Часть 2
25 февраля 2022 г. в 19:44
*
Я пуста. Я выпита до дна. Я не знаю, ради чего и зачем живу. Каждый день моей никчёмной жизни — форменная пытка, от которой невозможно избавиться, которую невозможно остановить.
Я связана по рукам и ногам.
Пытаюсь звать на помощь, но все мои крики гаснут в этих стенах. Я слышу их отголоски, резонирующие от стен, но ответом мне раз за разом становится тишина. Пытаюсь вырваться из заточения, но сталь впивается в кожу, оставляя на ней кровоточащие полосы. Я закрываю глаза, покорно принимая то, что со мной происходит. Мне не за что бороться. Мне не к чему стремиться. Я медленно умираю и так же медленно схожу с ума в четырёх стенах, отрезанная от мира, забытая им и им же отвергнутая.
Мне плохо.
И очень больно.
Боль разрывает меня на части, на мелкие кусочки. Препарирует, будто лягушку, попавшую в руки жестоких учёных. Их толкают на определённые действия не столько исследовательский интерес, сколько желание посмотреть — где проходит грань возможностей, где проходит красная черта, где находится предел. И я ещё не перешагнула свою черту, именно поэтому они продолжают свою изощрённую пытку.
Я жду.
Жду момента, когда смогу отомстить им, вонзившись в глотку. Момента, когда перережу её и искупаюсь в их крови. Когда увижу их бездыханные тела, лежащие на полу, и широко распахнутые глаза, безжизненно смотрящие в потолок.
Но я всего лишь пешка в этой игре.
Всего-навсего маленькая синяя бабочка, и у меня нет сил на сопротивление.
Только глупые мечты.
*
Аста Хёллер задумчиво водила пальцами по запотевшему стеклу. Окна были плотно закрыты, в стекле отражались отблески пламени — прямо за спиной Асты разгорался камин. В комнате было тепло, но бледная кожа всё равно покрывалась мурашками. Озноб, от которого не получалось избавиться.
Аста прихватила губу зубами, прикусывая сильнее обычного. Вкус крови не отрезвил и не избавил от морока. Сделал только хуже. В последнее время Аста не находила себе места. Всё кричало о приближении настоящей катастрофы. Множество знаков, от которых невозможно отмахнуться и забыть. Вернее, сделать-то это реально, но лишь в том случае, если ты обычный человек, но никак не член Совета. Им, как хранителям магического равновесия, следовало прислушиваться и присматриваться к малейшим изменениям и колебаниям атмосферы. Для них слова об опасности, повисшей в воздухе, не были иносказательными. Они её чувствовали и пропускали через себя.
По большей части, она.
Артур не отличался трепетной натурой. Как и полагалось главе Совета, он был весьма равнодушен, сдержан, в определённых моментах — циничен. Он замечал всё и всё же воспринимал, как само собой разумеющееся. Это Аста начинала накручивать себя, погружаться в состояние отчаяния, бороться со страхами и многочисленными переживаниями.
В присутствии подчинённых она была такой же, как брат. Циничная сука, идущая по головам.
Всё ради исполнения закона. Всё исключительно ради поддержания равновесия между миром обычным и миром магическим. Неважно, на какие жертвы придётся пойти — она их принесёт.
Но, оставаясь наедине с собой, Аста неизменно приходила к выводу: маска, надетая однажды, прекрасно слилась с настоящим лицом. Мало кто замечает её наличие. Большинство свято верит в легенду о бездушной мрази.
Одним из представителей большинства, неспособного видеть дальше собственного носа, был Алекс. С детских лет ему казалось, что старшие брат и сестра относятся к нему предвзято, придираются по мелочам и равнодушно смотрят на все его невзгоды. Он не простил им политику невмешательства. Он не забыл, что однажды они бросили его с Ашей в самое пекло, и даже не попытались протянуть руку помощи. События тех лет навсегда разделили их, поставив по разные стороны баррикад. Однако, не было ни дня, когда Аста не думала бы об Алексе и о его благополучии. Основная проблема родственников заключалась в том, что они разговаривали на разных языках, а потому даже самые благие намерения нередко обретали в глазах Александра зловещий флёр.
Огонь разгорался всё сильнее.
Несмотря на это, Аста чувствовала обратное. Казалось, будто лёд постепенно сковывает её изнутри и снаружи. Ещё немного, и она увидит на коже кристаллы льда.
Не исключено, что подобные ощущения были результатом общения с той, кого в Виндене называли не иначе, как снежной королевой.
Всего лишь человек.
Слабый, хрупкий, ничтожный. Растоптать её можно было с лёгкостью. Тем не менее, Кайла Содерхёйм обладала какой-то поистине гипнотической аурой, способной подавить любого собеседника. В особо запущенных случаях — подчинить его своей воле, заставив танцевать под свою дудку, будто нелепую марионетку на ниточках. Перед Кайлой пасовали не только люди, но и волшебные существа. Когда она входила в зал Верховного Совета, игнорируя все принятые правила, никто не смел прикоснуться к незваной гостье и вышвырнуть её за дверь. Все благоговейно склоняли головы и смиренно слушали всё, что Кайла считала нужным сообщить.
Аста поёжилась, отгоняя неприятные воспоминания.
Вздрогнула, но уже не от холода, а от того, что на плечи ей опустился тёплый свитер. Аста потянула за рукава, завязывая их в узел, и прикрыла глаза. Сама того не заметив, искусала губы, отчего они походили теперь на открытую рану.
— Хотел спросить: как ты. Но вижу сам, — произнёс Артур, нахмурившись.
Аста покачала головой.
— Поверь, всё нормально. Бывало и хуже. Но я...
— Да?
— Боюсь.
— Чего же?
— А сюда снежная королева не может войти? — хрипло спросила Аста, цитируя по памяти древнюю сказку.
— Пусть только попробует, — подхватил Артур, обнимая сестру.
— Посадишь её на тёплую печку, и она растает? — усмехнулась Аста, выдыхая ему в плечо.
— Именно так. Если она решит причинить вред кому-то из тех, кто мне дорог...
Он не договорил, но в дальнейших словах и не было смысла.
Это на заседаниях Совета Артур зарекомендовал себя, как искусный оратор. Однако, в повседневной жизни он не отличался красноречием. Не любил многословность. Отмечал, что сила заключается не в словах, а в поступках. Сказать можно что угодно, а сделать совсем другое.
Артур надолго в гостиной не задержался. Оставил сестру в одиночестве. Разумно рассудил, что его присутствие на встрече нежелательно.
Аста надела свитер, растёрла ладони, ставшие ледяными.
Ворота загородного дома открылись, пропуская на территорию владения Хёллеров автомобиль. Аста удовлетворенно хмыкнула и поторопилась в кухню. Сегодня она отпустила прислугу, потому встречать гостей — вернее, гостя — собиралась самостоятельно. Выставлять на стол миллион блюд не планировала. Гость зверским аппетитом не отличался.
Он не заставил себя ждать. Когда Аста появилась в гостиной, держа в руках серебряный — вопреки распространённому заблуждению о непереносимости этого металла вампирами — поднос, он стоял в середине комнаты. Заворожено наблюдал за языками пламени в камине. Но, почувствовав постороннее присутствие, обернулся.
Под его глазами залегли тёмные тени, а губы сжались в тонкую нить.
Вопреки логике, он бросил машину едва ли не у самых ворот, а не у дома. Попал под дождь. С волос капала вода. Неизменной ленты, которой он собирал волосы, сейчас не было.
— Чаю? — радушно предложила Аста.
Поднос опустился на столик.
Аста расставила чашки, разлила напиток. Указала в сторону кресла, расположенного у камина, предлагая присесть.
— Не поверю, что позвала меня только ради того, чтобы напоить чаем, — усмехнулся Александр.
На подлокотнике лежало полотенце. Он провёл тёплой тканью по волосам.
— Предусмотрительно с твоей стороны, — заметил.
— Мои слова тебе не понравятся, — произнесла Аста.
— Ничего нового, — хмыкнул он. — Напомни, пожалуйста, когда мне в последний раз нравилось что-то из того, что ты делала или говорила?
— Когда помогла «утопить» твою бывшую жёнушку?
— Не подходит.
— Почему же? По мне так, идеально вписывается.
— За давностью лет воспоминания об этом стёрлись окончательно, — произнёс Алекс, всё-таки принимая приглашение и опускаясь в кресло.
Чашку тоже взял. Отхлебнул.
Отметил про себя, что его привычки Аста помнит. Крепкий. Чёрный. Без сахара и посторонних примесей.
— Будь осторожен, — отбросив ненужные светские беседы, перешла к делу Аста. — Тот парень, с которым тебя видели в последнее время... Из-за него у тебя могут быть проблемы. Большие проблемы. Очень большие. И так просто, как в случае с Марой, ты не отделаешься.
— С этого момента подробнее, — мрачно выдал Александр.
Аста прижала пальцы к вискам. Вновь прикусила и без того истерзанные губы.
— Снежная королева жаждет его смерти. Чем раньше, тем лучше. Сегодня она пришла на заседание Совета и выдвинула свои требования.
— А Совет?..
— Совет ей отказал, — произнесла Аста.
— Надо же.
— Какими бы тварями и ублюдками ты нас не считал, мы никогда не убиваем по чьей-либо прихоти. Доказательств его вины нет. Я верю, что Эмброуз не убивал Улу. Всем известно, как и при каких обстоятельствах погибла девчонка, но... Кайла не остановится ни перед чем. Если ей отказал совет, не факт, что откажут другие влиятельные существа. У неё множество связей. Если бессилен закон, она сделает ставку на беззаконие. Она не намерена спускать дело на тормозах. Она жаждет мести. Она не успокоится, пока не увидит его голову на блюде. А из-за него можешь пострадать и ты. Потому... Будь осторожен.
*
Ула была везде.
Новость о её смерти разлеталась по радиоволнам, освещалась на всех телевизионных каналах и распространялась со скоростью света в интернете. Об этом происшествии кричали все печатные издания. Казалось, даже поход в продуктовый магазин невозможно совершить, не узнав новых подробностей смерти единственной дочери известного учёного. А, может, и не казалось вовсе. Может, так всё и было на самом деле.
Общество, позабыв на время о существовании монстров, с удовольствием смаковало подробности гибели юной девушки, коих с каждым днём становилось всё больше и больше. Как это всегда бывает, немалая часть деталей не имела ничего общего с реальностью. Всего-навсего домыслы журналистов. Красочные, броские заголовки, которыми можно уничтожить. Сломать чужую жизнь, словно зубочистку. Общество жаждало торжества правосудия. Вот только натравить и спустить всех собак собиралось не на того, на кого следовало бы.
Общество не интересовали официальные заявления Чистильщиков.
Они требовали кровавой расправы прямо здесь и сейчас.
Впервые за долгое время Эмори понял и разделил чувства Александра. Проникся ими. И больше не удивлялся, слыша, как журналистов презрительно называют Падалью. Именно ею они и были. Не все, но определённые представители этой поразительно продажной профессии.
К месту гибели Улы несли цветы. Конечно же, белоснежные.
Чистый, наивный ребёнок, в которого жестокая тварь недрогнувшей рукой выпустила несколько пуль подряд.
Цветов принесли так много, что в них без труда можно было плавать, как в океане, и не бояться соприкоснуться с землёй.
Эмори старался держаться в стороне от происходящего. Его состояние оставляло желать лучшего. Обретение себя вопреки ожиданиям не принесло облегчения и не дало ответов на множество вопросов, преследовавших его на протяжении долгих лет. Мальчик с окровавленной игрушкой в руках, годами бродивший по улицам Виндена, обрёл дом, но легче и спокойнее ему от этого не стало.
Эмори мучили головные боли. И он знал, что это — сомнительная заслуга его второго Я. Напоминание о пуле, выпущенной ему в затылок. Боль была поистине нечеловеческой. Не будь он носителем волшебной крови, он бы, наверное, уже сошёл с ума — настолько невыносимыми оказывались приступы.
Его безжалостно отбрасывало в прошлое, заставляя проживать один и тот же день. Один и тот же эпизод. Момент выстрела, падение. Запах крови, заливавшей всё вокруг. Темноту, поглощавшую и принимавшую в свои объятия.
Первый приступ настиг его стремительно. В глазах помутнело. Он сделал шаг вперёд, протянул руку, пытаясь ухватиться за воздух...
А очнулся на полу. Ладони были расцарапаны до мяса, под ногтями запеклась чёрная кровь.
Кажется, тогда, в самый первый раз, он так же пытался за что-то ухватиться. Устоять. Сделать ещё шаг вперёд, но вместо этого царапал ногтями по асфальту. Умудрился, ничего не чувствуя, вырвать парочку их.
Благо, теперь под ногтями был не асфальт.
Глядя на своё бледное, осунувшееся отражение в зеркале, Эмори усмехался. Всё же правы были те, кто говорил, что некоторым тайнам лучше таковыми оставаться. Не помня своего прошлого, Эмори был куда счастливее. Сейчас же напоминал лишь бледную тень себя прежнего.
Его жизнь находилась в руинах.
Его давило не только прошлое, но и настоящее. О будущем он старался не задумываться. Это был такой же дохлый номер, поскольку Эмори периодически приходил к невесёлому умозаключению о том, что будущего у него нет.
У него отобрали любимую работу. Его счета арестовали. Его преследовали журналисты, требовавшие невозможного признания. А дар, которым он когда-то с лёгкостью управлял, всё чаще жаждал вырваться из-под контроля.
Эмори прекрасно знал, чем ему это грозило.
И готов был пойти на что угодно, только бы из него вырвали тёмный талант, не позволив превратиться в монстра, готового пожирать всех и каждого, кто встретится у него на пути. В королевстве Белоснежки наступили тёмные времена.
Время кровавых роз.
И чёрных, которыми продолжала щедро сыпать давняя знакомая с волосами цвета запекшейся крови.
Нанесение визитов без предупреждения по-прежнему было её коньком и отличительной особенностью.
Чёрная роза приземлилась под ноги Эмори. Угодила прямиком в лужу, подняла фонтан брызг, оставивших множество мелких пятен на белом пальто.
Переулок, в котором состоялось несогласованное рандеву, был тёмным и малолюдным. В позднее время большинство жителей и вовсе старались обходить его десятой дорогой. Идеальнее места для Эммы и её напарника не существовало.
— Ну, здравствуй, — процедил Эмори сквозь зубы.
Запрокинув голову, увидел Эммануэль, стоявшую на крыше высотного здания. Поняв, что её местоположение без труда раскрыли, девушка спрыгнула вниз. Вслед за одной тенью, молниеносно спланировавшей вниз, подтянулась и вторая. Разумеется, Этьен. Не мог же великий художник бросить возлюбленную на произвол судьбы и отпустить в одиночестве на встречу с опасным преступником.
— Привет, — преувеличенно радостно произнесла Эммануэль, приземляясь у него за спиной.
Эмори резко обернулся и тут же ощутил на себе силу совершенно не дружественного приветствия.
Не говоря ни слова, Эммануэль бросилась на него, с лёгкостью отшвыривая от себя, словно он был не более чем пылью под её ногами. Дар, мирно дремавший внутри, почувствовал опасность — на кончиках пальцев заплясало пламя.
Эммануэль шагнула вперёд.
Ветер играл с влажными после недавно прошедшего дождя бордовыми волосами. Краска стекала по лицу и одежде. Эммануэль улыбнулась, подходя всё ближе. В ладони её поблескивало что-то, при ближайшем рассмотрении оказавшееся ножом.
— Поговорим? — спросила, останавливаясь на расстоянии вытянутой руки.
— Подойдёшь ко мне, и я вскрою твоё сознание. После таких фокусов о былой дружбе даже не вспомню, — предостерёг Эмори.
Он чувствовал, насколько враждебно настроены его визави. Они и в былое время не питали к нему излишне тёплых чувств, а теперь и вовсе, будто с цепи сорвались.
— Попробуй, — не удержавшись, засмеялась Эмма.
Мысль об Этьене промелькнула в мыслях Эмори с опозданием.
Сосредоточившись на своей неизменной сопернице, он упустил из вида художника. Заранее списал со счетов, решив, будто Этьен, придерживаясь вечной политики невмешательства, будет стоять в стороне и молча наблюдать за происходящим. Молчаливый свидетель, нейтральная сторона.
Пламя, игравшее на кончиках пальцев, погасло столь же стремительно, как и появилось. Невидимая нить опутала оба запястья, перетягивая их за спиной. Эмори зарычал, обнажив клыки. Напрасно. Демонстрация бессильной ярости. Вторая нить не заставила себя ждать — перехватила горло, впиваясь в кожу. Не такая простая, как могло показаться на первый взгляд. Магическая. Пропитанная такой убойной магией, что ему с его даром и не снилось. Над созданием нитей, определённо, поработали члены Совета. Помощники смерти выступали исключительно в роли исполнителей. Сценарий встречи им написал кто-то другой.
— Что вам нужно? — прохрипел Эмори, ощущая, как на шее затягивается удавка
Ещё немного, и прорежет кожу.
— Ничего такого, что ты не мог бы нам дать, — философски хмыкнул Этьен.
— Хотим знать правду. Ничего, кроме правды, — сообщила Эмма, лучезарно улыбнувшись.
Молниеносный выпад не заставил себя ждать. Острый кончик лезвия упёрся в подбородок, заставляя запрокинуть голову.
— Извини. Ничего личного. Но в последнее время ты так часто попадаешь в скандальные ситуации, что на слова тебе мы больше не верим, — произнесла Эмма, положив ладонь на плечо Эмори.
Сдавила, не церемонясь. Как будто собиралась раздробить ему кости.
— Покажи мне свои мысли, — шепнула, придвигаясь настолько близко, что со стороны это смотрелось почти неприлично.
Будто она собиралась впиться в его губы страстным поцелуем.
— Покажи все свои секреты, — выдохнул Этьен, натягивая верёвку до предела.
Она всё-таки впилась в кожу, надсекая. По шее побежали тонкие кровавые ручейки. Дождевая вода смывала их. Такие же красные струйки стекали по лицу Эммы. Правда, боли она не испытывала. В её случае была всего лишь краска, а не кровь.
Помощники смерти хотя бы на один вечер получили в свои руки неограниченную власть и наслаждались ею в полной мере. Если бы не магические верёвки, они бы ни за что не загнали Эмори в угол. Они бы даже подойти к нему не посмели — не то, что издеваться над ним. Щелчок пальцев, и они бы корчились на земле, не в силах справиться с насильственным вторжением в собственное сознание. Но им удалось его обставить и переиграть.
— Расскажи всю свою ложь, — пропела Эммануэль, вдавливая нож в кожу.
Ярко-красные губы растянулись в счастливой предвкушающей улыбке.
Вторжение Эммы было дилетантским. Слишком грубым, быстрым. Жестоким.
Эмори, постепенно открывавший чужое сознание, подобный способ считал варварским. Окажись на месте подопытного человек, дальнейшая судьба его, несомненно, получила бы определение незавидной. После такого взлома сознания человеку грозила разве что койка в психиатрической лечебнице. Горсти успокоительных таблеток, смирительная рубашка и слюни в подушку.
Ничего кроме.
Эммануэль не считала нужным — проявить хоть каплю деликатности. Она, подобно ищейке, бросающейся за своей жертвой через кусты, шла напролом. Её не волновало состояние подопытного кролика. Нисколько не заботило его здоровье. Она не обращала внимания на кровь, стекающую по лицу Эмори.
Она ломала замки в его сознании, вскрывая их уверенно и расчетливо.
Эмори на ментальном уровне ощущал её недовольство происходящим. Судя по всему, Эммануэль шла сюда не для того, чтобы оправдать его. Для того чтобы отыскать доказательства вины и присоединиться к толпе, жаждавшей линчевать неугодное существо, замешанное во втором скандале подряд.
Столь громкие происшествия всегда были синонимами к слову «проблема». И этот случай не стал исключением. Проблемы следовало решать. А если решение не находилось, хотя бы создавать видимость, развивать имитацию бурной деятельности, отыгрываясь на самых очевидных, и потому заведомо слабых игроках. Эмори сейчас был как раз таким игроком.
Обретение второго я не сделало его цельным. Как бы смешно это не прозвучало, но воссоединение с потерянной частью сознания превратило его в куда более уязвимое, нежели прежде, создание.
Эмма покинула его мысли так же стремительно, как и вломилась в них. Скрылось с тихим щелчком лезвие. Ослабли верёвки, перехватывающие запястья и горло. Стало легче дышать. Рук Эмори по-прежнему не чувствовал, они затекли, а запястья стёрлись. Лицо было в крови, а глаза мутными, словно он накачался алкоголем или синтетикой. Реальность плыла и размывалась, не имея точных очертаний. Вспоротое сознание напоминало открытую рану, которую никто не собирался обрабатывать.
— Пусто, — резюмировала Эмма, помотав головой, словно жаждала избавиться от чужих мыслей, смешавшихся с её собственными.
Капли воды полетели во все стороны.
Эмори едва держался на ногах. Стоило исчезнуть верёвкам, и он с ужасом осознал, что больше не в состоянии сохранить равновесие. Ноги подкосились. Он упал на колени. А потом и вовсе опустился на четвереньки, с силой вдавливая ладони в асфальт. Хотя, даже эта опора казалась ему ненадёжной. Он продолжал падать до тех пор, пока мокрая шероховатая поверхность, пахнущая влажной пылью, не соприкоснулась с щекой.
— Ей это не понравится, — заметил Этьен.
— Наша задача — отыскать преступника, а не порадовать эту суку, — немного грубо отозвалась Эммануэль.
— Разумно.
— Ещё бы. Это же я. А логика у меня железная.
Поравнявшись с Эмори, она притормозила ненадолго. Он чувствовал, что его внимательно разглядывают, но сил на то, чтобы открыть глаза и одарить ответным взглядом, не было. Он едва дышал. По затылку разливалась ненавистная боль.
— Живи, Эмброуз. Сегодня ты оправдан, — произнесла Эммануэль.
Засмеялась и, бросив в лицо Эмори очередную розу, испарилась. Этьен последовал примеру возлюбленной.
Эмори больше не чувствовал их присутствия.
Он вообще ничего не чувствовал, кроме боли. И капель ледяного дождя, стекающих по коже, но будто проникавших под неё.
*
Александр свернул на обочину и резко затормозил. Благо, дорога была пустой, и опасный манёвр остался незамеченным. Ни одной машины, ни одного зазевавшегося пешехода — жители Виндена, наконец, вняли советам властей и не высовывались из дома в ночное время.
Александра преследовали видения.
Молчаливый мальчишка с плюшевым приятелем в руках, будто бы снова покинул тело Эмори и свободно перемещался по городу. Он прыгал по лужам, поднимая фонтан брызг, оседавших на его одежде. Его ноги промокли, в ботинках хлюпало, а одежда и лапки кролика, неизменно сопровождавшего мальчика всюду и везде, были покрыты алыми пятнами. Вопреки всем доводам логики, лужи, в которые приземлялись кроссовки, состояли не из застоявшейся дождевой воды, а из крови. Александр не ощущал её запаха, но подсознательно чувствовал, что это вовсе не краска. Удивительно. Внутри пробуждались омерзение и — совсем немного — страх, но не голод.
Резкое торможение облегчения не принесло — морок не рассеялся. Мальчик продолжал забавляться, задорно смеясь и подставляя лицо под дождь.
— Что ты, чёрт возьми, такое?! — крикнул Алекс, выходя из машины.
Подходить к мальчику не торопился. Замер на месте, наблюдая.
Приглушённое эхо пронеслось над пустынным автобаном. Мальчик повернулся к Алексу. Смех стих, взгляд стал не по-детски серьёзным. Продолжая хранить молчание, мальчик двинулся в сторону Алекса.
Холодная дождевая капля, забравшаяся под воротник рубашки, побежала вдоль позвоночника, порождая ворох мурашек. Александр помнил, как предпочитает передавать информацию безмолвный малыш. Его вторжение в сознание было болезненным тогда. Вероятно, таким должно было быть и сейчас.
Алекс помотал головой, стараясь избавиться от наваждения, но видение не исчезло. Продолжало приближаться к нему, волоча зайца по асфальту.
Остановившись напротив, мальчик протянул руку. Невесомая ледяная ладонь коснулась манжеты Алекса, слегка зацепив запястье. Потянула за неё, привлекая внимание. Ответа на заданный вопрос не последовало. Мальчик по-прежнему не желал разговаривать, общаясь при помощи передачи образов, возникающих в его сознании. Разрозненных картинок давнего — или не очень — прошлого.
Он не торопился разрывать тактильный контакт, надеясь пробиться в мысли Александра. Донести до него всё, что видел сам. То, от чего в жилах стыла кровь.
На этот раз вторжение было мягким, не таким насильственным, как прежде. В чём-то даже приятным. Мальчик доверился ему, окончательно принял, как своего, потому старался действовать деликатно. Словно беличья кисточка легчайшим касанием прошлась по коже... Вот только картина, развернувшаяся перед Алексом, оставляла желать лучшего. Он стоял не в силах пошевелиться, а где-то в пустынном переулке истекал кровью Эмори, не сумевший справиться с помощниками смерти, использовавшими в борьбе с ним запрещённую магию.
За использование её обычное существо давным-давно оказалось бы за решёткой, а после — по решению Совета — лишилось головы. Но тех, кто работал на Совет, ни в чём не ограничивали. И магию они могли использовать по максимуму, независимо от её вида. Неоспоримое преимущество перед остальными жителями Виндена.
Передав своё послание, мальчик разжал ладонь. Забрался на пассажирское сидение и выжидающе посмотрел на Александра. Как будто спрашивал, собирается тот что-то делать, или так и останется безучастным наблюдателем, равнодушно взирающим на события чужой жизни.
— Знаешь, куда ехать? — спросил Алекс.
Мальчик кивнул.
— Покажешь?
Снова кивок.
— Ты ведь за этим и пришёл? Хотел отвести меня к нему?
Кивок.
Потрясающая многословность. Не менее завидная эмоциональность.
— Прости. Не понял сразу.
Мальчик посмотрел на него предельно сосредоточенно. Взгляд совсем не детский. Наполненный тоской, обречённостью. Тяжёлый.
Спустя мгновение, бледные губы тронула едва заметная улыбка. Мальчик закрыл глаза. Его сознание вновь соприкоснулось с сознанием Александра. Не мимолётные обрывки воспоминаний — яркая, чёткая картинка, наполненная множеством деталей. Тому, что всю жизнь провёл в Виндене, не составило труда понять, где находится место, мелькнувшее в воспоминаниях.
Улыбка исчезла столь же стремительно, как и появилась. Мальчик смотрел прямо перед собой, крепко прижимая к груди зайца. Больше не пытался привлечь внимание, просто наблюдал за дорогой.
Молчание напрягало, вместе с тем — подстёгивало, заставляя двигаться вперёд, не теряя ни секунды драгоценного времени.
Александру было ровным счётом наплевать на то, сколько раз за эту ночь нарушены правила движения, сколько раз он превысил скорость и насколько омерзительно так вести себя на дорогах представителю власти. Он до упора вдавливал в пол педаль газа, боясь опоздать.
Однажды он уже терял, и эта потеря до сих пор отзывалась в его душе невыносимой болью. Вторая потеря окончательно подкосила бы его.
Он не мог допустить такого исхода.
Торможение вышло слишком резким. Машину слегка занесло. Наплевать. Алекса это не волновало. Он выскочил из машины и, не тратя время на размышления, рванул в заброшенный переулок, мелькавший в видениях мальчика. Последний тоже выбрался наружу и пошёл за Алексом.
Эмори был там, где его бросили помощники смерти, о визите которых напоминала чёрная роза, лежавшая в луже. Две чёрных розы. Алекс поднял одну из них, сминая и не боясь расцарапать ладонь. Как и ожидалось, цветок не причинил ему вреда, моментально превратившись в пепел. Всё, что, так или иначе, было связано со смертью, было создано из праха и в прах же обращалось.
Одежда, лицо и волосы Эмори были в грязи. Слишком много чёрного на белом. В воздухе Александр чувствовал тонкий аромат крови. Но сейчас он пробуждал не аномальный голод, а ярость, не поддававшуюся контролю. Окажись помощники смерти здесь, их жизни оборвались бы в мгновение. Алекс бросился бы на них, не боясь магического воздействия. Он разорвал бы верёвки и растерзал бы помощников смерти на части, так стремительно и ожесточённо, как не снилось монстрам. Его клыки вонзились бы им в шею и разорвали, не жалея. Как не жалели эти двое Эмброуза.
Безмолвный проводник, посчитав, что его миссия окончена, исчез.
Алекс подхватил Эмори на руки. С губ сорвался слабый стон. Эмори открыл глаза. Они были мутными. Едва ли он понимал, что происходит — настолько слабой была связь с реальностью.
Его безумно холодная рука коснулась щеки Алекса. Осторожные прикосновения кончиками пальцев. Неуверенность. Бесконечные сомнения в реальности происходящего. В присутствии поблизости другого существа.
— Больно, — хрипло произнёс он. — Как будто ещё немного, и я сдохну...
— Даже не думай, — мрачно ответил Алекс.
Эмори не ответил, вновь провалившись в забытье.
*
Тьма приближалась. Он пытался ускользнуть, но она настигала, неотступно следовала за ним и пыталась поглотить. Как и во снах Гувера она обретала черты живого существа. Её руки, длинные, тонкие, но поразительно сильные, удерживали его на месте. Пальцы впивались в одежду, превращая белоснежное пальто в чёрное. Меняла цвет ткань, а вслед за ней менялся и он сам.
Темнота растекалась по коже, забиралась под неё.
Смутно знакомые ощущения. Чувство, будто всё это давно знакомо и неоднократно пройдено.
Воспоминания родом из детства.
Вот он лежит в кровати. С головой укрывается одеялом, боясь пошевелиться и привлечь к себе повышенное внимание. Ему кажется, что вся комната заполнена посторонними созданиями. Они крадутся вдоль стен, выползают из-под плинтусов, прячутся под кроватью и в ящиках письменного стола. Они заглядывают в окна и подглядывают за ним из-за колыхающихся занавесок. Они тянут к нему руки, пытаются сорвать одеяло, зовут сотнями тонких голосов, повторяя нестройным хором его имя.
Одеяло не способно защитить его от этих кошмарных созданий. Очень быстро оно пропитывается чернотой, а оттуда она расползается и по его телу. Он чувствует, как она окутывает его со всех сторон, словно заточая в кокон, из которого он не в состоянии выбраться. Он пытается открыть рот, чтобы закричать и позвать кого-нибудь на помощь, но терпит поражение в схватке с чудовищами, порождёнными его разумом. Размыкает губы, но вместо крика с них срывается невнятное мычание.
Он упирается ладонями в кровать, чтобы подняться, но замирает, увидев, как с губ падают чёрные капли.
Его разрывает на части.
Темнота проникает в лёгкие, заполняя их. Он дышит ею. Она даёт ему силы двигаться дальше. Темнота овладевает его сердцем, уничтожая всё светлое, что там есть. Он больше не испытывает таких нелепых, ненужных чувств, делающих его слабым. Любовь, сострадание, стремление помогать окружающим? К чему они? Он создан не для этого. У него совсем другая задача и цель в жизни.
— Монстры...
— Монстры здесь...
— Монстры среди нас...
Он слышит зловещий шёпот, заполняющий пространство маленькой комнаты. Сотни и тысячи голосов, сливающихся воедино. Они говорят о монстрах. Они не боятся чудовищ, заполняющих улицы Виндена. Напротив, ликуют, чувствуя родственную природу. Затаившись, они ждут наступления момента, когда монстры завладеют этим миром, заполнят его страхом, расползающимся по улицам, подобно сомну ядовитых змей.
— Помогите мне, — шепчет он, не особо рассчитывая на ответ.
В комнате он совсем один.
Помочь некому. Его никто не видит и не слышит. Он, словно отрезан от окружающего мира. Невидимка, угодившая в ловушку, для неё приготовленную.
Отшвырнув одеяло, он смотрит в глубину комнаты. Туда, где больше всего теней и кошмаров, порождённых его сознанием.
Он видит в отдалении несколько размытых фигур. Не отводит взгляда, и они начинают приобретать очертания знакомых. Прежних и нынешних. Тех, кто был ему дорог когда-то. Тех, кто дорог сейчас. Тех, кто был дорог всегда, и с течением времени не утратил своей ценности.
— Помогите мне, — вновь шепчет он, успевший неведомым образом вырасти.
Пытается подняться с кровати, но невидимые руки тянут его обратно, а пропасть, отделяющая фигуры, растёт. Он видит, как разлетаются на части его друзья и знакомые. Те, кого любил он. Те, кто любил его.
Кайден, Ула, Алекс...
Они превращаются в сотни и тысячи осколков. Просто стеклянные фигурки, безмолвные и безучастные. Равнодушно взирающие на его мучения и бессмысленную войну с темнотой.
Он кричит, захлёбывается словами, переходящими в вой. Чернота продолжает душить его. Её руки ложатся ему на горло, фиксируя, заставляя неотрывно наблюдать за тем, как рушатся чужие жизни. Протыкая кожу острыми ногтями, похожими на иглы. Он рвётся вперёд, тем самым только усиливает собственные страдания.
— Ты рождён тьмой. Ты её создание, — шепчет незнакомый голос.
— Тебе не победить себя, — вторит ему ещё один. — Когда ты потеряешь их всех, когда боль станет твоей единственной подругой, а сердце очерствеет окончательно, признаешь это. И перестанешь сопротивляться.
— Ты не тот, кем пытаешься казаться. Не тот, за кого себя выдаёшь. Ты ведь знаешь это не хуже нас.
— Знаешь...
Последняя фигура разлетается на части.
Острые осколки впиваются в кожу. Кровь окрашивает ладони. Голос срывается окончательно.
Темнота исчезает столь же стремительно, как появилась. Нет больше теней. Нет фигур, разломанных на части. Нет загробного шёпота. Нет ничего. Лишь тишина и темнота, не агрессивная, а успокаивающая. Ему почти уютно в ней. Привычно настолько, что уходить совсем не хочется.
Он вскидывает голову, глядя в угол комнаты.
Замызганный плюшевый заяц — подарок отца — внимательно наблюдает за ним оттуда. И из глаз его текут кровавые слёзы вперемешку с чернотой.
*
Иона давно взяла себе за правило — ничему не удивляться.
Время, проведённое в исследовательском центре и постоянное столкновение с монстрами, вернее, с результатами их деятельности, превратили её в циника. Взгляд на жизнь, сформировавшийся под влиянием определённых обстоятельств, не предполагал наличия сентиментальности. Чувство юмора у Ионы тоже было характерное. Чёрный юмор, как доминанта. О жизни и смерти она рассуждала без благоговения и ужаса перед последней. В конце концов, когда ты рождаешься в мире, который может схлопнуться в любой момент, а вместо сказок на ночь слушаешь истории о волнах, накрывающих Винден и превращающих обычных людей и существ в монстров, сложно вырасти принцессой, лишающейся чувств от любой мелочи.
В компании Теда и его друзей Иона не чувствовала себя чужой. Для большинства она была «своим парнем», и только для двоих выступала в иной роли.
Для Теда, с которым их связывали романтические отношения, ставшие неожиданностью для обоих. Кажется, никто из них толком и не понял, как закадычная дружба вылилась во взаимный интерес, общую постель, а затем и в общий быт.
И для Александра, в жизни которого она исполняла роль матери. Разумеется, полностью заменить Алексу родителей они с Тедом не могли, но старались, по мере возможности. И плевать, что так называемый ребёночек был примерно одного с ними возраста.
В глазах большинства Александр представал уверенным в себе, самодостаточным, состоявшимся в жизни молодым человек, никогда не сталкивавшимся со словом «проблемы». Именно таким и следовало быть успешному политическому деятелю. Только те, кому довелось свести близкое знакомство с Алексом, знали, что жизнь его вовсе не похожа на сказочную историю, построенную из сладостей и радостей. Его прошлое таило тёмные тайны, в которые он погружался с головой и не всегда мог вынырнуть без посторонней помощи. Настоящих родителей он ненавидел и презирал. Их же обвинял в смерти Аши, считая, что они, обладая практически безграничным влиянием, могли изменить многое. Но ни мать, ни отец не стали вмешиваться. Предпочли остаться в стороне.
Сильнее, чем их, он, пожалуй, ненавидел только себя.
И порой эта ненависть достигала небывалого размаха.
Как и любая мамочка, — даже если в реальности она таковой не являлась, — Иона не могла не заметить столь явный интерес Александра, направленный в сторону загадочного спутника Кайдена. Тот и, правда, выделялся на фоне остальных. Чтобы остаться незамеченным в толпе, такому нужно очень сильно постараться. Да и то — не факт, что получится. Повышенное внимание привлекала не только необычная внешность, но и аура, окутывающая юношу. Алекса привлекала вовсе не она, он сходил с ума от запаха крови. Никто, кроме Ионы, этой необычной ауры, похоже, не замечал.
Она не задавала вопросов, не пыталась влезать Алексу в душу со своими расспросами, но озадачилась не на шутку. Она пыталась отыскать информацию о необычном создании, воспользовавшись своими связями, но ничего особенного не обнаружила. Носитель дара ходящего по снам, наличие родственных связей с профессором Эмброузом... Об этом все прекрасно знали. Каждая собака Виндена. Из происхождения и природного таланта Эмори никто великую тайну не делал.
И всё же что-то напрягало Иону.
Она не могла расслабиться и отпустить ситуацию. После событий, развернувшихся на территории исследовательского центра, опасений прибавилось. Внезапное исчезновение маленького пациента, оказавшегося частью расщеплённого сознания. Признаться, с таким Иона, повидавшая многое, сталкивалась впервые. И ложью было бы сказать, что она не удивлена и не напугана происходящим. Странный мальчик, разгуливавший по коридорам исследовательского центра, пробуждал в ней те же чувства, что и Эмори Эмброуз. Только концентрация их была в разы выше, а сами они острее.
Вот и сейчас, стоило подумать о нём, как спина покрылась липким потом. Иона потянулась к ночнику. Щёлкнула выключателем. Свет вспыхнул ненадолго, раздался треск, и лампочка померкла.
По светлым стенам спальни начали расползаться размытые тени.
— Твою мать, — прошипела Иона, поднимаясь с кровати.
Она никогда не считала себя трусихой, но после подобных фокусов кому угодно стало бы не по себе.
Набросив халат, Иона выскользнула из комнаты и быстро сбежала по лестнице. Где-то в недрах кухонных шкафов у неё хранились свечи, купленные некогда для романтического вечера, а потом благополучно позабытые.
Иона старалась не оборачиваться и не смотреть на стены. Хотелось верить, что тени, скользившие по стенам, не более чем порождение фантазии. Мимолётное видение, растворившееся в ночи.
Свечи нашлись быстро. Спички лежали на подоконнике. Иона поставила свечи в подсвечник, чиркнула спичкой. Яркие огни рассеяли тьму, и Иона выдохнула с облегчением. Ненадолго. Сильный порыв ветра ворвался во внезапно распахнувшееся окно, принося с собой холод и темноту.
Иона обхватила себя руками, сжала пальцами плечи.
Телефонный звонок нарушил тишину. На экране отразилось знакомое имя.
— Мне нужна твоя помощь, — произнёс Алекс.
— Что случилось? — глухо спросила Иона.
— Не телефонный разговор. Прости.
— Куда приехать? Или ты приедешь?
— Ко мне домой.
— Хорошо.
— Не задерживайся. И, пожалуйста...
— Да?
— Прихвати свою волшебную аптечку.
— Хорошо, — повторила Иона, обрывая разговор.
Она не тратила много времени на сборы. Натянула первые попавшиеся брюки, схватила свитер, небрежно брошенный в кресло. Вопросов было куда больше, чем ответов. В голове роились мысли самого мрачного толка, усиленные просьбой об особых лекарствах, доступ к которым имели лишь сотрудники исследовательского центра. Что могло произойти этим вечером с Алексом? В чьи руки или лапы он попал? Какая именно помощь ему требовалась?
Воображение рисовало картины одну страшнее другой. Иона отгоняла назойливые видения, в которых Алекс находился при смерти. Спорила сама с собой, доказывая, будь всё настолько плохо, он не звонил бы ей, не ставил условий и не раздавал приказания. Значит, дела обстояли не так уж плачевно. Значит, можно было успокоиться и внимательно смотреть на дорогу, соблюдать правила, не игнорировать сигналы светофоров. Значит, следовало усмирить внутреннего истерика, готового сорваться и начать сучить ножками.
Путь от парковки до квартиры Хёллера она не прошла — пролетела. Заранее решила, что если он не ответит на первый же звонок, она вынесет дверь. Даже Теда дожидаться не будет, сделает всё самостоятельно. Однако, самые мрачные перспективы, нарисованные богатым воображением, не оправдались. Алекс распахнул дверь сразу, стоило вдавить кнопку звонка.
Цепкий профессиональный взгляд скользнул по нему, оценивая.
— Как это понимать? — спросила Иона.
— Помощь нужна мне, но не совсем, — уклончиво ответил Алекс, пропуская её в квартиру. — Думаю, нет необходимости объяснять, ради кого я сорвал тебя с места. Но больше обращаться не к кому.
— А как насчёт обычных врачей? К твоим услугам десятки больниц. Любая из них будет счастлива оказать услугу столь высокопоставленной персоне. Скажешь, я не права? — хмыкнула Иона, сбросив плащ на руки собеседнику и уверенно двигаясь в сторону спальни.
Не сомневалась, что обнаружит пострадавшего именно там, а не в гостиной.
— Не думаю, что от них будет хоть какая-то польза.
— С этого места подробнее.
— Неужели такой прекрасный специалист не справится своими силами? — хмыкнул Александр, замерев в дверном проёме и прислоняясь к нему плечом.
— Справлюсь. Но ты мог порядком сэкономить мне время.
— Я не видел, кто на него напал, но кое-что указывает на причастность помощников смерти.
— Например?
— Чёрные розы, оставленные на месте... — Алекс запнулся, пытаясь подобрать наиболее подходящее по смыслу слово.
— Происшествия?
— Преступления. Две розы. Насколько мне известно, это любимые цветы французской выскочки с красными волосами и её дружка.
— Что им понадобилось от него?
— Давай я переформулирую вопрос.
— Как, например?
— Что понадобилось от него Верховному Совету? Едва ли эти двое пошли наперекор своим руководителям и сделали ставку на самодеятельность. Отсюда следует, что претензии и вопросы к нему есть у Совета, и с их подачи творится подобное.
— Варианты?
— Ни единого. Кроме того, есть один нюанс.
— Да?
— Я разговаривал с Астой. Она сама назначила мне встречу. Сказала, нужно обсудить кое-что важное, — не слишком уверенно произнёс Александр.
— И что же? Колись, Хёллер. Мне не нравятся разговоры, во время которых приходится вытаскивать слова из собеседников клещами.
Картина, развернувшаяся перед Ионой, не внушала оптимизма. Эмброуз, бледный в обычное время, сейчас вовсе походил на мертвеца. Под глазами залегли глубокие, тёмные тени, приоткрытые губы были сухими и обветренными.
Но не мертвенная бледность привлекала внимание в первую очередь. Гораздо сильнее Иону занимали отметины, ярко выделявшиеся на шее и запястьях парня-феи. Эти следы оставили не обычные верёвки. Отнюдь не такие метки красовались на телах любителей жёсткого секса. После упоминания помощников смерти кое-что прояснилось. Кое-что. Далеко не всё. В ход пошла необыкновенно, запредельно сильная магия. И вряд ли Эмма, считавшаяся жестокой, но справедливой сотрудницей Совета, стала бы расходовать магический потенциал попросту.
— Предупреждала меня об опасности. Говорит, Кайла требует расправы. Считает, что он виноват в смерти Улы.
— Не могу сказать, что это совсем ошибочное мнение, — протянула Иона, ломая несколько ампул и набирая их содержимое в шприц.
Алекс, прежде внимательно наблюдавший за действиями подруги, поспешил отвернуться. Детские травмы давали о себе знать. Он ненавидел всё, что было связано с медициной. Вспоминал дни, проведённые в старой библиотеке, дорожки разноцветных таблеток, календари с зачёркнутыми окошками. Омерзительные кадры прошлой жизни. Он по-прежнему не доверял таблеткам, а потому до последнего старательно их избегал. Оттягивал, сколько мог. Начинал лечиться, когда наступал край. Но переступить через принципы не пытался. Прошлое наложило отпечаток и сформировало определённые взгляды.
Он понимал: Иона должна что-то сделать, чтобы облегчить чужую боль.
Но смотреть на это не хотел.
— Он не тащил девчонку за собой.
— Докажи это матери, без памяти любящей своего ребёнка. Вопрос не в том, что насколько она ненавидит Эмброуза, а в том, насколько обожала единственную дочь. Будь я на её месте, поступала бы точно так же, и точно так же моё сердце жаждало бы мести.
Иголка скользнула под тонкую кожу.
Алекс зажмурился.
Иона и бровью не повела.
— Аста уверяла меня, что Совет отказал Кайле. Они не удовлетворили её прошение. Тем не менее, члены Совета напали на него и использовали запрещённую в большинстве случаев магию.
— Быть может, не напрасно, — задумчиво произнесла Иона, заправляя прядь волос за ухо.
Она внимательно вглядывалась в тонкие черты лица своего пациента. Беззащитный с виду, он всё равно порождал в её душе страх. Она вспоминала о мрачных тенях, танцевавших на стенах её дома. О произвольно открывающихся створках окон, гаснущих свечах и неестественном холоде, от которого по коже бежали мурашки. От Эмори Эмброуза веяло опасностью, даже когда он спал. Даже, когда находился в пограничном — между жизнью и смертью — состоянии.
На мгновение Ионе показалось, что от его рук к ней тянутся тонкие тёмные нити. Едва заметные вначале, они становились всё крепче и темнее. Иона почувствовала, как они прикасаются к её коже, опутывая, словно паутиной. Медленно, но уверенно проникают под кожу, принося с собой холод и страх.
Она поспешно отдёрнула ладонь, и морок тут же исчез.
Алекс, погруженный в размышления, этих метаморфоз не замечал. Скажи она ему о появлении теней, он бы не поверил. Рассмеялся ей в лицо. Сказал, что она стала слишком впечатлительной, начитавшись статей, настроченных Падалью за соответствующее вознаграждение. Главная звёздочка журналистики трагически погибла, его острое перо больше не освещало громкие события из жизни Виндена, но дело Кайдена продолжало жить. И свежие выпуски скандальной «Teufelswerk» продолжали исправно падать на прилавки, порождая и культивируя в обывателях ненависть к очередным «героям дня».
— Что ты имеешь в виду? — спросил Алекс, нарушая затянувшееся молчание.
— Что, если он не тот, за кого себя выдаёт? — задумчиво протянула Иона. — Уверен, что хорошо знаешь того, с кем спишь?
— Думаешь, он тоже монстр, просто научился хорошо скрывать собственную сущность? — усмехнулся Алекс.
— Нет... Не могу это объяснить. Просто...
— Попытайся.
— Я не знаю, как это сделать.
— Словами через рот.
— Если бы у меня были подходящие слова, я бы незамедлительно последовала твоему совету, — сверкнула глазами Иона. — Но у меня их нет. Есть ощущения, которые я не смогу передать тебе при всём желании. И если ты чего-то не видишь, это твои проблемы. Когда я рядом с ним, мне страшно. Этот страх сковывает меня по рукам и ногам, проникает в каждую клетку тела. Иррационально, но я не могу расслабиться, находясь здесь. Ты чувствуешь что-то подобное?
Алекс покачал головой.
— Нет. Я ничего такого не испытываю.
— Быть может, кого-то ослепляет любовь?
— Как вариант.
— Прозвучало иронично.
Алекс усмехнулся. Окончательно удостоверившись, что Иона покончила со своими медицинскими манипуляциями, вновь обратил взор в её сторону.
— Да нет. Не было никакой иронии, — произнёс размеренно. — Дело в том, что я не имею привычки — объяснять всё любовью.
— Значит, есть встречное предложение?
— Быть может, ничего не чувствую из-за своих родственных связей.
— То есть?
— Я не блестящий научный сотрудник, перед которым открываются невероятные перспективы.
— Разумеется. Ты не менее блестящий политик, — заметила Иона. — И перспектив у тебя побольше моего. Всегда было и есть.
— Ошибаешься. В моём случае большинство вспоминает не о реформах и законопроектах, которые я предлагал и проводил.
— О чём тогда?
— О том, что я заразный брат грязного монстра, — хохотнул Алекс. — Только об этом. Больше ни о чём.
*
Период второй волны, 25 лет назад
Молоко или кровь? Кровь или молоко?
Когда-то давно она жила, сосредоточившись на двух так несхожих между собой словах. Мысль настойчиво, словно на повторе, крутилась в сознании, порождая неразрешимую дилемму. Мысль, озвученная до невозможности мерзким голосом, от которого сдавливало виски. Хотелось заткнуть уши, чтобы больше никогда его не слышать. Но запястья перед выездом сковали наручниками, а потому даже заткнуть уши было затруднительно. Второй довод в пользу того, что идея провальная, гласил, что данная манипуляция не поможет, ведь раздражитель не внешний — голос звучит внутри черепной коробки. Ввинчивается прямиком в мозг, превращая его в кашу. С каждым днём всё громче и настойчивее. Вначале его можно было с лёгкостью подавить. Казалось, это что-то вроде лёгкого морока, исчезающего с наступлением рассвета. А потом стало понятно — собеседнику нравится её общество, он никуда не собирается уходить. Он навсегда останется рядом с ней. Шептать, говорить, кричать, приказывать, ставя перед дилеммой. Чего ты хочешь больше: крови или молока? Давай же, перестань сомневаться. Сделай окончательный выбор.
События этого утра были начисто лишены деталей. Смазанная мрачная картинка, в которой доминирует страх. Аша помнила, как ранним утром её вытащили из постели и, не позволив собрать вещи, потащили из комнаты. Как щёлкнули, закрываясь, браслеты наручников. Как один лестничный пролёт сменился другим, а потом холодный утренний воздух дохнул в лицо, окончательно уничтожая остатки сонливости. Туман окутал улицы Виндена непроглядной пеленой. Крики брата доносились, будто сквозь толстый слой ваты. Александр требовал отпустить и вернуть её, но сотрудники исследовательского центра, разумеется, игнорировали назойливого подростка. А потом крик оборвался. И брат исчез. Растворился в тумане, остался там навсегда.
Аша старалась думать, что это всё происходит не на самом деле, а где-то в параллельной реальности. Дурной сон, из которого можно вынырнуть в любой момент. Её доводы разбивались о боль, выкручивающую все внутренности. О черноту, стекавшую из уголков сухих губ. О бесконечные размышления о крови и молоке. Но она всё равно закрывала глаза и старалась не думать о происходящем.
Она не знала, куда её везут. Не задавала вопросов, понимая, что ей не ответят. Она была любознательной, всюду совала свой нос, хотела знать всё на свете. Но сотрудники исследовательского центра не спешили делиться соображениями. Все свои тайны они хранили не за семью, а семьюдесятью семью печатями. Самой неразговорчивой из них была Кайла Содерхёйм. Снежная королева Виндена, о строгом характере которой слагали легенды.
Во время осмотров, коих за месяц пребывания в заброшенной библиотеке было немало, Аша неоднократно ловила на себе взгляд Кайлы. Задумчивый, сосредоточенный, тяжёлый. Когда взгляды пересекались, Кайла отворачивалась, и лицо её мрачнело. Разумеется, она никак не объясняла собственную заинтересованность. Не считала нужным пояснять, чем же ей так не угодила совершенно случайно попавшая в своеобразный интернат девочка-вампир. Едва ли её неприязнь к Аше объяснялась наличием родственных связей с Александром, вступившим в спор с сотрудниками исследовательского центра в первый же день пребывания здесь. Куда логичнее при таком раскладе было ненавидеть именно Алекса, следить за ним и его же пригвождать взглядом к стене. Но нет. Ненависть Кайлы была направлена на Ашу, и эту ненависть вполне можно было осязать.
В отличие от Александра, воспринявшего новость о необходимости медикаментозного лечения в штыки и потребовавшего представить ему все необходимые документы, Аша не противилась. Она была готова принимать экспериментальные средства, в надежде на избавление от вируса, летавшего в воздухе. Эпидемия распространялась со страшной скоростью, новости пестрели сообщениями о монстрах, и Аша боялась... Не столько нападения, сколько того, что однажды сама пополнит ряды свихнувшихся существ, готовых рвать других в клочья ради пары глотков крови. Сами мысли о крови Ашу не страшили. Будучи вампиром с рождения, она осознавала, что это одна из её базовых потребностей. Но никогда ещё жажда не была настолько сильной и настолько мучительной, как после приёма чудодейственного лекарства, призванного уничтожить монстра внутри неё. Никогда не было тяги к убийствам ради крови. А теперь они появились. Голоса, толкавшие её на преступления. Голоса, которые невозможно было заставить замолчать.
Перемены, происходившие в ней, Аша заметила сразу. Не могла не заметить. Ей казалось, что она тает на глазах, всё чаще её мучили кошмары — сны, посещавшие ночами, более чем наполовину были затянуты красной пеленой. Всё чаще она ощущала незнакомый доселе, неконтролируемый голод, всё чаще внутри расползалась чернота, завладевающая и телом, и сознанием. И голоса... Конечно же, голоса. Сначала один, тонкий, писклявый, принадлежавший ребёнку. Потом несколько, а в конце — сотни их, непохожих между собой. Каждый звал к себе, каждый уверял в своей правоте. Безумие наступало.
Иногда Аша ловила себя на мысли о том, что таблетки не приносят облегчения. Не подавляют, а пробуждают в ней монстра. От них становилось хуже. От них иголочки боли, коловшие изнутри, не исчезали. Они растекались по всему телу, заставляя выть безвестным голосом. Они растирали в пыль волю и способность сопротивляться голосам. Но сотрудники центра и особенно Кайла, в последнее время уделявшая Аше повышенное внимание, уверяли в обратном. Проверяли, как подопытные кролики исполняют их наказ. Они могли нагрянуть с проверкой в любое время дня или ночи. Влезть в личные вещи, перетряхнуть постельные принадлежности, хорошо, если в трусы не лезли.
Аша покорно глотала таблетки и чахла на глазах.
Её мучили не только голоса, боль и видения. Её начали посещать галлюцинации. Иногда ей казалось, что кожа высыхает и рвётся, превращаясь в уродливые язвы. Иногда, что по стенам заброшенной библиотеки скользят тени, желающие утащить всех обитателей этого проклятого места прямиком в преисподнюю. Потом эти тени объединялись и вместе атаковали Ашу, проникая ей под кожу, заполняли собой сознание и рвали его на части. Иногда Аше мерещился плач ребёнка, стоявшего в углу на коленях. Ребёнок плакал так явственно и так громко, что его услышал бы даже глухой. Но почему-то внимание на него обращала только Аша. Только она подходила к нему, и он, ухмыльнувшись, манил её за собой.
Он был прозрачным, бестелесным, целиком состоящим из молочного тумана.
Когда он появлялся, тени замирали и больше не пытались уничтожить Ашу. Они боялись его, прислушивались к нему. О появлении ребёнка Аша никому не говорила, даже брату. Это была только её тайна.
Ребёнок избавлял её от боли. Она не понимала, как он это делает, но он был единственным, кому удавалось управлять тенями. Однажды он схватил их, подбиравшихся к Аше, и разорвал у неё на глазах. Тени рыдали, корчились на полу, но вскоре исчезли, не оставив на память о себе ни следа.
— Как тебе удалось? — хрипло спросила Аша.
— Просто, — тихо ответил он.
— Я бы так не смогла.
— Конечно, не смогла бы, — не по-детски серьёзно заявил он. — Я смог победить их, потому что они — мои. И ты — тоже. Моя.
Он засмеялся, и впервые в его присутствии Аше стало страшно.
Тот, кого она считала добрым спасателем, мог оказаться куда опаснее теней, находившихся в подчинении у него.
В день, когда эксперимент с таблетками закончился, а Аше вынесли приговор, он появился вновь. Не просто пришёл. Не прятался в углу, как обычно. Не забавлялся с тенями. Он стоял у её кровати, потянул одеяло, срывая его и отбрасывая в сторону. Аше было холодно, она попыталась натянуть рукава так, чтобы спрятать ладони. Клыки чесались нестерпимо. Она прикусывала собственные губы, стараясь перебить голод вкусом собственной крови, но вместо сытости испытывая раздражение. Своя кровь не имела вкуса. Из губ сочилась не она, а ставшая родной чернота.
Не говоря ни слова, он потянул ворот своей футболки, открывая шею, плечо и ключицу.
— Пей, — приказал голос, прозвучавший в голове Аши.
Она отрицательно замотала головой.
Нет, нет, нет. Нет! Она никогда не сделает этого.
Обескровливать ребёнка было преступным даже для такого монстра, как она.
— Пей, — прозвучало настойчивее прежнего.
И она подчинилась, несмело потянувшись к чужой шее, но вскоре вгрызаясь в неё с отчаянием, признавая собственное поражение. Не смогла противостоять соблазну, не сумела удержать под контролем инстинкты. Ей хотелось больше, но боязнь причинить вред этому созданию делал своё дело. Как будто существовал определённый ограничитель. Она не срывалась, не раздирала ребёнка на части, продолжала пить осторожно. Сама идея отдавала безумием. Бестелесное существо, состоявшее из тумана, не могло подарить ей чувство насыщения, но, как ни странно... Именно оно обладало самой вкусной кровью из всех, что Аше когда-либо доводилось пробовать.
Присутствие на территории библиотеки загадочного ребёнка так и осталось тайной для окружающих. Он исчез, приложив палец к губам. Предостерегал Ашу, советовал не трепать языком. И никому никогда не рассказывать об их встрече.
Она послушно молчала, исполняя желание того, кто буквально спас ей жизнь.
В фургоне, куда её притащили, стояло несколько больших клеток. В каждой из них уже находились узники из числа бывших обитателей библиотеки. Аша была последней. Её швырнули в клетку. Руки не освободили. К наручникам добавился ошейник, плотно прилегавший к коже, до боли врезавшийся в неё. Клетка захлопнулась, повернулся ключ в замке. Конвой спрыгнул на землю. В фургоне стало темно.
Узники не пытались наладить контакт между собой. Не переговаривались, не перешёптывались вполголоса. Они молчали. Единственное, что нарушало их тишину — сбитое дыхание. Аша понимала, почему. Каждый из них был мучим жаждой и желанием убивать. Каждый думал лишь о том, как сорваться с поводка, попасть в соседнюю клетку и растерзать товарища по несчастью, не отличающегося расторопностью. Они все хотели попробовать на вкус чужие мучения, выпить сознание, растерзать, умывшись в чужой крови. Аша без труда читала их мысли, проникала сквозь багровую пелену и видела каждого насквозь.
Они — мои, уверенно говорил ребёнок.
И она верила.
Как и тени, плясавшие на стенах, кошмары, одолевавшие накачанных сомнительными препаратами подростков, принадлежали этому странному созданию. А он выбрал из всех именно Ашу, перед ней приоткрыл завесу тайны и защитил однажды. Находясь в темноте, Аша не чувствовала себя одинокой. Она привыкла к тому, что рядом с ней постоянно находится Александр, готовый жизнь отдать, но её защитить.
Алекс остался на территории полуразрушенной библиотеки, но Аша всё равно чувствовала защиту, словно кто-то находился рядом и бережно обнимал её за плечо, оберегая от посторонних. Она расслабилась и закрыла глаза.
Её клонило в сон.
Чужой голод был бесконечен. Звенели цепи, напряжённое дыхание сменилось воем, наполненным яростью и отчаянием, порождённым невозможностью добраться до желанной жертвы. Новорождённые монстры трясли, раскачивая, клетки, бросались на ограждения, отползали поверженные обратно и предпринимали очередную попытку.
Аша погружалась в сон.
Создание, сотканное из тумана, не позволяло ей свихнуться окончательно. Оно словно замедлило процесс превращения в монстра, а то и вовсе купировало его. Сначала заполнило своей чернотой, а потом уничтожило её.
Аша пыталась бороться с сонливостью, но усталость была сильнее неё. Она всё же окунулась в зыбкий сон, в котором рядом с ней находился некто незнакомый, но в то же время... Ей казалось, что она знает его сотни лет, потому что они одной крови. И он принадлежит ей, а она — ему.
Картинки сменялись, будто в калейдоскопе.
Аша стояла на распутье. Две дороги. Два варианта будущего. Оба видения были мрачными.
В первом Аша — значительно прибавившая в росте и в возрасте — стояла перед зеркалом в огромном зале с высокими потолками. Отовсюду к ней тянулись призрачные тени. Они что-то шептали, но голоса их были столь тихими, что разобрать не удалось даже половины сказанного. Зал был оформлен в мрачных тонах; плотные шторы, скрывавшие окна, не пропускали внутрь солнечный свет. А электрическое освещение было скудным — пара светильников на стенах, не способных рассеять тьму.
Шёпот теней, наконец, стал разборчивым.
— Наша королева, — подобострастно лепетали они.
Корона, которую они собирались возложить на голову Аше, сияла ярче тысячи солнц, вместе взятых. Но чёрные камни, её украшавшие, производили зловещее впечатление. Корона была тяжёлой, она давила на голову. Аше хотелось избавиться от неё, как можно скорее. Однако, тени не отпускали, продолжая церемонию коронации. По лицу потекла чёрная краска вперемешку с кровью, расчерчивая белоснежную кожу тонкими линиями. И Аша знала, что это не просто кровь. Кровь родственная. Родная. Аста, Артур, Александр... Все они умерли, чтобы сделать её королевой, и до конца дней ей предстоит носить эту тяжесть в сердце, не имея возможности от неё избавиться.
Второе видение коронации не предполагало.
Аша стояла в здании Совета, о котором столько раз слышала от родителей и старших брата с сестрой. Ей довелось побывать там лишь однажды, но она запомнила это великолепное здание, пережившее столько событий мировой истории и не утратившее былого величия.
Сжимая в руке нож, она бродила по коридорам, надеясь найти кого-то, столь же дорогого и близкого, как братья и сёстры. Она знала, где он находится, но не спешила. Наоборот, всеми силами оттягивала момент встречи, ощущая привкус горечи на языке.
— Убей меня, — просил обладатель знакомого голоса. — Уничтожь. Или я уничтожу всё, что тебе дорого.
Убей меня...
Она слышала это и из уст призрачного ребёнка. Этим утром. Когда он уходил.
Он снова касался её плеча, преданно заглядывал в глаза и повторял просьбу, от которой кровь стыла в жилах.
События развивались стремительно. Коридоры сужались, обещая вскоре раздавить её между каменными стенами, если она не поторопится. Вечный холод сменялся невыносимой жарой. В воздухе разливался запах крови.
Аша споткнулась, не нашла, за что ухватиться, и в следующий момент оказалась на коленях. Аромат крови стал запредельным, нож выпал из рук, а ладони окрасились в красный цвет.
Она очнулась от резкого толчка — очевидно фургон сильно тряхнуло.
Цепи лязгали невыносимо. Новорождённые монстры рвались на свободу и жаждали поскорее впиться в горло нерасторопной жертвы. В отсутствие беззащитных людей или существ готовы были сожрать друг друга. Аша, стараясь действовать как можно тише, отползла к стене, забилась в самый угол. Прижалась щекой к прохладному металлу. Её подташнивало, но голод, прежде раздиравший на части, стих. Клыки не чесались, горло не саднило, и темнота, сочившаяся из уголков рта, куда-то исчезла.
Аша своими ушами слышала этим утром, как сотрудники центра обозначили её мутацию.
Уровень С, сказала Кайла, равнодушно просматривая документы.
Уровень безнадёжности. Точка невозврата. Монстр, лишённый способности мыслить здраво, неспособный контролировать себя и нести ответственность за свои поступки. Монстр, которого предстоит уничтожить незамедлительно, не теряя драгоценного времени.
Утром она была монстром этого уровня.
Но кровь, выпитая сегодня, будто откатила мутацию на начальный уровень. Вот только голос никуда не делся. Незнакомец продолжал общаться с ней, утешая, подбадривая и приказывая не бояться.
— Всё будет хорошо, — повторял он.
Его дыхание касалось волос, проникновение в сознание было мягким, ненавязчивым. Он вытаскивал из мыслей весь мрак и страхи. Он обнимал Ашу, баюкая так, словно она была для него самым дорогим созданием на этом свете.
Аша не знала, сколько времени они провели в дороге, но ей путешествие казалось бесконечным. Но оно не могло длиться вечно. Фургон остановился. Яркий свет разрезал темноту, и Аша крепко зажмурилась. После пребывания в темноте свет резал по сетчатке.
— Открывайте клетки! — приказал смутно-знакомый голос.
Несколько Чистильщиков — их форму Аша узнала без труда — с лёгкостью запрыгнули в фургон. Рычание монстров и скрежет металла слились в единую какофонию, разрывающую барабанные перепонки. Аша продолжала жаться в угол, сидя с закрытыми глазами. А в её мир продолжали врываться посторонние звуки. Истошные крики, треск и хруст костей, хлюпанье и утробный вой довольного монстра, дорвавшегося до живой — ещё мгновение назад — плоти. Тёплая кровь разливалась по полу фургона. К воплям, чавканью и звону цепей добавился звук выстрелов. Тот же голос, принадлежавший человеку, с которым доводилось сталкиваться прежде, отдал приказ — стрелять на поражение. Поняв, что совладать с монстрами не удастся, Чистильщики открыли огонь. Они больше не распахивали двери клеток. Они подходили к решёткам и стреляли, всаживая в монстра сразу несколько пуль.
Аша продолжала жмуриться. Мальчик, сотканный из тумана, был её глазами. Он транслировал ей картины вакханалии, творившейся вокруг, не спрашивая: хочет ли она видеть нечто подобное или же с удовольствием воздержится.
— Перестань, — мысленно умоляла она.
— Смотри, — парировал он.
Кровь брызгала из ран монстров, оседая тёплыми каплями на лицах и одежде Чистильщиков. Аша ощущала её так, словно это было её лицо и её одежда. Стереть кровь не получалось. Рук она уже не чувствовала. Ни пошевелить ими, ни тем более согнуть их.
Шаги Чистильщиков, прежде раздававшиеся в отдалении, становились громче. Как и выстрелы слуг закона, несущих смерть.
Аша слышала о спектре Невидимки. Один из самых безобидных талантов, способных проснуться в результате мутации. Сейчас она многое отдала бы за возможность исчезнуть из поля зрения Чистильщиков и сотрудников центра. Но стены не расступались. Она по-прежнему ощущала щекой металл, успевший нагреться. По-прежнему лежала, свернувшись в клубок, в углу своей клетки.
— Тут пусто? — раздался чей-то голос.
— В башке твоей пусто! — огрызнулся кто-то в ответ. — Вон этот кусок говна валяется.
— Погоди. Может, сдохла?
— Или мы сдохнем, если подойдём к ней ближе, чем на метр. Ты же видел, на что эти твари способны. Просто одна из них хитрее остальных, вот и всё. Хватит думать. Стреляй!
— Но она же...
— Дай сюда! — рявкнул мужчина, вырывая из рук напарника оружие и направляя его на Ашу.
Она думала, что губы её окончательно перестали шевелиться, и больше ни одно слово не слетит с них. Однако сейчас они сами собой разомкнулись, и голос тихий, непривычный, жалобный, произнёс:
— Не стреляйте. Прошу вас, герр...
— Стреляй! — упрямо повторил мужчина.
— Что там? — вмешался обладатель знакомого голоса.
— Хитровыебанный монстр. Уговаривает нас не убивать. Сука. Твои дружки разорвали...
— Заткнись! — прозвучало приказом.
Как будто хлыст со свистом рассёк воздух, приземляясь прямиком на спину оратора и заставляя его прикусить язык. Аша сфокусировала взгляд на человеке, раздававшем приказы. Это не были слуховые галлюцинации. Она не обозналась. С обладателем голоса приходилось сталкиваться прежде. Всё там же, на территории библиотеки. Герр Броган с его знаменитым шрамом, пересекавшим лицо.
Он внимательно рассматривал Ашу. Она, не отводя взгляда, смотрела на него.
— Кровь или молоко, девочка? — спросил Броган, слегка растягивая слова.
— Молоко, — ответила Аша.
Он улыбнулся. Уверенно отвёл чужую руку с пистолетом, направленным на Ашу. Достал из кармана телефон и набрал чей-то номер.
— Успех, док. Кажется, мы нашли её.
*
Настоящее время
Столкновение с помощниками смерти не прошло бесследно. Эмори был беспомощен, словно новорождённый щенок или котёнок, не имеющий представления о внешнем мире и не способный ориентироваться в нём. Восстанавливался он медленно. Раны, оставленные магическими путами, затягивались, но слишком медленно. На коже ярко выделялись тёмные следы ожогов. Повязки на них нужно было менять несколько раз в день. Самостоятельно справиться с поставленной задачей у него выходило через раз. Он злился, ненавидел себя за проявленную слабость и за то, что стал обузой для Алекса, сев ему на шею. Они заключали свой договор на иных условиях, и там не было пункта «забота о комнатном растении». Он должен был помочь Александру справиться с призраками прошлого, отправив их туда, где им самое место — прямиком в ад. Александр должен был посодействовать в поисках Кайдена, но необходимость в этом как-то сама собой отпала.
Эмори ненавидел своё нынешнее состояние. Он презирал слабость в себе, а сейчас он, кажется, целиком состоял из неё.
Он с трудом перемещался по комнатам, держась за стенку и совершая продолжительные остановки. Он ел с ложечки и позволял мыть себе голову. Этот ритуал можно было назвать интимным, отыскать в нём что-то очаровательное. Но Эмори видел исключительно слабость, и это его напрягало. Он засыпал с мыслью о своей ничтожности и просыпался с нею же. Ничего он не хотел так сильно и страстно, как открыть глаза утром и осознать, что больше не нуждается в помощи. Может делать всё самостоятельно. Есть, пить, принимать душ, свободно передвигаться по улице, а не с трудом подползать к окну, с жадностью вдыхая чистый воздух. Самостоятельно же бинтовать свои раны, а лучше вообще от них избавиться и не подрываться в ночи, ощущая острую нехватку кислорода. Его продолжали преследовать фантомные ощущения, мысли об удушении сидели в изголовье кровати. Это наталкивало на мысль о навязчивой идее и фобии, что останется рядом с ним до конца его дней.
Первые несколько дней слова давались Эмори с трудом. Он хрипел и разговаривал исключительно шёпотом. Недолго. После невидимая рука пережимала глотку, и он давился словами. Замолкал и предпочитал вообще ничего не говорить.
Александр не мучил его расспросами. Проявлял деликатность и вообще был на редкость понимающим. Обострённое чувство справедливости, присущее ему, требовало реванша. Он жаждал отомстить помощникам смерти. Как минимум, призвать их к ответу. Но, как это часто и бывает, когда речь заходила о членах Совета и особах, к ним приближенным, понятие справедливости отходило на задний план. Совет благополучно отклонил прошение Александра, не дав никаких официальных комментариев. Ни брат, ни сестра не объяснили, чем руководствовались в принятии решения. Вернее, Аста отмалчивалась, решив, будто в приватном разговоре сказала больше, чем следовало, а Артур пришёл в ярость, заявив, что решения Совета не подвергаются сомнениям. Если что-то сделано, значит, так нужно. Глупые мальчишки, возомнившие себя гениальными тактиками и стратегами, могут засунуть амбиции в задницу и не лезть туда, куда не просят. Он может сколько угодно копаться в делах человеческого общества, раз уж оно ему настолько дорого. Верховный магический совет справится своими силами.
Эмброуз мучился от своей беспомощности. Алекса пожирала бессильная ярость, не находящая выхода. Она омрачала его красивое лицо. Между бровей пролегала складка, губы были поджаты, а в глазах блестел огонь гнева и негодования.
Он улыбался Эмори, но улыбки эти не были искренними на сто процентов.
— Оставь. Забудь, — шептал Эмори.
Или писал, если не хотел напрягать связки. Александр делал вид, будто прислушался и действительно отпустил все события прошлого. Но актёр из него получился не слишком талантливый. Может, гипноз помогал ему оказывать влияние на людей и обводить их вокруг пальца. Но Эмори подмечал малейшие изменения в настроении. Слышал, как гремит посуда, как Алекс с ожесточением расставляет лекарства на полочке в ванной. Как бьёт кулаками по стенам, с неудовольствием признавая правдивость чужих доводов. Он имеет влияние в мире людей, но Верховный совет перешагнёт через него, раздавит и не заметит столь незначительной потери. Как не заметил когда-то потери самой младшей представительницы семьи Хёллер — Аши.
Аша...
В последнее время Эмори слишком часто думал о ней.
Он не сомневался в том, что никогда прежде не встречался с этой девушкой в реальности. Но почему-то при мысли о ней на душе становилось тепло, а сердце сковывало предательской болью. Эмоции и реакции, идентичные тем, что были связаны с Александром. Как будто знал её давным-давно. Как будто она была важна для него. Одна из величайших драгоценностей, к которой довелось однажды притронуться.
Единственной возможностью отплатить Алексу за его заботу были попытки избавления от душевных терзаний. Тех, что острыми осколками засели некогда глубоко внутри. Тех, что Алекс пронёс сквозь годы, пестуя свои мрачные воспоминания и не позволяя им угаснуть окончательно. Они не разговаривали. Лежали молча, смотрели друг другу в глаза, и этого вполне хватало, чтобы проникнуться, пропитаться чужой болью насквозь. На кончиках пальцев всё так же вспыхивали крошечные язычки тёмного пламени, кошмары всё так же подчинялись Эмори, охотно выходили с ним на контакт и, если он приказывал им исчезнуть, не противились его воле.
Но было бы ложью сказать, что Эмори совершенно не видит разницу между сеансами, проводимыми прежде, когда он был полон сил, соответственно, ни на секунду не ослаблял контроль над снами и кошмарами, обитавшими наяву. Прежде они сгорали окончательно и бесповоротно, а ныне оседали где-то глубоко внутри его сознания. И он чувствовал: ничем хорошим это завершиться не может, однако, продолжал хранить молчание. Облегчал чужую боль, отдавая себя в жертву кошмарам. Позволяя им поглощать себя. Он не знал, когда перейдёт запретную черту, когда они завладеют им окончательно и начнут уничтожать, но понимал, что близок к этому.
Существа, наделённые подобным талантом, рисковали всегда. Ходили не только по снам, но и, что называется по лезвию.
Однажды оно ранило их.
Ещё в детстве Эмори подслушал разговор, не предназначенный для его ушей.
Родители рассуждали о том, что будет в том случае, если он не справится. Столкнётся с кошмаром, который не отступит, а поглотит его. Он часто возвращался мыслями к тому разговору, прикидывал возможные перспективы и понимал: ничто не способно заставить его отказаться от дара. До тех пор, пока талант приносит кому-то пользу, Эмори будет его использовать.
*
Желание подстричься посетило его спонтанно, и он не стал противиться. Взял ножницы, пошёл в ванную комнату и принялся методично отстригать прядь за прядью, без сожаления наблюдая за тем, как они падают в раковину и на пол. Он почти не помнил себя с короткими волосами, будто всегда носил длинные и всегда же собирал их в хвост. Он не испытывал отвращения к своему новому отражению. Оно не выглядело ущербным. Напротив, черты лица становились выразительнее, общая картина — мужественнее. Пожалуй, ему это нравилось гораздо сильнее того, что доводилось наблюдать прежде.
Он почти закончил, когда дверь ванной распахнулась. Щёлкнул ножницами, едва не отхватив кончик уха — не ожидал появления посторонних. Александр стоял на пороге и внимательно наблюдал за этими полуритуальными действиями. Не вмешивался, не задавал вопросов о том, что происходит и зачем Эмори себя уродует. Присматривался, оценивал.
— Тебе идёт, — произнёс, наконец, покидая наблюдательный пост и подходя ближе.
— Правда, так думаешь? — усмехнулся Эмброуз, взъерошив ёжик коротких волос.
— Да, — ответил Алекс. — Ты красавец.
Ладонь легла на затылок, проводя по волосам и приглаживая их. Плавно переместилась на шею, ощущая теплоту кожи.
Эмори отложил ножницы на раковину, прикрывая глаза и подаваясь немного назад, к ласкающей ладони. Тактильный контакт, которого ему в последнее время так не хватало. Пальцы сомкнулись на прохладном фаянсе. До боли в них. Как будто он жаждал не просто отыскать точку опоры, но и раскрошить несчастную раковину. Во рту пересохло, губы приоткрылись, кончик языка скользнул по ним, смачивая. Но со стороны это выглядело иначе. Не попытка просто облизать сухие губы — провокация.
Ладонь переместилась на плечо. Поглаживание сменилось тёплым дыханием, от которого становилось не по себе. Дыхание — осторожным касанием губ.
— Останови меня, — выдохнул Александр, сминая ткань рубашки, натягивая её, подбираясь к воротнику.
— Зачем?
— Тебе нужно восстановиться полностью, прежде чем...
— Я прекрасно себя чувствую, — сообщил Эмори, оборачиваясь и оказываясь лицом к лицу с Алексом.
Прежде, чем повернуться к Хёллеру, успел встретиться взглядом со своим отражением в зеркале. Оценить потемневшую радужку и зрачки, почти полностью её затопившие. Внутри его глаз разгоралось тёмное пламя. Такое же пламя разгоралось на дне зрачков Алекса — алые отблески, характерные для пробуждающегося голода.
Эмори облизнулся повторно. На этот раз не случайно — намеренно, ловя пристальный взгляд на своих губах. Оттолкнулся от раковины, вплотную притираясь к Алексу, обнимая его за шею, впечатывая в себя. Проводя кончиком языка по его губам и только потом целуя. Слыша тихое рычание, сорвавшееся с губ, и усмехаясь.
За время, проведённое в не лучшем состоянии, он успел соскучиться по тактильным контактам, и теперь жаждал наверстать упущенное. Он не хотел слушать отговорки о хрупком здоровье, о том, что ему нужно восстанавливаться, обо всём, чем его пичкали в последнее время. Забота о его здоровье, несомненно, умиляла, но сейчас он действительно чувствовал себя прекрасно. В определённый момент магия отступила, влияние помощников смерти на него более не распространялось. Он вновь ощущал себя живым, полным сил. Но в данную минуту всё, чего ему по-настоящему хотелось — это почувствовать себя желанным, оказаться в крепких чужих объятиях и позабыть обо всём, что творится за пределами этой комнаты. Он словно стоял на краю обрыва, некогда устойчивый островок под его ногами начинал — сначала медленно, затем всё быстрее — разрушаться, и Алекс был единственным, кто способен удержать его от падения. Это не было преувеличением. Он будто наяву видел, как падают вниз куски скал, земли становится всё меньше, а положение — всё более шатким. Чем ярче были видения, тем отчаяннее он цеплялся в ткань рубашки Алекса, сильнее сжимал пальцы на его плечах, впиваясь ими и боясь отпустить.
Целовался он отчаянно, не менее отчаянно пытался разделаться с одеждой, всё ещё разделявшей их и мешавшей соприкоснуться напрямую — кожа к коже. Пальцы прихватили конец старомодной траурной ленты, неизменно перехватывавшей длинные волосы, потянули, развязывая и отбрасывая в сторону. Чуть потянули за волосы, наматывая их на кулак, заставляя запрокинуть голову. Губы переместились на угол рта, на подбородок, на шею. Зубы прихватили мочку уха, сжались ненадолго и тут же отпустили.
Алекс подхватил его на руки с такой лёгкостью, будто Эмори был пушинкой. Эмори обхватил его ногами за пояс и вновь прильнул к губам, приоткрывая рот, позволяя чужому языку толкнуться внутрь, сталкиваясь, переплетаясь с его собственным. Алекс сделал шаг назад. Ещё и ещё один. Он легко ориентировался в собственной квартире, не спотыкался, не запинался, не состыковывался со стенами, тем самым портя момент. Не отрываясь от поцелуев — попытки отдышаться не в счёт, — они добрались до спальни. Приземление на кровать было мягким. Алекс всё ещё сомневался, осторожничал, боясь причинить вред, потому и обращался с Эмори, будто с хрустальной статуэткой, к которой лишний раз страшно прикоснуться.
— Не сдерживай себя, — шепнул Эмори, отшвыривая пиджак, хватаясь за воротник рубашки и вновь притягивая Алекса к себе.
Разрывая на нём одежду, позволяя раздевать себя в том же сумасшедшем темпе, прижимаясь, наконец, к обнажённой коже, кайфуя от этого ощущения. От гладкости и теплоты её под пальцами.
— А ты выдержишь?
— Задай этот вопрос себе, — произнёс чуть насмешливо и тут же шумно выдохнул, закрывая глаза и стискивая в пальцах прядь волос Александра.
Алекс одной ладонью упирался в кровать, вторая скользнула по телу. Очертила контур щеки, скользнула по плечу, переместилась на торс и неумолимо приближалась к низу живота. Туда, где была сейчас жизненно необходима. Поцелуев, агрессивных, жадных, нетерпеливых, вполне хватило для того, чтобы возбуждение прокатилось по венам молниеносно, разожгло в них огонь. Для того чтобы он потёк, как сука, не помня себя и больше ни о чём не думая. Для того чтобы все мысли из головы вылетели окончательно, дыхание сбилось, а желание перешагнуло все мыслимые и немыслимые пределы.
Ладонь уверенно обхватила оба члена, крепко прижимая их друг к другу, распределяя по коже выступившую смазку и начиная двигаться. Медленно в самом начале, позволяя прочувствовать не только собственное возбуждение. Каждый сантиметр его, теплоту кожи, рисунок вен под ней. Затем быстрее, при этом продолжая целовать, вылизывая чужой рот, практически до самой глотки доставая.
Эмори разжал пальцы, больше не стискивая непослушные тёмные пряди. Ладонь соскользнула на лопатку, вторая прошлась по плечу, сжимая на него, надавливая. Хотелось кончить. До безумия, до блядских звёзд, пляшущих перед глазами адский канкан. Но не так, не от руки, пусть даже прикосновение её было приятным. Пальцы скользнули по губам Алекса, коснулись нежно, провели линию между ними. Губы обоих были в крови. Они не сдерживались, даже не пытались. Цеплялись друг в друга так, словно сожрать друг друга хотели, и кровь, размазанная по губам, служила одним из самых ярких тому подтверждений. Они пускали в ход клыки, кровь смешивалась, и это тоже казалось обоим чем-то особенным, своеобразным ритуалом. Алекс понял, чего от него хотят. Провёл языком по пальцам, медленно облизывая их. Втянул в рот, обильно смачивая слюной, посасывая, чуть прикусывая костяшки и вновь лаская мягкими касаниями. Он продолжал двигать ладонью. Пальцы прошлись по головке, собирая смазку. Эмори застонал, запрокинул голову, прижимаясь затылком к кровати, сводя лопатки, выгибаясь максимально, мечтая насадиться на член прямо сейчас. Без промедления.
Он с лёгкостью сменил положение, оказываясь сверху, прижимая Александра к кровати. Перехватил его ладонь за запястье, сначала останавливая, затем — отстраняя. Провёл влажными пальцами по губам, по подбородку, попутно оглядывая результат совместной деятельности. Лиловые пятна на коже. Засосы, следы укусов, мелкие царапины. Словно реванш за длительное воздержание, за то, что какое-то время не было возможности оставить метку на этом теле, заклеймить его, обозначая принадлежность друг другу.
Он сел, упираясь коленями в кровать. Завёл руку за спину, прогибаясь в пояснице. Пальцы Алекса сомкнулись на его бёдрах, стискивая до синяков. Собственные проникли внутрь тела, растягивая и подготавливая. Он никогда не был сдержанным и никогда же не ратовал за показное целомудрие. Никогда не скрывал, что любит секс, и не боялся говорить об этом. Ему нравилось ласкать себя, и когда он находился в одиночестве, и когда рядом находился определённый зритель. На щеках не вспыхивали лихорадочные пятна смущения, он не отводил стыдливо взгляд, не пытался играть в невинность, всем своим видом показывая, будто собственные действия ему совсем не нравятся. Провоцируют лишь отвращение, омерзение и понимание того, какой он грязный и порочный. Напротив, он наслаждался своими действиями. Запрокинув голову, подставлял шею под поцелуи и продолжал насаживаться на свои пальцы, резко вгоняя их в податливое тело, откликающееся на каждое действие волной лёгкой боли и удовольствия. Два, три, а затем и четыре пальца, растягивающие и заполняющие.
Он застонал. Клыки вонзились в тонкую чувствительную кожу губ, прикусывая слегка.
Александр отстранил его ладонь, прижал к постели. Прижался к губам, второй рукой перехватывая за пояс, притягивая ближе к себе. Эмори охотно откликнулся на поцелуй, нашаривая на одеяле презервативы, распечатывая один и, не прерываясь ни на мгновение, раскатывая его по члену Александра. Приподнимаясь, приноравливаясь и принимая в себя возбуждённый член. Горячий и невероятно твёрдый. Насаживаясь практически до самого основания, двигаясь медленно вверх и вниз. Делая ставку, в первую очередь, на собственное удовольствие, выбирая тот ритм, в котором ему сейчас было приятнее и комфортнее всего. Тактика эгоиста, решившего воспользоваться другим существом, попытка поддразнить его. Завести сильнее прежнего, подначивая громкими стонами, рвущимися из горла каждый раз, когда головка проходилась по простате. В голове взрывались блядские фейерверки, кожа была чувствительной. Казалось, она воспламеняется от каждого прикосновения. Дыхания не хватало. Голова кружилась. Искусанные губы растянулись в улыбку, зубы прихватили их, прикусывая и пуская свежую кровь.
Он не возражал, когда его вновь уложили на спину. Не пытался перехватить главенство в этой схватке. Он комкал в пальцах тонкую простыню, двигая бёдрами активнее, нежели прежде, максимально раскрываясь перед Алексом. Запрокидывая голову и подставляя ему свою шею. Эмори был на грани, ему хватило бы пары движений, чтобы кончить. Но он хотел, чтобы это произошло синхронно. Чтобы наслаждение накрыло их одновременно. Чтобы по телу прошла дрожь, и с губ сорвался самый громкий крик, чтобы его вознесло к небесам и так же стремительно швырнуло на землю. Чтобы рот Александра наполнился его кровью, и их ощущения стали в два раза ярче.
Пальцы запутались в волосах, притягивая ближе.
Кожа покрылась мурашками после того, как на ней остался широкий влажный след. Клыки всё-таки вонзились в шею, пробивая кожу. Стало горячо. Больно — нет. Эмори чувствовал, как капли стекают на простыни, пачкая их красным. Чувствовал, как его самого действительно потряхивает от происходящего, и волнение смешивается с наслаждением. Ощущения яркие и острые, будто разноцветное битое стекло, к которому он прикасается, и он от этого стекла в бесконечном восторге. Чувствовал, что связь, существующая между ними, становится сильнее, нежели когда-либо прежде. Притягивает их друг к другу. Одна кровь на двоих. Связь на крови, которую невозможно разорвать. Одна на двоих темнота, разливающаяся по этой крови.
Тёмное пламя на кончиках пальцев, перебиравших пряди.
Александр кончал долго, мощно. Вкус крови, разливавшейся во рту, был идеален, восхитителен, бесподобен, невероятен. Она приносила ему нереальное наслаждение. И этот восторг транслировался в мысли Эмори. Они разделяли эмоции на двоих.
Кровь, эмоции и тьму.
Он видел, как расползаются по стенам комнаты тени, заполняя её. Как тянут свои тонкие, сотканные из тёмного тумана руки к Алексу. И замирают, натыкаясь на невидимую преграду. Он знал, почему так происходит.
Тени не трогали Алекса, поскольку знали: каждого, кто к нему прикоснётся, Эмори уничтожит. И их — тоже. С ними разделаться будет даже проще, чем с посторонними врагами.
Ведь они — его.
И Алекс — тоже.
Его.
*
Женщина с безупречным вкусом. Эта характеристика прямо-таки напрашивалась в отношении Анны. Экстравагантная, загадочная, окутанная аурой опасности, она неизменно приковывала к себе восхищённые взгляды. Помимо безупречного вкуса отличительными чертами Анны были железный характер, такая же хватка и умение добиваться поставленных целей любыми способами. Ходить по головам и уничтожать конкурентов, рискнувших однажды перейти ей дорогу, было для Анны столь же естественно, как дышать. Неоднократно она говорила, что все, кто её окружает, не более чем ресурс, которым она пользуется. Кто-то ценный, кто-то не очень, но ресурс.
Не скорбевшая ни дня о погибшем супруге, она и теперь не собиралась изменять принципам. Смерть Кайдена, некогда оказавшего ей услугу, ничего не изменила в Анне. Не пошатнула её уверенности, не заставила страдать. Тот факт, что они были любовниками и периодически просыпались в одной постели, нисколько Анну не трогал. Она появилась на похоронах Кайдена, как того требовали правила приличия, но в лице не дрогнул ни один мускул. Анна не толкала трогательные речи, не заливалась слезами, не заламывала руки и не падала в обморок. Она держалась максимально уверенно и равнодушно. Её охрана возложила цветы на могилу. Посчитав миссию оконченной, Анна удалилась. Ни словом, ни делом, ни взглядом не выдала факта своей близости с погибшей Падалью. Всего лишь формальность, визит вежливости, если данная формулировка уместна в этой случае. Не более того.
Она не носила траур по своему, безвременно скончавшемуся супругу, чем спровоцировала немало слухов, распространявшихся в светском обществе со скоростью света. Более того, уже на следующий день после его трагической гибели закатила в одном из своих клубов вечеринку, о размахе и роскоши которой газеты писали наперебой, осуждая и восхищаясь одновременно. Анна же, в свою очередь, заявила, что вложила в это мероприятие слишком много денег, а потому не считает нужным отказываться от проведения задуманного. Особо циничным показалось журналистам замечание о том, что покойный супруг поддержал бы Анну в её решении.
— Он не любил, когда деньги улетают на ветер, — заметила она и усмехнулась.
В жизни Анны деньгами измерялось многое, если не всё. Если и была в её жизни какая-то страсть, то, в первую очередь, именно такая. Заветные разноцветные бумажки в неограниченном количестве.
Танец на костях.
Пир во время чумы.
Так можно было назвать её деятельность в нынешних обстоятельствах. Город бился в агонии, монстры, почувствовав безнаказанность, всё чаще давали знать о себе, мрачные тени заполоняли город, оплетая его сетью кошмаров, будто паутиной, удивительно прочной и насквозь пропитанной ядом. Количество трупов росло, а Анна продолжала идти по дорогам, выложенным трупами, весело смеясь, словно не замечала того, что происходит вокруг. Деятельность её клубов не сворачивалась. Напротив, они процветали и приносили прибыль ещё большую, нежели во времена, не омрачённые появлением монстров. Люди и магические существа, желая избавиться от страхов, оплетавших их разум, прибегали к простейшим, в их представлении, средствам. Алкоголь, запрещённая синтетика, секс. Находясь в состоянии опьянения, хоть алкогольного, хоть наркотического, падая в чужие объятия, они забывались на какое-то время, и это казалось им спасением от всех существующих проблем. Анна взирала на них с нескрываемым презрением и отвращением. Она никого не жалела, никого не любила и никем не дорожила. Единственное, что волновало её — вопрос преумножения собственного благосостояния. И то, что начало новой волны поспособствовало росту спроса на развлечения, как обычные, так и запретные, её забавляло. Она смеялась, говоря, что люди и магические существа, по сути, мало чем отличаются друг от друга. Все они глупые, нелепые создания, не желающие бороться с проблемами, но мечтающие отмахнуться от них и забыться.
Не отказалась Анна и от проведения торжественного мероприятия, приуроченного к празднику всех святых. Ночь Хэллоуина. Самая зловещая ночь в году, когда грань между мирами истончается, и призраки выходят из заточения. Далеко не все из них приходят на землю с миром. Есть те, кто жаждет мести и крови. Есть те, кто добивается поставленной цели и уходит за грань вместе со своей жертвой.
Бал, приуроченный к Хэллоуину, проходил в особняке XIX-го века, расположенном в самом центре Виндена.
Роскошное мероприятие, на котором должны были собраться все сливки общества. Запредельно высокая стоимость входных билетов. Шампанское, льющееся рекой. Искатели красивой жизни, охотники, выкладывающие все свои накопления за пригласительный билет, а затем стреляющие по сторонам глазками, выискивающие здесь своих жертв. Многих Эмори знал лично, но не спешил подходить к кому-то. У него не было настроения. Он не хотел разговаривать, изображая счастье и радость от спонтанной встречи, не хотел демонстрировать показную заинтересованность, коей в реальности не испытывал. Но больше всего не хотел превращаться в объект пристального наблюдения, а в связи с событиями последних дней это было неизбежно. Его имя мелькало на страницах печатных и интернет-изданий настолько часто, что он, пожалуй, переплюнул по популярности всех политиков мира, вместе взятых.
Он и сам не знал, зачем согласился прийти на этот вечер. Алекс от заманчивого предложения отказался с лёгкостью, аргументировав это нежеланием ставить под удар собственную репутацию. Анна хмыкнула, но комментировать отказ не стала. Всё же стоило признать: к Алексу у неё было особое отношение. Ему она могла простить многое. Много больше, чем остальным.
Эмори хотел последовать примеру любовника и тоже отказаться, но вместо этого протянул руку и взял пригласительный билет.
— Хоть кто-то скрасит моё одиночество, — притворно вздохнула Анна, при этом совершенно не выглядела расстроенной.
Они и, правда, держались обособленно от остальных. Пока толпа, собравшаяся внизу, бесновалась, погружаясь в пучину безумия, Анна в сопровождении сегодняшнего эскорта коротала время на балконе второго этажа. Они были, пожалуй, единственными, кто не стремился потерять связь с реальностью, припорошив её белоснежной пылью и залив приличным количеством алкоголя. Анна неторопливо пила шампанское, растягивая на длительный период времени один бокал. Эмори и вовсе выглядел чужим на этом празднике жизни. В его бокале было молоко, такое поразительно-неуместное в атмосфере мрачного вечера, напичканного пороками.
Шёлковое алое платье обтягивало, словно вторая кожа, глубокий вырез практически не оставлял простора воображению. Голливудский макияж, острые стрелки, изысканная укладка и умопомрачительные шпильки. Анна не отходила от своей традиции — носить чёрное и красное. В своей любви к этим цветам она могла посоревноваться с вампирами. В отличие от большинства посетителей вечера она не примеряла маскарадный костюм и макияж соответствующий не делала. Но даже отсутствие какой-либо символики, связанной со смертью, не делало Анну менее опасной. Она не выглядела заблудшей овечкой, случайно заглянувшей на огонёк и потерявшейся в этом вертепе. Она больше походила на охотницу, что держит за спиной ружьё, мило улыбаясь всем в лицо. Но при этом ни на секунду не забывает о своих истинных целях и намерениях. Придёт время, она вскинет оружие и начнёт отстреливать неугодных, равнодушно наблюдая за тем, как растекаются под трупами лужи крови. А бездыханные тела устилают путь, по которому охотнице доведётся пройтись.
Ещё одним напоминанием об опасности служила чёрная, как ночь, змея, лежавшая на плечах Анны и обвивавшая её левую руку. Отвечая на вопросы любопытствующих, Анна улыбалась и замечала, что это всего лишь питон. Но Эмори прекрасно знал, что это не питон. Змея ядовита, и если кто-то рискнёт прикоснуться к омерзительному пресмыкающемуся созданию, момент любопытства вполне может обернуться трагедией. Но Анну позабавит и это.
Эмори поддерживал выбор хозяйки вечера, отказался от маскарадных костюмов в пользу вечной классики. О том, что он планирует посетить вечеринку, посвящённую Хэллоуину, по внешнему виду догадаться было невозможно. Скорее, зарождались подозрения о том, что он собирается на званый ужин в компании представителей деловой элиты. Он не дополнял образ живыми аксессуарами, не носил на руках змей, не прятал в нагрудном кармане живого скорпиона. Его эскортом были тени. Оглядываясь, он видел их, расползающихся по стене. Но, кажется, видел их только он. Анна ни слова не сказала о них, а уж она молчать не стала бы. Она всегда была максимально осторожна, часто повторяла фразу о стенах, имеющих уши, и заставляла своих телохранителей проверять все помещения на предмет наличия не только камер и подслушивающих устройств, но и потусторонних сущностей, принадлежащих другим магическим созданиям. Если бы она знала о тенях, пляшущих у неё за спиной, от её расслабленности не осталось бы ни следа. Но напряжённой Анна не выглядела.
Острые ногти, похожие на стилеты, покрытые чёрным лаком, по-хозяйски прихватили подбородок. Заставили повернуться, сбросив с себя сонное оцепенение.
— Ты не слушаешь? — усмехнулась Анна.
— Слушаю.
— Но не слышишь. Кажется, со мной подобное впервые. Чувствую себя глупой девицей, которая несёт отборную чушь, а её собеседник кивает головой, соглашаясь со всем на свете. Лишь бы она не закатила истерику.
— Не преувеличивай.
— Тогда скажи, о чём я говорила, — предложила Анна.
Удовлетворённо хмыкнула, поняв, что выиграла спор. Эмори, действительно, был погружён в свои мысли, большая часть событий проходила мимо.
— Ладно. Твоя взяла.
— Ула, — произнесла Анна. — Я говорила о дочери Снежной королевы. Пожалуй, одна из самых нелепых смертей, что мне довелось наблюдать в последнее время. Вернее, о которой довелось слышать.
— Не думаю, что это благодатная тема для разговора, — поморщившись, отозвался Эмори, поставив свой бокал на ограждение.
— Благодатная, — парировала Анна. — Просто неприятная лично для тебя.
Эмори заворожено смотрел на огромную люстру, расположившуюся строго в центре потолка. Украшенная множеством блестящих от электрического света подвесок, она притягивала к себе его взгляд. Он и сам толком не понимал, почему. Он вообще чувствовал себя довольно паршиво, словно находился в трансе. В зале царил полумрак, всё заволокло дымом, размывающим силуэты тех, кто находился внизу. Голова кружилась. Тени рвались на свободу, недовольно ворчали, когда он одёргивал их, приказывая оставаться на месте. Контролировать их становилось всё сложнее.
— Не стану спорить.
— И не нужно. Мне сложно понять девчонку, готовую отдать жизнь за какого-то мужика. Извини. Даже, если этот мужик — ты. При всём уважении. Наверное, я просто никогда не любила до безумия.
— Жалеешь?
— Ни секунды. Если однажды я пойму, что готова умереть за кого-то...
— Пустишь пулю себе в лоб?
— Скорее, ему, — усмехнулась Анна. — Чтобы уничтожить привязанность и вместе со слабостью убить свои нелепые мысли и чувства.
— Не хотел бы я оказаться твоим возлюбленным, — хмыкнул Эмори.
Ногти вновь прошлись по его подбородку. Змея открыла глаза. Гипнотические вертикальные зрачки, короткие клыки, приоткрытая пасть, тонкая лента раздвоенного языка.
— Мне вообще вся ситуация кажется странной, — продолжила Анна, не убирая руки. — И твой отец... Он тоже кажется мне странным. Его действия. Его мотивация. Он пытался убить тебя, когда ты был совсем маленьким. Но попытка провалилась, и он об этом знал. Однако спокойно отпустил вас с матерью на все четыре стороны. Как ты сам говоришь, он инсценировал собственную смерть, взорвав лабораторию так, что от неё камня на камне не осталось. Если он хотел тебя уничтожить, он должен был довести начатое до конца. Никто не заподозрил бы мертвеца. У него было огромное преимущество. Тем не менее, он им не воспользовался. Позволил тебе вырасти, вернуться в этот город и снова объявил охоту за головой. При этом уничтожил не только тебя, но и Кайдена, который...
— Кайден вёл расследование, связанное с появлением монстров. До него наши прекрасные учёные добрались бы в любом случае. Независимо от того, связан он со мной или нет.
— Уверен, что он не смог бы договориться с ними?
— Да.
— В таком случае, могу сказать только одно.
— И что же?
— Ты плохо знал Вингса. Впрочем, его настоящего вообще мало кто знал. У него сложился имидж неподкупного, честного, радеющего за справедливость журналиста. Но, по сути, он просто выворачивал факты так, как ему было выгодно. И не всегда написанное совпадало с реальным положением вещей. Если бы не их конфликт с Александром, вполне возможно вектор карьеры Кайдена сместился бы в противоположную сторону, и он стал бы не оппозиционным, а проправительственным журналистом. И тогда мы читали бы статьи хвалебные, на сто процентов состоящие из мёда и патоки, а не из обличения и попыток линчевать неугодных аристократов.
— За что он так ненавидел Хёллера? — спросил Эмори.
Его, правда, занимал этот вопрос. Однажды он рискнул задать его напрямую Кайдену, но Вингс отмахнулся, словно от назойливой мухи, не посчитал нужным отчитываться. Он до одури обожал копаться в чужих тайнах, но свою жизнь тщательно оберегал от посторонних. Да, периодически позволял Эмори проникать в его кошмары, но все они были настолько размытыми и абстрактными, что сложить воедино картину мог лишь детектив экстра-класса, но никак не обычный ходящий по снам. Даже находясь в состоянии наркотического опьянения, Кайден не трепал языком, не вспоминал о прошлом, не сетовал на трудное детство. Оставался закрытой книгой, читать которую позволено избранным, и Эмори в эту категорию не входил. А вот от Анны он, похоже, ничего не скрывал. Либо она умела развязывать язык всем, даже самым стойким, принципиальным молчунам.
— Были причины, — загадочно выдала Анна.
— Если сказала А, говори Б, — нетерпеливо произнёс Эмори.
Его гипнотизировали сразу два взгляда. Один принадлежал фее, другой — змее, продолжавшей разевать пасть, но не пытавшейся укусить.
Анна засмеялась. Громко, заливисто, чуть запрокинув голову.
— Иногда мне кажется, что Винден — город слепых. Иного объяснения не нахожу.
— Анна...
— Открой глаза, Эмброуз. Я понимаю, что во сны ты погружён куда сильнее, чем в реальность, но нельзя быть настолько недальновидным. Можно считать Кайдена просто идейным созданием, помешанным на классовой ненависти, а потому мечтающим стереть всю аристократию в порошок. Но это же совсем не так. Он не идейный, и ненависть его родилась не на пустом месте. Кайден — ребёнок насилия. Как бы клишировано это не прозвучало, как бы театрально не казалось, но так есть. Он не желанный ребёнок, к появлению которого родители готовились месяцами, радостно выбирая ему кроватки, коляски и одёжку. Результат надругательства одной мрази аристократического происхождения над случайно подвернувшейся жертвой. Знаешь, как это иногда бывает... Один примерный семьянин, о котором в обществе говорят исключительно хорошее, однажды теряет контроль над собой. Перебирает с запрещёнными веществами, срывается и насилует ничего не подозревающую барышню. А она по каким-то непонятным, ей одной известным причинам, берёт и оставляет ненужного ребёнка. И не скрывает от него правду о происхождении, рассказывает всё откровенно. Поздно, правда, но рассказывает. О себе горе-папаше не напоминает, доказательствами причастности перед его лицом не размахивает, шантажировать не пытается. Понятно, почему. Масштаб не тот, размах не тот... Стоит ей открыть рот, и её прихлопнут, словно муху, чтобы не распространяла слухи и не очерняла чужую безупречную репутацию.
— Кто его отец?
— Присмотрись внимательнее, Эмори. Он тебе никого не напоминает? Совсем-совсем никого?
Эмори нахмурился. Признаться откровенно, он никогда не придавал особого значения внешности окружающих людей и магических существ. Его интересовали не лица, а содержимое черепных коробок. Фасад каждого мог быть невероятно обольстительным, а в голове — полная дрянь, грязь и чернота. Слова Анны заставили задуматься, по-новому взглянуть на давно знакомого приятеля. Попытаться понять, какие ассоциации вызывает в нём картинка, вставшая перед глазами. Когда понял, рот приоткрылся от удивления, а глаза расширились. Сходство было не слишком ярко выраженным, но всё-таки было...
— Похоже, догадался, — заключила Анна, допивая шампанское и отдавая пустой бокал охраннику; жестом показала, чтобы принёс ещё. — Кайден Вингс, которого мы привыкли видеть таким, каким он себя рисовал, а не таким, каким являлся на самом деле. Наполовину аристократ, который предпочитал об этом не вспоминать. Наполовину вампир, ненавидящий эту кровь, разливающуюся по его венам. Правильнее будет сказать: дампир. Всё же его мать не имеет отношения к любителям крови. Самая обыкновенная женщина, которой не повезло в своё время попасть в руки одному высокопоставленному чиновнику и почувствовать на себе силу его любви. Сомнительную, но кого это волновало. Знаешь, мы как-то разговорились, и я спросила: что заставляет его гробить своё здоровье, постоянно закидываясь всякой дрянью. Он сказал, что хочет избавиться от мыслей о мерзкой сущности. Забыться и никогда больше к ним не возвращаться. Занятное стечение обстоятельств, насмешка со стороны судьбы, столкнувшей Кайдена с родственниками. Согласись, есть между ними что-то общее. И Кайдену это совсем не нравилось.
— Он знал? Уже тогда? — спросил Эмори.
— Тогда — нет. Видимо, подсознательно ненависть пробудилась. Он знал, что его папаша — аристократ и вампир. Ему этих знаний за глаза хватило, чтобы возненавидеть подобных родителю. Но едва ли мог предположить, что этот вампир-аристократ имеет прямое отношение к семейке Хёллеров. Ему рассказали после совершеннолетия. Немногим позже он самостоятельно провёл расследование, желая проверить правдивость слов матери. Всё подтвердилось. Ни слова лжи. Его ненависть обрела второе дыхание и расцвела в тысячу раз сильнее. Противостояние стало делом принципа. Вот так.
Анна благодарно приняла из рук охранника новый, полный бокал. Осторожно коснулась краешка губами.
— И тебя не смущает?..
— Что конкретно?
Перестала гипнотизировать взглядом. И её змеюка, оборачивающаяся вокруг руки, прикрыла глаза. Язык скрылся в пасти. Змея отвернула голову. Но блеск чёрной чешуи всё равно порождал ощущение холода, пробегающего вдоль позвоночника.
— Ты спала одновременно с двумя братьями.
— А ты бы так не смог? — невинно поинтересовалась Анна.
— Ты...
— Понятно. Не смог бы. Что ж, как видишь, мой ответ очевиден. Нет, меня не смущало. Я вообще не придавала этому значения. Нас ведь ничего, кроме постели не связывало. Так зачем забивать голову какими-то условностями? Иронично, на самом деле. Матери разные, отец один. Братья, которым стоило бы держаться вместе, но которые возненавидели друг друга с первого взгляда и пронесли эту ненависть через года, оставшись в счастливом неведении о чужих ошибках прошлого.
— Алекс знает?
— Кайден скорее руку бы себе отрубил, чем признался в наличии родственных связей. Потому, нет. Алекс не знает. Но оно и к лучшему. Ему не обязательно погружаться в грязные тайны своей семьи.
— Зачем же ты рассказала это мне?
Анна пожала плечами.
— Не знаю. Захотелось немного посплетничать. Наверное, красная луна дурно на меня влияет. Она всех волшебных существ сводит с ума. Просто каждый сходит с ума по-разному.
— Звучит оптимистично.
Содержимое второго бокала Анна прикончила гораздо быстрее. Аккуратно высвободилась из змеиных объятий, передала свою пугающую спутницу в руки телохранителей. Протянула руку Эмори.
— Позволишь пригласить тебя на танец, герр Эмброуз? — спросила, облизывая губы.
— Мы одной крови, — с усмешкой ответил он. — На меня твои уловки не подействуют, так и знай.
— Да, кого-кого, а тебя затанцевать до смерти точно не получится, — произнесла Анна. — Так, что? Подаришь даме один танец.
— Если дама действительно хочет этого.
— Хочет.
Он улыбнулся. Коснулся протянутой руки, галантно подставил локоть.
Их появление в зале не осталось незамеченным. Когда они спускались по лестнице, казалось, время замерло. Стихла музыка, смолкли голоса. И только ядовитый, дурманящий сознание дым продолжал распространяться по залу. Эмори это было на руку. В искусственном тумане тени становились незаметными, и он не чувствовал себя преступником, пытающимся спрятаться в благопристойном обществе.
Когда они оказались в самом низу лестницы, Анна вскинула руку, и музыка вновь полилась по залу, заполняя всё пространство. Любившая доминировать во всём и всегда, в танце Анна не претендовала на лидерство, позволила Эмори повести. С осторожностью положила ладонь ему на плечо, больше не пыталась вонзить в него острые когти, созданные стараниями мастеров маникюра.
Музыка подхватила их, ритм сделал своими пленниками. Трель скрипок, отравленный дым. Пляска смерти в ночь Хэллоуина. Современная вариация старинной мелодии, от которой кровь стыла в жилах. Хотелось слушать и вместе с тем — заткнуть уши, как можно скорее, чтобы не попадать под очарование этой таинственной музыки, порождающей противоречивые чувства.
Анна не лгала. Красная луна, — луна кровавая, как называли её в древности, — всегда оказывала определённое влияние на представителей магического мира. Время, когда она висела на небосводе, заливая улицы алым светом, называли временем кровавых роз, и с ним было связано множество легенд. Мрачных, тёмных, пугающих. Легенд о существах, несущих смерть и разрушение. В этом году время красной луны практически совпало с Хэллоуином, оттого становилось страшнее вдвойне.
Музыка становилась всё громче, от дыма, продолжавшего расползаться по территории особняка, начали слезиться глаза. Он больше не казался бутафорским, предусмотренным программой. Судя по всему, Анна тоже почувствовала неладное. Они остановились одновременно. Дым был непроглядным. Посетители вечеринки впадали в панику и создавали суматоху. Они кричали. Музыка продолжала звучать. Скрипки играли надрывно и горько. Лишь двое в этом зале стояли неподвижно. Остальные, будто попав под влияние магии фей, продолжали кружиться в смертельном вихре, хотя ступни их уже были сбиты в кровь, и каждое движение причиняло боль.
Эмори запрокинул голову, пытаясь рассмотреть, что происходит наверху. Отметил, что ноги привели их с Анной — аккурат — в центр зала. Они стояли прямо под той самой огромной, пугающей люстрой с сотнями тысяч стеклянных подвесок, к которой был прикован взгляд Эмори во время беседы на балконе. Всё вокруг замедлилось. Они словно окунулись в густой крахмальный раствор, постепенно подогреваемый на медленном огне. Резкий звук уничтожил оцепенение, охватившее Эмори. Люстра, висевшая под потолком не один десяток лет, вдруг сорвалась с креплений и полетела вниз. Секунда промедления могла стоить им если не жизни, то здоровья, как минимум.
Эмори сжал руку на запястье Анны, впавшей в прострацию, резко потянул её за собой. Он пытался прорваться сквозь плотную толпу танцующих тел, не замечающих никого и ничего вокруг. Все, кроме них с Анной, будто находились под гипнозом. Самая волшебная ночь в году действовала на них странным образом. Люстра рухнула вниз с ужасающим грохотом, всё-таки погребая под собой кого-то. Раздался звон битого стекла и чьи-то крики. Морок рассеялся. Гости вечера, наконец, стряхнули с себя оцепенение. Запах пролившейся крови разбудил их.
— Эмброуз, что... Что сейчас произошло? — спросила Анна, сглатывая с шумом.
— Кто-то решил переписать сценарий твоего праздника, — бросил Эмори, глядя на балкон и безошибочно находя тех, кто подстроил аварию.
Они не пытались скрываться. Стояли там, где недавно находились Анна и Эмори. В руках Эммануэль, вопреки ожиданиям, держала не чёрную розу, а бокал с недопитым молоком. Им же и отсалютовала Эмори, усмехаясь. Платье из лёгкой ткани, напоминающей паутину, венок Муэрте на ярко-красных волосах. Удостоверившись, что её действительно заметили, Эммануэль резко сдавила бокал в ладони, превращая его в осколки.
— Будь осторожна, — сказал Эмори, передавая Анну в руки телохранителей и бросаясь к лестнице.
— Куда ты?! — крикнула Анна, но он её не услышал; до него донеслись лишь отголоски её вопля.
Он чувствовал, что это ловушка, но всё равно летел вперёд. Он должен был поймать Эмму, вытрясти из неё и её приятеля ответы на вопросы, коих в голове роилось в избытке. Дожидаться его на балконе, ожидаемо, никто не стал. Помощники смерти исчезли. На то, что они не иллюзия, рождённая расшалившимся воображением, указывала лишь тонкая струйка молока, смешанная с кровью и растекавшаяся по полу.
— Найдите их, — прошептал Эмори, отпуская на волю тени, прежде крепко к нему привязанные и удерживаемые на минимальном расстоянии.
Порождения темноты того и ждали. Слились со стенами, разбегаясь в разные стороны, пытаясь отследить, куда подевались нарушители спокойствия. Эмори приложил ладонь к носу, зажимая его и чувствуя, как ладонь становится влажной, и воздух наполняется запахом железа. Теней было слишком много, контролировать их было непросто. Сильная боль пронзила затылок. Эмори застонал, прислонился плечом к стене, пытаясь отдышаться.
Он не мог тратить время на поиски самостоятельно. Особняк был по-настоящему огромным, затеряться в его коридорах было так же просто, как прибавить два к двум.
Одна из теней напала на след. В сознании промелькнули видения. Знакомый наряд. Венок, сорванный с головы. Цветы, рассыпанные по полу...
Сосредоточившись на связи с этой тенью, Эмори попытался воскресить в воспоминаниях путь, ею проделанный. Не сразу, но ему удалось. Утерев кровь, он скомкал носовой платок и решительно направился вперёд по коридору. Даже на втором этаже было предостаточно дыма, мешавшего нормально дышать. Эмори шёл, слегка пошатываясь. Голова кружилась, к горлу подкатывала тошнота. Коридоры, похожие между собой, как братья-близнецы, сменяли друг друга. Десятки одинаковых дверей, пустых залов, каких-то комнат, в которые он заглядывал по ошибке...
Он не знал, сколько времени потерял, прежде чем попал в тот зал, который искал.
Эмма и Этьен, разумеется, скрылись. На их присутствие здесь недвусмысленно намекали искусственные цветы, сорванные с венка Муэрте. Бордовые и чёрные розы, разобранные на отдельные лепестки. Эмори опустился на колено, чтобы подобрать обрывки ткани. Пальцы коснулись чуть шероховатой поверхности. Он набрал целую пригоршню лепестков, сжал их в кулаке и вдруг почувствовал, как что-то изменилось.
В комнате стало невыносимо холодно и страшно от ненавидящего взгляда, направленного ему в спину. Он помнил это ощущение. По затылку разлилась невыносимая фантомная боль, до отвращения знакомая. Когда-то на него уже смотрели так же. Когда-то кости уже крошились, когда в них входила пуля. Разница заключалась в том, что тогда он убегал, пытаясь спастись. Поскользнулся на ступеньках, упал и получил пулю прямиком в затылок.
Сейчас бежать было некуда. Он и не пытался. Разжал пальцы, позволяя фальшивым цветам вновь спланировать на пол. Выпрямился в полный рост. Обернулся, прекрасно зная, чьи глаза будут смотреть на него с зашкаливающей ненавистью и презрением. Ненужная сентиментальность подкатила комом к горлу и слезами к глазам.
Эмори оказался лицом к лицу со своим отцом. С тем, кто некогда считался трагически погибшим под завалами разрушенной лаборатории, а на деле жил и здравствовал.
Я тебя не боюсь, кричала, умирая, Ула.
Я тебя не боюсь, думал Эмори, с показным равнодушием разглядывая знакомо-незнакомые черты.
Там, в руинах, поглощённых высоким пламенем, он мог ошибиться. Увидеть не то, что было на самом деле. Сейчас уже никаких ошибок быть не могло. Он это прекрасно осознавал. Перед ним действительно стоял отец, сжимавший в руках пистолет. Дуло было направлено прямо на Эмори. Отец так и не избавился от своей навязчивой идеи. Застрелить сына, избавившись от него.
— Папа... Почему? — тихо спросил Эмори. — За что?
Отец не торопился с ответом. Продолжал держать Эмори под прицелом. Руки не дрожали.
— Ты чудовище, — произнёс бесстрастно. — И я должен избавить этот мир от тебя. Должен был ещё тогда, ведь пророчество не может лгать. Я должен остановить тебя до того, как над Винденом засияет кровавая луна. До того, как ты погубишь нас всех...
— Пророчество?.. — растерялся Эмори, делая неуверенный шаг вперёд.
Эмброуз-старший не был настроен на светскую беседу. Он ничего не собирался объяснять. Считал, что обрывочных фраз вполне хватит. Его ответом стали выстрелы. Громкие, запредельно жуткие, леденящие кровь.
Эмори сам толком не понял, что произошло. Он словно со стороны наблюдал за происходящим, а не являлся непосредственным участником. Вместо того чтобы покорно стоять на месте, с достоинством принимая смерть, он бросился вперёд, громко зарычав. Тёмное пламя, вспыхнувшее на кончиках пальцев, непривычно обжигало. Тени, отделившиеся от стен, перехватили летящие пули, и те упали на пол, не поразив цель. Ещё несколько теней схватили Эмброуза-старшего за запястья, оплетая их, будто лианы. Пистолет упал на пол. Оказавшись рядом с отцом, Эмори отшвырнул его к стене, сжал ладонь на горле. Чёрное пламя переродилось в тёмную жидкость, не имеющую запаха. Она растекалась по коже, пока пальцы продолжали сдавливать.
Тьма выходила из-под контроля. Эмброуз-старший хрипел, тараща глаза. Изо рта его пошла кровавая пена.
Тени, прежде просто окружившие его, поняли, что хозяин не настроен на мирную беседу и принялись за дело. Они убивали, раздирая Эмброуза-старшего на части. Проникали ему под кожу, разрывали внутренности. Мучили до тех пор, пока с губ вместе с пеной не побежала чернота. В точности такая же, как стекала сейчас из уголков рта самого Эмори. Не церемонясь, забыв напрочь о деликатности, применяемой обычно в отношении клиентов, он вскрывал сознание отца. Не освобождал его от кошмаров — наполнял ими, позволяя уничтожать сознание. Взламывал безжалостно, не испытывая ни капли сожаления.
Плюшевый заяц с окровавленными лапками ощерился, демонстрируя острые зубы. И принялся лакать кровь, урча от наслаждения. Почти выцветшие пятна на его шубке вновь стали ярко-алыми.
Поняв, что с отцом покончено, Эмори разжал ладонь. Провёл кончиками пальцев по лицу, размазывая черноту, прошёлся по губам кончиком языка, слизывая её.
Подхватив зайца, насытившегося и вновь ставшего плюшевым, направился к выходу. На губах расцветала улыбка, переросшая в ядовитую ухмылку, когда на пути у него возникли помощники смерти.
— Тебе отсюда не уйти, Эмброуз, — произнесла Эмма.
— Уверена? — усмехнулся он. — Что-то мне подсказывает, что всё это время вы находились поблизости. Всё видели, но на помощь герою не спешили. Зато оценили мои возможности.
— Тот, кому суждено умереть, умрёт в любом случае, — пафосно заметил Этьен. — Бессмысленно отодвигать чью-то смерть на десять минут. А дольше бы он на этом свете не задержался.
— Как благородно! В этом вся сущность вашего сучьего, насквозь прогнившего Совета. Думаете, я боюсь вас? Нет. Со мной мои тени и моя темнота.
— Эмори Эмброуз, — протянула Эмма. — Ходящий по снам. Милый, добрый парень, помогающий богатеньким страдальцам избавиться от неприятных сновидений за определённую плату. Когда-то. Сейчас ты совсем другой. Ходящий по снам... Или лучше называть тебя Повелителем кошмаров? Всё в точности, как и говорилось в пророчестве. Считаешь, что твои пробуждающиеся силы нас напугают, и мы сбежим, поджав хвосты? Как бы ни так.
— Успех тебя опьянил, и ты, кажется, позабыл, с кем имеешь дело, — подхватил Этьен. — Уничтожить его было легко. Смерть давно за ним приглядывала. Ты лишь облегчил нам задачу.
— Но мы не беспомощный старик, с любовью заглядывающий в глаза Смерти. Мы её помощники, и так просто тебе нас не победить.
*
Сон был мрачным и тревожным. Хотелось, как можно скорее открыть глаза, но веки будто налились свинцом и были ужасно тяжёлыми. Вокруг царила непроглядная темнота, в которой невозможно отыскать дорогу, зато потеряться — проще простого. Поблизости не было ни души.
Она шла медленно. Дорожка под её ногами, выложенная камнем, постепенно сменилась чем-то мягким. Ошибка. Дальше дороги не было, но она уже сделала шаг, и повернуть назад не могла. Она постепенно проваливалась в эту мягкость, не ощущая ровным счётом ничего. Ей не было больно, ей не было страшно. Она просто продолжала двигаться по инерции. На губах появился фантомный привкус крови. Она провела языком по коже, желая распробовать. Кровь принадлежала знакомому существу. Однажды ей уже доводилось её пить. Аша прекрасно помнила: как и при каких условиях это происходило. Вкус, освободивший её сознание от терзаний, подаривший облегчение. Вкус, после которого она ощутила спасительную сытость, а не раздирающий на части, разрушительный по силе своей голод.
Спустя столько лет, он вновь предстал перед ней. Его черты почти полностью стёрлись из памяти, но стоило вновь увидеть этого человека, и все воспоминания, связанные с ним, вспыхнули в сознании с новой силой. Каждая мельчайшая деталь. Его внешность, голос, характерные жесты. Игрушечный заяц в руках. Плюшевые лапки в крови. Аша помнила, что они были такими и прежде, но теперь пятен стало в разы больше, словно игрушку не просто уронили в лужу крови и тут же подняли, а долгое время держали в ней.
Мальчик некоторое время стоял неподвижно. Смотрел, не произнося ни слова. Когда молчание стало по-настоящему гнетущим, он улыбнулся и протянул руку. За годы расставания он нисколько не изменился. Это Аша выросла, превратившись из нескладного подростка, подходившего под описание «кожа да кости», в красивую женщину, а он остался прежним. Словно для него время остановилось однажды и больше никогда не возобновляло свой ход.
Впрочем, Ашу не слишком занимали изменения в собственной внешности. Живущая в заточении, ставшая лабораторной крысой и подопытным кроликом, она давно потеряла счёт времени. Не замечала, как дни сменялись ночами, как пролетали недели, месяцы, годы, а то и десятилетия. Её мир сузился до пределов клетки, из которой её не выпускали, несмотря на то, что мутация, получившая обратный откат однажды, больше не проявлялась. Жажда крови иногда давала знать о себе, но существовала в пределах разумного — характерная черта вампирского общества, не более. Аша смотрела на своих тюремщиков с равнодушием. Они больше не пытались накормить её таблетками, просто наблюдали, что-то записывали, рассматривали её, словно музейный экспонат, задавали вопросы, на которые она отвечала без особого энтузиазма. А после они уходили, оставляя её наедине с тишиной, и эта гнетущая тишина сводила с ума гораздо сильнее, нежели шорох теней в заброшенной библиотеке. Но, даже находясь в одиночестве, она не была предоставлена сама себе — велось круглосуточное наблюдение. Камеры фиксировали каждое её действие. Стоило учёным заподозрить нечто неладное, они моментально появлялись в лаборатории. С особым вниманием за Ашей наблюдала та, кого в Виндене именовали Снежной королевой. Кайла Содерхёйм не сводила с неё глаз, и каждый из этих пристальных взглядов был пропитан ненавистью и отторжением. Чем спровоцированы данные чувства, Аша не знала. Спрашивать не торопилась. В детстве — боялась. Повзрослев, больше не озадачивалась вопросом. Смирилась со своей жизнью комнатной собачки, вечно сидящей на цепи и наблюдающей за невнятной суетой, творящейся вокруг.
Вдоль стен лаборатории были установлены высокие шкафы с прозрачными дверцами, до отказа забитые стеклянными банками. Внутри каждой из них находились синие бабочки — привет из прошлой жизни, периода второй волны. Души погибших людей и переродившихся существ. Глядя на них, Аша усмехалась. Их крылья трепетали, бабочки рвались на свободу, но натыкались на стекло, оплетённое магией, точно стеблями, усеянными острыми ядовитыми шипами, и падали на самое дно банки. Глупые, беспомощные, наивные, на что-то надеявшиеся. Не осознающие, какая судьба им уготована. Попав однажды в руки сотрудников лаборатории, они теряли свободу, и жизни их больше им не принадлежали. За пределами этих банок их ждала смерть, но, в данном случае, возможно, это был не худший исход из всех существующих вариантов. Оставаясь внешне безучастной ко всему, что творилось вокруг, Аша, тем не менее, многое видела и слышала не меньше. Она знала, что сами по себе души бывших монстров опасности для общества не представляют. Стоит им вырваться за пределы лаборатории, и они тут же погибнут, осыпавшись на землю едва различимой пыльцой. Опасны они были лишь в контакте с кровью своего потенциального создателя. Из безобидных бабочек они превратятся в монстров, убивающих по приказу, принесут множество новых душ, а после погибнут, не оставив на память о себе ни единого напоминания. Аша знала много больше, чем следовало, а потому удивлялась: почему же она до сих пор жива? Почему от неё не избавились в первую очередь? Почему её душа до сих пор не пополнила коллекцию синих бабочек, томящихся за стеклом и ожидающих своего часа?
Кайла всегда и везде оставалась верна себе, о своих планах не распространялась и не собиралась восполнять пробелы в чужих познаниях. Не вносил ясности в происходящее и другой учёный, имени которого Аша не знала. Он днями напролёт пропадал в лаборатории и был единственным, кто разговаривал с Ашей. Говорил, правда, по большей части загадками, а потому смысл сказанного зачастую утекал от неё, как вода сквозь пальцы. Он был одержим каким-то древним пророчеством, обещавшим Виндену мучительную погибель в страшных кошмарах. О нём и говорил часами напролёт, не замечая ничего вокруг. Ещё о том, что должен избавить мир от чудовища, что вскоре проснётся. Аша его словам не верила и значения не придавала. Мужчина напоминал сумасшедшего фанатика, повернутого на невнятных городских легендах. Говоря откровенно, Аша его побаивалась. Ей казалось: ещё немного, он окончательно впадёт в безумие и кинется на неё, посчитав, что именно в ней заключён источник проблем. Но время шло, ничего подобного не происходило. Несколько дней назад учёный пропал, и это настораживало. Отчего-то поселилось в душе тёмное предчувствие. И снова стала сниться кровь, заливающая улицы Виндена, растекающаяся по асфальту, усеянному обезображенными трупами. Ей снился дым и сотни синих бабочек, взмывающих в небо, сгорающих там и исчезающих.
Спустя несколько неудачных попыток, Аше всё-таки удалось открыть глаза. Причиной окончательного пробуждения стал привкус крови на губах, превратившийся из фантомного в реальный. Аша провела по ним языком, слизывая и с удивлением понимая, что вкус идентичен тому, что был во сне.
Двери клетки, которые она привыкла видеть запертыми, сейчас были распахнуты. Рядом с Ашей, сжимая в руках связку ключей и опустевшую пробирку, стенки которой были тёмно-бордовыми, стояла Снежная королева Виндена. Серебристый металл действовал на Ашу гипнотически. Она зачарованно смотрела на самый маленький ключик, покачивающийся на связке, и на пробирку, в которой недавно находилась кровь.
— Не думала, что этот день настанет, — процедила сквозь зубы Кайла, — но мне понадобится твоя помощь. Найди его. Он нужен мне, а ты единственная, за кем он побежит, как собачка.
— Кто? — спросила Аша.
Собственный голос звучал резко и неприятно. Она слышала его настолько редко, что успела отвыкнуть.
— Он, — повторила Кайла.
Не тратя время на дополнительные пояснения, покрутила в пальцах опустевшую пробирку. Усмехнулась, заметив, как расширяются глаза Аши.
До сегодняшнего дня Аша была уверена, что никто, кроме неё, не подозревает о существовании странного создания, бродящего по улицам города в обнимку с плюшевым кроликом. Но Кайла не только знала о существовании. У неё на руках имелись образцы его крови. Она была знакома с ним лично. Видела так же хорошо, как сейчас видела Ашу.
Ключ повернулся в замке, даря свободу затёкшим рукам.
— Иди, — приказала Кайла. — И приведи его ко мне.
— Не боитесь, что я сбегу?
— Можешь попробовать, но я тебя из-под земли достану. Вернее, в неё-то как раз и закопаю. И даже твоя высокопоставленная семейка не поможет. Так что лучше не совершай глупостей, девочка. Делай то, что от тебя требуется, и, возможно, мы поладим.
Ярко накрашенные губы растянулись в мерзкой улыбке, и Аша поёжилась, понимая, насколько слепа была прежде, считая Снежную королеву Виндена красивой. Из всех, кого ей доводилось встречать на своём пути, Кайла Содерхёйм была самой омерзительной и жестокой женщиной. Самой отталкивающей. Не внешне. Внутренне. При неоспоримой внешней привлекательности она была уродлива душой. В разы страшнее всех тех монстров, что когда-то создала.
*
Боль раздирала грудную клетку, а тени, вышедшие из-под контроля, кружили голову. Его сознание раскалывалось надвое. Одна часть жаждала уничтожить всех, кто встанет на пути к достижению цели. Вторая мечтала уничтожить первую, но сил у неё почти не осталось. Все знания Эмори о собственном даре, полученные прежде, испарились в неизвестном направлении. Он был беспомощен, словно новорождённый младенец, в борьбе с самим собой и своей тёмной сущностью. Он чувствовал, как она стремительно врывается в его сознание, уничтожая все существовавшие рамки, нашёптывая на ухо слова о том, что он должен забыть о жалости и убивать всех, кто встанет у него на пути. Но прежде чем сделать это, нужно выбраться на свободу. Быть хитрым, демонстративно послушным, раскаиваться и пытаться войти в доверие к тем, от кого напрямую зависит его свобода.
Он дышал с трудом. В носу стоял перманентный запах железа и соли. Перед глазами — сцены смерти отца.
То, как тени выпивали его сознание.
Эмори проиграл.
И самому себе.
И в столкновении с помощниками смерти, чем, несомненно, подарил им повод для гордости.
Считавшие себя лучшими слугами Совета, в данном случае они действительно подтвердили свой статус. Разделались с противником на счёт раз и два. Нет, на самом деле, победа далась им совсем непросто. К концу оба были измотаны, у Эммы носом шла кровь, Этьен почти терял сознание от боли. Но сдаваться ни он, ни она не собирались. Жаждали доказать, что действительно чего-то стоят, и могут принести пользу Совету, которому некогда поклялись в верности. Во всяком случае, Эммануэль, тщеславная и помешанная на своих профессиональных достижениях. Этьен в своих поступках мог руководствоваться иными мотивами. Он мог сражаться не за совет, а за Эмму, ради которой готов был на огромные жертвы.
Эмори провёл ладонью по волосам, приглаживая их и слегка потянув. Боль сдавливала виски, а лёгкие словно на кусочки разбирали. Нечто подобное он уже испытывал однажды. Когда Эмма пришла к нему в гости, когда он пил молоко, а после — харкал кровью, сгибаясь в три погибели. Кажется, сейчас он вновь был близок к этому состоянию. Но тогда не понимал, что послужило причиной перемен. Теперь знал наверняка. Уже тогда в нём пробуждалась тёмная сущность, кошмары прорастали в его тело, стремясь завладеть им полностью.
Сомнения упали на благодатную почву и дали обильные всходы. Готовый прежде сражаться со всеми, доказывая собственную невиновность, сейчас он сомневался во всём. Пытался вытащить из памяти воспоминания, связанные с Гувером. Быть может, смерть последнего и, правда, была на его совести? Может, он уничтожил своего пациента, но не помнил об этом? Может, он убивал гораздо чаще? И до, и после Гувера? Может?..
Эмори рассеянно смотрел на свою ладонь. На широко расставленные пальцы. На пугающе бледную кожу с синими прожилками вен, казавшихся в полумраке чёрными, и наводившими на мысли о темноте, стекавшей по губам, когда он убивал отца и жаждал уничтожить помощников смерти. Попытался зажечь тёмное пламя на кончиках пальцев. Не вышло. Магия, окружавшая его, блокировала все попытки. Он ощущал её везде, кроме своего тела. Может, потому тени так легко играли его мыслями, поглощая их. Он не мог использовать свой дар, не мог защититься. Те, кто прежде его боялся, получили на руки карт-бланш, вот и забавлялись от души.
Он не знал, где находится, но кое-какие догадки возникали.
Он скользил равнодушным взглядом по стенам. Оглядывал решётки, напитанные невероятно сильной древней магией, вибрировавшей в воздухе. Чувствовал, что она совсем непроста. Запретная и практически непобедимая. Магия, что творится на крови. Магия Хёллеров. Старших членов семьи, положивших свои жизни на алтарь служения Совету. Тех, перед кем Алекс был бессилен.
Подумав об Алексе, Эмори закусил губу, сдавливая её до крови, освежая на языке уже ставший привычным вкус.
Пребывание в тюрьме Совета ничем хорошим для магических созданий обернуться не могло. Эмори знал, что его ожидает суд и, с большей долей вероятности, смертная казнь. Не знал лишь одного: как скоро это случится. Совет редко кого-то оправдывал и не дарил шансов на исправление. Совет выжигал заразу, используя радикальные методы, и, может быть, выбирал верную тактику. Вспоминая вечер убийства отца, Эмори не был уверен в том, что заслуживает оправдания. Он совершил преступление. Как вариант, не одно, а множество их. Он должен понести наказание. И он готов к этому.
Тот, кто несёт в себе талант ходящего по снам.
Но не тот, кто позиционирует себя, как повелитель кошмаров.
Магия усилилась. Сейчас не оплетала прутья решёток. Ощущалась на каком-то ином уровне. Словно кто-то, обладающий магическими талантами, находился рядом и внимательно наблюдал за ним.
Эмори перестал разглядывать руки и вновь осмотрелся по сторонам.
Всё осталось по-прежнему, кроме...
Синяя бабочка порхала в воздухе. Маленькая и хрупкая. Крылья насыщенного оттенка. Слишком приметного, запоминающегося. Один раз и на всю жизнь. Эмори попытался вспомнить, где и при каких обстоятельствах видел её прежде. Времени потребовалось совсем немного, а после перед глазами пронеслись яркие картинки. Дождливый день, разговор с Алексом. Прикосновение холодных рук и обещание быть рядом до самого конца, срывающееся с губ. Поцелуй, скрепляющий обещание. Крупные капли дождя, стучащие по стёклам. И бабочка, сидящая на подоконнике с внешней его стороны, пристально наблюдающая за всем, что происходило в помещении.
Она легко преодолела расстояние, их разделявшее. Её не остановил магический барьер, не опалил нежные крылья. Она оказалась в камере, села прямо на пол, притягивая к себе взгляд. Эмори и хотел бы, но не мог отвернуться. Казалось, если он сделает это, от него ускользнёт слишком многое. Потому он смотрел до тех пор, пока глаза не начали слезиться. Он зажмурился всего на мгновение, а когда вновь поднял веки, увидел перед собой не бабочку, а миниатюрную девушку. Она стояла рядом, буквально на расстоянии вытянутой руки, внимательно смотрела на него. Губы чуть приоткрыты, обнажая вампирские клыки. Каштановые волосы крупными локонами спадают по плечам. И лицо...
Бесконечно знакомое. Как будто он миллион раз пересекался с ней прежде.
Потребовалось не больше пары секунд, чтобы сопоставить, осознать...
Он, на самом деле, сталкивался с этой девушкой. Не миллион раз, конечно, но достаточно часто. Не в реальности — в чужих мыслях, где она постоянно правила бал. Алекс постоянно думал о сестре, уничтожал себя, считая, что виноват в её смерти. Не оградил, не защитил, не выхватил из рук конвоя, уводившего её к воротам. Её образ преследовал его наяву и во все. Смеялся, плакал, кричал, протягивал прозрачные руки, хватая за рукава и полы пиджака. В воспоминаниях Александра Аша оставалась маленькой девочкой.
Перед Эмори стояла взрослая женщина, немало изменившаяся с момента второй волны пандемии, накрывшей Винден. Но только слепой и максимально наивный индивид проигнорировал бы ярко проявляющиеся в её облике черты Хёллеров. Внешность кричала о принадлежности к этой семье.
Во рту пересохло. Эмори было сложно поверить в то, что зрение его не подводит.
Видение не торопилось исчезать. Продолжало стоять на месте, глядя на него. Ноздри едва заметно трепетали. Девушка ощущала запах его крови. В её руках мелькнула на мгновение пробирка со следами крови на тонких стенках.
— Аша... Ты жива? — хрипло произнёс он, не узнавая собственный голос.
— Оказывается, ты тоже помнишь меня, — заключила она, подходя ближе.
Тоже?
Вопрос остался невысказанным. Прохладная, как и у брата, ладонь легла на его щёку. Аша копировала все действия Александра. Для полного сходства ситуаций не хватало лишь слов. И хорошо, что Аша ничего подобного не говорила. Иначе бы Эмори решил, что окончательно помутился рассудком. Впрочем, и то, что происходило с ним, вполне тянуло на проявление сумасшествия.
Эмори подумал бы, что это сон, если бы не одно но...
Боль, прошившая его, была слишком реальной.
Словно взрыв в затуманенном сознании. Поцелуй, как отвлекающий манёвр. И тонкое, острое лезвие, входящее прямиком в сердце. С первой попытки. Удивительно точный удар.
Слова, напоминающие змеиное шипение. Проникновенный шёпот на ухо.
— Она говорила привести тебя к ней, но я этого не сделаю. Исполню твоё желание. Помнишь, о чём просил меня когда-то? А я помню. Поэтому и пришла. Пришла, чтобы убить тебя.
*
Выглядел Эмори паршиво. Черты лица заострились и наталкивали на мысли о мертвецах. В сознание он не приходил, но, как говорили врачи, отчаянно боролся за жизнь. Любой другой на его месте уже давно попрощался бы с ней и отошёл в мир иной. Эмори был исключительным случаем. Он сумел выкарабкаться в прошлый раз, после того, как получил пулю в затылок. Пытался сделать это и теперь, получив нож в сердце. Поистине удивительное создание. Именно так охарактеризовали его Аста и Артур, соизволившие наведаться в больницу и столкнувшиеся здесь с Алексом.
Врачи отделывались общими словами, не давая никакой конкретики.
Тени сгущались.
Они крутились вокруг Эмори, оплетая его со всех сторон плотным коконом, оберегая и защищая от посторонних. К визитёрам они относились довольно настороженно и явно не в восторге пребывали от некоторых из них. Алекса пропускали свободно, расступались перед ним, признавая его главенство. Видимо, считали своим. Тех же Артура и Асту встретили враждебно. Нападать не спешили, но следили пристально и готовы были атаковать, если в этом возникнет необходимость, и на хозяина попытаются напасть. Глядя на них, Александр неизменно задавался вопросом: как так вышло, что они не бросились на потенциального убийцу, вогнавшего в Эмори нож. Знали его? Доверяли ему? Поэтому позволили максимально приблизиться и не почувствовали опасности? Вопросов было явно больше, чем ответов.
Покинув палату интенсивной терапии, куда его пустили крайне неохотно, Алекс направился в сторону больничного кафетерия. Тед назначил ему встречу там и успел несколько раз за довольно небольшой промежуток времени напомнить об этом. Им нужно было о многом поговорить, и Александр не сомневался в том, что разговор будет не из лёгких. Слишком много всего навалилось. Десятки событий, наслоившихся друг на друга и напоминавших снежный ком, что несётся вниз на гигантской скорости, прямиком с крутого склона. Такой не может не раздавить. Попадёшь под него — лёгким испугом, однозначно, не отделаешься.
Состояние Эмброуза считалось стабильно тяжёлым. Лезвие прошло в опасной близости от сердца, попади оно на пару миллиметров левее, и спасти Эмори уже не представлялось бы возможным. То, что Алексу удалось прорваться к Эмори, несмотря на протесты со стороны членов Совета, было само по себе чудом. Ему преграждали путь, но он продолжал рваться в тюрьмы Совета. И, как оказалось, не напрасно. Артур, неоднократно отвечавший брату отказом и запрещавший видеться с Эмори, в итоге пошёл на уступки, настояв на тот, что встречи тет-а-тет не допустит. Своеобразный конвой. Очередное указание на то, что младший братишка глуп и ради любви — ты снова сделал неправильный выбор, тебе, похоже, на роду написано обжигаться на феях, — готов рисковать, притом напрасно.
Подойдя к камере, в которой Совет держал главного, по их мнению, преступника, ставшего причиной начала третьей волны, Александр обнаружил Эмори лежащим в луже крови. Двери были закрыты, никого поблизости не наблюдалось. Можно было подумать, что Эмори сам всадил в себя нож, решив одним махом уничтожить множество проблем и себя, как их источник. Но Алекс в реальность подобного расклада не верил. Эмори слишком ценил свою жизнь. Он изо всех сил за неё цеплялся и потому не стал бы прощаться с ней по собственному желанию. Однако охрана в один голос утверждала, что прежде никого не впускала и не выпускала, заключённый весь день находился в гордом одиночестве. Рядом с Эмори лежала разорванная на части игрушка. Тот самый плюшевый кролик, шубку которого усеяли многочисленные кровавые пятна. Кто-то раздирал её с ожесточением, словно именно в ней таилась причина всех бед, когда-либо обрушивавшихся на Винден и его жителей.
На серой стене ярко горели красные буквы надписи, сделанной кровью.
Повелитель кошмаров мёртв.
Синюю бабочку, лежавшую на каменном полу, Алекс заметил не сразу. Но, увидев, потянулся к ней. Положил на раскрытую ладонь. Она была мертва. И, стоило прикоснуться к ней, обратилась в пыль. Рассыпалась на мельчайшие частицы. Он видел её однажды. И тогда в его душе поселилось смутное ощущение. Не до конца понятное, неизвестно, чем спровоцированное. Он ловил себя на мысли о том, что упускает из виду нечто очень важное. Но... что? Неизвестно.
Притормозив у автомата с кофе, Александр несколько секунд потратил на выбор напитка. В кафетерий зашёл с двумя стаканчиками в руках. Американо себе, флэт-уайт для Теда. Тот сидел за столиком, обмахиваясь тонкой папкой. На столе перед ним лежал новый выпуск газетёнки, которая и после смерти Кайдена не загнулась, а продолжала влачить своё жалкое существование. Во всяком случае, хотелось верить, что существование на самом деле жалкое, и однажды от неё действительно камня на камне не останется. Даже, если там теперь работают совсем другие Падальщики, с которыми Алекса ничто не связывает. И его персона их практически не интересует. Алекс видел этот выпуск не первый раз. Просматривал уже накануне, пролистал, но прочитать толком так и не удосужился. Не вышло. Буквы плясали перед глазами, а нервы натянулись до предела. С момента попадания Эмори в больницу прошло несколько дней, а ситуация никак не желала стабилизироваться. Врачи твердили одно и то же, не желая давать ложных надежд. Артур оставался верен себе. От вопросов отмахивался. Подробностей не раскрывал. Аста отмахивалась тоже. Вернее, просто молчала, улыбаясь сдержанно. Попробуй догадаться, что прячется за этими улыбками? То ли не хочет лишний раз нервировать, то ли многое скрывает. Чаще Александр приходил к выводу, что второе. В первое верилось с большим трудом.
— Погода — дрянь, — бросил Тед, принимая из рук Алекса кофе и пожимая протянутую ладонь.
— Настроение, признаться, не лучше.
— Новостей никаких?
Алекс отрицательно покачал головой. У него новостей, однозначно, не было. Каждую свободную минуту он проводил у дверей палаты интенсивной терапии, надеясь, что доктора, наконец, обрадуют его. Скажут, что пациент пришёл в сознание и жаждет видеть родных и близких. Но дни сменяли друг друга, и вместо новостей он получал одну заученную фразу о стабильно тяжёлом состоянии.
— Зато у меня целый ворох, — заметил Тед. — Вообще-то часть их ты мог прочитать и в газетах. Но мы не первый год знакомы, потому могу с уверенностью сказать, что к газетам ты не прикасался и ничего не читал. И в сеть не заглядывал, хотя она кипит и разрывается на части. Столь громкого общественного резонанса в Виндене давно не было. Все преступники должны получить по заслугам. И за них возьмётся не только наша доблестная полиция, но и Совет.
— Совет? — эхом повторил Александр.
Американо слишком сильно горчил, оставляя неприятное послевкусие на языке. Александр закрыл стакан и отставил на край стола.
— Её казнят. Она, конечно, личность известная, и её смерть повлечёт немало протестов, но она нарушила равновесие между мирами. Это непростительный поступок. Хотя, не думаю, что ты будешь скорбеть по ней.
— О ком ты?
Тед закатил глаза. Тяжело вздохнул и развернул перед Александром статью, занимавшую две газетные полосы. С чёрно-белых страниц на Алекса смотрела снежная королева Виндена. Несколько фотографий, резкий контраст. На одной она при параде, гордая, самоуверенная, высокомерная. Как, в общем-то, и всегда. На другой — с ненавидящим, ожесточённым, как будто фанатичным взглядом. Запястья скованы наручниками. Броские заголовки, запоминающиеся цитаты.
— Ты, похоже, и, правда, из жизни выпал, друг. Об этом не кричит только ленивый. Её имя у всех на устах. Настолько громкий скандал, что все позабыли о твоём приятеле. А ты, видимо, ничего и никого, кроме него не замечаешь.
— Ни на секунду нельзя одного оставить, — хмыкнул Алекс. — Сразу в какое-то дерьмо влипает. По самые уши.
— Любить повелителя кошмаров — то ещё испытание на прочность. Не так ли?
— Он не...
— Он тот, кто мог им стать, — прервал чужие протесты Тед. — Твои родственники, да и вообще весь Совет не напрасно переполошились. Есть такие вещи, на которые невозможно закрыть глаза. И пророчество о красной луне, знаменующей наступления времени кровавых роз — одна из них. Древние пророчества нередко будоражат чужие умы, и всегда найдутся те, кто попытается не избежать трагедии, а приблизить её. И фрау Содерхёйм как раз из их числа.
— Она никогда мне не нравилась, — заметил Александр, отбрасывая волосы от лица. — С тех самых пор, как мы встретились впервые на территории старой библиотеки. Вернее, с тех пор, как я впервые увидел её по телевизору. Она с умным видом вещала о том, что учёные сумели победить вирус, а потому опасность нашему обществу больше не угрожает. Хотя, кто-кто, а она прекрасно знала, что ничего и никого её подчинённые не победили. Монстры никуда не делись.
— И появились не просто так.
— Дай угадаю. Кайла приложила руку к их созданию. Она и её коллеги запустили этот процесс добровольно. Намеренно заражали жителей города. Так?
Тед кивнул.
— Таблетки, которыми вас кормили, не тормозили процесс превращения в монстров. Напротив, стимулировали его, ускоряя в разы. Тех, кто остался прежним после проведения эксперимента, было меньше, чем обратившихся. Но Кайла талантливая актриса, пудрить мозги она умела всегда, как и быть убедительной в своих речах. Она мечтала приручить повелителя кошмаров, сделать его своей ручной зверушкой. Манипулировать им. Держать город в страхе, используя чужие силы. Пророчество не давало ей покоя с тех самых пор, как она впервые о нём услышала. С тех пор вся её жизнь и профессиональная деятельность были направлены на создание идеальных условий для правления Кайлы. Она собрала команду единомышленников, и вместе они взялись за разработки. Правда, в процессе работы некоторые из них испугались результатов собственной деятельности и попытались всё разрушить. Например, уничтожить того, кому в спектакле Кайлы была уготована одна из главных ролей.
— Ты о?..
Александр не договорил. Ухмылка, мелькнувшая на губах Теда, сказала больше слов. Да-да, именно Эмброуз-старший, решивший, что лучшим решением будет уничтожить собственное дитя, нежели допустить его перерождение. Позволить таланту, в общем-то, безобидному и даже полезному превратиться в нечто тёмное, необузданное и неконтролируемое. Тогда-то мужчина и схватился за пистолет, тогда и решил выстрелить, прикрываясь благородными порывами. Но что-то пошло не так, и покушение не увенчалось успехом.
— Редко кто захочет такой судьбы для своего ребёнка, — произнёс Тед, допивая кофе и сминая стаканчик. — Но Кайла исключение из правил.
— У Улы были таланты? — нахмурился Алекс.
— Больше, чем ты думаешь. Все считали её маленькой наивной девочкой, по уши влюблённой и ослеплённой безответными чувствами. И за этим образом не видели истинного положения вещей. Ты же знаешь, Алекс... У каждого короля должна быть своя королева. Готовили её и для короля кошмаров. Далее... Сам понимаешь.
— Уровень?
— С. Благодаря стараниям мамочки и её же разработкам, сущность Улы удавалось скрывать. Но правда заключается в том, что младшая Содерхёйм была одним из самых опасных монстров. И смерть Гувера на её совести.
*
Бесконечная линия горизонта. Долгий путь. Бесчисленное количество ступеней, которые приходится преодолеть, прежде чем двери распахнутся, и перед глазами предстанут десятки, сотни и тысячи экспонатов, собираемых на протяжении нескольких десятков лет. Своего рода трофеи. Загубленные судьбы. Потенциальный материал для сумасшедших учёных, решивших создать лучший новый мир, и для того едва не уничтоживших существующий. Множество ярко-синих бабочек, чьи крылья едва различимо трепещут. Бабочек, что обретут свободу, как только разобьётся стекло. Нужно лишь решиться и положить начало этому.
Когда тысячи хрупких крылатых созданий взмоют в небо, вылетая в открытые окна и растворяясь в предзакатной темноте, покинуть здание. Проводить их взглядом, обессилено опуститься на землю, прислонившись спиной к автомобилю. Выдохнуть и закрыть глаза. Получить ощущение свободы, почти утраченное, почти стёртое из памяти.
Вспомнить детство. Поддаться сентиментальному порыву. Глядя на синий вихрь, загадать заветное желание. Надеяться, что оно действительно исполнится.
Не сдержать улыбки, когда, оказавшись в больничных стенах, прикоснувшись к руке, вдруг ощутишь ответное рукопожатие.
Встретишься с ним взглядом и поймаешь ответную улыбку, тебе адресованную.
Я не брошу тебя. Я буду с тобой до самого конца.