***
Стрелки громоздких настенных часов в гостиной на Бейкер-стрит медленно приближались к отметке в двенадцать часов. Именно на это время Городским советом была назначена публичная казнь жестокого парикмахера, обвинявшегося в десятках преднамеренных убийств, совершенных с особой жестокостью. — Что за варварство… — вздыхал Ватсон, глядя из окна на людей, стекающихся на площадь в надежде своими глазами увидеть, как топор палача со звоном опустится на плаху. — Дорогой Джон, как бы ни хотелось обратного, но со времен Римской империи люди не изменились ни на йоту, — заметил Холмс, стуча пальцами по подоконнику. — Они всё так же жаждут хлеба и зрелищ. — Ты как всегда прав… Бог ты мой, а эти двое куда направились? Шерлок, ты ничего не знаешь? — вдруг спросил Ватсон, указывая на стоявших на повороте Миху и Князя. Они курили и ждали ещё кого-то. — Не знаю, — дёрнул плечом Холмс. — Но догадаться не составляет труда. Каким-то образом, видимо, они хотят помешать свершиться правосудию. — Такое ли уж оно правое, Шерлок? — вздохнул Джон. — Ты же знаешь все обстоятельства. — Знаю. — И ничего не сделаешь? — Я всё ещё жду. — Что я слышу! — удивился Ватсон. — Ты всё-таки поверил в возможность путешествия во времени? — Джон… Впервые в жизни я так растерян. Я ничего не знаю наверняка, — сказал Холмс и замолчал, вспоминая, как на его глазах заработал удивительный механизм, изобретённый обыкновенным лондонским парнишкой, и унёс Мика на двадцать лет назад. По крайней мере, так утверждал Алекс, и сомневаться было бессмысленно, потому что Майкл действительно бесследно исчез. Эндрю даже попросил Холмса поговорить с родителями Мика и успокоить их, чтобы они не бросились разыскивать его. Шерлок согласился и сказал, что отправил своего посыльного в командировку в другое графство. Никто не знал, когда Майк вернётся, и вернётся ли вообще. Но о таком печальным исходе думать не хотелось. — Пойдём, Джон, — наконец сказал Холмс, прервав свои размышления. — Нам тоже стоит быть на площади. У меня дурные предчувствия. С того дня, как Мик, пронзив время, растворился где-то в прошлом, минула неделя. А может, даже больше. Первые два дня все как идиоты сидели возле машины времени, не отрывая от неё глаз, почти не ели и не спали. Но ничего не происходило, лишь мигали огоньки. Не находящий себе места Энди умолял Алекса отправить его к Мику, но тот был непреклонен, объясняя в сотый раз, что на двоих не хватит мощности, и оба застрянут в прошлом навечно, даже не успев встретиться. Энд на некоторое время смирялся, но потом снова и снова обращался к Алексу со своей просьбой, заглядывая голубыми глазами в самую душу, и опять получал отказ. Тогда Энди садился рядом с Князем, и они вместе что-то рисовали или просто болтали. Андрей отчаянно пытался всех успокоить, но переживал не меньше, а, может, даже больше, потому что из его мыслей никак не шла поющая старуха. Что она имела в виду? Чёрт бы побрал старую ведьму… Андрюха пытался поделиться своими ощущениями с другом, но Миха не реагировал. Он курил, смотрел на переливающиеся огни машины и был странно спокоен. Внешне. Внутри его просто разрывало пополам от двух противоречивых желаний: вернуться к самому себе или остаться здесь с Ловетт, которую Холмс на всякий случай отправил подальше от Лондона, в поместье к одному из своих знакомых. Шерлок с Михой опасались, что полиция будет ей интересоваться, ведь она очень тесно была связана с Тоддом, и Мэг пришлось уступить, оставить на время пирожковую и уехать. Мишка сразу же заскучал и затосковал, но полностью отдаться во власть любовных страданий ему мешали мысли о Мике. До этого момента он даже не догадывался, насколько, оказывается, сильно привязался к мальчишке, и понял это в полной мере лишь сейчас, маясь от страха за него и противного чувства вины и в то же время лелея робкую надежду на то, что всё получится. На третий день стало известно, что казни Тодду не избежать. Смертельный приговор Суини был вынесен очень быстро, практически заочно, без суда и следствия, как во времена советских расстрельных троек. Шерлок узнал эту новость и сразу же поспешил с ней домой. Горшок, выслушав Холмса, вскочил и начал трясти Андрея за плечо: — Андрюх, ну что мы как бараны тут сидим, ё-моё? Надо, блять, что-то делать! Вдруг Мик не успеет до казни? — Мишк, — тихо ответил вконец измученный тупым ожиданием Князь, — ну а что делать? У меня идей нет вообще. — А вот смотри! — в глазах Михи загорелся недобрый огонёк. — Судья очень спешит, правильно, да? А почему? Да потому, что боится, вдруг вылезет наружу его роль во всей этой истории. Сейчас он белый и пушистый, осудил страшного преступника. Понимаешь, да? А что будет, если народ узнает, что Судье самому дорога на плаху? — То есть, — задумчиво сказал Андрей, — ты хочешь… — Именно! — воскликнул Михаил и бросил Андрею куртку. — Одевайся, пошли. Энди, Алекс, вы с нами. Сможешь ещё кое-что изобрести? Алекс кивнул, и они ушли, оставив Ватсона присматривать за машиной времени, а объявились лишь утром в день казни.***
POV Михаила. Снег под моими ногами точно такой же грязно-белый, почти серый, утоптанный сотнями башмаков, как в том сне. Я уже было забыл про него, но сейчас вдруг вспомнил очень ясно. — Андро! А ты прикинь, мне сон такой снился, — толкаю я Князя в бок. — Только там отрубить голову должны были мне. Андрюха вскидывает на меня глаза и слегка удивляется: — Мих, а мне тоже снился Лондон. Серо-белая площадь и красное пятно на ней — место казни. Я тогда знатно перепугался. — Да я, блять, тоже чуть не обосрался, когда почувствовал на шее холод топора, — чётко вспоминаю это ощущение. А ведь оно может стать реальным… — Чёрт, Князь, вот скажи мне, мы дебилы или идиоты? Не выйдет ведь нихера из нашей затеи… — Миха, это вообще-то ты придумал, не я, — он улыбается, но как-то неискренне. — Я всё ещё надеюсь, что Мик успеет, и всё изменится. Я тоже надеюсь, но что толку повторять эти слова в десятый раз. Молча докуриваю сигарету и уже начинаю нервничать: — Ну и где носит Энди и Алекса? Князь не успевает открыть рот, чтоб ответить, как из-за угла вылетает запыхавшийся Энди с гитарой за плечом и усилителем в руке. — Алекса мать не пустила. Нечего, говорит, тебе на такие страсти смотреть, сиди дома. — Разумная женщина, — затягиваюсь новой сигаретой. Энди кивает и тяжело ставит на землю комбик. — Вот, Алекс всё сделал. Гитара — полуакустика, и микрофон. — Отлично, — я принимаю из его рук чехол. — Алекс супермастер. Опередил время лет на тридцать. Ну что, Андрюх, готов к выступлению? — Естественно, — спокойно кивает Князь, как будто мы стоим за кулисами «Юбилейного», но его тревогу выдают дрожь в руках и крепко сжатые губы. — Не ссы, — хлопаю его по плечу. — Всё будет заебись. Небольшой такой концертик, для пары сотен зрителей, не впервой же? Мы отправляемся к площади, сливаясь с толпой и стараясь не потерять друг друга из виду. Вдруг сзади на мне кто-то повисает. Оборачиваюсь — Ловетт. Сбежала, чертовка… Ради меня? Или хочет в последний раз увидеть Суини? — Ты что здесь делаешь? — шиплю я ей, оттягивая с тротуара в сторону, чтоб не мешать ходить людям. — Я к тебе приехала, Мишка. Я соскучилась… Всё ждала, вдруг прошлое изменится… А ничего не меняется. Что-то пошло не так? — говорит и гладит меня по лицу, по коротким, недавно стриженным волосам, по шее, так, что я просто, блять, с ума схожу и растекаюсь лужицей как прыщавый шкет. Люблю её… — Мэг… — выдыхаю. — Я тоже соскучился. Но ты зря вернулась, тем более сейчас. — Вы что-то задумали? — она начинает целовать меня, быстро и легко, то в щёку, то в лоб, то мимолётно в губы. — Мэг, Мэг… Прекрати. Или я за себя не ручаюсь… — не могу ответить на её вопрос, голова вообще перестала работать. Чёрт, да она ж так всё испортит… Стоим, долбанутые влюбленные, на улице в центре Лондона, и готовы чуть ли не трахнуться у всех на глазах, потому что её руки бесстыдно лежат уже ниже ремня на брюках, а мои — на её груди. — Мэг! — наконец, нахожу в себе силы от неё отстраниться. — Не время сейчас. Пора, а то не успеем. — Мишка… — я вижу, она просто физически не может от меня отойти. — Блять, ну пошли со мной, быстрее, — хватаю её за руку и ищу Князя. Хорошо, что он ждёт неподалеку, шепчется о чём-то с Эндрю и смотрит на меня с фирменной улыбочкой. Уже вчетвером заходим на площадь и продираемся еле как вперёд, ближе к помосту, расталкивая негодующих лондонцев локтями. Уже скоро… Народу — тьма просто. Какой, блять, ужас, зачем им это? Почему сотни людей пришли посмотреть, как слетит голова с плеч бедного Суини? Стоят, рты раскрыли, готовы получать удовольствие от чужого горя. Гадство-то какое… Энд так же, как я, непонимающе озирается и крутит головой. Зря, наверно, мы сюда его притащили. Хотя вообще-то он сам настоял. Я кладу руку ему на плечо и замечаю какое-то движение впереди. Это прибыл Судья в дорогущем экипаже, запряженном великолепной четверкой лошадей, весь такой из себя надменный, напыщенный, предвкушающий казнь как праздник и избавление. Так бы и придушил его своими руками. Ну ничего, сейчас он у нас попляшет… Через пять минут начинает звенеть колокол Биг-Бена. Медленные равномерные удары бьют по нервам не хуже капель воды в пыточной комнате. На площади появляется повозка. Ловетт вцепляется в меня и боится поднять глаза на узников. Я б тоже не смотрел, да как-то это не по-мужски, поэтому я вижу, насколько херово Тодду. А уж про Олеську нечего и говорить. Она больше похожа на призрака, чем на саму себя. Но глаза горят просто адским огнём. Ещё одна влюбленная идиотка. Она по серьёзке пошла с ним на плаху, да куда это годится? Ну зачем всё это? Это не её мир. Ладно я, для меня жизнь никогда особой ценности не представляла. Но она, молодая, красивая… Хотя, ну что я знаю о ней? Может, в душе у Олеськи разрушенный город, дымящийся в руинах, жизнь в котором потихоньку началась заново лишь благодаря Тодду. — Миша… Ты же остановишь это безумие? — шепчет Мэгги мне в ухо. — Мы постараемся, — киваю я. Суини медленно поднимается на возвышение, бросает полный ненависти взгляд на Судью, потом замечает нас и гордо вскидывает голову. Начинается обычная процедура зачитывания приговора, я не слушаю, я глубоко дышу, стараясь успокоиться и не думать о том, что будет дальше. Мэгги вжимается в меня всё сильнее и сильнее, привлекает и отвлекает, но я не могу отпихнуть её в такой момент. Ну что ж, вот и последнее слово, от которого Тодд гордо отказывается. Хочет отказаться и от последнего желания, но я, отчаянно жестикулируя, пытаюсь привлечь его внимание и показываю на гитару. Суини наконец понимает и просит: — Хочу послушать уличных музыкантов. Вот теперь пришло наше время. — Давай, Андрюх! Мы бросаемся к помосту, к нам мчатся на всякий случай солдаты, полицаи, их останавливает своим авторитетом невесть откуда взявшийся Шерлок. Всё-таки я пробираюсь наверх, помогаю подняться Ловетт, которая никак от меня не отцепится, включаю оборудование. Оно типа аккумуляторное, Алекс навертел что-то, на одну песню должно хватить. Андрей, не дождавшись тишины, начинает читать стихи: Этот город завёрнут, как в саван, в туман, И царит в нём безумье, порок и обман. Город мрачных трущоб, весь изглоданный злом, По ночам его мгла накрывает крылом… Толпа замирает, поражённая голосом, пропущенным через звуковую колонку, даже полиция не предпринимает никаких действий. Тодд смотрит на меня ничего не понимающим взглядом, а Олеська улыбается, она-то знает зонг-оперу. Андрюха круто читает, но сколько я убил времени, чтоб уговорить его, это пиздец. Вы не бывали в Лондоне, сэр? Этот город безукоризненно сер… — заканчивает Князь, отступая назад, а я ударяю по струнам. Но это не «Добрые люди», это «Баллада о бедном цирюльнике». Ужасней истории вы не найдете, И нету баллады печальней на свете, Чем эта, о бедном цирюльнике Тодде И юной прекрасной жене его Бетти, О юной прекрасной красавице Бетти Судья напрягается, я чувствую это, но пока не подаёт виду, Холмс всё так же сдерживает полицию, Энди незаметно прокрадывается за спины Суини и Олеси, возится с веревками, которыми связаны их руки. С малюткою дочкой и Бетти прекрасной Жил в доме уютном цирюльник счастливый, Но раз, возвращаясь домой после казни, Красавицу встретил судья похотливый! В людском море начинается брожение, Судья бледнеет, подаёт знак, солдаты окружают помост, но нас будто бы защищает какая-то прозрачная стена, через которую никому не пробиться. Расчет у судьи был безжалостно точный. Он дело состряпал по ложным доносам. И вот, разлученный с женою и дочкой, Был бедный цирюльник на каторгу сослан. Мерзавец-судья домогался до Бетти, Пока ее муж был закован в железе, И бросилась в реку она на рассвете, И юное тело поплыло по Темзе, И юное тело поплыло по Темзе… Площадь дружно ахает, кто-то даже взвизгивает. Ай, хороша сила искусства! Под проигрыш Энди полностью развязывает Олеське и Тодду руки. В толпе вдруг я замечаю Шута, он бежит к нам, грозит одним пальцем и крутит другим у виска. Палач срывает плащ и головной убор и неожиданно превращается в старуху-ведьму, а топор в его руках — в кривой нож. Лондонцы негодуют, кричат, самые отчаянные сминают оцепление и готовы разорвать Судью, который спешно сбегает в свою карету и кричит оттуда: — Да кого вы слушаете! Наглая ложь и клевета! Эй, стража! Схватить этих артистов! Холмс внизу уже кого-то вырубает прямым боксёрским ударом. Я всё-таки допеваю, хотя дело пахнет жареным: Печальней истории вы не найдете Ни в «Таймс», ни в другой ежедневной газете, Чем эта, о бедном цирюльнике Тодде, О юной прекрасной жене его Бетти, О юной прекрасной жене его, О юной прекрасной… На площади творится что-то невообразимое, я бросаю гитару, хватаю Ловетт и Олесю, пытаюсь спрыгнуть вниз, и тут появляется четкое ощущение, что я на сцене, во время спектакля, или репетиции, а потом я вообще вижу, как записываю голос к «Балладе…» в студии. Мир кружится, мелькают часы, минуты… «Мик успел. И я успел. Прощай, Лондон… Прощай, Мэг…» — проносится в голове, и я погружаюсь во тьму.***
— Это правда! — возразил Князь Судье. — Всё так и было, ведь так, Суини? Скажи! — Да! Ваш Судья — мерзавец, каких поискать! — подтвердил Тодд, и вдруг понял, что помост растворяется у него под ногами. Мир будто перевернулся, и вот рядом с ним по одну руку Бэтти, а по другую — Элиза. Они стоят на площади и весело смеются, смотря на представление какого-то шутовского балагана. «Боже мой… У них получилось!» — подумал Тодд. — Суини, всё хорошо, милый? Тебе не нравится? Хочешь, пойдём домой? — тихо шепнула ему Бэтти. — Нет, что ты. Всё хорошо, — он заулыбался широко и открыто, как самый счастливый человек на земле. Андрей осмотрелся. Миха исчез, Тодд тоже пропал, а солдаты продолжали наступать, держа наперевес штыки. «Блять… А я-то почему всё ещё здесь?» — подумал Андрей, но тут же всё изменилось, стража превратились в артистов, разъярённая толпа — в смеющихся зрителей, а сам Князь понёсся в беззвездном пространстве. Он видел часы, песочные и солнечные, электронные и механические, огромные Куранты и маленькие будильники. Но вскоре всё остановилось. Андрей глубоко вдохнул полной грудью и поморгал, привыкая к дневному свету. Он оказался, вне всякого сомнения, в Питере, Андрюха узнал бы родной город из сотни других, по особому влажному воздуху, запаху, духу… Под ногами шуршал песок, то тут, то там виднелись лужи, видимо, недавно прошёл дождь. Зелень травы и листвы буквально кричала о лете. Князь посмотрел по сторонам и по множеству надгробий понял, что он на кладбище. Воспоминания о сером зимнем Лондоне стремительно таяли и превращались будто в обрывки снов, их вытесняли куда более яркие: о недавнем концерте, на котором они играли вместе с Михой, о репетициях, жарких спорах, планах на новый альбом. Чётко пришло понимание, что сейчас лето 2013 года. Только вот что он делает на кладбище, Андрей никак понять не мог. Он медленно пошёл по дорожке, приходя в себя и время от времени потряхивая головой, будто отгоняя видения. На одной из тропинок Князь увидел Лёху Горшенёва, который стряхивал пепел с рукава чёрной рубашки. — Здоро́во, — протянул он руку и, вдруг непонятно чего испугавшись, спросил: — А Мишка где?***
Мик слегка застонал, потирая ушибленный бок. После того, как он нажал кнопку, в ушах засвистел ветер, перед глазами бешено закрутились стрелки часов, а потом всё закончилось, и он упал на какую-то зелёную поляну, придавив рукой пульт. Майк открыл глаза. Он был точно не в Лондоне. Вокруг росли высоченные деревья, странные папоротники, трава была настолько длинной, что в ней можно было спрятаться, не нагибаясь, в небе светило яркое и очень жаркое солнце. Вдруг затрещали ветки, и из чащи показалось чудовище с длинной шеей и огромными зубами, похожее на гигантскую ящерицу. «Динозавр, — выдохнул Мик. Он кое-что слышал об этих древних животных от Эндрю, который читал про ящеров в газете. — Блин, Алекс нехило ошибся в расчетах». Майк побыстрее нажал кнопку «плюс», и динозавры исчезли. Вокруг шумел город. Кажется, это был Лондон. А может, и нет. Мимо проносились быстрые транспортные средства на четырёх колесах, сновали люди, лица их были наполовину закрыты странными марлевыми повязками, в руках почти все держали плоские светящиеся устройства, которых постоянно касались. Дышать было тяжело, воздух пах бензином и ещё чем-то незнакомым. По небу, гораздо выше самого высокого здания, пролетела гигантская железная птица. Кажется, это было будущее. «Тьфу… Князь блуждал в межпространстве, а я, похоже, затерялся во времени», — покачал головой Мик и снова потянулся к пульту, пока на него никто не обратил внимания. Следующей его остановкой тоже оказался город. Людей и транспорта было поменьше, и Мик смог найти знакомые ориентиры. Это, без сомнения, был родной Лондон. Из ближайшего помещения доносилась музыка. Она очень понравилась Майку, он даже слегка забыл о своей миссии и пошёл туда. Охрана не хотела его пускать, но какая-то девушка с необычной причёской схватила его за руку и провела с собой. — Ты откуда, чувак? Такой странный… — Из прошлого, — будто пошутил Мик. — А кто играет? — Sex Pistols, ты чё? «Охуеть… Миха же про них рассказывал. Вот это мне повезло…» — подумал Майкл. Он оказался примерно в 1976 году в колыбели английского панк-рока, и неожиданно почувствовал себя будто на своём месте. Он протолкался через слэм и осторожно вылез на сцену, победно глянул с высоты, хлопнул по плечу Сида, а потом прыгнул к зрителям под их оглушительный рёв. Музыка качала неимоверно, Мик погрузился в неё, будто в омут, с головой, и забыл обо всём на свете. После концерта он оказался в каком-то сквоте с обдолбанными панками, самыми свободными, как ему показалось, людьми на свете. Им абсолютно не было дела до внешнего вида Майка и до его возраста. Важны были только музыка и безбашенный отрыв. И лишь когда Мик увидел в туалете абсолютно неадекватных парней, пускающих по кругу шприц, он вдруг вспомнил о Михаиле. «Чёрт, меня не должно быть здесь… Как же Мишка… А Энди? Вот я дурак…» — он нажал в который раз кнопку и ужаснулся. Стрелки на часах уже не крутились, они замерли, а сам Мик оказался в тоннеле, тёмном и сыром. По низу шли рельсы, вдалеке внезапно показались фары поезда, который стремительно приближался. Мик даванул пульт и от испуга закрыл глаза, а когда открыл, оказался на ночной улице. Здесь стояло лето. Город был похож на Лондон, но воздух стал более влажным, а надписи на зданиях были написаны какими-то непонятными буквами. Видимо, это был не центральный, а более отдаленный район, с одной стороны расположилась узкоколейка, а вдалеке виднелась настоящая железная дорога. Мик брёл, крутя головой и удивляясь, вдыхая запах летних трав, а потом внезапно остановился около двухэтажного коттеджа. Его вдруг накрыла волна страха. Подчиняясь какому-то порыву, идущему из сердца, Майкл перемахнул забор и через приоткрытое окно забрался внутрь. Тихо, как мышь, он поднялся на второй этаж, скользнул в единственную освещённую комнату и замер, увидев пьяного Миху, рядом с которым лежал уже наполненный шприц. Майк почувствовал, что если сейчас не вмешается, случится непоправимое. — Миша! — крикнул он. — Не надо! — Ты кто? — медленно повернулся и очень удивился Горшок, всматриваясь в лицо неожиданного гостя. — Чё надо? Я, блять, полицию… — Я Мик. И я… — добавил он уже тише, для себя, — кажется, потерялся не только во времени, но и в пространстве. — Пиздец, Мик. Я вроде ещё не поставился, а уже глюки… — попытался дотронуться до него Миха. — Ты откуда тут взялся? Кто ты? — Из прошлого. Твоя тень. Ну-ка, отдай мне это! — Майк решительно схватил шприц и, бросив на пол, растоптал каблуком сапога. — Щенок, охуел что ли? — взревел Михаил, больно вцепился Мику в руку, но тут всё закрутилось само, без помощи пульта, и Майкл очнулся снова на улице, сидящим у забора. Он увидел фонарщика, что гасил фонари, и услышал крик газетчика: «Все на казнь! Молодой судья огласил очередной кровавый приговор!» «Фух… Кажется, теперь я на месте. А что же там с Мишей? Это был его Петербург? Хоть бы всё обошлось…» — зашептал Мик, пораженный тем, что только что видел. Он отдышался и постарался успокоиться. Было, видимо, воскресное утро, после службы в церкви лондонские семейства спешили, как ни парадоксально, на публичную казнь, так полюбившуюся новому городскому судье. Мику смотреть на отрубание голов совсем не хотелось, поэтому он поджидал Судью на выходе с площади, подальше от «лобного места». Вглядываясь в дома, многие из которых сохранились и в его время, Мик с трудом приметил Судью в толпе по особой одежде и смутно помнившимся чертам лица. «Так, Судью вижу. Пойду за ним. А дальше что?» — подумал Майк, и тут же вдалеке увидел молодого Тодда. Это был, без сомнения, он. С красавицей-женой и маленькой дочкой на руках он шёл по противоположной стороне улицы. Судья смотрел в сторону и пока не видел Бэтти. «И не должен увидеть!» — воскликнул про себя Мик и бросился Судье под ноги наперерез, нарочно врезаясь ему в живот. — Негодник! — закричал Судья налетевшему на него Мику и схватил за шкирку. — Я надеру тебе уши! — Извините! А вы — Судья? Здорово! Всё на свете серо, кроме крови, ведь правда? — быстро заговорил Мик, изо всех сил отвлекая Судью. — Мм… — сменил гнев на милость Судья, увидев в глазах парнишки восхищение своей особой. — Я вижу, ты понимаешь меня! Да, праздник казни, зуб за зуб, за око — око! Мик слушал болтовню Судьи и искоса поглядывал в сторону. Тодд и Бэтти прошли мимо, весело смеяясь и по очереди целуя малышку Элизу в щёчки. «Отлично! — подумал Мик. — Обошлось…» Но, видимо, отменить встречу было недостаточно. Ничего не происходило, будущее не менялось. Алекс говорил, что если оно изменится, то Мик сразу же окажется опять дома. А он всё ещё оставался в прошлом. Майк еле отвязался от разговорчивого Судьи и пошёл к дому цирюльника, побыстрее минуя свой, чтоб не встретить, например, юного отца и не испортить что-нибудь ненароком в своей жизни. Мик спрятался за забором, подождал вечера, и только потом постучался. — Здравствуйте, — склонил он лохматую голову, когда Суини открыл ему дверь. — Чего тебе? — улыбался Тодд. — Уже поздно, цирюльня закрыта. — Я не за этим, — покачал головой Мик. — Вам надо уезжать. Срочно. Тодд нахмурился. — Что за шутки? Иди-ка лучше домой, сорванец. — Это не шутки, это правда! Я работаю в суде, посыльным. И этот подлец Судья… Да ведь это все знают, он не пропускает ни одной юбки. Тодд кивнул, до него тоже доходили эти слухи. — Так вот, ему приглянулась ваша жена. А он на всё пойдёт! И вас на каторгу отправит, не поморщится. Ложный донос — дело нехитрое. — Чёрт… Даже не знаю, пацан… — почесал затылок Суини. — Уезжайте, я умоляю вас! — Мик чуть не плакал. — Хотя бы на время… — Мы подумаем. Спасибо, — сухо кивнул цирюльник, дал Майку монету и закрыл дверь. Мик тяжело опустился прямо на землю чуть вдалеке от дома Суини и принялся думать, что же ещё ему предпринять. Было очень одиноко и страшно, Мик сейчас хотел бы оказаться на своём уютном чердаке рядом с Эндрю, но пришлось ночевать прямо в весенней траве во дворе дома. Утром его разбудил шум и топот копыт. Мик вскочил, проводил взглядом повозку и обрадовался: Тодд поверил ему, собрал семью и уехал. «Ура!» — шепнул Майкл, и тут всё зашумело, снова закрутилось, потом почернело, а когда зрение восстановилось, Мик понял, что сидит на мостовой рядом с площадью, откуда доносятся звуки циркового представления. Он, кряхтя, как старый дед, поднялся и увидел, как к нему со всех ног бежит улыбающийся Эндрю.