***
Для Мишки «прямой переход» не сработал, Андрей понял это сразу, как только очутился в свистящей пустоте. Он решил тут же вернуться, всё отмотать назад, но, видимо, зря, потому что, открыв глаза, увидел не Лондон и не Петербург, а Дорогу. Она была не такой, как в прошлый раз. Сейчас это было ровное серое бетонное полотно в какой-то пустыне. На обочинах не было ни деревца, ни травинки, небо затянуло дымкой, сквозь неё еле пробивалось тусклое солнце. У Дороги не было видна ни начала, ни конца. «Дорога в никуда», — подумал Андрюха. Он погрузился в состояние, которое можно было назвать полной безнадёгой. Натянутыми внутренними струнами Князь ощущал, что здесь нет ни времени, ни пространства, ни-че-го. Это была вечность, но какая-то хуёвая, без обещанных райских кущ, виноградников и девиц для утех. В голову сами собой полезли навязчивые мысли. Во всём хотелось обвинить Горшка. «Вот зачем, блять, я полез его спасать? Почему я не могу жить только своей жизнью? — спросил Вселенную Князь. — Почему он всегда врывается в мои мысли? Ну, допустим, это многолетняя дружба сформировала такую эмоциональную связь между нами. Но ради чего всё это? Хорошо, предположим, всё получится, и мы вернёмся обратно в наш мир. И что? Всё начнётся сначала: делёжка авторских прав, гонораров, куча посредников в общении, безумных фанатов, вопящих, что без Князя — круто. И похеру на дружбу, особенно, когда пьян и тебе море по колено. Интриги всякие, подъёбы… Так не лучше ли всё оставить как сейчас…» В любом другом случае Андрей сам ужаснулся бы своим мыслям, но от Дороги веяло такой тоской, что больше ни о чём не думалось. Все обиды, которые он вроде и простил, снова явились и стали медленно отравлять душу изысканным ядом, а хорошие моменты исчезли, растворились в этом тяжёлом воздухе. Солнце не двигалось, оно стояло на одном месте и, даже сквозь дымчатую пелену, очень сильно припекало. Князь вдруг понял, что эта часть Дороги — его персональный ад, здесь никуда нельзя спрятаться, сбежать в творчество, в сказочные миры. Только идти и идти одному в этой вечной пустоте. И Андрюха шёл, чувствуя, как с каждым шагом теряет что-то важное. Быть может, самого себя. Он будто стал заколдованным Каем, холодным и равнодушным, все невидимые связи с реальным миром рвались, как струны на гитаре, щёлкая по рукам, но он уже не чувствовал боли. Он ничего не чувствовал. Когда ноги совсем перестали слушаться, Андрей остановился, лёг на обочине и постарался забыться, но даже во сне видел лишь бетон. Как только ноги отдохнули, он встал и побрёл дальше. Где-то вдали зазвенели колокольцы, но Князь не отреагировал, и лишь когда прямо перед его носом материализовался Шут, остановился. — Княже, ты дурак. Набитый, круглый, полный. Какие ещё есть определения? Ты что, решил остаться тут насовсем? — Шут покрутил пальцем у виска, решительно взял Князя за руку и потащил за собой в пустыню. Солнце вдруг начало движение, день сменился вечером, воздух стал легче и свежее. Они оказались на зелёном оазисе около колодца-журавля. Шут с трудом крутанул ручку, зачерпнул воды и подал Андрею. — Ну чё, полегчало? — спросил он со скрытой тревогой. Князь кивнул, огляделся и только сейчас понял, что он не на Дороге. Шумела трава, в ней стрекотали кузнечики, вдалеке полыхал закат, а рядом лежал, закинув руку за голову и жуя длинную травинку, молодой пацан в шутовском колпаке. — Ты кто? — слегка недоуменно спросил Андрей. — Шут, кто ж ещё. Не узнал что ли? Спасать тебя пришёл. — А что это было, там? — мотнул головой Андрей, указывая на дорогу. — Хуйня была. — Это я понял, - кивнул Князь. — Ну а больше тебе и знать ничего не надо. Как только тебя туда занесло… — Прямой переход. — Вот не умеешь, не берись. Ты ещё Миху наверно с собой потащил. — Ну да. А что? — Нельзя так. Вот ведьма, наверно, порадовалась… — поджал губы Шут. — Ну и чё делать-то сейчас? — Пошли. Выведу тебя на другую Дорогу. Там, кстати, одного человека встретишь, обязательно поговори с ним. Пригодится. И это, ну не бросай Миху-то. Ты же знаешь, что настоящее, а что пурга всякая. Он последнее время меня на распятую анархию променял, но я всё ещё с ним. Только помочь уже ничем не могу, — вздохнул Шут. — А ты пока можешь. — Да знаю я всё это, — сказал Андрей. Он на всякий случай закрыл глаза, но сетки не было. — И не будет, — заметил Шут. — Отсюда так просто не выбраться. Это Шоссе Смерти. Пошли давай. Он шагнул снова в пески, окружавшие оазис, и уверенно пошёл в темноте под редкими звёздами. Андрей поспешил за ним. К утру они вышли на будто родную, мощённую булыжниками Дорогу, показавшуюся Князю знакомой. — Дойдёшь, короче, до развилки, там разберёшься, — отсалютовал Шут и исчез. Андрей вздохнул. Несмотря на то, что он выбрался из того ужаса безнадёги, на душе всё равно было тошно. Мишка, Эндрю и Мик, Лондон, Рождество… Всё казалось выдумкой. Андрей почувствовал, что ничего не изменить. Скорее всего, он выберется отсюда, но где-то там, на небесах, судьбой уже всё предначертано. И чтобы они не делали, ничего хорошего уже не будет. Нельзя войти в одну реку дважды. День промелькнул очень быстро, не оставив о себе никаких воспоминаний, а вечером Князь вдруг увидел автобусную остановку. Такие обычно ставят на трассах: серый бетонный навес, лавка посередине, разбитые бутылки и обоссанные стены, всё было в наличии. Андрей, сам не зная, зачем, сел на скамейку и стал ждать. Ну если есть остановка, то может и автобус приедет? Через полчаса, когда терпение Князя было уже на исходе, раздался звук мотора и шуршание колёс. К остановке подъехал старенький рыжий ЛиАЗ, что удивительно, с пассажирами. — Давай, заходи, — крикнул через открытое окно водитель. — Одно место есть. Самое козырное, у кабины. Андрей зашёл и осмотрелся. Автобус как автобус, старушки с корзинами и тяжеленными сумками, дачники, грибники, туристы, кого тут только не было. Хмурый кондуктор спросил: — Куда едем? — Не знаю… — ответил Князь, он уже устал удивляться и ничего не понимал. — До Развилок, значит. Проходите. Вам бесплатно. Андрей протиснулся на своё место и спросил у сидящего рядом бородатого дядьки: — Это что за автобус? Куда идёт и откуда? — Это наш, местный. Через Безлюдные пространства. Князь ни черта не понял, но кивнул. Вскоре автобус притормозил. — Ваша остановка, — сообщил кондуктор. Андрей вышел, оглянулся, но ЛиАЗ будто растворился в воздухе. Вечерело, и в этом сумраке Князь увидел, что каменистая дорога разделяется на две грунтовых. Посередине стоял столб в чёрно-белую полоску, а на нём расположились деревянные указатели. У столба, прижавшись к нему спиной, сидел человек и спал. Андрей подошёл ближе, покосился на спящего, и прочитал надписи. На одной стрелке было написано «Лондон», на другой — «Санкт-Петербург». Он задумался, а незнакомец открыл глаза, почесал светлую бородку и спросил: — Что, тоже не можешь выбрать, куда идти? — Да вот решаю… — ответил Князь. — А у тебя какой выбор? — В смысле? — Да ты понимаешь, на этих указателях каждый видит своё. Я вот вижу две надписи: «Дочь» и «Месть». А ты, наверное, видишь что-то другое. Этот столб — моё наказание. Я помогаю с выбором другим людям, а свой, который сделал много лет назад, уже не могу изменить. Хочешь, и тебе помогу? — Хочу, — Андрей вдруг вспомнил слова Шута о том, что он встретит кого-то нужного. — Тогда иди туда. Я чувствую, тебя там ждут, — молодой человек показал на дорогу в Лондон, но Князь всерьёз засомневался. — Ну хочешь, иди домой. Только знаешь, неизвестно, в какое время ты туда попадёшь и что найдёшь. — А в Лондоне я какой хуй найду? — замученно спросил Андрей. — Слушай, я вообще, блять, никуда не пойду. Сяду тут и буду сидеть. Парень очень странно посмотрел на него и неожиданно обрадовался: — Вот это да! Заметь, ты сам это предложил, — он вскочил и пошёл по одной из дорог. — Спасибо! Ты освободил меня. Ты подарил мне шанс! Андрей проводил его взглядом, встал и решительно направился в ту сторону, где было написано «Питер», но тут же наткнулся на невидимую стену. С другой дорогой повторилась та же история. Он вернулся к столбу и, прислонившись к нему спиной, закрыл глаза и задремал. А проснулся в каком-то шумном трактире, за деревянным дубовым столом. Вокруг все орали и требовали от трактирщика ром. «Ух ты, блять, опять в песню занесло…» — только успел подумать Андрей, как в пивнушку зашли аббат и старый знакомый Шут, который при виде Князя схватился за голову и даже забыл о своих шутовских затеях. — Свет мой Княже, ты чё тут-то делаешь, ёб твою мать? — А где я должен быть? — спросил Андрюха, пытаясь заказать себе если не ром, то хотя бы пиво. — В Лондоне, сэр, в Лондоне! — Шут поднял его и почти силой потащил за собой. — Всё, блять, самому делать приходится. Ты Дмитрия видел? — Кого? — не понял слабо упирающийся Андрей. — Чувака такого, который сокрушается о своём выборе — А, ну да. — Ну хоть это сделал, молодец. Учишь вас, учишь, всё бесплатно, — он толкнул его к двери. — Эй, а ты чего командуешь? Так-то это я тебя придумал и нарисовал, — возмутился Андрей. — Ага, размечтался, придумал он. Это, наоборот, я вас нашёл, придурков. Ну, всё, вали, — Шут открыл дверь, пихнул туда Князя и тут же захлопнул её со своей стороны. Андрей осмотрелся и увидел, что находится опять же в каком-то кабаке. Видимо, в английском пабе, потому что за одним из столов в слабо освещенном углу, безмятежно подложив руки под голову, спал Горшок. Андрей сел рядом, долго смотрел на него, а потом прошептал: — Блять, ну куда вот я без тебя? — вся злость, все обидные слова, которые он так хотел плюнуть Михе в лицо, испарились. — Мишаня, подъём! Пошли-ка домой. Михаил поднял голову и посмотрел на Князя абсолютно пьяными глазами: — О, Андро. Вернулся. А я… уже не ждал, — он улыбнулся и уронил голову обратно. — Эх, Миха… Сколько дней ты не просыхаешь? — Не знаю… Дак это… Как его… Новый год, бля… — пробормотал Горшок и снова уснул. Андрей вздохнул, не зная, что делать. Тащить Мишку к Ловетт? Но он не настолько хорошо изучил Лондон, чтобы самому найти дорогу из незнакомого паба. Телефонов тут ещё не изобрели… Андрюха всё-таки решился, с трудом поднял Миху и с помощью других посетителей выволок на улицу. Холодный воздух немного отрезвил Горшка, но дело всё равно было плохо, потому что Михаил повис на плече Андрея и принялся нести всякий бред, из которого Князь уловил лишь то, что пацаны изобрели машину времени и придумали, что можно сделать с Тоддом. Но до сути докопаться Андрюха так и не смог и решил отложить всё хотя бы до завтра. — Андрюх, — доверчиво обдал его алкогольными парами Миха, — а я люблю тебя. Ну ты понимаешь, да? Не в том смысле только… А ты меня? Князь молчал, но Мишка доебался, и он, вздохнув, ответил, вполне честно, что тоже его любит. Он спросил дорогу до цирюльни, еле как дотянул здоровенного Горшка и сбросил на кровать, а потом спросил у появившейся в дверях удивленной Ловетт: — Чё происходит? Не, давай сначала так: какое сегодня число? — Пятое января, — вздохнула Ловетт. — Тебя где носило? Мишка извёлся, пока ждал… «Охренеть… Сколько ж тут времени прошло…» — подумал Андрей.***
Олеська почти в кромешной темноте медленно ходила между рядами кресел в зрительном зале, то и дело натыкаясь на спинки и подлокотники, но её это мало волновало. Тодд сидел на краю сцены, он подобрал бритву и водил по ней пальцем, будто проверяя остроту. — Ты пожалел, — сказала Олеся. Это было больше утверждение, чём вопрос. — Чувства взяли верх над разумом, а теперь тебе это не нравится. — Мне вообще не нравится, что я здесь оказался, — медленно ответил Суини. — Надо было сразу доводить всё до конца. — Какого конца? Что хорошего случилось бы с тобой? Добить умирающего Судью, уничтожить двух беззащитных женщин и самоубиться — ах, как благородно! — с издёвкой воскликнула Олеся. Её очень задело, что Тодд, после своего признания в любви и пожара, который он разжёг внутри неё, вдруг резко отпрянул и бросился обратно к бритве. Он будто испугался, что, откинув лезвие, потеряет часть себя, и теперь спешно пытался её вернуть. — Я думал, ты понимаешь меня… — тихо сказал Суини, пряча бритву. Олеся подошла к сцене. В ней говорили обида и вредность, но на самом деле она прекрасно знала, что Тодд не изменится в одночасье, если изменится вообще. Жажда мести никуда не исчезнет, он всё так же будет желать Судье самой мучительной смерти, по ночам скрежеча зубами от ненависти. Тодд вдруг подхватил Олесю и посадил рядом с собой. — Я чуть не убил тебя… Беги лучше от меня подальше, вдруг эта ведьма снова придёт. Я не смогу отказаться второй раз. — Я буду с тобой до конца, каким бы он ни был, — покачала головой Олеся. Ей очень хотелось исцелить его покалеченную душу, но как это сделать? Что придумать? Она коснулась губами его виска, запустила в волосы тонкие пальцы, стала медленно их распутывать и перебирать, замирая в душе́ от горечи любви. — Суини, — попросила она. — Поедем домой. На улице сыпал крупными хлопьями снег. Олеся взяла Тодда за холодную руку и молча потянула за собой. Они шли в снежном буране, почти не разбирая дороги. В свете фонарей особенно было заметно, как силён снегопад, будто это сходило на землю само небо. Всё вокруг двигалось, хаотично и беспокойно кружилось. Кремлёвские куранты пробили четыре утра, снег всё усиливался, а колокол почему-то продолжал отсчитывать часы. Суини тут же резко остановился и больно сжал Олесину руку: — Это Биг-Бен! Ты слышишь? Олеся огляделась. Сквозь снег вдруг мимо них проехала карета, запряжённая парой лошадей. — Кэб… Лондон… — выдохнул Суини. — Ты вернула меня! Олеся стояла будто громом поражённая, а Суини подхватил её и закружил в воздухе, а потом притянул к себе и начал целовать, слизывая с губ пушистые снежинки.