мы столкнулись!
и ты неожиданно больно
прокусила мне руку,
когда я пытался погладить
твою нежную спину
и капли разбуженной боли
обогрели асфальт
зёрнами крошечных пятен.
Реакция их настигает на следующий вечер. Казалось бы, пора повзрослеть и не обращать внимания на мнения людей, перестать отзываться даже внутренне в себе на их судорожную желчь недовольства. Не получается. Видео с биса и не только, выложенное на аккаунте снайперов, разорвало несчастный инстаграм к чертям, комментарии тысячами хлынули под пост, в котором Даню благодарно отметили. Не обошлось и без лички, туда прилетело не меньше сотни смс. И позитива было немного. Удивительно, что не пожелали подохнуть в сточной канаве, впрочем, людей, захлебнувшихся в собственной ревнивой злобе, хватало и без того. А казалось бы, причем тут Даня? Она не просила нажимать кнопку и тащить с собой в дом, не тянула Диану в постель, не заставляла взять ее в группу юной заменой Сургановой. От Логиновой реакции не последовало. Наверняка ушат дерьма пролился и на белобрысую голову главной дивы, но она пока обходилась без соцсетей и носилась по дому, чрезвычайно довольная собой и своими затеями. Утихомирилась Диана много позже, уселась на диван и вооружилась дорогим и помпезным коньяком, когда-то подаренным щедрым фанатом. У Дани промелькнула мысль о том, что теперь все подобные вещи придется проверять на изобретательные яды. Прихватив Мураками, Даня устроилась у ног Дианы, удобно уткнувшись затылком куда-то в колени. Ладонь в волосах успокаивает, расслабляет, и Логинова с трудом сдерживает порыв потереться по-кошачьи щекой. Несмотря на мерное перелистывание страниц, в голове оставалось сумбурно мало. Мысли занимал огромный пласт ненависти, в которой ее хотели утопить. Заслужила ли она его? Было больно и по-настоящему мерзко. Почти не думалось о том, что подумают друзья, учителя, ребята с проекта. Родителей было жалко, пожалуй. Но себя все же больше. Ещё той ночью сдерживала попытку организма заплакать и лишь сжимала кулаки ногтями внутрь, оставляя болезненные полукруги на податливой коже. Бездарность, блядь, жалкое подобие — как много ласковых слов можно извлечь из великого и могучего русского языка. А если и этого недостаточно, то и свои оскорбления можно придумать, лишь бы было желание и подходящей крепости градус злобы. И теперь Диана решила посмотреть, какие именно ей дифирамбы поют. Ну, и ее маленькой Свете тем более, у нее же в тот вечер был сиятельный бенефис. «херня какая-то, а не би, а как же снайперов всегда будет двое?» «Никогда не думала, что шоубиз реально через постель, а тут охуеть девочка удачно потрахалась.» «В чем смысл каждую блядь в группу таскать?» «копировать вставить сурганова?» Арбенина в руке сжимает бокал и делает большой глоток. Вот такой херни она не ожидала совсем. Рука продолжает мягко почесывать волосы Дани у ее ног, но взгляд — тяжёлый, почти злой. Как белены объелась. — Мудаки сраные. На возглас Логинова реагирует невидимой ухмылкой. Кажется, Диана вместе с коньяком открыла и кран с не самой приятной субстанцией. — Фанаты? Ну, зато вызываем яркие эмоции. То вас всепоглощающе любили, теперь ровно так же ненавидят. Не в первый раз, пройдет, — голос старается держать ровным, а на самом деле эта выдержанность и спокойствие даются с большим трудом. Терять самообладание мучительно не хотелось. В конце концов, на вопли и на разбитые костяшки тут есть Арбенина старшая, скоро подрастет и Арбенина младшая. Куда больше-то. Дом развалится. — Яркие эмоции?! — Диана почти кричит, а потом уже и не «почти». Она срывается на крик на последних гласных, это выходит высокой, истеричной нотой, но ей сейчас все равно, как это звучит. В груди клокочет злость, даже ярость. Она отчётливо, ярко вспоминает тот самый концерт. Концерт, где она первый раз озвучила, что Сурганова — больше не часть снайперов. Такого страха и волнения она не испытывала никогда. Тогда она так же наивно надеялась, что аудитория примет и поймет, но каждый из них решил кинуть в неё камень. Болезненный бросок, она чувствовала каждый удар и все больше зарывалась в саму себя, чтобы ей не сделали ещё больнее. Физическое насилие пережить было легко, его источник понятен и прост. Душевная боль от непринятия и унижения в разы хуже. И сейчас эти же люди проделывают тоже самое с Даней! С маленькой девочкой Светой, сиротой. Её и без того по почкам отпинала жизнь, но нет же, людям этого мало, они снова берут в руки остроугольные камни, пытаются разбить ту светлую голову своими речами, насмешками, всем этим унижением. Злость берет верх над Арбениной, она разве что зубы не стирает, а скрип от этого движения слышен отчётливо, как гитарные басы. Даня вздыхает и пересаживается на диван, откладывая книжку текстом вниз, касается сгиба локтя и ведёт вниз по татуировке, задевая шрамы, поглаживая их. — Прорвёмся, — осторожно поднимает взгляд и тянет мягкую улыбку, пряча за ней ту обиду, которую принес бис. Диане не надо видеть, что и эти ее решения приносят боль. — Только надо переждать и не реагировать на все это. Будет хуже, оно нам надо? — легко касается плеча и оставляет ладонь там в виде слабого психологического давления. Зная Диану, она может развести такой скандал, такой смерч создать, что поплохеет просто всем. А это опять же никому не надо. Стакан летит в стену с таким свистом, что можно только пожелать удачи тому, кому эта рука решит дать по щам, как минимум сотрясение обеспечено. А так только бедный, наполовину полный стакан с дребезгом разбивается о стену, во все стороны разлетаются мелкие дробные осколки и капли жидкости, она пачкает стену и ковер, а Диана только дышит тяжело, как загнанный зверь. Даня отдергивает от плеча Дианы руку и вжимается лопатками в угол дивана. — Блять! — звук битого стекла и ещё сдерживаемая ярость пугает до тотального страха. — Уёбища просто, я бы посмотрела на них, если бы у них случилось в жизни что-то охуенное, просто сказочное, а их начали все унижать и жать к ногтю. Просто, блять, посмотрела бы на то, как они вели себя! Как рычали бы, что не заслужили такого хейта, но хейтить остальных нам можно! — в голосе слышится явное рычание, а сама она подскакивает на ноги, зло ударяя рукой по все той же стене, хорошо там никакие осколки не остались. — Хуже уже блядь не будем! Я им на следующем концерте все выскажу, прямо в лицо все это и скажу! Чужие резкие хриплые выкрики выбивают у Дани последнюю землю из-под ног. Звериная злоба пугает так, что от мурашек волосы встают дыбом. Мысли сбиваются в единый сумбурный ком, да и тот рассыпается в труху, пока Диана мечется раненым возбуждённым от боли зверем, ударяет с размаху в стену, на которой остаются брызги коньяка. Кратко пролетает переживание за целостность чужих костяшек. Подходить определенно страшно — такое перевозбуждение тонко граничит с бессмысленной и неконтролируемой агрессией, которая может перекинуться волной и на саму Даню, окатить с головы до ног. Сглатывает, подходит. — Кому ты что выскажешь? Ты не сможешь сказать все конкретным людям. Ребята просто придут на концерт послушать музыку, а ты им будешь частить про шлюх и про философию снайперов? Извини, конечно, но идея на грани хрени и поебени. Просто продолжим работать дальше. Так, как будто ничего не было. По крайней мере не надо делать официальных заявлений, — выдыхает, чувствует, как внутренне дрожит. Обращает внимание на разбитые костяшки руки. Эта женщина безумна. Ярость даже не думает уходить, хотя Диана, впрочем, толком и не замечает, насколько напугана Даня. Сейчас на это настолько поебать, что с высокой аж колокольни. Вымещает она злость все на той же стене, от клокочущей злости ударяя в стену ещё несколько раз, используя стену вместо бойцовской груши. Дыхание сорванное, нечеткое, как азбука морзе, и в этой шифровке тоже чувствуются маты и крики. Диана старается дышать глубже, но это не помогает. — Да все они такие! Каждый первый, второй, третий, все они так считают, думают. Просто кто-то боится сказать, а кто-то вываливает свою желчь прямо на нас, ты ещё не понимаешь! — в голосе чувствуется рык, который потом срывается в отчаянный всхлип, но больше никаких признаков слез на её глазах нет. Арбенина смотрит на девушку загнанным зверем, сглатывает ещё один поток злости и желания зарычать к чертям, разбить эту стену собственными кулаками. — Да кто тебе сказал, что все они такие? Некоторые лишь, а ты хочешь сделать фарс, чтобы так начали думать все?! Чего ты добьешься? Если привлекаешь внимание так открыто и зло, то ежу понятно, насколько тебя это все задело. Дальше дави на постоянство. Тебе не привыкать, боже ж мой, — злится уже откровенно Даня и дёргает на себя, перехватив запястье Арбениной. Диана не чувствует боли в разбитых костяшках, которые кровят и наверняка должны гудеть с нечеловеческой силой, пробирая до кости. Но нет, совершенно ничего. Она знает, что потом обязательно накроет, но до этого «потом» ещё надо дожить. — Да и пусть видят, что они меня задели! Пусть смотрят на результаты своих блядских слов! Арбенина не железная, ах, ну какой шок-контент, — эмоции снова взяли над ней верх. Они вообще руководили тут всегда. Горячие и понятные, лучше любых других. Ей даже нравился гнев, он был чистым и настоящим. — Успокойся, все. Разберемся. Вместе. У тебя разбита рука. Пойдем и промоем раны. Пожалуйста, — внутри все замирает от напряжения, но касается пальцами подбородка, придерживает, смотрит в глаза, очерчивает большим линию челюсти. — Просто залей зеленкой, перебинтую для концерта, — отмахивается она от этой заботы и встряхивает рукой, капли крови летят на пол к хрустящим под ногами осколкам стакана и липкому алкоголю. — Промоем и забинтуем. Я это обсуждать не собираюсь. На сцене будешь указывать, что и как мне делать. Сначала поговори с группой, с Пальцевой, они тебе адекватно все рассудят. Не надо обрушивать потолок на себя же. Все же оттаскивает в ванную, сжимая зло запястье до синяков. Свои эмоции никуда не делись, на время только попрятались, обнажая ледяное злое спокойствие, чтобы не дать Арбениной окончательно чокнуться. Воду настраивает, подтолкнув Диану к бортику ванны. Руки подставляет по очереди, смывая кровь, а потом промывает дополнительно хлоргексидином перед тем, как замотать аккуратно бинтом. От струи воды, плотной и теплой, Диана морщится, но ничего не говорит. Адреналин понемногу начинает уходить из тела, и в него возвращается боль. Она наконец-то начинает чувствовать последствия своего близкого знакомства со стеной, и это Диане не нравится. Кому вообще нравится боль, если они адекватные люди и ни разу не мазохисты? — Я бы в травму съездила. Стена уж точнее прочнее твоих костей, а долбила ты так старательно, что я буду удивлена, если нет трещин и переломов. — Да какая травма. Если бы была она, то я бы сейчас ничего рукой сделать не смогла, а это простой ушиб, — она показательно двигает рукой, сжимает ладонь в кулак и снова разжимает. Смотри, мол, нормально все, ничего не отваливается. — Продолжительный секс с педиатром не сделал из тебя хирурга, — цедит вполголоса Даня и закрепляет повязку. Отпускает Арбенину, смотрит, куда ее ведёт дурной мозг, и усмехается — не все потеряно, попсиховала и трескать пошла. Сама уходит собирать осколки и подтирать следы, но перед этим чужой телефон прячет в карман, предварительно отключив вибрации и звук. Нет их, не ищите. Одной истерики на сегодня достаточно, второй Логинова просто не выдержит, сама сорвётся и переломает себя и все вокруг, неизменно задыхаясь от накатившей панической атаки. И сейчас-то плохо, но она должна быть сильной… А, собственно, ради кого? Ради Дианы, бушевавшей хуже маленького ребенка? Право на истерику тут имела не она. Задумавшись, режет палец, бездумно облизывает закровившую подушечку. Пытается сдержать вновь подступивший гнев, но уже на Диану, а не на фанатов, имеющих, собственно, право на личное мнение. А вот Арбенина должна была озаботиться прежде всего о сохранности психики своего протеже, но хуй там, мы сами о себе много понимаем, ранимые ведь. Идёт на кухню, прислоняется к косяку. Диана выглядит разбитой, но это едва ли не ее типичное состояние. На кухне Арбенина поставила кусок пиццы в микроволновку и прижалась лбом к холодной гладкой поверхности холодильника. — Насколько я ебанутая истеричка по шкале от одного до десяти? — будто в воздух спрашивает она, но прекрасно знает, что Даня ее слышит. — Двенадцать, Диана Сергеевна. А ещё эгоистичная до потрохов. Не пробовала подумать обо мне? А ведь по идее истерить должна была я, потому что портовой шлюхой для всех стала я. Или что, заботит только то, что вас заподозрили в пользовании блядями? — речь негромкая, размеренная, Даня глубинно чувствует эту обиду и какую-то усталость, выдыхает тихо, опускает взгляд — алые капельки с подушечки капают на белый кафель кухни. Кап. Кап. — У тебя кровь, — хмурится Арбенина, а микроволновка так не вовремя пищит об окончании работы. А ответить на самом деле практически нечего — самое отвратительное, и это она в себе ненавидит. Попросту привыкла одеяло оттягивать на себя и думать только из вежливости и по необходимости не только о себе. — Ерунда, — отмахивается Логинова другой рукой, а кулак сжимает лишь крепче. — Да, эгоистичная сука. Не ты первая мне это говоришь. И? Я все ещё не изменилась, хотя и хочу, наверное. Да и уже как рефлекс ощущать себя самой важной частью механизма, а по сути так и есть. Я все понимаю, вот это сейчас от меня слышать хуёво, потому что я опять же говорю о себе, а не о тебе, — Диана жмёт плечами почти беспомощно, кривит одним краем губ и разводит руками. — Давай заклеим твой урон и воспользуемся твоей тактикой тебе в утешение. Будем молчать и просто отправимся в наш маленький тур, как и собирались. С тобой. А потом в полноценный. И опять с кем? С тобой. Даня хмыкает и вздыхает. Арбенина была слишком Арбениной, чтобы можно было от нее ждать помпезных настоящих извинений, признаний собственных ошибок или чего-то в этом роде. Победой можно считать уже то, что Диана согласилась не выёбываться и в кои-то веки не перебанить половину своих подписчиков, а вторую половину послать фразой «блеск! нахуй с пляжа». С этим уже можно работать и идти в тур по стране, только придется сначала запастись бинтами и успокоительными.