Земфира — Прости меня моя любовь
Лань Ванцзи не мог уснуть. Рядом на разложенном диване сопел Вэй Ин, совершенно вымотанный этим днем. Крохотную квартиру затапливала тишина, и только медленное дыхание альфы да подтекающий кран на кухне каплями масла плавали на ее поверхности. В этом было что-то успокаивающее — серая теплая монотонность, изредка прерываемая невнятным бормотанием во сне. Ванцзи не прислушивался больше — и с первого раза понятно, что только загрузит сознание невыполнимым анализом чужого сонного бреда. Он лежал без движения на продавленном диване совсем близко к Вэй Усяню — его мизинец мог бы дотянуться до запястья альфы, провести по нему, легонько задевая волоски, пуская мурашки по коже и заставляя снова что-то бормотать, забавно подергивая носом. Если бы он повернул голову, то мог бы беспрепятственно вдыхать запах волос Вэй Ина, почувствовать щекой их жесткость и привычную спутанность. Но он не делал это, ведь если эмоции подвергнут его такому испытанию, он точно не уснет. Они хорошо провели вечер. Это странно, но после очередной эмоциональной встряски Ванцзи не чувствовал ничего. Он спокойно смотрел фильм, готовил из ограниченного набора продуктов что-то, что не заставило бы Вэй Ина клянчить перец чили, а затем совершенно ровно поделился своей историей. Она не особо отличалась от того, что подслушал альфа в участке, но Вэй Ин реагировал так красочно, пытаясь снять напряжение и развеселить его, что в конце концов Ванцзи действительно улыбался. Довольный своей работой, Вэй Усянь привалился к его плечу на диване и сделал вид, что погрузился в фильм, незаметно принюхиваясь. Ему казалось, что он понемногу начинает ощущать ароматы, но с запахом беты, видимо, еще не получается — слишком слабый. Попробует позже, а пока поерзает по руке Лань Чжаня, забавляясь тем, как тот терпит и ни слова не говорит. Но сейчас, после такого приятного вечера и неприятного дня, Лань Ванцзи остался один — наедине со своими мыслями. Шорох. Его слух резко обостряется, и бьющиеся о немытую посуду на кухне капли будто заливают сознание. А вслед за ними снова шорох. Тихий скрип. Он мерзко скребет по ушам, пуская дрожь. Напрягшись до судорог, Ванцзи вслушивается в шарканье шагов по лестничной клетке, в скрежет возящегося в замочной скважине ключа. Тихое дыхание Вэй Усяня уже не успокаивает, а создает тревожный фон для всех остальных звуков. Тишина. Щелканье ручки двери и приглушенный скрип петель будто смычком проезжаются по расстроенной скрипке нервов и замолкают. Невнятный шепот двух одинаково яростных голосов немного успокаивает, и Лань Ванцзи отрешается от, вероятно, семейной ссоры. Он не уверен, проваливался ли в сон, но, открыв глаза в следующий раз, ощутил что-то теплое и тяжелое поперек своих бедер. Вэй Ин теперь дышал практически в ухо, пуская мурашки по шее — он явно с комфортом устроился на Лань Ванцзи, и кто знает, как долго он уже так нарушает личное пространство. Старейшины Лань сказали бы, что это совершенно неблагопристойно! Просто возмутительно! И наказали бы Ванцзи. Может, отослали бы его в другую провинцию за то, в чем он даже не виноват, лишь бы ни на секунду не дозволить мысли о союзе беты и альфы. Да за одни его мысли уже строго порицали бы. Но близость Вэй Ина приятна, пусть от нее и немного душно. Мысли прерывает грохот. Это старый подъемный механизм полуразвалившегося дома Вэй Усяня разорвал тишину, возможно, разбудив и Лань Ванцзи. Он вздрагивает от гудения, которое по мере близости к нему, к их этажу, нарастает, а сам он замирает, снова напрягая все тело, отчего Вэй Ин недовольно бурчит и прижимается плотнее, но теперь это не приносит успокоения. Объятия сковывают, оплетают паутинкой сетей, словно запирая его еще плотнее в собственном теле. Сон Вэй Усяня теперь кажется препятствием на пути к безопасности. Вдруг кто-то вломится к ним? Вдруг Вэй Ин не успеет проснуться, и драгоценные секунды, пока Ванцзи выпутывается, утекут в никуда? Они проиграют. Возможно, умрут? Вэй Ин и без того страдает из-за него — взвалил на свои плечи бремя помощи с самого начала и с честью несет до сих пор. Лань Ванцзи не властен над своим воображением: оно резвится под гул натянутых тросов древнего лифта, подбирающегося к их этажу, и вот Вэй Ин у Ванцзи на груди истекает кровью из старой раны на голове. Сейчас осталось только одно желание — освободиться, хотя бы просто дернуться, сбрасывая наваждение, но нет. Тело напряжено, но безвольно. Гул практически над ухом — пускает вибрацию по полу, а та, проворно перебирая лапками, взбирается по ножке дивана прямо в его тело. Бред, бред. Ничего такого не может быть, это просто небольшая тряска — за весь вечер ни часа не прошло без нее. Лань Ванцзи чувствует, как по лбу скатывается капелька пота. Медленно. Так медленно, что выводит из себя. Но он не может смахнуть ее, не может даже моргнуть, сморщить лоб, чтобы хоть как-то ускорить ее, избавиться наконец. Будто бы любое его движение должно положить конец опутавшему страху. Просто смешно. Вэй Ин спит. Он давно разучился обращать внимание на этот фоновый шум, и как Лань Ванцзи донести до него, что это может их убить? Гул, пройдя свое крещендо, отдаляется, сменяясь димидуэндо, и тело Лань Ванцзи, следуя за ним ввысь, расслабляется. Сон никак не идет. Теперь в разлившейся по дому тишине таким глупым кажется его недавний страх. Просто лифт. Просто припозднившиеся жильцы многоквартирного дома. Просто обнявший его во сне Вэй Ин. Не сам ли Ванцзи мечтал об этом каждый раз, как снова позволял себе непристойные мысли, а после корил себя, мучаясь бессонницей? Воображение оказалось не способно соревноваться с реальностью, где Вэй Усянь прижимался так тепло. Лань Ванцзи отмечает, что нога Вэй Ина тяжелая и костлявая. Это наблюдение он относит скорее к положительным и заносит его в свою воображаемую шкатулку ценностей и знает, что будет часто возвращаться к этому, вынимая воспоминание, не давая запылиться. Когда все — и плохое, и хорошее — подойдет к концу. Лань Ванцзи ждет утра. Пытается сосредоточиться на Вэй Ине — не получается. Контролирует дыхание, чтобы быстрее погрузиться в сон, но и это не работает. Считает ланьские правила — сбивается на разделе о благочестии. Высчитывает периодичность биения капель из протекающего крана. Раздражается. Глаза жжет, но стоит их закрыть хоть на пару минут, как снова многоквартирное чудище преподносит какой-нибудь тревожный звук. Только мерное дыхание Вэй Ина, перебиваемое его же бормотанием, немного успокаивает, позволяет сосредоточиться хоть на чем-то кроме лязга лифта и шорохов других жильцов. По крайней мере Лань Ванцзи надеется, что это просто соседи. Всем его вниманием владеет Вэй Усянь — то, как вздымается его грудь под одеялом, то, как скользят по лицу волосы от дыхания, как подрагивают ресницы, под закрытыми веками мечутся глаза. Это чуть приземляет, но все еще недостаточно сильно для спокойного или хоть какого-то сна. Так проходит ночь, и привычные пять утра Ванцзи встречает с усталостью и облегчением. Теперь он точно может покинуть Вэй Ина, аккуратно выползти из-под его ноги и заботливо поправить одеяло. Он заваривает себе пакетированный чай. Час спустя в его кружке уже кофе, который он научился варить буквально пять минут назад. Спасибо, что не растворимый. Но бодрость так и не приходит, однако Лань Ванцзи трезво оценивает свое состояние — этот день он переживет без особых потерь. Вэй Усянь просыпается по будильнику в половине девятого. С пяти часов до этого момента выдержка Лань Ванцзи не раз давала сбой, и голосок внутри малодушно молил разбудить Вэй Ина, альфу, который защищает его. Звуки просыпающегося дома никогда раньше не были такими пугающими, а гул спускающегося и поднимающегося снова и снова лифта проезжался по нервам, уже не вызывая ассоциаций с музыкой. — Лань Чжа-а-ань… — тянет капризно Вэй Усянь из гостиной. Он даже не вылез из-под одеяла. Лань Ванцзи, приученный не разговаривать через стены, подходит к нему, вопросительно кивая. — Я так устал, Лань Чжа-ань, я хочу спать, и только ты можешь спасти меня сегодня, — продолжает концерт Вэй Усянь, хитро щуря глаза, — ты и чашка крепкого кофе! Иначе, боюсь, я не найду в себе силы подняться с кровати и посетить пристанище знания, — под конец в его голос все же прорывается смех, и Лань Ванцзи тоже улыбается, ну, так, как умеет. Но Вэй Усянь видит и понимает, так что с чувством хорошо выполненной работы он наслаждается утром под теплым одеялом, пока Лань Ванцзи готовит ему кофе. Он думает, что это похоже на счастье, если отбросить все существующее за пределами его квартиры. Сам Вэй Усянь мог бы принести ему какао в постель на ночь, хотя вряд ли Лань Чжань оценил бы такой жест с его старомодным отношением к правилам. И ведь никто же не узнал бы! *** Они заказывают машину и спокойно добираются до университета, где расходятся по разным этажам к сожалению обоих. Вэй Усяню предстоит отбиться от деканата по поводу вчерашнего прогула, а Лань Ванцзи просто никто не спросит, предполагая, что все, кто должен, уже оповещены. Не Хуайсан уже привычно материализовывается за плечом, но быстро выбивается вперед и словно идет с горящим знаменем, привлекая всех и каждого на пути. Лань Ванцзи остается только устало вздыхать и послушно идти следом, стараясь не терять худую спину омеги в толпе. Хотя это плохо бы характеризовало Не Хуайсана, ведь он сам часто поворачивался или окликал: «Ванцзи-сюн вот совсем бы с тобой не согласился, Су-сюн, ты поосторожнее в высказываниях при нем», — и подмигивал через плечо, не надеясь на реакцию. И верно, потому что заряда сил в Ванцзи оставалось только на Вэй Усяня. Эта часть всегда была зарезервирована, пока все остальные силы уходили на учебу и вынужденную коммуникацию. Идут дни. Ничего не меняется. Лань Ванцзи все ещё ночует у Вэй Усяня, спит с ним на одном диване, стыдливо, но решительно пресекая вялые предложения как-то решить проблему со спальным местом. На самом деле никто из них проблемой это не считал, и все осталось как есть. В университете внимания к нему прибавилось. Цзынь Цзысюань морщил нос, жалуясь, что слишком много запаха Вэй Усяня за одним столом, и жадный зверь внутри Лань Ванцзи довольно скалился, зная, что это про него. Вещи, волосы, кажется, даже сама кожа впитала запах альфы и его дома. Возбуждение, правда, давно не давало о себе знать, сморенное усталостью и бессонницей. Вэй Усянь же каждое утро неловко натягивал одеяло, но продолжал нагло выпрашивать кофе. Ванцзи смеялся, на секунду забывая об усталости. Сейчас же он ходил по кампусу как призрак, вынуждая альфу опекать себя при каждой встрече. К этому, пусть и с меньшим энтузиазмом, присоединились новые приятели, вдохновленные примером Вэй Усяня. Они таскали ему энергетики, подпирали на занятиях, когда он уже не мог держать спину прямо из-за усталости, Цзян Ваньинь даже несколько раз делился конспектами, потому что прямо на парах Ванцзи проваливался в зыбкий сон. Нелепо, что в университете, в окружении незнакомых людей и без хотя бы минутки тишины он мог расслабиться, тогда как под боком у Вэй Усяня, укутанный в его запах, напряженно вслушивался в прерываемую скрежетом тишину. Естественно, все замечали, но молчали. Только у Вэй Усяня взгляд с каждым днем становился все беспокойнее, но у Ванцзи уже не было сил на утешение и обман. Теперь он проваливался в сон каждую ночь, но вместо избавления на него обрушились кошмары. Преследование, погоня, убийство, страх, страх, ужас, смирение. Одиночество. Каждый раз, когда он просыпается с дико колотящимся сердцем, распахивает глаза в темноту, Вэй Усянь рядом. В совершенно невыносимые ночи Ванцзи даже осмеливается будить его: прижимается еще ближе, утыкается носом в плечо и шумно дышит. Будто чувствуя, Вэй Усянь практически во сне переворачивает его спиной к себе, обнимает руками, его дыхание тепло щекочет шею, пока альфа глубоко вдыхает запах своего же геля для душа, стараясь уловить оттенки эмоций. Но каждый раз ожидания не оправдывается, и тишину разрывает только недовольное ворчание и шорох одеяла. Лань Ванцзи чудятся поцелуи. И душе тепло и больно. На краю сознания все еще шелестит страницами список из тысячи причин, почему они не могут быть вместе. Иногда, когда Вэй Усянь снова засыпает, Лань Ванцзи плачет от бессилия и усталости. Он разрывается между желанием продолжать вечно и прекратить уже, наконец. Тихие слезы впитываются в подушку одна за другой, пока изнуренность не забирает его у грустных мыслей и не отправляет в очередной кошмар. Они с Вэй Усянем гуляют. Только днем и только по людным улицам. В каком бы ни был состоянии Ванцзи, он замечает все, что связано с Вэй Усянем и со своим положением рядом с ним. Веры в долговечность их союза мало, и взгляд сам собой цепляется за знаки внимания людей, слух подмечает глубокие вдохи, когда альфа пытается ощутить смесь запахов прохожих. Из-за неудач признается, что больше, чем обычно, избегает выглядящих странно людей, оттягивает от них Лань Ванцзи, перестраивается на ходу, всегда прикрывая бок или спину. Все, что ему остается, — судить по внешнему виду, и он в целом справляется с этим не очень хорошо. Его конфликтность и осторожность вырастают в геометрической прогрессии даже в университете, когда на любую неосторожную шутку, не подтвержденную запахом, он может зарычать или ударить в ответ феромонами. Противники отступают, не желая ссориться, но молва по кампусу уже идет. Им это известно от Не Хуайсана, конечно. Выслушивая его, Вэй Усянь мрачнеет и ищет утешения между плечом и шеей Лань Ванцзи, но не находит даже отголоска нагретого пыльного леса. Глубоко в душе Ванцзи эгоистично рад. Все эти дни и ночи телефон молчит. Иногда Лань Ванцзи думает, что ему окончательно пришел конец, но потом булькает оповещение из группового чата, развеивая сомнения. На четвертый день на парах его сон прерывает не недовольный преподаватель, а звонок. Через шипящий динамик Лань Цижэнь строго отчитывает его, передавая недовольство профессоров изменившимся поведением, и приказывает явиться в клановую резиденцию. Лань Ванцзи отупело соглашается, через силу пытаясь сосредоточиться на словах дяди. — Ванцзи, что с тобой происходит? Это из-за того, что ты связался с этим смутьяном Вэй Усянем? Он достает тебя? — через строгость прорывается беспокойство, и тон разговора теплеет. — Если так, то не стесняйся говорить. Я пока не смогу помочь, но ты не одинок, ты ведь Лань, какими бы закостенелыми не были старейшины, они не позволят так обращаться с их родственником. Тем более можешь обратиться к брату. Лань Ванцзи, ты меня слушаешь? — в голос прорывается металл, и приходится ответить. — Мгм. Тяжелый вздох становится ответом ему. Дядя недолго молчит, а потом, словно нехотя, выдавливает. — Я прилетаю послезавтра. Можем встретиться, поужинать. Покажешь мне свою квартиру. Глаза Ванцзи, за эти дни и ночи, превратившиеся в воспаленные покрасневшие щелочки, немного расширяются, но сразу жмурятся, обожженные тусклым светом потолочных ламп. Это… большой шаг к примирению. Он слабо улыбается. — Да, дядя. Я бы хотел. — Вот и отлично, — мерно соглашается Лань Цижэнь. За тысячи километров от университета Лань Аня его плечи расслабленно опускаются, хотя строго поджатые губы также заставляют нервничать любого на конференции. — Итак, сегодня в три в резиденции клана. Пожалуйста, не провоцируй их хотя бы до моего приезда. Машину пришлют к кампусу. Это обязательно, — обрывает все возражения дядя и прощается. Цзян Ваньинь вопросительно вздергивает бровь, на что Ванцзи устало прикрывает глаза. Ему пододвигают энергетик. Это все плохо закончится. Он даже на свою тень реагирует с испугом, любой нежданный блик заставляет его непроизвольно дернуться, повышает пульс. Вэй Усянь упоминал, что почти раздобыл снотворное. Лань Ванцзи не решался думать, что тогда кошмары съедят его заживо. До трех еще достаточно времени. Они с Цзян Ваньинем идут на обед, где Ванцзи оказывается в шумной дружелюбной компании и греется в их энтузиазме, подпираемый сбоку плечом Вэй Ина. Благодаря еде он даже немного приходит в себя и перебрасывается словами с Хуайсаном, снова отбивая посягательства на своего брата. Из веселой болтовни выбивается только Цзынь Цзысюань, молчаливый почти как Лань Ванцзи. Он лениво перебирает палочками свою лапшу и не поднимает взгляда. Задумчивость не укрывается ни от кого, и Вэй Усянь с Цзян Ваньинем сразу набрасываются на него с расспросами и угрозами, что если он думает о ком-то, кроме их цзецзе, то жить ему осталось недолго. Тот же бросает непонятный взгляд на Лань Ванцзи и включается в беседу, отбивая нападки альф. Машина ждет у входа в университет за десять минут до назначенного времени. Вэй Усянь привычно липнет к спине Лань Ванцзи, обвивая руками талию и игнорируя странные взгляды любопытствующих. Он будто чувствует, что в этой поездке бету не ожидает ничего хорошего, и Лань Ванцзи с ним согласен. Старейшины недолюбливали его за активистские инициативы и привнесение хаоса в их размеренный ритм, так что встреча сегодня явно не обойдется без очередного давления и нотаций. Но Лань Ванцзи чувствует, что его даже сейчас греет беспокойство Вэй Усяня. — Я скоро вернусь, Вэй Ин. Ничего серьезного, — тихо говорит он и на самом деле верит в это. Пока у него есть, к кому возвращаться, можно вытерпеть порицающее брюзжание. — Я ни мгновения не сомневался в тебе, Лань Чжань, — игриво хмыкает ему в затылок альфа. — Просто ты пахнешь мной, — без стеснения продолжает он, нагло потираясь запястьями с ароматическими железами о живот Ванцзи. Бета вздрагивает от прошившей его дрожи, и Вэй Усянь довольно смеется, его грудь вибрирует. — Не будет проблем? «Мы прямо как пара», — проносится в мозгу мысль. Они не обсуждали то, что между ними происходит. Просто молча шли в темноте, держась за руки. Долог ли путь? Лань Ванцзи знает, что конец близок, но он будет цепляться до последнего. — Я справлюсь, — хрипло выдыхает Ванцзи, осмеливаясь положить свои руки поверх скрещенных на его животе ладоней Вэй Ина. *** Вэй Усянь тоже готовился к серьезному разговору со своей семьей. Дядя Цзян написал, что желает видеть его «когда тебе будет удобно, Сянь-Сянь», что альфой было расшифровано как «мне не слишком важно, но мы оба не хотим огрести от сам-знаешь-кого, так что соизволь побыстрее ради нашего общего блага». Мадам Юй вокруг да около ходить не стала и просто приказала своему секретарю назначить дату и время приема. Звучало глупо — приходить на аудиенцию в свой дом детства, но если это ее повеселит, что ж, ему же лучше. Цзян Чэн сочувственно кивает и покупает себе билеты в кино. На семейное воссоединение он не спешит — когда Вэй Усяня вызывают, вряд ли его собираются хвалить. Так как времени еще достаточно, он успевает забежать в столовую, поболтать с кружком своих почитателей — они сами себя так называют! — и пешком прогуляться до резиденции Цзянов, по пути строча Лань Чжаню кучу сообщений. Он подозревает, что после встречи с родственниками у того будет плохое настроение, и всеми силами пытается сделать так, чтобы сразу была возможность окунуться в веселый бред. Он уже скучает. Они так давно не разлучались! Непроизвольно Вэй Усянь втягивает воздух, пытаясь уловить хоть остаток запаха, но тщетно. На самом деле это удивительно — он периодически снова возвращается в мир, привычный для всех альф и омег, когда все вокруг утопает в ароматах, но происходит это только рядом с Лань Чжанем. Вэй Усянь будто ненадолго возвращается в детство, где он путешествует с родителями посреди жаркого лета, и они останавливаются с ночевкой посреди дороги, разбив лагерь у начала хвойного леса. Дорога пустынна, а асфальт настолько горяч, что над ним дрожит знойное марево. Маленький Вэй Ин сидит на коленях папы и вдыхает пыльный запах леса с пробивающейся через жар воздуха прохладой хвои. Запах счастья. Ему теперь часто снятся подобные сны, а ведь до появления Лань Ванцзи в его жизни он даже не помнил об этом. Лань Ванцзи. Восхитительный и недосягаемый Лань Ванцзи. Сколько Вэй Усянь ни пытался, никогда ему не удавалось завоевать теплый взгляд этих прозрачных глаз, который последнюю неделю щедро дарят ни за что. Несмотря на весь ужас ситуации для Лань Чжаня, Вэй Усянь находит в ней плюсы, которые, конечно («Скорее, вероятно», — поправляет себя он смущенно), не стоят тех страданий, что пришлось перенести бете. Они почти вместе? Больше чем друзья? Встречаются? Или Лань Ванцзи просто чувствует себя в безопасности рядом с ним? Нет, тогда он остался бы с братом, зачем ему дефектный альфа с собственническими замашками? Если он не наслаждается этим, хм. И без ложной скромности — Вэй Усянь уверен, что нравится Лань Ванцзи. Все же тот не омега и не позволял спать с собой, обнимать себя, оставлять запах и выпячивать перед другими свою избранность просто основываясь на инстинктах. Нет, он явно все понимал. Вэй Усянь не замечает, как, краснея, улыбается на ходу. С таким видом и мечтательным взглядом он и встречает Мадам Юй с дядей. — Сянь-Сянь, здравствуй, — со смехом в голосе вырывает его из грез о счастливой совместной жизни Цзян Фэнмянь. Вэй Усянь тут же стряхивает с себя мечтательный налет и кланяется, стремясь загладить свою оплошность — не пристало старшему первым приветствовать младшего. Не при Мадам Юй. «Зачем ты так со мной, дядя», — жалостливо воет он внутри себя. — Сядь, Вэй Усянь. Мадам Юй, на удивление, не выглядит разгневанной. Странно, ведь даже легкое недовольство вдоволь отражается на ее лице. А сейчас она словно бы… спокойна. — Не буду томить нас всех бессмысленными разговорами ни о чем, дабы не задерживать самых занятых, — а, нет, все нормально, шпилька в сторону дяди прозвучала, это все еще Мадам Юй, а не ее добрый двойник. — Вэй Усянь, до меня дошла информация, что ты тесно общаешься с младшим Ланем из главной ветви. Он даже живет в твоей квартире. Это так? — Да, это… — не успевает он продолжить, как Мадам Юй обрывает его. — Достойный юноша. Что раньше, что сейчас, у меня только положительное впечатление о нем и его делах. Не опозорь нашу семью, слышишь? — она звучит грозно, но Вэй Усяня так легко не сбить — он вычленил главное: «нашу семью». Значит, она действительно довольна. Он редко в ее репликах выступает как часть ее семьи. — Если у вас все пойдет хорошо, для корпорации Цзян это станет путем в новую лигу. Если же захочешь с ним порвать… — Моя госпожа, — обеспокоенно вмешивается Цзян Фэнмянь, — стоит ли принуждать детей… — Они уже давно не дети, — обрубает Юй Цзыюань. — Но я не об этом, — выразительно закатывает глаза омега, атакуя своим запахом, несущим привычное раздражение, значимое сейчас только для ее мужа. — Если решишь порвать с ним, будь вежлив и мягок. Мне симпатичен этот молодой человек и дороги хорошие отношения с его семьей. Не облажайся, — заканчивает она, не обращая внимания на два облегченных вздоха: Цзян Фэнмяня, радующегося, что свобода пасынка не пострадает, и Вэй Усяня, счастливого, что его отношения благословили. Расходятся они взаимно довольные друг другом, чего эти стены ни разу не видели, и сразу же Вэй Усянь проверяет телефон. Его сообщения так и висят непрочитанными, и от этого что-то тревожно дергается внутри. Помявшись, он все же решается позвонить, готовясь долго извиняться, если потревожит Лань Чжаня посреди семейного ужина. Но гудки идут, а ответа нет. Прикусив губу, альфа нерешительно заносит палец над номером с именем Лань Сичэня, но не успевает нажать, как раздается трель входящего звонка. Это Цзынь Цзысюань. — Слушаю, — едва успевает произнести Вэй Усянь, как его прерывают — серьезно, это уже не смешно, он тут самый разговорчивый, как так? Но веселье быстро пропадает: — Лань Ванцзи в беде. Не спрашивай, просто свяжись с его братом и скажи, что он с отцом, — обрывисто шепчет из динамика Цзынь Цзысюань. — Не могу говорить. И мне он не ответит, — на другом конце звонка голос альфы пропадает в общем довольном гомоне, и Вэй Усянь даже может разобрать в общей массе натянутую радость Павлина. Звонок обрывается после непонятных шумов, но времени разбираться нет. Шутка ли, но Вэй Усянь не собирается рисковать Лань Ванцзи и предполагать, поэтому он сразу же звонит Лань Сичэню. Отвечают ему буквально через несколько гудков, а выслушав — сразу сбрасывают, лишь приказав не делать глупостей. Спина Вэй Усяня покрывается холодным потом за эту короткую минуту, хотя изнутри его жжет желание действовать. Но что делать? Куда бежать? Альфа внутри сходит с ума от ярости и страха, мечется, кипятя кровь, и Вэй Усянь мечется вместе с ним. — Что за бардак ты устроил, Вэй Усянь? — недовольный окрик Юй Цзыюань вырывает его из транса, и он непонимающе переводит взгляд на окружение. Все в порядке, а даже если и нет — какая разница? — Запах, — скалится омега, недовольно морща нос. Как бы она не злилась, Вэй Усянь ничего не может поделать. Он даже остановиться не может, ходя из угла в угол, словно ищет Лань Чжаня, нервно перебирая пальцами и часто сглатывая набежавшую слюну. На периферии мелькает движение, и Вэй Усянь скалится, утробно рыча. Глаза застилает алая пелена, он бросается в сторону напавшего, не обращая внимания на панический крик. Что-то перекрывает ему путь, и альфа почти отбрасывает помеху прочь, но не успевает он и руку протянуть, как все тело бьет дрожь. Последнее, что он слышит, проваливаясь в небытие, это смутно знакомые голоса и треск электрошокера. ***Земфира — Я злой человек, я твой человек Archive version (Северный ветер, 2021)
Водитель не пытается завести с ним разговор, так что Лань Ванцзи тихо дремлет весь путь, едва приоткрывая глаза на поворотах. Места знакомые, так что беспокоиться не о чем, хотя что-то и скребется на краю сознания. Высотки, парки, съезды, центр — все это не привлекает внимания. Разве что слишком долго они петляют по городу, но мало ли — пробки. Снова выпадает из своей дремы Лань Ванцзи только после мягкого толчка, с которым останавливается машина. Он с неудовольствием потирает зудящие глаза и уже готовится выйти наружу, как автомобиль снова трогается и набирает скорость. — Что вы делаете? — спрашивает Ванцзи, как в трансе наблюдая за знакомой картиной за окном. Высокий забор, пропускной пункт на воротах, за ним зеленые лужайки и редкие деревья — все, чтобы не перекрывать обзор персоналу. Длинное невысокое здание, у входа в которое стоит с десяток людей — и все знакомые. Водитель не отвечает. Его перчатки скрипят о кожу руля, когда он крепче сжимает ладони. — Зачем вы привезли меня сюда? — немного тревожится Лань Ванцзи, не отрывая взгляда от старейшин. Те при виде машины оживляются, и даже с такого расстояния видно, как недовольны и высокомерны их лица. Ванцзи, не отрывая взгляда, тянется к сумке, в которой оставил телефон. Ладонь скользит по обивке сидения без результата. Сумка в ногах у водителя. Наверное, ее забрали, пока он спал. Гравий шуршит под колесами, или это белый шум в голове Лань Ванцзи? Совсем рядом лязгают ворота. Над ними приветливо светится надпись: «Психоневрологический диспансер». — Не делайте глупостей, — кажется, или с сочувствием произносит водитель прямо перед тем, как пассажирская дверь со стороны Ванцзи открылась. — Лань Ванцзи. Давно его имя не звучало как упрек. — Зачем я здесь? — он старается сохранять хладнокровие. Старейшины клана столпились вокруг, обступив его и машину, а за их неплотно сомкнутыми спинами маячат приближающиеся фигуры в форме санитаров. Конечно, обступившие его поголовно альфы не способны напугать бету запахами, но им это и не нужно. — Твое поведение недопустимо и позорит клан Лань, — громогласно предъявляет обвинение старейшина Хуцзин, первый среди равных, как его называют. — Мы многое стерпели от тебя несколько лет назад, но тогда нас умоляли даровать прощение, понять «еще ребенка», как они говорили, — пренебрежительно фыркает старейшина Гун. — И мы великодушно простили тебя, Лань Ванцзи, в надежде, что ничего подобного больше не повторится. Но ты не остановился на достигнутом, — старейшина Хуцзин разочарованно хмурится и прячет руки в широкие рукава традиционных одежд. — Обвинение в нападении, Лань Ванцзи. Ты действительно надеялся, что никто не узнает? Еще и снова вынуждал полицию приезжать на выдуманную слежку за тобой. Мальчик, ты не здоров, — ласково продолжает он, будто увещевая. Санитары уже за его спиной. Во рту неприятно пересыхает от страха. Ни дяди, ни брата здесь нет. Не может быть, чтобы они не знали. Дядя сам сказал ему приехать. В глазах закипают злые слезы, и Лань Ванцзи бессильно запрокидывает голову, не давая им пролиться. В груди кислотой плещется ощущение предательства. — Это неправда, — несмотря ни на что твердо отвечает он. — Неужели ты сам никогда не задумывался? Звуки, которые слышишь только ты? Агрессия в словах, которая чудится лишь тебе? Тени лишь за твоей спиной, которых другие не видят? Пока твое поведение не наносило вреда другим, мы могли терпеть его, но после того, как ты ворвался в магазин, напал на продавщицу, как повредил обоняние своего любовника, как ломился посреди ночи в дверь семейной пары, напугав их ребенка… Мы больше не можем закрывать на это глаза. Ты опасен, мальчик. И это, — старейшина Хуцзин взмахивая руками, будто очерчивая пространство психиатрической лечебницы, — не навсегда. — Предплечья Лань Ванцзи незаметно оказываются в жесткой хватке санитаров, заводящих руки ему за спину. Старейшина продолжает, делая вид, будто ничего не происходит: — Тебя вылечат, и ты сможешь вернуться к нормальной жизни. А мы пока решим все проблемы, которые ты создал. Мы не виним тебя, — мягко увещевает Лань Хуцзин, — как и твоего отца. Вы не в порядке. Пожалуйста, не сопротивляйся. Если бы Лань Ванцзи мог. Тело одеревенело и не слушалось, ноги едва держали, и в вертикальном положении он находился только благодаря санитарам. На губах застыли возражения. Он непонимающе обводил взглядом всех по очереди, а они смотрели на него, почему-то все не отдавая приказа увести. Наконец, Лань Хуцзин тяжело вздохнул и отвернулся. — Разместите молодого господина в его палате. Ну почему, почему Лань Ванцзи так сложно вымолвить хоть слово в свое оправдание? Задать вопросы обо всех пострадавших от него людях? Санитары практически волочат его до дверей больницы — он просто не способен самостоятельно переставлять ноги. В голове только белый шум гравия под колесами, пока его обыскивают и забирают всю одежду кроме нижнего белья, выдавая больничную пижаму взамен. Шум, пока его оставляют в палате одного, почти голого и совершенно разбитого. Шум, пока он изучает палату: кровать, пустой шкаф с раскрытым темным зевом, стул и запертая дверь. Через зарешеченное окно виден полупустой парк, скорее даже лужайка, на которой невозможно сосредоточиться. Он не знает, сколько проходит времени. Заняться нечем — только сидеть и ждать. Пижама теплая и приятная на ощупь, но все тело чешется словно от колючей шерсти. Никто к нему не приходит, а за окном начинает смеркаться. Лань Ванцзи прислушивается, потом зовет кого-нибудь, даже кричит, но если кто и есть поблизости, так это другие запертые пациенты, которые отзываются дикими криками через стену. Тогда Ванцзи замолкает. Наступает ночь. Лань Ванцзи одиноко сворачивается на кровати, утыкаясь носом в одеяло. Пахнет неправильно, не Вэй Ином, не его гелем для душа, шампунем, кожей. Не квартирой, которая ненадолго стала «их». Кто все эти люди, что обвинили его? Продавщица Ли Вонвон, с которой они совместно пережили минуты ужаса? Какая-то пара с ребенком? Он точно уверен, что ни к кому не ломился, но почему тогда полицейский сказал, что на эту квартиру и на этого человека поступило сразу два вызова в ту ночь, когда неизвестный ломился в его дверь? И, наконец, альфа, которому он навредил, это Вэй Усянь? Но разве мог тот быть ласковым и милыми с Лань Ванцзи, если в итоге собирался подставить его? Конечно нет! Лань Ванцзи отметает эту мысль. Но что тогда? Возможно ли… Возможно ли, что все это происходило на самом деле? Что Лань Ванцзи — заложник собственного воображения и нездоровой психики? Ему часто говорили, что он странный. Пугающий даже. Может, Вэй Усянь все это время охранял людей от него и его — от самого себя? И просил друзей приглядывать за Лань Ванцзи для безопасности других? О дяде и брате он думать отказывается. От теорий болит голова. Стук. Лань Ванцзи поднимает голову с плоской подушки, всматриваясь в темноту. Парк за окном освещают только звезды, и с кровати разглядеть что-либо невозможно. Бета тяжело поднимается, эмоционально и физически измотанный этим днем, и подходит ближе. В душе бьется надежда: «Вдруг это Вэй Усянь пришел за ним?». Темный провал окна приближается, когда это происходит снова. Стук. Что-то бьется о окно снаружи и отлетает от дребезжащего стекла. Сердце дрожит с ним в унисон, но Лань Ванцзи все же подходит ближе, напрягая заплаканные глаза. Там, в темноте, на расстоянии десятка шагов, застыла фигура в капюшоне. Высокий широкоплечий мужчина. Точно не его альфа. Лань Ванцзи застывает, глядя на человека, и двигаются только его глаза, наблюдая, как фигура приходит в движение, склоняется к земле и подбирает что-то, а затем резко распрямляется и замахивается в сторону Лань Ванцзи. Бету пробирает дрожь, когда маленький камушек паркового гравия стучит об окно прямо на уровне его головы. И снова. И снова! Лань Ванцзи пятится, но бежать некуда: дверь заперта, под окном этот человек. Никто не пришел к нему днем — не придет и сейчас. Слезы катятся по лицу, из носа течет, все лицо мокрое, даже ворот рубашки мерзко липнет к шее. Человек за окном приближается, и словно отражая его, Ванцзи отступает к стене, туда, к кровати. Хочется просто закрыть глаза и спрятаться, но он тут как зверь в зоопарке. Даже не может задернуть шторы или опустить жалюзи — тут ничего такого нет. Он упирается спиной в холодную стену, чувствуя, как пропитывается потом рубашка на спине. Темная фигура практически вплотную подошла к окну, обхватила руками прутья решетки и застыла. Сколько времени они так смотрят друг на друга? Ванцзи не знает. Ладони болезненно ноют, истерзанные впивающимися в них ногтями, глаза болят от всматривания в темноту. Ванцзи не знает, есть ли у людей душа, но что-то внутри него точно страдает. У него нет выхода. Но у того человека нет входа. Так что бета собирает всю силу в кулак и идет к постели, чеканя шаги. Он забирается под одеяло, словно прячется от подкроватного монстра, и поворачивается лицом к стене, чтобы не видеть этого человека. Стук. Стук. Стук. Снова камешки. Уснуть под дребезжание стекла и пульсацию в голове невозможно, поэтому оставшееся время до утра он лежит с закрытыми глазами, не сдерживая слезы. Перед рассветом стук прекращается. Лань Ванцзи не сразу осмеливается посмотреть, не желая утешать себя раньше времени. За окном никого нет. Разрыдавшись от облегчения, Ванцзи проваливается в спасительный сон, оборачивающийся кошмаром, пока за стенкой в ответ на его плач раздается сумасшедший вой.