Спокойной ночи, Александр

Старый Охотник сидел перед полупустой бутылкой виски. Его плечи были сгорблены, его руки дрожали, его выцветшие жёлтые глаза светились в темноте. Алек рухнул на колени. — Прости, — прошептал он, — прости. Но Охотник продолжал молчать, а Алеку хотелось кричать. В памяти вспыхивали глаза Камиллы, глаза Элиаса, глаза Харады, глаза Охотников. — Это должен был быть я, — произнёс Алек, облекая невысказанные мысли других в слова. — Или я, — очнулся Асмодей, — или Камилла, или Рагнор. Война забирает лучших. Так всегда было, так не должно случиться вновь. Чтобы когда он вернулся, мир встретил его улыбкой и счастьем, а не выстрелами, криками и кровью. Алек похолодел, но приказал себе успокоиться. Асмодей выбрал путь, который ярко освещала надежда. Каждый справлялся с горем по-своему. Большинство охотников и вампиров принялись за дело, Камилла сбежала, Элиас заперся у себя в комнате, Асмодей ударился в религию. — Думаешь, я сошёл с ума? Старик умом тронулся, потому что единственный сын погиб? Соврать было легче всего. Алек прикусил губу. Магнус всегда говорил правду, не прячась за жалостью и милосердием. Когда-то давно один старый вампир хотел попробовать делать так же. — Да. Но я бы и сам хотел в это верить. Магнус не признавал Перерождения, Дей. Но если тебе легче, кто я такой, чтобы тебе указывать. Он умер по моей вине. Мне жить с этим, и я не хочу облегчать себе ношу. Асмодей расхохотался. Его каркающий смех тысячами лезвиями прошёлся по натянутым нервам, его крупные слёзы каплями яда отравили тело Алека. Постаревший за одну ночь Охотник смотрел на вампира, и его тело сотрясала дрожь. — Я верил, потому что мои предки верили, потому что так было принято. А потом появилась Райна. Она верила истово, беззаветно, яростно. Она пробовала рассказать мне, но только испугала. — Охотник должен умереть во имя, — прошептал Алек. — Да, — усмехнулся Асмодей. — Он рассказал тебе. Надо же. Значит, ты знаешь, что это за религия. Жестокая и беспощадная к слабым, она пришла к нам из глубины веков. Тогда, когда Охотники были намного сильнее, намного кровожаднее, намного ограниченнее. Кровавая вера. Я запретил Райне учить ей Магнуса. Решил, что пусть он лучше вообще ни во что не верит. Асмодей замолчал, погружаясь в воспоминания. Они, словно алкогольный дурман, заполнили комнату. Алек присел рядом. Он пришёл, надеясь на смерть от руки Охотника, но вместо этого осторожно коснулся морщинистой ладони. — Когда я убил Мака — вампира, что вырезал дом моего тестя и убил мою жену — я забрал его библиотеку. Ты должен был знать этого вампира, он наследник более древних, — Алек кивнул, и Асмодей продолжил. — Я хотел порадовать Магнуса, но не сложилось. Наверняка, и об этом он тебе рассказал, — Алек снова кивнул, и Асмодей усмехнулся. — Мы с ним прошли долгий путь, и на каждом его отрезке мне было страшно. Я так боялся, что он погибнет, что не видел, как упускаю самое ценное, что у меня было — время. А сейчас его нет, и все страхи стали реальностью. А внутри только пустота. Асмодей проморгался, пододвинул к себе бутылку и уставился на этикетку, словно там были написаны ответы на все его вопросы. Алек не торопил его. В этой маленькой комнатке можно было опустить голову на руки и закрыть глаза. В этом замкнутом пространстве можно было забыть о времени и выпасть из реальности. Со старым Охотником, потерявшим сына, можно было позволить солёным каплям сползать по щекам и вспоминать, вспоминать, вспоминать. — Оно работает, — тихо произнёс Асмодей, — Перерождение работает. Во всяком случае работало давным-давно. Охотники, что гибли в бою, возвращались. Вот, что я узнал из старых документов, что нашёл у Мака. Не открывая глаза, Алек скривил губы, но Асмодея это не смутило, и он с жаром продолжил: — А потом таких Охотников становилось всё меньше и меньше, пока, наконец, не осталось ни одного. А знаешь, почему? — Почему? — отозвался Алек, не желая знать ответ, который мог бы позволить безумной надежде расправить крылья. — Потому что они поверили. — Асмодей отхлебнул виски из бутылки, и его кадык дёрнулся. — Они поверили, — повторил он, и Алек открыл глаза. — Что это значит? — Наша религия появилась не на пустом месте. Охотники не любят магию, они не подчиняются ей, но вот ирония, вера в Перерождение пронизана ей от и до. Древние рода считают, что если Охотник сжигает свою жизнь на костре Идеи, то он получает второй шанс. Но они не знают ещё об одном условии. Охотник должен сделать это, не надеясь на награду. Перерождению нужна бескорыстная жертва, а не отсроченная сделка. В давние времена, когда веры в Перерождение не существовало, первые Охотники шли на смерть без надежды на дальнейшую жизнь, оттого и возрождались. Магнус такой же. Все его Охотники такие же. Они вернутся в этот мир, когда умрут все, кто их знал. Они снова будут жить. Я могу показать тебе те книги и те документы. — Не нужно, — твёрдо произнёс Алек и поднялся. — Я верю тебе. — Мне не нужна твоя вера! — обрушился на него Асмодей, и Алек отшатнулся. — Мне нужна твоя помощь! Я стар. Сколько мне осталось? Десять? Двадцать? Этому миру нужен лидер, ты можешь стать им, ты должен им стать. — Я не могу, — прошептал Алек. — Значит сделай невозможное. Ты сказал, что веришь мне, но ты не собираешься верить в Перерождение. Пусть будет так, пусть для тебя его больше нет, и его смерть — это билет в один конец, но не смей снова убегать, как ты и тебе подобные уже сделали. Вы должны стать достойными той жизни, что Магнус и другие тебе подарили. Выметайся отсюда. У тебя есть время до рассвета. А дальше наступит новый день нового мира. И тебе придётся встать во главе, тебе придётся что-то сделать с этим миром. «Я продолжу жить и попробую что-то сообразить с миром», — сказал Магнус, и все фразы, что Алек произнёс, убеждая Охотника продолжать жить несмотря ни на что, закружились вокруг, не давая сделать вдох. Алек вышел за дверь и прислонился к стене. Слова жалили, цеплялись за волосы и ресницы, повисали на шее неподъёмным грузом. — Нет, — попросил Алек, и ему ответил голос Элиаса. — Я ещё ничего не сказал. Алек открыл глаза. Охотник был бледен, его чёрные глаза казались дырами, что ведут в бездну. — Я, — попробовал объясниться Алек, но Элиас тут же оборвал его. — Камилла, — выплюнул он. — Нам нужно остановить её. — Остановить? — Пара оборотней рассказала, почему Люк нас предал. Валентин нашёл его жену и волчат. Он пригрозил Люку их смертью, и тот раскололся. Камилла узнала об этом. Кто-то из её клана донёс ей. Алек побледнел. Когда Защитник не справляется, ему остаётся только мстить. — Пошли, — приказал он Элиасу, и тот последовал за ним, не задавая вопросов. Узнать, где Люк скрывал свою семью, было просто. Успеть их спасти — невозможно. Алека передёрнуло, когда чуткое ухо уловило детский крик. — Не успели, — прошептал Элиас. Они подбежали к небольшому домику, когда Камилла сжимала горло молодой женщины. Люк со связанными руками выл, не смея оторвать взгляд от того, как жизнь, капля по капле, утекает из его жены. Рядом валялись три разорванных детских трупа. — Смотри, — приказала вампиресса, — смотри, как умирают те, кого ты хотел спасти. — Камилла, хватит, — закричал Алек, и вампиресса усмехнулась. — Вот теперь хватит, — согласилась она и оторвала голову, добавив бордовых пятен на тёмное полотно поляны. — Живи, Люк, живи с осознанием, что это ты во всём виноват. Вот что бывает с теми, кто спасает свою жизнь и жизнь близких ценой жизни сотен других. Можешь арестовать меня, Алек. Мне плевать, я свой долг выполнила. Камилла вытянула вперёд руки, и Алек посмотрел вверх. — Ночь ещё не закончилась, беги, — велел он, и Камилла прищурилась. — Завтра будет новый день, завтра будет новый мир. А сегодня я подчиняюсь старым законам. — Охотники всегда мстят за своих, — произнёс Элиас и вздёрнул Люка вверх. Глаза оборотня были закрыты. — Можешь рассказать о том, что я её отпустил, — посоветовал Алек ему, когда Камилла исчезла в лесной чаще. — Нет. Я заслужил. Они — нет, а я — да. — Люк споткнулся и упал на колени. — Мне не стоит просить тебя о милости? — Не стоит, — усмехнулся Алек. — Она сказала, что ты будешь жить. Я не буду переходить ей дорогу. В конце концов, что мешает тебе приказать одному из своих волчат перегрызть тебе глотку? Я пачкаться не буду. Ты не Валентин, ты не бессмертный. Но если я увижу, что ты опасен, сомневаться не буду. Живи, Люк. Мне бы пожалеть тебя, что мы не успели и не спасли твою семью, но сейчас я могу думать только о тех, кого я потерял. Считай, что тебе не повезло, впрочем, как и всем нам. — Алек. — Лучше заткнись, — приказал Люку Элиас и снова вздёрнул его вверх. — Молчи и топай. Люк послушно стал перебирать ногами, продираясь сквозь кусты. Алек следовал за ним. В голове звенела пустота. Шорох шагов успокаивал, заменял равнодушием всю боль, что скопилась в груди. Длинная дорога, которую нужно было пройти и принять решение. Три слова, которые с каждой секундой становились всё тяжелее, перевешивая другую чашу. Неподъёмная надежда давила на плечи, прижимала к земле, не давая её покинуть. — А что если? — произнёс Алек одними губами и остановился возле автомобиля. Элиас затолкал Люка в машину и облокотился на дверь, не сводя внимательного взгляда с Алека. — Ты ведь не веришь в Перерождение? — спросил Алек и снова посмотрел в небо. Занимался рассвет. — Не верю. Он тоже не верил, никто из нас не сковывал себя религией. Вместо этого мы сковывали себя долгом. И если бы Вселенная давала второй шанс, Магнус непременно бы вернулся. Но я живу так, как жил он — не рассчитывая на Перерождение и другие подарки судьбы. Если бы я умер в этой битве, я бы хотел, чтобы мои друзья продолжали жить, меняя этот мир. Алек, я понимаю тебя и принимаю твою боль. Но сейчас не время для разговоров, нужно торопиться, — сказал Элиас, оборачиваясь к небу, — если ты конечно не хочешь... — Хочу, — улыбнулся Алек, сумев разглядеть за туманной дымкой очертание высокой серой башни, — но сегодня моё время ещё не пришло. Кажется, мне действительно придётся что-то сообразить с этим миром. Алек знал, о чём говорил. Его время пришло много позже. Ступеней было много, но едва ли больше чем воспоминаний. Носок пыльного сапога коснулся первой, и в памяти всплыл образ Асмодея, лежащего на смертном одре. В золотых глазах горел огонь, который не смог загасить ветер старости. «Спасибо за мир, что ты создал», — Алек ступил на вторую ступень и улыбнулся. Ему тоже нравился новый мир, в котором от старого остался разве что вампир, никогда не любивший вампиров. Алек окинул взглядом лестницу. Подниматься нужно было медленно, но каждый из шагов уже был пройдён несколько сотен раз, каждое воспоминание было отпечатано в сердце. Алек взлетел по ступеням навстречу утреннему солнцу. Оно, как истинная кокетка, не спешило явиться на свидание. Алек дошёл до самого края и остановился. Свежий ветер коснулся волос, осторожно провёл невидимой рукой по тёмным прядям с вплетёнными туда белыми нитями. Магия, оставшаяся в теле, почуяла опасность и разогнала адреналин по венам, но Алек только расправил плечи. Края розового неба окрасились в цвет глаз одного Охотника. Солнце выплывало из предрассветной дымки во всей своей красе. Его лучи обожгли кожу, и Алек сделал шаг вперёд. Боли не было, она не пришла, даже когда жар перерос в пламя. Алек летел вниз и улыбался, а в его ушах звучал родной голос, который шептал: — Доброе утро, Александр. Серый пепел покрыл землю пушистым ковром, а в больнице за тысячи миль от башни Нового Рассвета громким криком поприветствовал утро новорождённый мальчик с необычными золотыми глазами.