壊せる 壊せない 狂える 狂えない あなたを見つけて 揺れた (Стой! То сильный я, то слаб весьма, Спокойный, но схожу с ума, В смятении моя душа) TK from 凛として時雨 — Unravel
Вэй Усянь приходит в себя от бьющего в глаза света. С тихим шелестом кто-то раздвинул шторы и впустил впившийся в его опущенные веки свет. Тело кажется неповоротливым, но легким, словно он дрейфует в морской воде. Он дергает рукой, чтобы прикрыть лицо, но только едва шевелит запястьем. — Не надо, Сянь-Сянь. Подожди, пока доктор осмотрит тебя, мы должны убедиться, что приступ тебе не навредил, — короткая пауза, в которой голос дяди из успокаивающего превращается в несколько удивленный, — и что он не повторится. Твои действия были неожиданными, — снова спокойно и дипломатично продолжил он. — Прости, дядя, — хрипит Вэй Усянь, не до конца понимая, что вообще происходит. Давно он не просыпался без Лань Чжаня или хотя бы не уткнувшись в пахнущую им подушку. В доме его опекунов в каждой комнате было по освежителю, так что вряд ли тут задерживается надолго какой-то запах — все теряется в хвое. Чтобы хоть как-то успокаивать мадам Юй, как шутил он Цзян Чэну. И скрывать ее постоянное недовольство, безусловно. Однако сейчас в воздухе повисло нечто тяжелое, давящее, и успокаивающие травы не справлялись. — Я что-то сделал, да? Мадам Юй сильно злится? — Ты был не в себе. Шунь-дайфу сказала, что у тебя был поврежден нос и обоняние, и что-то спровоцировало резкое восстановление. Это необычно, Сянь-Сянь. Полагаю, тебя что-то тревожило, — Цзян Фэнмянь плавно подходит к кровати и присаживается на край. Как-то… слишком осторожно. Вэй Усянь заставляет себя сосредоточиться несмотря на то, что голова трещит от снова наполнивших мир запахов. Все кажется таким ярким и естественным, что совершенное неясно, как можно было хоть секунду прожить без обоняния. Со временем Вэй Усянь привык к своему состоянию и даже нашел некоторые плюсы, но резкое возвращение врожденной способности ощущать мир на совершенно ином уровне — это как вернуть ему обратно остроту слуха и зрения. Чудесно. Иначе. — Я был уверен, что ощущал запахи… с определенной периодичностью, — неуверенно пробормотал Вэй Усянь. — Как бы то ни было, — дядя Цзян хлопнул ладонями по коленям, подаваясь вперед, — восстановление обоняния, о потере которого ты нам не сказал, спровоцировало шоковое состояние от перегруженности обонятельных рецепторов. Да, знаю, — прерывает дядя Цзян уже недоуменно сощурившегося Вэй Усяня, — как может перегрузить рецепторы то, чего ты не ощущаешь. Я и сам не понимаю, — признается он, поведя плечами. Тяжелый, полный раздражения и разочарования вздох раздается из темноты коридора, откуда изящно и резко выходит мадам Юй. — У меня нет слов, Цзян Фэнмянь, — ее холодный голос сейчас даже странно остужает воспаленные мысли Вэй Усяня. «А раньше бросало в дрожь», — отстранённо думает он, приходя, все же, к выводу: «Я просто сейчас даже более горячий парень, чем обычно, мою обжигающую харизму так просто не пробить». Тем временем, мадам Юй, уверившись в осознании своего полного превосходства, снисходит до пояснения: — Не рецепторы были перегружены, а его пустой мозг. Из-за внезапного сильного волнения нервная система среагировала, все ресурсы были брошены на восстановление поврежденных участков обонятельной системы как наиболее приспособленной для взаимодействия с социумом. Вэй Усянь ничего не понял. Он не был уверен, что мадам Юй сказала все правильно, все же она акула бизнеса, и с медициной знакома посредственно, однако ради самосохранения он промолчал, послушно кивнув. — Итак, Вэй Усянь, что это была за истерика? — спрашивает мадам, встав рядом с Цзян Фэнмянем. Лань Чжань в беде. — Лань Чжань! — вскрикивает Вэй Усянь. — Он в беде. — Какой беде? — в унисон спрашивают мадам Юй и дядя Цзян. — Я не знаю! — Вэй Усянь нервно зарывается пальцами в волосы и скребет кожу головы. — Я ничего не понимаю, даже не понимаю, почему так отреагировал. Этот Цзинь сказал, что Лань Чжаня увезли к отцу, и велел передать Лань Сичэню, что я и сделал. Тот, как услышал, сразу сбросил звонок, — панические нотки в голосе Вэй Усяня затихают, но он не сразу понимает, благодаря чему. Мадам Юй и дядя Цзян совместными усилиями успокаивали его своими феромонами — холодного лавандового чая и нагретого воска. Вэй Усянь вдыхает полной грудью, до боли. Он изголодался по запахам, о, как же он скучал! Он утер заслезившиеся глаза и, наконец, сосредоточился. — Гуй побери, я столько времени потерял из-за этого. Мне нужно связаться с Лань Сичэнем, узнать, как Лань Чжань, поехать к нему, — пока Вэй Усянь строил план, Юй Цзыюань и Цзян Фэнмянь переглянулись. — Лань Цинхэн, отец Лань Ванцзи, находится на лечении в психиатрической лечебнице уже долгое время. Конечно, он мог вернуться оттуда в родовое поместье Ланей, — неуверенно предполагает Цзян Фэнмянь. — С чего бы им отправлять такого безупречного молодого господина, как Лань Ванцзи, в психиатрическую лечебницу? — мадам Юй не пошла на поводу успокоения Цзян Фэнмяня, а сразу перешла в наступление. — Ходили разные слухи, — уклончиво отвечает Цзян Фэнмянь, неловко сплетая пальцы и не смотря в глаза подобравшемуся Вэй Усяню. — Говорят, он здоровьем рассудка пошел в своего отца. — Старый сплетник, — фыркает мадам Юй. — Это неправда, — твердо заявляет Вэй Усянь. — Лань Чжань не сходит с ума, все, что он говорит, верно, я тому свидетель — я подрался с тем проклятым человеческим псом, тогда мне и повредили нос. Но ему никто не верит, даже полиция, хотя я говорил им! Они повторяли чужие лживые гадости про него и даже не пытались помочь, — разъярялся все сильнее Вэй Усянь, вспоминая, каким потерянным и забытым выглядел Лань Чжань после каждого такого случая. Скрывал, конечно, свои чувства, но Вэй Усянь уже научился разбираться, как читать эмоции по его лицу. В груди тянуло и ныло от мысли, что Лань Чжань сейчас заперт где-то совсем один, против недоверчивого мира, пока Вэй Усянь тут занимается непонятно чем. — Прошу, дайте мне телефон, я должен позвонить, может, все уже разрешилось, — пауза, — а если нет, то я обязан помочь ему! — Помолчи, щенок, чем ты можешь помочь, — цыкнула на него мадам Юй, доставая свой смартфон. — Пусть Лани с этим разбираются, а ты лежи и не дергайся, а то только проблем доставишь. Что ты планируешь делать, брать больницу штурмом? Да, если понадобится. Вэй Усянь промолчал. Он знал, что это глупость, но также он знал, что является единственным, кто может подтвердить, что Лань Чжань говорил правду. Он упрямо отказывался сдаваться. Когда Вэй Усянь спас Лань Чжаня, он взял за него ответственность, и не остановится на середине пути. — Пожалуйста, верните мне мой телефон. — Это сейчас лишь навредит тебе, Сянь-Сянь, — вздыхает дядя Цзян, но достает из внутреннего кармана пиджака смартфон Вэй Усяня. — Ну хватит, — раздраженно прерывает его мадам Юй. — У нас сейчас дел невпроворот, а с мальчишкой все в порядке. Мальчик Лань действительно мог тронуться умом, и пока не будет доказано обратное, ты, Вэй Усянь, в это не полезешь, — угрожающе цедит она. — Если увижу хоть движение в интернете, хоть звук услышу в телевизоре, который поставит нашу компанию под удар, то запру тебя в твоей комнате до конца жизни. Сейчас рынок колеблется, и это наш шанс вывести бизнес на новый уровень — или прогореть. По твоей вине, — давит она, — наша репутация может оказаться под угрозой. Не. Лезь. Вэй Усянь опускает голову, но даже так видно, что его брови упрямо сведены. Юй Цзыюань раздраженно вздыхает и уходит. Цзянь Фэнмянь сочувственно кивает, также покидая комнату Вэй Усяня. Оставшись в одиночестве, Вэй Усянь стразу же звонит Не Хуайсану, не без трудностей справляясь с поиском его номера, потому что перед глазами яркий экран плывет и двоится. — Вэй-сю-ю-юн! — встречает его голосом на грани визга Не Хуайсан. — Что творится в этом мире, ты знаешь? Знаешь ведь? Бедный Лань-сюн, такое предательство со стороны близких! Его брат и дядя себе места не находят. Лань Цижэнь с тех пор, как вернулся, ни разу не посетил университет — все мечется между полицейским участком и психушкой, — тянет омега свои сплетни, которым Вэй Усянь рад, как никогда. Не Хуайсан всегда в курсе всего. — Не-сюн, ты знаешь, что случилось? Почему Лань Чжаня увезли? Он сказал мне, что едет к родственникам, а потом мне позвонил павлин… — нервно и заискивающе спрашивает Вэй Усянь, страшась услышать ответ. Не Хуайсан понижает голос, ставший холоднее на пару градусов. Он едва слышно тянет «Цзынь Цзысюань», словно задумавшись. Вэй Усянь нетерпеливо зовет его, переведя телефон в режим громкой связи. Пошатываясь, встав с кровати, натягивает поверх футболки толстовку. Ему надо двигаться, идти хоть куда, только бы не оставаться на месте, пока Лань Чжань в беде. В движении он точно что-то придумает. — Не-сюн, пожалуйста, — то, что в разговоре с альфой могло стать угрожающим рыком, с омегой Не превращается в упрашивающее поскуливание. Посмотри, я совершенно беззащитен перед тобой, просто ответь, мне нужно знать. — Да-да, — спохватывается Не Хуайсан, выныривая из своих мыслей. Он обдумает этот вариант позже. Раз уж в уравнении появился Цзынь Цзысюань. — Новости местных каналов разрываются, клан Лань нескоро отмоется от всех тех помоев, которые на них вылили. Говорят, что для клана Лань — ты же знаешь, какие они традиционалисты — стал последней каплей вызов полиции в дом Лань-сюна, — в стандартном «голосе для сплетен Не Хуайсана» вместе с удивлением проскальзывает и восхищение: — Ты знал, что Лань-сюн у нас борец за права бет? Причем настойчивый. Пока мы с тобой в игрушки играли, он — о, наверное, такой сладенький маленький бунтарь! — собирал вокруг себя активистов со всего региона, устраивал митинги и демонстрации, причем, можешь себе представить, без согласования! Наша ледышка Лань-сюн «шаг в сторону от устава равно расстрел на месте»! Митинги! Без согласования! Да он чаще сидел в следственных изоляторах, чем ты в магазинах байдзю таскал! Из-за него закрылась газета семьи Су! Из-за него убрали кучу непотребной и сексистской рекламы про омег! О-о-о, мой герой, — влюбленно стонет Не Хуайсан, вызывая самодовольную усмешку у Вэй Усяня. Да, это его Лань Чжань. — Я не знал об этом, — все же честно признается Вэй Усянь перед тем, как переключить звук обратно и тихонько отворить дверь своей комнаты, пробираясь по коридору до выхода из дома. — Но это похоже на Лань Чжаня. Всегда стремится к справедливости, — улыбаясь, шепчет Вэй Усянь. — Вэй-сюн, ты так влюблен! — смеется Не Хуайсан, но быстро серьезнеет. — Говорят, он отдавил больные мозоли всем, кому можно и нельзя, и Лани не стерпели. У них начались проблемы с задетыми маленькими кланами, чей сексистский бизнес пострадал из-за Лань Ванцзи, — презрительно цедит Не Хуайсан, — и я думаю, что на самом деле — на самом деле, Вэй-сюн, высокомерным засранцам Ланям было глубоко плевать на всех этих прихлебателей, пока стрелочка общественного недовольства не повернулась на их сторону. Для острастки, наверное, или по собственной глупости, они заставили Лань Ванцзи запереться в «уединении», — кривляется Не Хуайсан. — Гуй побери, сколько ему было, пятнадцать! Даже мой дагэ никогда бы так не поступил! А я был тем еще засранцем… — Не отвлекайся, Не-сюн, ты и сейчас такой, — шепчет Вэй Усянь, натягивая кроссовки, неловко зажав телефон между плечом и ухом. Но, хоть он и поторапливает Не Хуайсана, он слышит и запоминает все сказанное. За ребрами разверзлась сосущая пустота от вставшей перед глазами картины: Лань Чжань, еще подросток, с, наверное, мягкими и пухлыми щеками, запертый в комнате, ограниченный во всем, порицаемый всеми, но с гордо выпрямленной спиной, жесткий и решительный. Против воли образ накладывается на Лань Чжаня сейчас - испуганного, измученного, судорожно сжимающего биту в побелевших пальцах. Звонящего едва ли приятелю - Вэй Усяню - когда его жизни угрожает опасность. Одинокого. Презрительно фыркнув в ответ, омега продолжает: — Они заперли его, но весь наработанный актив борцов за права бет, к которому присоединились и благодарные омеги, и некоторые альфы, вылил в медиа ушат гов... нелицеприятной правды. Все знают, что Лани молятся на свои правила, и кто-то узнал — а может, и наврали — что клан вообще не хотел давать Лань Ванцзи образование, и сейчас старается запрятать неудобного бету поглубже в резиденции для бет. Как можно было не учить Лань Ванцзи, он же чертов гений!.. — У них есть и такая резиденция? — спрашивает Вэй Усянь, пытаясь поймать такси. — Ага, у них же беты отдельно живут, чтобы, не приведите небожители, не сошлись с омегами и альфами. Это вызвало скандал, Ланей обвинили в том, что они угнетают бет, обращаются с ними бесчеловечно и все такое, — продолжил Не Хуайсан, и голос его стал жестче. — Лань Ванцзи выпустили, публично фальшиво извинились, набрехали, что их-де неправильно поняли. Лань Ванцзи подтвердил, — разочарованно цыкнул омега. На фоне шумела оживленная улица. — О нынешней ситуации мне мало что известно, — разочарованно признался он. — Мой источник в полиции сообщает, что Лань-сюн и раньше обращался к ним за помощью, говорил, что за ним следят, — бормочет он задумчиво, а потом, спохватываясь, предупреждает: — Но я тебе такого не говорил, Вэй-сюн! — Конечно. Рычание так и рвется из груди, когда он все же оказывается в машине. — В психиатрическую лечебницу, пожалуйста, — сдерживаясь, говорит Вэй Усянь. — В какую именно? — недовольно переспрашивает водитель, барабаня пальцами по рулю. Вэй Усянь запинается. «В Тяньшуе», — подсказывает Не Хуайсан. Вэй Усянь повторяет и откидывается на спинку сидения, пытаясь расслабиться. Водитель хмурит брови, глядя в зеркало заднего вида. Вэй Усянь, замечая это, строит наглое выражение лица, мол, чего тебе? — Тоже туда? — оживляется водитель, поглядывая на Вэй Усяня в зеркало заднего вида. — Что за беспредел творят эти Лани, сколько мы терпели то, как они относятся к своим бетам, так сейчас они все же добрались до Ханьгуан-цзюня, и выжидали же столько лет! Ничего, теперь общество их просто так не оставит, — отчасти злорадно, отчасти с сожалением продолжает он. — Я вас не понимаю, — отвечает Вэй Усянь, всем собой демонстрируя интерес. Не Хуайсан тоже затихает, прислушиваясь. — Что уж тут не понимать, — ворчит бета, — вы ведь альфа? — дождавшись кивка, он продолжает: — Лани давно точат зуб на Ханьгуан-цзюня, еще после того, как их конгломерат легонько пошатнулся, ведь — гуй побери — люди узнают, как они жестоки с бетами. Не "подумают", а "узнают", ха! А Ханьгуан-цзюнь рассказал, — голос мужчины теплый, он будто гордится, как любящий отец. — С парадного входа больницу осадили журналисты, требуют показать им Ханьгуан-цзюня, но психодокторишки запрещают. Я уверен, что их подкупили, ведь только хуже себе делают... Если вы не слышали об этом, зачем туда едете? «Ханьгуан-цзюнь…» — задумчиво тянет из динамика Не Хуайсан. Вэй Ин заинтересованно поддерживает диалог: — Навестить друга. А что еще вы знаете о Ханьгуан-цзюне? Мужчина, нашедший благодарного слушателя, сообщил многое о прошлом Лань Ванцзи, гордо и тепло рассказывал, каким молодым, но непреклонным тот был. С грустью упоминал, что сторонники движения не смогли бороться с Ланями, когда Лань Ванцзи забрали. Со злостью обматерил полицию, отреагировавшую недостаточно оперативно, когда Лань Ванцзи начали преследовать. Зато когда надо было его обвинить в организации незаконных демонстраций — они тут как тут. Суд вернул дело в прокуратуру, и оно там затерялось, когда шумиха улеглась. Вэй Усянь слушал очень внимательно. Как и забытый на том конце провода Не Хуайсан.***
Лань Цижень практически захлебывается криком в полицейском участке, выливая весь свой гнев на следователя, своим постановлением запихнувшего Лань Ванцзи в психиатрическую лечебницу. — Где вы праву учились?! Бездари! Дегенераты! На каком основании?! Где постановление суда?! Где хотя бы ваше ходатайство о направлении на обследование?! Вы ведь большего сделать не имеете права! Я требую, чтобы моего племянника сейчас же отпустили! Вы незаконно удерживаете его там, я вас засужу! — лицо его покраснело, как преспелый помидор, обычная бледность богачей давно спряталась под приливом гнева. Лань Цижень сорвался, у него перехватило дыхание, и что следователь, что Лань Сичэнь подхватили его под руки, чтобы помочь. Лань Цижень отбросил поддержку следователя, и, замолчав, впился в него разъяренным взглядом. — Как я уже говорил, вы не представили никаких доказательств вашего родства, вашей ответственности за Лань Ванцзи, или же документов, подтверждающих ваш адвокатский статус и право на представление его интересов как доверителя, — заученное и равнодушно повторяет следователь. — Дядя, пожалуйста, чуть спокойнее, — прохладно сказал Лань Сичэнь, и после жара своего дяди его речь показалась приятным освежающим ветерком. — Нет смысла продолжать кричать, — немного наклоняет голову в бок, как ястреб, приметивший добычу, — просто обратимся к генеральному прокурору. Ему давно пора инициировать проверку. Лань Цижэнь, измотанный часами своего гнева, бессмысленно выливающегося на каждого работника полицейского участка и прибывшего туда конкретного следователя, метнул последний злой взгляд и резко двинулся в сторону двери. Когда они, наконец, ушли, все вздохнули спокойнее. Да, и не с таким сталкивались, но каждый раз неприятно. — Эти Лани… Совсем страх потеряли, — шепчет практикантка. — Или страх потерял наш начальник… — шептал кто-то из-за угла. — Как он мог пойти на такой подлог?.. — Да заплатили, в первый раз что ли? — отвечают ему еще тише. — Неудивительно, что бедный мальчик окончательно тронулся головой, с такой-то семейкой… — сочувствующе кивает старик, ему в этом году уже пора в почетную отставку. — Ничего, наверное, они в последний раз пришли. Видели, что в новостях? — раздраженно сипит прокуренный мужской голос. — Нет, что там? — спрашивают сразу несколько голосов. — Новости-то отнюдь не обличающие злодеяния этого тронувшегося, а защищающие его, жалеющие, мол бедный мальчик бета-активист, родился в традиционалистском клане, где бет за людей не считают, всю жизнь сталкивался с дискриминацией, а когда начал давать отпор и бороться за свои права и права других бет, родственники разозлились, что он позорит имя клана, и отказались поддержать его… — голос исказился: — Тьфу, что за бред, кто этих бет угнетает, сдались они кому… — недовольно цыкнул офицер. Внезапно ему перечит, пусть и не очень уверенно, молодой голос: — Недавно всколыхнулись вести о преследовании, как мне сказали, опять, и в статьях предположили, что Лани просто избавились таким образом от неугодного родственника. Может, они и от отца его так избавились? И да, кому-то есть дело до бет, и вам должно быть — они граждане, которых вы должны защищать… — громкость голоса говорившего под конец сходит на нет, практически переходя в шепот. Но он должен был это сказать, все же он сам бета. — Бред. Мальчонка был нездоров. Говорят, он на днях снова вызвал полицию, то ли бредил, то ли врал, что в нему ломились с железным прутом минимум, а на двери ни царапинки! — горячится офицер, не привыкший к несогласию. — А камеры проверили? — настаивал бета. — Конечно! — уже по-настоящему оскорбился за коллег офицер. — За кого ты вообще принимаешь своих старших? Все действия были выполнены в соответствии с протоколом — на записи ничего нет! Парень заходит в квартиру, по виду, так уже в бреду, и все, больше до приезда полицейских с его дружком там ни движения. Будет он меня еще учить! На этом разговор затухает и все расходятся по своим делам, сочувствуя тому, кто будет потом разбираться с жалобой Ланей в прокуратуру. Хотя начальник явно и тут подстраховался. Или же он идиот, а таких не жалеют.***
Лань Ванцзи старался не доставлять проблем. В первую очередь самому себе. В глубине засел страх, пока ничем не подтвержденный, но подпитывающийся от давнего чувства беспомощности. Он тут совсем один. Человек за окном давно ушел, но забрал с собой все крохи спокойствия. Когда санитары пришли отвести Лань Ванцзи на завтрак, он не сопротивлялся. И, естественно, ничего им не сказал. Что им, что себе он доверять не мог, поэтому просто молча плелся с двумя альфами, постоянно поглядывающими на него с настороженностью. Зря. Единственное, на что у него оставались силы - по привычке расправлять плечи и держать голову поднятой. На завтрак каша с каким-то подобием мясного изделия. Даже если бы Лань Ванцзи ел что-то кроме растительной пищи, такое пробовать не стал бы. Точно не в первый день тут, пока еще не окончательно умерла надежда выбраться, надежда на своих близких. Он отбрасывает мысли о том, что дядя и брат знали и позволили этому случиться. Он гонит прочь голос Вэй Усяня из своей головы, безжизненно водя ложкой по водянистой каше. Заплаканные глаза снова щипало, но Лань Ванцзи был спокоен. Самое страшное произошло, больше бояться нечего — теперь можно только бороться за себя. Снова. На него никто не обращал внимания. Только санитары изредка скользили взглядом, не задерживаясь и переходя к наблюдению за другими пациентами. Некоторые из них были как Лань Ванцзи — совершенно равнодушны к происходящему. Другие же не позволяли работникам долго отдыхать. То тут, то там в столовой вспыхивали бормотания, несвязные крики и быстрый топот. Каждый из этих звуков заставлял внутренне вздрагивать. Это все нереально. Наверняка просто сон. Ему ведь часто снились кошмары, вот и просто один из них так затянулся. Скоро его разбудит Вэй Ин, они выпьют кофе и поедут на занятия. Потом встреча с дядей. Звонок брата. Обычная жизнь. Человек за спиной, который никогда не успокоится. Избитый Вэй Усянь, пытающийся помочь. Сомневающийся брат. Разочарованный дядя. Лань Ванцзи трясет головой, привлекая внимание санитара. Тот просто смотрит, не реагируя — наверняка для него такое уже привычно. Поймав себя на этой мысли, Лань Ванцзи выпрямляется. Он не такой. Ему не показалось. Может, на стекле с другой стороны остался какой-нибудь след, знак, хоть что-то, подтверждающее здравость его рассудка. Он не знал, когда заканчивается завтрак, что будет после, но внезапно его охватило нервное возбуждение, чуть ли не мания. Ему хотелось скорее добраться до палаты, прижаться лицом к стеклу и напрячь глаза до боли, чтобы рассмотреть хоть что-то. Чтобы верить хотя бы самому себе. Сжав пальцами до побеления костяшек больничные брюки, Лань Ванцзи медленно встал и повернулся лицом к санитару, наблюдавшему за ним. Тот смотрел оценивающе, и Ванцзи чувствовал, что ему не стоит делать резких движений или бескомпромиссных заявлений. Осторожно. Не нужно, наверное, смотреть в глаза, но с этим смириться он не мог. Его равнодушное выражение лица спасало не раз в неловких ситуациях, и сейчас не подвело. Они с санитаром секунду, две, три спокойной смотрели друг на друга, и только потом Ванцзи разлепил губы и тихо спросил: — Как мне добраться до палаты? Санитар окидывает его испытывающим взглядом, и отвечает: — Пациенты не должны расходиться, пока не примут лекарства. Лань Ванцзи не дрогнул, прямо смотря в глаза санитару. — М-м. Как тогда мне получить лекарства? Санитар более не считал Лань Ванцзи кем-то достойным внимания и отвернулся, окидывая взглядом помещение. Но Лань Ванцзи видел уже достаточно. Если у него и есть шанс на протест, то на приемлемый. Не стоит устраивать бардак и подтверждать чепуху про то, что он окончательно сошел с ума. — Когда выдают лекарства? - повторил он спокойным голосом. Санитар тяжело вздохнул, но ответил: — После еды. Минут через пятнадцать. Удовлетворенный этим ответом, Лань Ванцзи кивнул и отошел к стене, выискивая наиболее незаполненное пространство. Множество людей здесь было не в себе, и пусть страха перед ними не было, но знание себя не подводило: он точно заденет чьи-то чувства своим лицом, взглядом, тоном голоса — чем угодно. Даже совершенно здоровые люди часто понимали его неправильно, а здесь тем более не стоит волновать народ. Пятнадцать минут прошли быстрее, чем ожидалось. И спокойнее. Возможно, это последнее относительно расслабленное время перед неизбежно напряженной ночью. Что там будет? Придет ли снова этот человек? Конечно, придет. Гвалт психических заключенных заглушили истошные крики молодой девушки, которую санитары вывели, заломив руки. Она орала, вырывалась, рычала — вероятно, альфа, судя по тому, как напрягались сидящие рядом и морщили носы — требовала, молила дать ей покурить. Когда ее выводили из столовой, она уже просто плакала, пока санитары волокли ее. — Привяжут к койке, как пить дать. Лань Ванцзи не вздрогнул от внезапно вторгшегося в его пространство голоса. Краем глаза он видел движение на периферии, так что знал о приближении незнакомца, и был не рад компании. Для приличия согласно промычал, не перестав наблюдать за внешним миром в окне. Но сумасшедшему этого было вполне достаточно, чтобы начать что-то бормотать, рассказывать, как новичку, про жизнь в клинике. Лань Ванцзи обратил на него внимание только когда его руки коснулись холодные пальцы омеги. Он перевел взгляд на незнакомца, который подмигнул ему и продолжил говорить, как ни в чем не бывало. — Угловая камера смотрит только на тебя с тех пор, как ты зашел. Обычно она двигается, и в это время можно что-нибудь сотворить. Я вот еду выбрасывал, чтобы не запалили, а сейчас даже прятаться не надо было. Благодаря тебе, — он снова подмигнул. Сейчас Лань Ванцзи обратил внимание — омега очень худой, еще чуть-чуть и превратится в скелет. Бледный, измученный, но жизнерадостный. Против воли Лань Ванцзи почувствовал беспокойство за этого паренька. — Разве за тобой больше никто не присматривает? Незнакомец прыснул и хлопнул Лань Ванцзи тоненькой ладонью по плечу. Его лицо исказилось то ли от смеха, то ли от горя. — Забавный ты, — все еще со смешком в голосе говорил он. — О себе беспокойся. У меня выход есть всегда, стоит только захотеть, — внезапно парнишка наклоняется ближе, дыхнув в лицо запахом пресного куриного мяса. Его глаза лихорадочно блестели, и теперь он действительно выглядел, как псих в заточении. Он — как же его зовут — голосом, наполненным болезненной одержимостью, бормотал. Его рука напряглась и сжала плечо Лань Ванцзи, но силы в ней было не больше, чем в руке умирающего старика. — В прошлый раз не получилось, но я попробую еще раз, скоро. Теперь точно сработает, да, точно сработает, иначе быть не может, я всем покажу… — он совершенно потерялся, и Лань Ванцзи не мог перестать думать о том, что он сказал. Есть выход? И этот сумасшедший знает, где? Стоит ли спросить, или это все бред его воспаленного разума? — Ванцзи, — Лань Ванцзи выныривает из своих мыслей. Он так и не отводил взгляд от собеседника, но пропустил момент, когда глаза напротив снова прояснились. — Камера реально смотрит на тебя. Нет, не оборачивайся! — истерически повышает он голос. — Они не должны знать. Ты не должен был сюда попасть! — Откуда ты меня знаешь? — напряженно шепчет Лань Ванцзи, изо всех сил стараясь не оборачиваться, не впиться взглядом в камеру, не подтвердить свои догадки. Он уцепился за последнюю соломинку: — Может, она просто наблюдает за мной, потому что я недавно здесь. — Нет, нет, нет-нет-нет-нет… — парнишка снова проваливается в свою бездну и смотит ее глазами. Лань Ванцзи думает — смотрел ли я такими же глазами на Вэй Ина? Или, что важнее, не смотрел ли Вэй Ин на меня теми же глазами, что я смотрю на этого несчастного? — Нет! Камера никогда так не делает. Она всегда блуждает. Даже когда буйные устраивают погром. Даже когда кто-то дерется. Камера всегда дви-и-игается. Не смотри так на меня! — шепотом взрывается он. — Я хоть и псих, но не идиот. Она смотрит на тебя, те, кто управляют ею, смотрят на тебя. Я так давно здесь, давно, почему ты здесь? Они свели тебя с ума? Или ты не сумасшедший? Или всегда был сумасшедшим? Только псих мог так смело говорить за бет и за нас, спасибо, Ванцзи… Когда меня посадили сюда, я думал, что хотя бы ты на свободе и продолжаешь наше дело… Я тоже не был психом, честно, но я здесь уже четыре года, я больше не могу… Я сбегу, сегодня же уйду отсюда, обещаю… Ухватившись за эту фразу, Лань Ванцзи осторожно спросил: — Можешь, пожалуйста, взять меня с собой? — Что?.. Конечно… Конечно! — шепот становится еще тише, почти неразборчивым. — Да, иначе отсюда не уйти, они заперли нас, они ненавидят нас… Только так… Ванцзи! — ясные серые глаза смотрели внимательно, желая убедиться, что Лань Ванцзи ловит каждое его слово. — Приходи сегодня в душевую перед отбоем. Выход будет там. — А во сколько отбой? — В девять, глупенький. Лань Ванцзи кивает. Когда сумасшедший уходит, бормоча, приходит понимание, что его имя он так и не узнал. Да он вообще ничего не узнал, просто ждал начала раздачи таблеток. Бедный паренек, он явно не в порядке. В раздумьях Лань Ванцзи пристраивается в образовавшуюся очередь, которая, как указал все тот же санитар, была за таблетками. Двигалась она быстро, и вскоре пришлось подставить ладонь под упавшие на нее четыре разноцветные пилюли. Он поднял взгляд. Санитарка смотрела на него равнодушно и кивнула в сторону подноса с пластиковыми стаканчиками. Ванцзи взял один и собирался уйти, но женщина схватила его за руку и с усмешкой сказала: — Куда это ты? Пей, чтоб я видела. И рот потом покажешь! Ишь, за дуру он меня держит… — посмеивалась она. Лань Ванцзи за миг принял решение и, забросив таблетки в рот, проглотил все за раз. Горло болело, глаза слезились, но унизительно открывать рот все же пришлось, потому что со спины к нему приблизились двое санитаров-бет, готовых к новому дебошу. Пережив травмирующую достоинство экзекуцию с приказом поднять язык, Лань Ванцзи практически бегом двинулся к выходу. Но он не забыл про камеру, и, проходя мимо, невзначай скользнул по ней взглядом. Она медленное поворачивалась ему вслед, равнодушно мигая красным диодом. По позвоночнику прокатилась неприятная дрожь, и в животе закрутилась тошнота. Лань Ванцзи не позволил себе погрязнуть в этом ощущении и снова спросил у санитаров дорогу к палате. Передвигаться давали относительно свободно, все же не тюрьма. Определившись с путем, Лань Ванцзи с гордо поднятой головой двинулся к цели. Чем дольше он тянет, тем меньше шансов вечером спастись. Ему вслед смотрела камера. Но не только в ней была проблема — его также проводили ошеломленным взглядом прояснившиеся знакомые глаза.***
Заправив волосы под рубашку, убрав выбившиеся пряди за уши, Лань Ванцзи сидел на коленях перед унитазом. Ноги болели, горло жгло, по щекам текли слезы, но останавливаться было нельзя. Уже было не до брезгливого отвращения от соприкосновения с чем-то грязным, не до красного потного лица с прилипшими к нему волосами, не до стекающей по руке слюны — только выблевать бы уже таблетки, затуманивающие разум, в ясность которого и так веры нет. Давясь и кусая самого себя Лань Ванцзи все же достаточно глубоко и достаточно грубо ударил себя по задней стенке горла, потеряв терпение. Тошнота, тяжестью висевшая в животе, наконец пошла горлом, и в воде закружились полурастворившиеся таблетки с остатками вчерашней еды, практически сразу унесенные в смыв. Измученный, Лань Ванцзи привалился к холодному кафелю, прижимаясь красным лбом. Мерзко. Сколько грязи, сколько бактерий, и все это теперь у него на одежде, руках и лице. Тошнотворно. И предстоит ему еще не раз. Лань Ванцзи поднялся, держась за стену, с отвращением понимая, что рукав его левой руки промок от слюны. Ничего. И не с таким справлялся. Он умывается ледяной водой. Из зеркального пластика на него смотрело его же льдисто-спокойное лицо.***
Как бы сильно Лань Ванцзи не надеялся, у своего окна он ничего не нашел. Солнце светило ярко, и было хорошо видно каждую песчинку на стекле. Трава под окном также не сохранила следов. То есть, окончательного ответа он не получил. Если он действительно сумасшедший, наверное, придумал бы себе что-то, увидел бы знак? Лань Ванцзи разочарованно вздыхает и быстро покидает комнату. Прошлая ночь оставила неизгладимый отпечаток на его и так уже немного задетой душе, а оставаться в этом аквариуме на виду у врага все равно что сдаться. Разговора с психиатром почему-то не состоялось, хотя именно его приходилось ждать с содроганием. Но за весь день Лань Ванцзи никто не побеспокоил, и он неприкаянно бродил по больнице, наблюдая в основном за камерами, и иногда за пациентами. Камеры поворачивались ему вслед. Не все, но многие. Наверное, это просто паранойя, если бы такие же, как незнакомец, сумасшедшие, следящие за надсмотрщиками, не обращали на это внимание. Это только укрепляло веру Лань Ванцзи в необходимости отказываться от таблеток. Его горло противно ныло после завтрака, и пообедать было практически невозможно. Пришлось пережить еще более неприятные десять минут попыток вызвать рвоту, а потом давиться непригодной для питья водой из-под крана в туалете, чтобы хоть что-то вырвало из него пилюли очередных лекарств. После ужина было не лучше, но Лань Ванцзи с каменным спокойствием перенес пытку, понимая, что начинает приспосабливаться. Вызнать путь до душевых, в которые его звал незнакомец, оказалось несложно. Пару раз его даже вели в них, называя, правда, кто на что горазд — чаще всего в честь водных сражений те, кто считал себя великим полководцем. Но они быстро терялись в своем бреде и исчезали из вида. Помня о камерах, Лань Ванцзи имитировал нормальную деятельность, полистал книги, посмотрел телевизор в разрешенные часы, постоял, глядя в окно. Он понимал, что затея незнакомца невыполнима — вокруг, куда ни глянь, пустой газон на полкилометра, да дорога к воротам. Не спрятаться, чтобы сбежать. Но в душе все равно шевелился интерес, к тому же, незнакомец знал его. По обрывкам разговора сложилась гипотеза: омега поддерживал движение за права бет, когда Лань Ванцзи еще был активистом и боролся с дискриминацией. Вероятно, его семья не оценила. Откровенно говоря, сложно было бы представить, как омегу запирают в психиатрической лечебнице за активизм, все же не в двадцатом веке живем, но ситуации в семьях совершенно разные. Лань Ванцзи же здесь. Тем более, парнишка явно не в своем уме. И его неестественная худоба и разговоры об уклонении от еды были не просто бредом сумасшедшего. Сердце Лань Ванцзи ныло за него. Если он говорил правду, то был вполне здоров, когда его сюда поместили. Возможно, не совсем в порядке, как сам Лань Ванцзи, но не в таком состоянии, как сейчас. Выходит, что это и его вина. Он должен был бороться за них обоих, за их права, за большую свободу, за возможность выбора без стороннего контроля. И что бы про Лань Ванцзи не говорили, как бы не поддерживали его союзники и союзницы, как бы не ругали неприятели, он точно знал — не справился. Он сдался, позволил своему мозгу сойти с ума или поверить в это. Позволил себе остановиться, поняв в приступе отчаяния, что, жертвуя всем, он ничего не изменил. Как он мог перестать бороться за них всех? Оставил воевать с хаосом патриархальных сексистских взглядов самостоятельно. Стоило помнить, что даже если его вклад в общее дело был крошечным, но он был. Лань Ванцзи ощущает за ребрами пекущий сердце стыд, когда открывает дверь душевой, не чувствуя себя готовым взглянуть раскаянию в лицо, и сразу же бросается вперед, обхватывая дергающиеся ноги незнакомца, болтающиеся в метре над полом. По кафелю гремит задетая табуретка, но даже она не заглушает сипение и хрипы омеги, скребущего ногтями перетянутую подобием веревки шею. Лань Ванцзи удерживает конвульсивно бьющееся тело незнакомца навесу, чтобы не позволить веревке сдавить шею и переломить позвоночник, когда, наконец, на шум прибегает санитар. Вместе они быстро снимают обмякающего в их руках незнакомца и укладывают на кафель. Пока санитар зовет на помощь, незнакомец откашливается и слабо цепляется тонкими бледными пальцами-косточками за рукав Лань Ванцзи, легонько потянув на себя. Лань Ванцзи послушно склоняется над омегой, плохо слыша из-за колотящегося в ушах тока крови. — Ты опоздал. Я ждал, но ты не приходил… — слабо шепчет он, указывая куда-то в угол. Поворачиваясь, Лань Ванцзи отупело смотрит на еще одну табуретку в углу, поверх которой аккуратно свернута веревка, один в один та, что только что сняли с все еще красной шеи омеги. Дверь душевой снова открывается, пока Лань Вацнзи смотри на незнакомца, правильно понимая смыслы. К ним приближается и встает рядом на колени бета в белом халате и бейджиком на кармане. Какой-то доктор. Он скользит незаинтересованным взглядом по Лань Ванцзи, сосредотачиваясь на омеге, и говорит: — Зачем же ты так, Сюаньюй. Мы пытаемся помочь тебе. Унесите его в седьмую палату, следуйте процедуре. Санитары осторожно поднимают Сюаньюя. Врач разочарованно вздыхает и качает головой: — Я хотел выписать его через месяц на домашнее лечение.