***
Итэр подавил очередной зевок, стараясь удержать кисть в правильном положении. И зачем только придумали эту кал-ли-гра-фию? С ней даже кляксы на бумаге поставить нельзя — мигом налетит строгий учитель и отчитает, потрясая козлиной бородкой! Вот и сейчас раздалось недовольное «Итэр, кисть!» и пришлось невольно выпрямиться, вновь выводя как можно более аккуратные закорючки на большом белом полотне. Надо, значит — надо, твердил себе ребёнок в первые дни, и это помогло: уже на третье утро не хотелось проказничать и сбегать с уроков манер. За эти несколько недель бывший сирота начал привыкать к распорядку дня, но вот многое, чему учили в Храме Лунного Компаса, ещё было непонятно. Нет, учиться читать и писать ему определённо нравилось — так же сильно, как нравилось вдумчиво наблюдать за работой белых людей («наставников», как назвала их щербатая девчушка Кари), но вот зачем знать, к примеру, правителей разных государств и миров? Но если говорят, что это пригодится, значит — пригодится: белые люди, похоже, знают всё на свете, и их стоит послушать. «А вообще, — подумал Итэр, с сопением растирая новую порцию туши и стараясь не заляпать рукава. — Единственное, что мне не нравится — это поведение некоторых ребят. Почему они просто не могут оставить других в покое и прекратить хулиганить? Неужели это так сложно?» Мальчик поморщился, стоило услышать с улицы чей-то обиженный вскрик и дерзкий хохот. А после уже раздался голос знакомого надзирателя, жутко разозлённого и кричащего «Айнри, немедленно подойди!» — Итэр, не отвлекайся, — одёрнул его учитель, тоже недовольно прислушивающийся к воплям. — После разберёшься с этим прогульщиком. — Буду рад помочь, наставник Нобус! — звонко ответил мальчонка, тут же возвращаясь к записям. Кари, сидящая рядышком, смешно фыркнула: она уже с первых дней поняла, что её новый друг на дух не переносит тех, кто отлынивает от учёбы — слишком уж старательным оказался он сам. И, сказать по правде, не всегда это было ему на руку: некоторые лентяи и шалопаи уже пытались выставить его в дурном свете, но до сих пор наставники на это не клевали, а сами бездельники получали вдвое больше наказаний и работы. — Я закончил, наставник Нобус, — как можно почтительней произнеся это, Итэр сел благопристойно и в ожидании глянул на мужчину. Тот, неспешно подойдя к столу ученика, замер, проверяя написанное; так же степенно кивнув, промолвил: — Неплохо, весьма неплохо… для новенького, — узловатый палец трижды ткнул в бумагу. — Перепиши этот, этот и эти два иероглифа. Сотню раз пропиши каждую свою ошибку, после можешь быть свободен. Губы мальчика задрожали от едва сдерживаемого разочарования, но он вновь взял в ноющие пальцы кисть и с тонким вздохом взял чистый лист.***
Честно говоря, Люмин не представляла, что её ждёт в поместье де Медина. «Может быть всё что угодно: от девочки для битья до воспитанницы фрейлин». Но… всё оказалось, на её взгляд, куда хуже — она стала воспитанницей матери Абигейл, Кастодии, и названной сестрой самой девчушки. «И сейчас мне приходится изучать весь этот скучнейший этикет, а потом на урок музыки, а потом танцы…» — тоска, подступившая незаметно, оборачивалась вокруг девочки плотным коконом; Люмин лишь краем уха слушала гувернантку, поглядывая то на искренне заинтересованную Аби, то на других трёх девочек — дочерей аристократок-соседок, приехавших погостить. Те сидели прилично, с прямыми спинками и выражениями прилежных учениц. Фе, как же лицемерно! Ничего ведь не слушают, вот точно-точно! «Ещё и слякоть на улице, погулять после занятий не выйдет! И платье того гляди помнётся, хоть каждую секунду складки расправляй!» Люмин, в который раз заёрзав на стульчике и напоровшись на острый взгляд гувернантки, делано виновато улыбнулась. Женщина, фыркнув, скупо улыбнулась в ответ и как ни в чём не бывало продолжила разъяснять тонкости столового этикета: какой прибор где лежит, как складывать салфетку… Столько заморочек, и всё ради того, чтобы просто поесть? Нет, на улице не так: там точно никто не станет церемонии разводить, а просто отнимет то, что ему причитается! Со стороны Абигейл решительно поднялась рука. Гувернантка, остановившись, проворчала: — Что вы хотите спросить, юная леди? Девочка, замявшись на секунду, звонко выдала: — Не могли бы вы повторить про то, в каком порядке следует приветствовать гостей? «Небеса-пояса, только не это!» — подавив тяжкий вздох, Люмин облокотилась на стол. Ну почему, почему в названые сёстры ей досталась такая заучка?!***
— Кем по профессии являлся Рагнвиндр-Мятежник? — наставник Гастой в упор смотрел на Итэра, пока тот спешно вспоминал: сегодня была проверка знаний, и провалиться не хотелось. — Ммм… Рыцарь высших эшелонов мондштадтского общества, — да, а восстание против аристократии с участием Рыцаря Рассвета случилось триста с небольшим лет назад, теперь мальчик вспомнил. «Ох, как же у них в Тейвате сложно с властью», — сев после одобрительного кивка наставника, Итэр почесал затылок. Уроки истории, географии и культуры были одними из самых сложных: запоминать нужно быстро и много, ибо в путешествиях ой как не хотелось попадать впросак. «Можно, конечно, пользоваться картами и справочниками, но лучше все знания держать в голове. Вдруг не будет времени посмотреть?» — так постоянно говорил наставник Хван, стоя на фоне огромнейшей карты и обозревая класс. Дети в такие моменты замолкали и озабоченно переглядывались. Страшила порой мысль, что придётся покинуть гостеприимный Храм, что блуждать им по неведомым землям всю оставшуюся жизнь — до тех пор, пока не погибнут по воле случая. «Прямо как Провожатый», — с толикой грусти вздохнул Итэр, посматривая в ажурное окно. Уж два года минуло с тех пор, как мальчонка явился в Храм Лунного Компаса. Провожатого с тех пор он видел только десять раз, а детей в Храме прибавилось на пятнадцать — принёс мужчина разок и близнецов, и тройняшек. Один из новеньких — Тино из побочной ветви клана Альберих, прилип к Итэру с первого дня, и вот как третью неделю ходил за ним хвостиком. Изредка мальчику вспоминалась сестра, но не более чем солнечный лучик из прошлого. «Интересно, а какое она занимает положение в поместье де Медина? Лучше воспитанница Кастодии или хотя бы одной из фрейлин, чем девочка для битья». «О чём задумался?» — гласила подброшенная от Кари записка. Итэр, искоса глянув на девчушку, спрятал записку в рукав, дабы наставник не заметил. И, стоило мужчине наброситься с вопросами на дальнего ученика, быстро нацарапал: «Вспомнил сестру. Я ведь так и не понял, какое положение у неё в поместье». Кари же, получив записку и прочитав её, кивнула и черкнула в ответ: «Понимаю. Я тоже иногда вспоминаю брата, но мне не приходится о нём волноваться — он умер за несколько недель до того, как Провожатый пришёл за мной». Мальчик только хмыкнул, шустро закрывая записку рукавом от наставника Гастоя, вновь налетевшего со строгим: «Когда на территории Каишицхар были замечены первые переселенцы?» Итэр вовсе не удивился тому, что написала Кари. В Храме Лунного Компаса считалось нормальным говорить на серьёзные темы вроде смерти, социального неравенства, жестокого обращения с людьми и волшебными существами… да всего не перечислишь. Вместе с любопытством это порождало и боязнь. Те старшие, которые уже готовились уходить, бывало, подолгу в нерешительности сидели у Звенящей Ивы, но всё-таки спускались по вековым ветвям, тут же пропадая в перезвоне ледяных листьев да в налетающей из ниоткуда снежной буре. Мальчонка долго потом гадал, куда они деваются и как буря узнаёт, когда скрыть очередного уходящего; даже пробовал спросить об этом наставников, но те на это хмурились и один за другим отвечали: «У бури и древа свой разум, и никто из нас не знает, как они мыслят». Прояснило это тогда, увы, немногое — только то, что первый день (а может, год) твоего пути определяют ветер и звон. «Страшно-то как, — поёжился Итэр, присаживаясь на место и провожая взглядом наставника Гастоя. — А вдруг меня в какие-нибудь дичайшие земли отправят? Нет, я обязательно должен спросить у бури, когда буду уходить отсюда!» Едва занятие закончилось и наставник отпустил всех взмахом широкого рукава, к Итэру подлетел Тино: — Старший, старший, наконец-то! А что у тебя сейчас было? Проверка знаний, да? Ой, а я сегодня новый иероглиф выучился писать, хочешь, покажу? — После обеда покажешь, хорошо? — заслышав знакомый гонг, улыбнулся Итэр и ласково потрепал младшего мальчонку по мягким тёмно-синим вихрам. Тот посмотрел, надувшись, прижался пухлой щёчкой к бело-голубым одеждам; а старшему оставалось только вздохнуть и попробовать аккуратно отцепить приставучку от себя. — Тино, ну пожалуйста, иди к своим, — увещевал он, выпутываясь из цепких ручонок. — Тино, нельзя опаздывать в столовую, обидишь госпожу Мариэль. Альберих в ответ надулся сильнее, но Итэра послушался: отпрянул и поскакал к кучке галдящих младших, направляющихся столоваться. Итэр вздохнул в который раз за этот день. Да, он любил малышей: возиться с ними, всё им показывать, но особо прилипчивых приходилось мягко переучивать. Говорить, что их не бросят и не выгонят, и нет нужды намертво вцепляться в каждого. Некоторые понимали быстро, некоторые — нет. — Вот скажи, почему не находится добрых людей, которые бы взяли уличного ребёнка к себе и заботились? — обратился мальчик к идущей рядом Кари. Та покачала головой, забавные косички качнулись следом: — Находятся, как же им не быть? Забирают, вот только не всегда они добрые оказываются. Но вот любопытно мне: наставники говорят, что не у всех компас в душе есть, оттого Провожатый и не забирает всех уличных детей. Что бы это могло значить, м? — Очередная непонятная мудрость, не берите в голову, — подскочила к ним другая девочка; Кари невольно скривилась от зависти, и Итэр вполне мог её понять: светлая кожа и мягкие каштановые кудри Долорес ни в какое сравнение не шли с рыжими косичками и яркими веснушками Кари. «Но невнимательная, оттого и отстаёт на уроках сильно, — Итэр решил не обращать внимания на начинающуюся уже словесную перепалку. — А Кари прилежная разумница, вот за это её и многие тут любят». Мальчик, войдя в столовую, сразу же прошмыгнул на своё место и принялся за еду. Он и так уже опоздал, не хотелось бы расстраивать госпожу Мариэль — она ведь так вкусно готовит.***
Люмин то и дело норовила сбежать или хотя бы спрятаться за госпожу Кастодию, но та была непреклонна — сдержанно улыбалась и говорила ровно: — Люмин, пожалуйста, вспомни все уроки и не подведи нашу семью в первое твоё светское мероприятие. Абигейл тебе поможет. — Мне страшно, Аби, — шепнула девочка названой сестре; та только плечом дёрнула да пригладила несколько складок на юбке платьица: — Ничего страшного нет. Не забывай приветствовать наших гостей в правильном порядке, а дальше общаться с каждым понемногу. «Это же страшно, так страшно! — девочка всё одёргивала себя, едва руки тянулись к пышной юбке: портить было нельзя. — А вдруг забуду что-то, не так скажу! А ну как вообще не заметят меня, и что тогда?» — Выходите, — Кастодия де Медина подтолкнула девочек вперёд. — Считайте это частью вашего обучения. Не опозорьте меня. Сейчас это была уже не строгая, но всё же ласковая женщина; за спинами сестёр стояла настоящая хозяйка своего дома, сдержанная и безукоризненная, любезная и уравновешенная. Оттого и становилось боязно за каждый свой шаг — наблюдает, наблюдает орлиными очами, не отворачивается. Вот стоит перед ней высокий худощавый мужчина во фраке. Люмин вспоминает: старый друг госпожи Кастодии и тоже герцог. Первый экзамен; девочка набирает в маленькие лёгкие побольше воздуха и начинает: — Мы рады приветствовать Вас… А дальше всё проходит незаметно. Люмин и Абигейл не переставая проговаривают приветствия, обращаясь то к той, то к этой особе. Вот закружились все в ритме бальной музыки, и девочки поспешно встали рядом с гувернанткой. Та не подала виду, что заметила их, однако сухие губы на мгновение тронула улыбка. Аби и Люмин, переглянувшись, подмигнули друг дружке. Похоже, всё действительно было не так плохо и страшно, как они думали.***
Итэр зажмурил усталые глаза, отчаянно зевая и откладывая книгу. Было уже поздно, гонг с час пробил отбой, а в огромной комнате не спали по меньшей мере десять детей. Не было никому покоя с тех пор, как наставники начали готовить их к обращению с оружием. И часами, часами двенадцатилетние мальчишки и девчонки сидели над справочниками по уходу за мечами, ножами и прочим-прочим; заставляли себя подниматься раньше обычного на утреннюю разминку — тренировочные деревянные палки тоже были тяжёлыми. Мальчик всё чаще ловил себя на мысли о том, что вот уже подступает время его ухода, а он даже не знает достаточно. Настроение передавалось остальным, и вот уже дети ударялись в тихую панику. Не успокаивались, хоть наставники наперебой увещевали, что ничего страшного в недостатке знаний нет и что совершенно нормально что-то упускать из виду. Дети отказывались это понимать: вновь и вновь запирались то в библиотеке, то в комнате и читали-читали-читали. Наставники же явно отработанным методом чинно вплывали в помещение, выуживали свитки-книжки из детских ручонок и ласково журчали о том, что следует отдыхать. Так произошло и сейчас — обычно строгий и требовательный наставник Гастой мягко гладил каждого уставшего по голове, вынимал из слабеющих пальчиков справочники и журчал колыбельную, ту самую, которой невозможно противиться (Итэр частенько думал на сонную магию). Глаза закрылись сами собой, и Итэр, ещё раз зевнув, накрылся одеялом, пока мужчина закрывал двери.