Сожжёные крылья бабочек

Наруто очнулась от чувства, что чего-то не хватает. Левой ноге было как-то слишком холодно… А ещё она была привязана в глубоко воткнутому в землю колу, обложенному… э, это что, хворост? Зрение и слух долго не приходят в норму — Наруто беспомощно щурится и чуть подаётся вперёд, чтобы понять, где она находилась. Это точно был лес: даже сквозь пелену в глазах вокруг было видно зелёную крону деревьев и траву. Наверное, должно быть слышимо ещё и пение птиц, всё-таки это же лес. В ягодицы впивались острые щепки и маленькие ветки, и это было жуть как неприятно, но тело не то чтобы не двигалось — Наруто просто никак не могла снять с тела эту странную ленивую сонливость, которая не позволяла ей двигать даже пальцами. Ей всё ещё жутко хочется спать, и Узумаки почти готова снова отдаться в объятия сновидений, но потом её взгляд падает на её левую ногу. Вернее, на тот обрубок, что остался на месте этой конечности. Сонливость как рукой смахивает. Наруто медлит мгновение, а затем в панике вскидывается, встречаясь глазами со странным-страшным стариком, половина головы которого была плотно забинтована. В животе предательски зарождается панический страх, отнимающий способность связно говорить. А этот человек высился перед ней и смотрел высокомерно, будто бы это был дайме, случайно наступивший новой обувью в навоз. — Девка, — грубо начал он, — ты будешь слушаться меня. Тебя воскресят через пару недель, и ты станешь рычагом давления на Менму. У Наруто сердце клокочет в груди, почти заглушая слова этого человека. Страшно-страшно. Что вообще это значит?! При чём тут вообще тот мальчишка Узумаки? Стоит ли верить ему? Что этот человек вообще говорит? Ощущение, словно её душит большая змея — страшно, никак не двинуться, а ещё, кажется, что это действительно конец. Девочка тщетно пытается выбраться, но верёвки завязаны слишком крепко, чтобы она могла сделать хоть что-нибудь. — Приступайте, — а это уже было сказано не для Наруто. Страшный старик делает движение рукой, словно отмахивается от неё. В гору щепок и сухих ветвей с тот же момент летит самый настоящий шар огня. Наруто кажется, что её сердце стучит уже где-то в пятках, а не на положенном месте в грудной клетке. Она знает — шиноби жестокие, зачастую никто из них не будет жалеть своего врага. Но она? И враг? Боже-боже, кто-нибудь, пожалуйста, спасите её! В этот момент девочка чувствует множество противоречивых эмоций: страх, сожаление, грусть, досада… злость. Наверное, люди обычно перед смертью не думают, о том, что не успели покормить дворовую кошку; а ещё было обидно, что жизнь именно с ней так обошлась. Ей хочется думать, что это всё просто кошмар. Почему нельзя было сразу её прибить, чтоб не мучилась? И когда в её глазах отразились всполохи приближающегося огня, Наруто поняла: всё. От собственного бессилия снова хотелось плакать. Никто так и не услышал крика в тот день — все джонины и чунины были заняты боями с внезапно и нагло напавшими на деревню людьми одного из великой Троицы, Орочимару; а после — на первичное восстановление деревни. И даже после, когда велись подсчёты жертв, имя Наруто Узумаки не попало ни в один список. (Труп тоже никто не нашёл — подчинённые Данзо Шимуры надёжно закопали обугленные дочерна кости на шесть метров в землю.)

***

Третий Хокаге умер с честью — спас деревню, обезвредил опасного преступника. Общественность возносила его имя, носила чёрные одежды в честь траура. Наоки хмурится. Той девочки, Наруто, нигде не было видно. Всё-таки пропала. Всё-таки… В его состоянии он не мог перемещаться как в то время, пока был шиноби, и потому он совсем не успел за теми людьми, утащившими мелкую Узумаки. А потом след потерялся, и Наоки остался в растерянности на улице, где сквозь него пробегали люди. Эта ситуация со стороны выглядела слишком странной – девочка без чакры, а привлекает так много внимания людей сверху одним лишь существованием. Неужто родственница какой-нибудь большой шишки? Вполне возможно, учитывая то, как выглядел Четвёртый Хокаге. Наоки застал того белобрысого пацана мельком на самом деле — кажется, помер он ещё до того, как этот Намиказе стал хоть кем-то значимым. Так, сильный чунин, варганивший какую-то свою сырую технику, да флиртовавший в свободное время с джинчуурики. Не то, чтобы кто-то из Узумаки был против этого — их даже в Конохе после падения Водоворота можно было пересчитать по пальцам — но сам факт, что с девушкой, которая имела определённый политический вес в деревне так просто общаются…! Наоки тогда было тридцать. Наверное. Может быть сорок. Кто это теперь знает-то. В любом случае, переехавший сюда с ними его слегка сумасшедший дедок, который жил ещё при процветающем Водовороте, каждый раз смотрел на Минато таким странным-странным взглядом, а потом говорил что-то о Святых Жрицах и совпадениях. Наоки не верил в эту болтовню — это были просто детские сказки и страшилки, чтобы запугать маленьких детей; никаких верховных жриц не существовало никогда в их клане, а из богов в этом мире был только Рикудо из старых легенд, его матушка, да Хаширама. А дед всё говорил и говорил тогда о приятном тепле, бесконечной силе и огненных бабочках, сопровождавших госпожу Мико. Наоки не слушал ничего из этого. Кажется, зря. Потому что пару раз он чувствовал что-то похожее на описанное его дедом, исходящее слабыми-слабыми волнами от Наруто.

***

Менма долго всматривается в своё отражение в зеркале, опираясь на раковину. Там отражался мальчишка с поджатыми от досады губами и разочарованным взглядом светлых голубых глаз. В груди словно лежал огромный камень, созданный из отрицательных эмоций — в основном из обиды, ненависти и непонимания. Третий Хокаге умер… умер. Один из двух людей, обещавших помочь найти его сестру, погиб. Остался только старик Данзо, к которому Менма не то чтобы не испытывал симпатии — мальчишка его почти открыто боялся. Слишком жуткий это был человек даже для статуса шиноби его уровня. Казалось, что за ним по пятам шла сама смерть, а его руки всё то время, пока он говорил, покрывались кровавыми пятнами. И забинтованный глаз тоже не вызывал ни капли доверия. При взгляде на этого человека почему-то вспоминался Итачи, старший брат Саске, который отчего-то ходил с повязкой на глазах. От него тоже веяло какой-то дымкой опасности, просто не так сильно, как от Данзо. Ещё одним различием между ними была неизвестность: о старейшине деревни Менма не знал ровно ничего, но зато об Итачи шепталась чуть ли не вся деревня — гений, в какой-то момент решивший, что может делать что вздумается, попытавшийся убить собственных родителей, и «как его вообще из тюрьмы выпустили». Менма знает — не ему судить. Потому что Саске как-то раз проболтался, что там была очень сложная ситуация с его братом. Потому что у него самого была сестра, которая сейчас была в плену, и его друг не ходил по этой больной мозоли. Потому что он не знает всех подробностей в конце концов! Мальчишка закрывает глаза, когда чувствует нарастающий гнев из-за своего — будем честны — бессилия и слышит приглушённое рычание в своей голове. Оно отражается о стенки черепа, вызывая головокружение. Сам же образ Лиса, возникающий в голове в последнее время через чур часто, разжигал страх в душе. Менма боялся только нескольких вещей в своей жизни – остаться в сжирающем его одиночестве, Данзо Шимуру и не найти свою сестру. Мальчишка помнит – им было по пять лет; в детский дом пришли двое старейшин, перепугав сестрёнку и воспитательниц; их тогда забрали и отвели в странную подземную комнату, насильно вкололи что-то прозрачное и жгучее. Он почти сразу отрубился, а На-ру-то (он по слогам повторяет имя, отчаянно не желая забывать хоть что-то) кричала что-то неразборчивое. Было больно, даже сквозь обморочный сон. А после он больше не видел её. Уже… восемь лет. Детали светлого образа младшей сестрёнки стёрлись из памяти. Узумаки лишь знает, что её зовут Наруто; у неё светлые волосы и ясные, голубые глаза, милая улыбка и, наверное, весёлый смех. Он вздыхает, успокаивая вновь поднявшуюся волну гнева. Рык в голове затихает. Менма не боится демона в себе — он здраво опасается, что в какой-то момент чудовище окажется сильнее. По крайней мере Узумаки старается себя в этом убедить.

***

В давно заброшенный порт на границе страны Огня залетела гонимая ветрами стайка пугливых бабочек.