел погулять, оглядеть окрестности. Почти сразу же он наткнулся на ватагу уличных хулиганов. Те, завидев новенького, решили устроить ему проверку на прочность. Энди ничем не отличался от них, такой же бедный, с разбитыми коленками и локтями, кое-как одетый, довольно смелый парнишка. Он просто был чужаком, и именно это навлекло гнев «аборигенов».
— Эй, ты кто такой? Откуда взялся? — кричали ему, окружив со всех сторон.
Энди понял, что по-хорошему договориться не получится, широко расставил ноги и сжал кулаки.
— Все на одного, да? — спросил он звонким, чуть заметно дрожащим голосом.
— Ну что ты. Мы же не варвары какие. Один на один, как полагается, — выступил вперёд лохматый высокий мальчуган. Он склонил голову, посмотрел на Эндрю и чему-то улыбнулся.
Энди эта улыбка почему-то взбесила, и он бросился на местного мальчишку с кулаками.
— Давай, Майк, задай ему! — восторженно завопили свидетели драки. Бой был горячим, но коротким, до первой крови, которая появилась у обоих почти одновременно, но всё-таки Энди был первым, Майк схватился за губу и уже с разбитыми ртом врезал ему по носу, а потом насупился, отошёл к водопроводной колонке и стал сосредоточенно смывать кровь. А Эндрю в это время обступили мальчишки, хлопали по плечу, пожимали руку и принимали его в свою компанию. Энди радовался, что стал своим и теперь может спокойно ходить по улицам, а может, даже найдёт себе верных друзей, но в глубине души ему было жаль пацана. Он подошёл к колонке и спросил:
— Не сильно я тебе вдарил?
— Ты мне чуть зуб не выбил, — зашипел Майк. — Он и так у меня сколотый.
— Прости… — чуть потупил глаза Энди. — Но ты же сам первый полез проверять меня.
— Ладно, проехали, — буркнул Майк. — Тебя как зовут?
— Эндрю. Можно Энди.
— А я Майкл. Майк, или Мик, — он протянул руку. — Добро пожаловать к нам.
Энди ответил на рукопожатие и улыбнулся. Ему понравился Мик, и он был бы рад дружбе с ним, но вскоре выяснилось, что Мик по-настоящему дружит только с двумя парнишками, причём и того, и другого звали Алексами, а на всех остальных в уличной компании, в том числе и на Эндрю, не обращает никакого внимания.
Но однажды всё изменилось. Алексы болели, и Мик стал одиночкой, держался независимо и гордо, но Энди вдруг понял, что он просто стесняется, но не хочет никому этого показывать.
Как-то вечером ребята затеяли игру в мушкетёров короля и гвардейцев кардинала, и Эндрю оказался в одной команде с Майком. Будучи мушкетёрами, они должны были вернуть королеве подвески, которыми служили разноцветные стёклышки. Мальчики бок о бок сражались на деревянных мечах, потом долго лежали в засаде в кустах и неожиданно разговорились. Оказалось, что они очень похожи, смеются над одними и теми же шутками, читают одинаковые книги, любят пиратов и разбойников. Мик будто оттаял, и после игры они с Эндрю ещё долго болтали, сидя на траве под деревом, пока строгие отцы не погнали их домой чуть ли не подзатыльниками.
С того вечера они стали добрыми приятелями, а потом и друзьями. Энди ближе сошёлся и с Алексами, те тоже оказались классными парнишками. Однажды они решили скрепить свою дружбу клятвой, про это вычитал в какой-то книжке Майк. Ребята собрались на берегу Темзы, подальше от глаз прохожих, составили на листке бумаги клятву и торжественно расписались кровью из уколотых пальцев. Они клялись, что никогда не бросят и не предадут друг друга и всегда будут вместе, несмотря ни на что. Один из Алексов вскоре уехал в другой город, но с ним поддерживали связь, писали письма, но вскоре адресат потерялся. Мальчики долго переживали, что нарушили клятву, потеряли одного члена своего братства, но спустя время успокоились. Теперь их было только трое: Мик, Энди и Алекс.
— Как дела у Алекса? — спросил Энди, вынырнув из воспоминаний.
— Машину времени изобретает, — хмыкнул Мик. — Хочет в будущее отправиться.
— Да ну? Серьёзно? — удивлённо приподнял брови Энди.
— Зайди сам к нему, и увидишь. Он там такую машину собрал, ты офигеешь, — подтвердил Майк, забивая трубку табаком.
— Будет время, зайду. Ладно, Мик, наверное, пора по домам? — каморка на чердаке была их маленьким укрытием, а вообще оба жили с родителями.
— Пора, — вздохнул Мик. Энди знал, что Майку не хочется домой, у них с отцом совсем не складывались нормальные отношения.
— Всё так плохо? — осторожно спросил Эндрю.
— Ага. Я скоро вообще уйду из дома. Вот только подзаработаю немного деньжат у мистера Холмса, — мрачно сказал Майк.
— Слушай, а расскажи про него побольше? Какой он, этот сыщик?
— Да я толком его не знаю, — пожал плечами Мик. — Что рассказывать?
— Ну он правда такой гениальный, как про него говорят? Найдёт он этого маньяка? — поинтересовался Эндрю.
— А ты что, боишься? — засмеялся Мик.
— И ничего смешного. Люди пропадают, и с концами, — чуть обиделся он. — А вдруг…
— Энди, пропадают не просто люди… Негодяи в основном разные. Ты к ним не относишься. Этот маньяк, он, кажется, мстит кому-то.
— Ты его будто оправдываешь, — заметил Энди, встал, аккуратно сложил рисунок и посмотрел в окно.
— Нет, но… Эй, ты куда? А рисунок? Ты обещал показать.
— В другой раз, — улыбка сбежала с лица Энди, и он сказал с небольшой ноткой грусти в голосе: — К тебе гости.
— Кто?
— Мэри, — вздохнул Эндрю.
Майк будто засветился изнутри, вскочил и попытался пригладить непослушные, торчащие в разные стороны волосы.
— Слушай, тут не очень бардак?
— Да нормально всё, не парься. Я пойду, Мик, — заторопился Энди. — Завтра с утра опять в типографию.
Он шагнул к двери, но не успел выйти, услышал, как заскрипели деревянные ступеньки и в дверь легонько постучали. Мик отодвинул Эндрю и сам открыл. На пороге стояла симпатичная кудрявая зеленоглазая девчушка, ровесница пацанов. Она была служанкой в пирожковой Ловетт и по вечерам частенько заходила к ним, приносила еды и всяких сплетен. Мик при её виде смущался, краснел и терял дар речи. Вот и сейчас он стоял на пороге и не мог вымолвить ни слова.
— Привет, мальчики, — заговорила первой Мэри.
— Привет, — буркнул Энди.
— Уже уходишь?
— Да. Поздно уже. Не буду вам мешать. Пока, Майк, — сказал Эндрю.
Он сбежал по скрипучей лестнице, вдохнул морозный воздух и пошёл немного медленнее. Однажды Мик спросил его, почему ему не нравится Мэри. А Энди и сам не знал ответ. Просто почему-то было немного грустно от того, что его самый близкий друг проводит время с какой-то глупой девчонкой. Хотя, если быть честным, Мэри из всех знакомых ему девушек была самой нормальной. С ней можно было и поговорить, и подурачиться, и провернуть какую-нибудь шалость.
Эндрю постоял немного около уличного керосинового фонаря, тускло освещающего дорогу, вспомнил, что скоро Рождество, отчего-то вздохнул и пошёл домой, предчувствуя, что отец задаст ему взбучку за то, что он так поздно шатается неизвестно где и с кем.
***
— Что ты задумал, Суини? — Ловетт не оставляла попыток узнать, что же взбрело в голову цирюльнику.
— Зачем тебе это знать? — не уступал Тодд. — Чтобы разболтать всему Лондону?
— Ну что ты! Я буду молчать! — воскликнула Ловетт, беря его за сильную руку с гибкими пальцами, в которых он легко вертел бритву. — Да брось ты уже эту железяку!
— Брошу, когда придёт время, — Тодд встал и прошёлся туда-сюда по комнате.
— Суини… А может, исчезнем вместе? Я предлагала тебе уехать, далеко, на какой-нибудь остров, но вижу, что у тебя есть другой вариант. Возьми меня с собой! — она вдруг опустилась перед ним на колени. — Уедем навсегда, давай?
— Нет, — жёстко ответил Тодд. — Я исчезну лишь на время. А потом вернусь, и закончу начатое. А ты должна остаться здесь. Я всё расскажу тебе, и ты мне поможешь. Хорошо?
— Хорошо, — грустно кивнула Ловетт. Тодд поднял её с пола, сел в кресло-качалку, посадил её себе на колени и начал медленно рассказывать свой план.
— Такого не бывает! — вскрикивала время от времени Ловетт и крестилась.
— Дурочка, ты что же, веришь в Бога, и не можешь поверить в другие мистические вещи? — усмехался Тодд. — Ты всё поняла? Как себя вести с ним, что делать?
— Да, Суини, — кивала Ловетт, а потом, дрожа, прижалась к нему. — Но… Я боюсь, мне страшно…
— Не бойся ничего. Когда всё уляжется, я вернусь, и мы будем с тобой вместе всю оставшуюся жизнь, — Тодд ласково погладил её по волосам, а потом начал осыпать поцелуями. — Ты справишься. Ты ведь хочешь помочь мне?
— Конечно, — прошептала Ловетт, растворяясь в его прикосновениях. — Я люблю тебя, и сделаю всё, что ты только ни попросишь.
— Тогда иди ко мне, — выдохнул Суини и затушил свечу.
***
Москва, 2012 год.
POV Михаила
Холодно. Чёртова зима. Нахуя она вообще нужна. Летом я просидел бы на этой скамейке хоть до утра, но сейчас такой дубак, что уже через полчаса неподвижного сидения я превратился в, блять, сосульку.
Тучи разошлись, небо стало ясным и звездным. Странные штуки эти звёзды. Вроде и близкие, но такие, нахуй, далёкие. Никогда до них не добраться человечеству. А было бы неплохо. Взяли рюкзаки, и в космос, в космос. Я не шутил, на самом деле, когда это говорил. Порой так хочется съебаться отсюда куда подальше.
Сижу, короче, и пялюсь на звёзды, как дурак. И, может быть, где-то в Африке или, мать его, Лондоне, сидит какой-нибудь пацан и смотрит на эти же самые звёзды. И сто лет назад так было, и спустя сто, двести лет будет также. Не, ну какие-то звёзды, конечно, погибают, зажигаются новые, сверхновые, но Большая, блять, Медведица никуда не денется. Сдвинется только чуть, и всё.
Это всё по науке. А вот параллельных миров не бывает, ну откуда им взяться, правильно, да? Легенды, мифы — пожалуйста. Песни наши, опять же. Но в реальной жизни — нет. Если б сказочные миры существовали, то зачем бы людям надо было их так усердно придумывать?
И я, сука, совсем не понимаю, какого хрена мне в зеркале мерещится ни кто иной, как, блять, Суини Тодд, которого и на свете-то никогда не было? Может, бросить всё и уехать куда-нибудь. Голова у меня, кажется не в порядке. Больше ничем я этот бред объяснить не могу.
Нет, всё-таки холод невыносимый. Пора в гостиницу. В унылый номер, который надоел мне до чёртиков. Сяду и буду в «Готику» рубиться. Какого хуя мне ещё делать? Пара спектаклей, а потом домой, в Питер. Но там тоже ничего хорошего. Кроме дочки Сашки. Вот она — лучик света. Ради неё ещё можно пошевелиться. Надо бы ей позвонить, она любит болтать по телефону. Правда, непонятно ничего, но все равно на душе светлеет.
Пока я раздумывал над всем этим, услышал, как меня кто-то зовёт. Это Олеся, я нисколько не удивлен.
— Ты следишь за мной, что ли? — лениво, даже немного вальяжно спрашиваю её.
— Нет. Просто гуляю.
Я пригляделся к ней и всё понял. В руке бутылка, глаза блестят.
— Это вот так ты день рождения отмечаешь? — хмыкаю.
— Да, так, — с вызовом говорит она. — Тебе не пофиг?
— Замёрзнешь. Не май месяц.
— Да что ты, Миша. А то я не знаю, — издевательски тянет она.
— Может, случилось что? — нет, ну мало ли, я не мог не спросить.
— Нет, — качает головой.
Я встал и взял её под руку.
— Пошли ко мне.
Она чуть повырывалась и пошла за мной.
— Миш… А странные мы, да?
— Мне плевать. Советую и тебе также делать.
— А может, лучше слать всё? — смеётся.
— Можно и так, — киваю я.
В гостинице я отправил её в ванну отгреваться и трезветь, а сам встал около зеркала и пристально смотрел в него. Даже глаза заболели. Но нет, никакого Тодда. Только я, почти сорокалетний Горшок, длинные волосы с проседью, глаза, добрые, ага. А вообще вид у меня какой-то потрепанный. Всё-таки стоило сдохнуть до тридцатника. Был бы вечно молодым, как Сид. Но много чего бы не сделал, конечно.
Я попытался войти в роль, стать Тоддом, и снова долго вглядывался в отражение. Но по ту сторону никого так и не было. Примерещилось, наверно, тогда, в театре.
Я состроил себе страшную рожу, сел на диван и только собрался открыть бутылку, как из душа вышла Олеська, красивая, блять. Я плюнул на пиво, притянул её к себе и посадил на колени.
— Хочешь? — можно было и не спрашивать.
