Неизлечимо

      Часовая стрелка на новеньком циферблате перевалила за цифру 5, объявляя, что до конца рабочего дня осталось всего два часа. Высокий шатен, сидящий в кресле за столом, вальяжно потянулся, захрустев шеей, спиной, поясницей, коленями и фалангами пальцев. Всем, на что его хватило. Широко зевнув, Дазай радуется, что сейчас он в кабинете один и может позволить себе вздремнуть, ведь до следующего клиента осталось… Блять. Осаму раздраженно поднимает глаза на часы вновь и всё же убеждается: сейчас 17:13 и через две минуты сюда придет ещё один несчастный, так сильно нуждающийся в помощи психотерапевта, человек. Пунктуально, ровненько в 17:15 слышится вежливый стук в дверь, Осаму тотчас крикнул: «войдите!» и дубовая лакированная дверь бесшумно отворилась, словно открывая пасть в тёмный коридор. Главное не показывать, насколько он уже задрался и хочет спать. Улыбаемся и машем.       Открыться дверь открылась, а вот входить никто не собирался. Послышалась возня, ругань, мат и запоздалая попытка замаскировать его под «блин», после чего звук затрещины и опять потустороннее шебуршание. — А ну иди давай! — женский звенящий от гнева голос заставляет вздрогнуть даже врача, тот уже с настоящим любопытством уставился в дверной проём, ожидая гостя. — Да не хоч… — в кабинет кубарем вваливается рыжее маленькое чудовище. Взлохмаченные длинные волосы торчат во все стороны, а только что влетевший сюда посетитель воровато озирается по сторонам, ссутулившись и согнув колени — поза для нападения — лениво отмечает в мозгу Осаму, прикидывая на глазок, сколько лет девчонке. 14-15, ну не больше никак. — Здравствуйте, — следом заходит женщина с примерно такими же рыжими волосами, забранными в высокий пучок, Осаму улыбается, кивая головой, но в глазах матери уже проскользнуло сомнение — уж слишком молодо выглядит Дазай, хотя ему и так всего 23 года. Он ещё совсем юный и похоже это не нравится родительнице. — Добрый вечер, — обаятельно улыбается шатен, внутри уже начиная маленькую игру — догадаться быстрее, чем тебе скажут, с какой проблемой к тебе пришли, — садитесь, пожалуйста, вот сюда, — все так же любезно произнёс Осаму, кивая на стулья по другую сторону его стола из темного дерева. «Учитывая, что ребёнок не хотел заходить, и то, насколько раздраженна её мать… Господи, только не это… Опять эти идиотские порезы на руках, как они уже задолбали с этим! Эти долгие лекции, которые всё равно ни чем не кончатся, а я так надеялся на достойный конец дня». — Позвольте представиться, — шатен вытягивает длинные ноги под столом, складывая на нём руки в замок, — я — Дазай Осаму, психотерапевт, а вы? — Коё Озаки, — отзывается женщина, сидящая на стуле с идеально ровной спиной, чего не скажешь о пришедшей с ней, та сложила руки на груди и вся сморщилась на сидении стула, словно хотела стать ещё меньше, — а это Чуя, Чуя Накахара, — названная отказывалась отвечать. Коё пихнула её в бок, но в ответ женщину еле слышно обматерили, но это дошло до слуха лишь Осаму, тот решил промолчать. — Итак, что Вас беспокоит? — Осаму оставляет лакомый кусочек на потом, сначала рассматривая исключительно взрослую, словно не замечая ребёнка какое-то время. — Да вот, тут такая проблема, что… Что он похоже стал одним из тех голубых! — с отвращением договорила представленная Озаки и морщится, как будто Дазай ей кислотой лимона в глаз стрельнул, — и я хочу, что бы Вы эту дурь из него выбили!       «Он… Он, да?.. Да-какого-чёрта-блять-как-я-должен-был-догадаться?!» — психотерапевт не выдерживает и довольно резко переводит карие глаза на, как оказалось, мальчика. Тот был в красно-чёрном худи, несоразмерно огромном для такого худенького тела, в узких чёрных брюках и красных кроссовках на платформе, вместе с которыми он забрался на сиденье стула, но его волосы! Они же длинные! — «Одним из…голубых? А можно было ещё сказать, одним из Содомийцев, или как там, Содомиты?» Аж сердце заболело, ведь такие темы в психологии мягко обводят. — Извините, я таким не занимаюсь, — шатен трёт виски, — если… Если Чуя, — паренёк вздрогнул и перевел яркие голубые глаза на психотерапевта, сощурившись, — и вправду является представителем нетрадиционной ориентации, то надо понимать, это не болезнь, это ориентация, это не лечится и не выживается из него! Вам надо просто принять и… — Я не собираюсь с этим смиряться, — почти визжит Коё, сжимая руки на подлокотниках с двойной силой, шатен вжимает голову в плечи, — я еле притащила его сюда не для того, что бы мне заявили, что ничего не могут сделать! — Дазай вздыхает и поправляет и без того ровно стоящую карандашницу, у него уже тоже нервы сдают, каждый погожий денёк сюда приходят со своими проблемами, удачно забывая, что у Осаму они тоже есть. Ладно, не жалуемся, а стискиваем зубки и терпим, никто не говорил, что будет легко. — Послушайте, Коё-сан, я… — Я могу Вам заплатить даже больше, чем нужно, — перебивает родительница Осаму и тот разочарованно поджимает губы, — да поймите же Вы, Дазай-сан, Чуя не может быть «этим», — непонятно, кто сильнее морщится — Озаки, когда это произносит, шатен, услышав такое презрение в голосе или этот мальчишка, что готов вцепиться в любую глотку в любой момент, — ему уже через год представлять официальную компанию своего отца, он будет крутиться в верхних слоях общества, он ну никак не может прославиться своими предпочтениями, этой мерзостью! Его не примут и бизнес прогорит, ведь важны личные связи, понимаете?       Дазай не понимает. Как вообще можно понять человека, что своего собственного сына, не то что чужого, не признаёт из-за ориентации, что презирает абсолютно таких же, как и он людей? А ещё Осаму смущает, что вон то «чудо» напротив, что выглядит на 15, должно уже в следующем году представлять какие-то компании. Разве в 16 лет это возможно? Или это такой же обман зрения, как и пол? Что ж, даже становится немного понятно, почему у мальчика, если это правда, предпочтения в парнях — на того, кто будет главным в отношениях он не тянет. — Так Вы берётесь за это дело? — Коё рассеяно достает толстый бумажник и отсчитывает бумажные иены, Дазай отводит от денег взгляд, ведь он действительно бессилен, вот что он может сделать, скажите на милость! Убеждать Чую в том, что девушки лучше?! Показывать ему фильмы в основе которых отношения между девушкой и парнем? Что? Это же не решение Чуи в конце коцов!       Осаму задрался. Он устал, хочет спать и есть, так как за весь день выпил всего одну чашку кофе. Он хочет поскорее выскочить из этого кабинета и попасть домой на тёплую подушку с пледом и пустым холодильником на кухне, но зато хоть в тепле. Поэтому парню всё сложнее держать себя в руках и принимать решения, за которые он потом не будет жалеть. И сейчас ему просто хотелось избавиться от назойливой Озаки перед собой и любым из доступных способов. — Дазай-сан, мы с мужем не пожалеем никаких денег… — Коё опять принялась за своё. Помогите, — только сделайте так, чтобы Чуя стал нормальным! — ах вот как! Оказывается, эта женщина считает ЛГБТ ненормальными людьми. М-да, супер мать, любой ребёнок будет в восторге.       И тут в Осаму произошло жуткое сочетание омерзения к этой женщине, усталость, желание выпить что-нибудь покрепче кофе и жалость к подростку, а может и не подростку, с рыжими волосами. А ещё Дазай откровенно заинтересовался в этой злобной фурии, что за весь разговор всего один раз открыла свой ротик, и то, дабы сматернуться. Интересно. И эта адская смесь развязала Дазаю язык и он, не успев подумать о последствиях, выпалил: — Хорошо! — психотерапевт не собирается делать Чую «нормальным», так как ненормальность заключается не в ориентации и не в нем, а скорее в его матушке, но шатен не отрицает, что поможет пареньку справится с другими проблемами, которых, судя по его родительнице, у него не мало. — Ох, спасибо Вам огромное! — Озаки тотчас просветлела, — я Вам очень признательна, Дазай-сан! — кареглазый выдавил из себя улыбку и легонько кивнул на дверь, женщина намёк поняла и вышла, перед этим так зыркнув на сжавшегося на стуле Чую, что даже у старшего прошёлся холод по спине. — Х-хм, итак, Чуя, как тебя зовут? — паренёк уставился на психотерапевта, отрывая глаза от закрывшейся двери и вместо ответа покрутил пальцем у виска. До Дазая скоро дошёл смысл его фразы и он мысленно хлопнул себя по лбу, действительно: «Чуя, как тебя зовут?» Вероятно, Иоганн Бах. — Извини, — шатен улыбается, но лицо Накахары остаётся каменным, — что ж, имя твоё я уже знаю и ты моё тоже, приятно познакомиться, Чуя!       Осаму выдерживает паузу, ожидая услышать в ответ: «Взаимно» или «Мне тоже приятно» или хотя бы кивок головой, но рыжий не делает ничего из выше перечисленного, а явственно показывает фак, словно поправляя волосы. Да, завязалось знакомство просто великолепно.       Чуя пытается отвлечься на всё подряд и начинает внимательно оглядывать кабинет. Он не большой, но очень уютный, как думает рыжий. Бумажные шторы закрыты, и не впускают закатные лучи солнца в помещение, лампы на потолке не горят, включен лишь торшер в углу, наполняя всё пространство теплым персиковым светом. Дубовый стол с полированной столешницей, заставленный разными побрякушками. Календарики за три года, ноутбук, карандашница, ваза с яркими драже-конфетками, три кактуса, стопка книжонок, кружка с кофе, бумага и набор фломастеров рядом. На кресле психолога висит бежевый длинный плащ. На стенах приятные обои, а не шершавые стены, как по всему психологическому центру, нежного коричневато-светлого цвета с тёмными узорами. В углу шкаф со стеклянными дверцами, за которыми торчат книги, чайник, заварка и какие-то печеньки тухлые. Стоит статуэтка обнимающихся котов и два стеклянных шарика с идущим внутри снегом. — Итак, сколько тебе лет? — кареглазый упирается руками в стол и склоняет голову в бок, продолжая улыбаться. Ведь улыбка — это флаг корабля. А у него красивые глаза. В него приятно влюбляться. А эта чёлка каштанового цвета… — А тебе это поможет меня «вылечить»? — поднимает рыжую бровь Чуя, обращаясь к врачу на «ты». Дазай старается не охуевать слишком громко. Эх-х, да тут работать и работать! — Так, давай договоримся, ты ко мне обращаешься не на «ты», а на «Вы» или говоришь Дазай-сан, идёт? Я могу называть тебя просто по имени, потому что я старше! — Чуя поджимает губы и отводит взгляд на стол, на столешнице стоит прозрачная чаша с конфетками. О, это моя остановочка. — Ты должен сказать: «Да, Дазай-сан», — подсказывает Осаму, нервно начиная постукивать пальцами по коленке. — Да, — огрызается Чуя, когда молчание затягивается и поспешно затыкается, смотря исключительно на конфетки. Слюнки текут. — Дазай-сан, — с нажимом добавляет шатен, ибо он требует уважения к своей персоне не меньше других, ну да, а что? — ты должен сказать в конце «Дазай-сан». — Дазай-сан, идите в жопу, — не выдерживает Накахара, сощурив лазурные глаза и прошипев это с жуткой холодной яростью, с ненавистью смотря в лицо напротив, у Осаму брови помимо воли ползут вверх, тот не совсем такой ответ ожидал. Тут работать и работать. — Чуя, я не потерплю таких выражений в моём кабинете, — справляется с удивлением Осаму и смотрит уже по настоящему сердито, — ты не дома! — Я не дома! — довольно соглашается Накахара, злорадно улыбаясь и вытягивая ноги, похабно развалившись на стуле, сложив руки на впалом животе. Вот оно что. Дома ему такого не позволяют, а здесь значит можно? Ну не-е, дорогой мой, так не пойдёт! — Кхм, хорошо, допустим, к этому мы вернёмся позже… Всё же, сколько тебе лет, Чуя? — чем чаще обращаешься к человеку по имени, тем прочнее связь доверительных отношений, но точно не с рыжиком. Тот каждый раз вздрагивает от своего имени и зашуганно втягивает голову в плечи, что тоже ненормально. — Семнадцать, — бурчит он и тут шатена уже не плохо так вштырило. «Да какого хуя?! Какие, блять, семнадцать, мальчик, тебе 15 ну как максимум!» — Осаму не хотел этого делать, но не смог удержаться, он заглянул в медицинскую карту парня, лежавшую на столе, и с удивлением увидел год рождения, что и вправду соответствовал названному количеству лет. Но самое мерзкое было в том, что Накахара прекрасно видел, что врач ему не поверил и полез проверять. Да блять. Они так никогда не найдут общий язык, а он им обоим ух-х, как нужен! — Не вериш-ш-те! — Чуя успевает почти вовремя поменять обращение, он с осуждением смотрит на Дазая, но в сапфировых глазах скорее не обида, а какая-то обречённость. Если у него ещё и депрессия, я кину на пол перчатки и уйду. — Да, извини, просто… Просто ты не выглядишь на свои семнадцать, — аккуратно подбирая слова замечает Осаму, на что Накахара лишь хмыкает, складывая руки на груди, продолжая гипнотизировать конфетки на столе. У меня нет перчаток, кидать их не получится.       Дазай вздыхает, судорожно вспоминая как надо общаться с антисоциальным подростком, но ему, в итоге, помогает то, что он сам помнит, каким был, чем те советы от Йосано, сейчас ему хочется её проклясть. Это её инициатива, что бы его сразу после красного диплома усадили за стол в этом кабинете, вместо того, что бы пинать чурбаны годика два, наслаждаясь свободой. — Чуя, что ты сейчас чувствуешь внутри себя? — вопрос вроде как простой, но с подковыркой, ибо стоит клиенту ответить, то Осаму сразу знает куда давить, чтобы развязать язык, повлиять на разговор и повернуть его в нужное русло. А ещё шатен совсем недавно тоже был подростком и прекрасно помнит это сумбур эмоций внутри, когда они лезут из ушей и мешают мыслям, главное начать распутывать клубок чувств с нужного конца и тогда сможешь быстрее разобраться, что за дичь с тобой творится. — Ребро сместилось, — отвечает Накахара, сощурив глаза, задумчиво пожирая взглядом драже в чаше. — Да нет же, я про твои чувства, эмоции, — подсказывает Дазай, мысленно произнося: «Господи, дай мне сил терпеть это!». Подросток затравленно отрывает глаза от драже и недоверчиво рассматривает спокойное лицо Осаму, сощурив лазурные глазки до щёлочек, хлопая рыжими ресницами. — Разве мой ответ поможет лечению от ненормальности? — последние слова были произнесены с таким отвращением и презрением, что у Дазая заныло сердце — матушка этого парня явно надавила на психику чрезвычайно сильно, сколько раз она кричала ему в лицо о том, что его предпочтения в людях — мерзость. — Он поможет мне, Чуя. Я, в свою очередь, смогу понять, как помочь тебе. — Мне не нужна Ваша помощь, мне ничья не нужна, я и сам справлюсь! — уже намётанным в институте взглядом шатен видит, как ускоряется дыхание и изменяется поза сидящего, голос еле заметно дрожит. — Нет, Чуя, всем когда-нибудь нужна помощь, — мягко возражает Осаму, — этого не стоит стесняться, я здесь специально для того, чтобы помочь! Ты же сам знаешь, иногда выговориться очень полезно!       Накахара зашугано нервно вздыхает, грубо проводя пятернёй по волосам, рыжие кудри рассыпались по плечам, пока подросток загнанно дышал, сжимаясь на стуле всё сильнее, превращаясь в маленькую, сморщенную и напуганную печальку. Осаму силой воли Афганского солдата подавил желание вскочить с кресла и заключить Чую в объятия, потому что именно этого пареньку не хватало в большинстве своём. — Давай-ка я помогу тебе, — решает наконец психотерапевт, внутри до сих пор неразбериха, ибо он уже не совсем уверен в том, было ли правильно соглашаться на этот бред с «исправлением» ориентации, — буду перечислять эмоции, а ты кивать, если ты это сейчас испытываешь, идёт?       Как итог, в перечне Чуиных эмоций присутствовали агрессия и нервозность в большинстве своём, так что врач снова почувствовал себя в тупике, что делать дальше он не знал, так как с такими переживаниями внутри навряд ли возможен контакт. Надо было очертить проблему и работать с ней и шатен, скрепя сердце, руки и коленки спросил: — Кто поставил тебе диагноз по ориентации? — не, ну этот вопрос рано или поздно всё равно бы всплыл, так что лучше оторвать пластырь разом. Похоже, пластырь держался крепко. Очень. Чую аж передёрнуло. Мелко затряслись руки и он зажал их между коленями, тяжело дыша. Осаму даже стало жаль парня. — О-оно само как-то, — Чуя морщит лоб, стараясь вернуть голосу твёрдость, — просто, когда смотришь на… На отношения матери с отцом, — Дазай мысленно ставит галочку, как подросток называет родителей, — и понимаешь, что, ну зачем нужны эти стервозные бабы, когда есть высокие, горячие и сильные мужики? — последнее Чуя договорил от сердца, растеряв былое смущение. У Дазая дёрнулись уголки губ, он с трудом сдержал смешок, Накахара нравился ему всё больше. Рыжий словно и не боялся осуждения от Осаму и тот понял почему: Чуя тупо привык к обсуждению за ориентацию, наверняка его в это носом тыкают каждую свободную минуту. — Так… И как же твоя мама об этом узнала? Ну, о том, что тебе нравятся горячие высокие парни? — Осаму не выдерживает и легко подкладывает, словно игриво ущипнул за пятую точку, раззадоривая могучий пыл паренька. А пыл этот был огромный. Главное разжечь и подуть с нужного угла, а то сожжёт заживо. — Да это случайно вышло, — рыжий умеет и любит рассказывать истории, он складывает ноги по-турецки, упираясь руками в сиденье стула, — у нас дома был мой друг — Ацуши, и мы… Нет, ты не подумай, — Дазай тихо рыкнул «Вы!», но его даже не услышали, — ничего такого мы не делали, просто Накаджима очень милый и домашний такой… Он всем нравится, весёлый и с ним интересно, мы были у меня в комнате и просто попробовали… Попробовали поцеловаться, ведь он меня старше, а не умеет! — А ты-то умеешь, — саркастически поднимает бровь Осаму. — Я научусь, — невозмутимо отвечает Чуя. - А, блять, о чем я? - матернувшись, забыв на чем он становился, и поздновато так, с задержкой секунду на пять, пискнул: — Блин! Я блин сказал! — но шатен уже нахмурил брови, складывая руки на груди. — Короче, мы просто целовались, ну может… Может не совсем просто… Ну может, случайно, у меня рубашка расстегнулась, — психотерапевт ударяет себя по лбу, но мысленно, а ещё чувствует необъяснимую ненависть к тому Ацуши, — и тут входит мать! — Накахара вдруг переменился в лице и резко потерял былой задор. Плечи ссутулись и сам он уменьшился на стуле, едва слышно шмыгнув носом. — Я понял, — задумчиво кивает Дазай, что было дальше — рассказывать смысла нет. Он и так всё отлично понял. Это наверное были одни из самых ужасных минут в жизни этого пацана. Ацуши теперь никогда и за километр к нему не приблизится, злорадно думается кареглазому, но тот не зацикливает на этом внимание, полностью направляя его на Чую. — Наверное, после этого, твои отношения с матерью изменились? — какие аппетитно выглядящие конфетки у него на столе, все-таки. — Да Вы чертова Ванга! — злобно огрызается Чуя, снова выпуская иглы, врач поджимает губы, как-то Накахара совсем уж не подбирает выражения. — Чуя, не выражайся, так, да? — Так, да, — кивает, повторяя за старшим, рыжий, — она тогда долго кричала на меня и Ацуши, но в основном на меня и у меня сдали нервы. Я тоже стал кричать и объяснять, что она ошибается и всё такое… — А что именно ты ей сказал? — Осаму чувствует на себе тяжёлый взгляд сощуренных глаз. — Ну, то, что все бабы конченые вроде, — Чуя сложил губы трубочкой и повёл кончиком пальца по лакированному краю стола, — и что нельзя презирать людей за то, кого они любят. И что мне нравятся парни, потому что они адекватнее дамочек. И что я не против быть снизу, — на последней фразе Дазай откровенно заржал, запоздало маскируя смех под кашель.Вышло не очень. Чуя его смех точно услышал, но не подхватил, а скорее всего проклял шатена. — И она после этого потащила, ох, эм, привела тебя ко мне? — слово «потащила» снова, как и истеричный смех, выскочило само и Чуя снова об этом догадался. — Нет, не совсем так, — рыжий в любой момент готов распрямить свои иглы, протыкая ими, но сейчас медленно опускает, чуть приоткрываясь для общения, — это было месяц назад. После того, как нас спалила, она всё рассказала отцу, они вместе заперли меня в комнате на трое суток без еды, но суть в другом, — Дазая пугает, с какой лёгкостью Чуя сообщает такие страшные факты, как оставить на три дня без еды, — как только меня пустили к столу, первое, что я сказал, было: «А Арнольд Шварценеггер очень сексуален! Я бы хотел, чтобы он меня отымел!». На этом моя трапеза подошла к концу… Бывший студент не выдерживает и громко, истерично смеётся, закинув голову назад, Чуя напротив обижено замолкает, позволяя Осаму отсмеяться, а тот всё никак не может остановиться, на глазах выступили слёзы, а живот свело спазмом, но хохот вырывался против воли. Дазай устал, хочет спать и есть, у него сдают нервы и его пугает описываемая жизнь рыжика и эти факторы все вместе не дают ему остановиться в своём припадке смеха. — Ты… Ты что сказал?! — врач упирается на стол всем весом, придвигаясь к лицу Чуи, тот отпрянул, чуть не падая со стула. — Что хотел бы, чтобы Арнольд со мной переспа… — Дазай машет на него руками, боясь подумать, что решит Коё, услышав его жуткий хохот. — Это был риторический вопрос, Чуй, — усмехается Осаму, — прошу тебя, не повторяй, или меня вштырит уже не по-детски! — этой развязной речью Дазай пытается расположить к себе ёжика, но тот лишь поднял иглы, опять норовя проткнуть глаз. — Вы меня даже не дослушали! Вечно перебиваете! — Всё, извини-извини, я не хотел, — психотерапевт улыбается, стараясь загладить вину, но Чуя уже полностью ушел в обиду и депрессию. — Что ж, тогда последний вопрос на сегодня, — Осаму бросает взгляд на часы, — как к тебе относится мама сейчас и в чем разница между ее прошлым отношением? — он даёт подростку время переварить вопрос, Чуя молчит довольно долго. — Да никак особо не изменилось, — наконец выдает он, и Дазай удивляется, потому что почему то именно такого ответа и ждал, — она просто теперь мной брезгует. Брезгует. Сыном. Это мерзко само по себе, а ещё если и причина в чужой ориентации. Психотерапевт вздыхает, постукивая пальцами по столу. — Она меня даже за руку старается не брать, — глухим голосом замечает Чуя, теребя край толстовки, — она, блять, со мной за одним столом есть не хочет! — у Накахары дрожит голос. Сильно. У Осаму ноет в груди. Не слабо. Все-таки это безумно давит на мозг — мать не может есть со своим сыном вместе, так как ему нравятся парни, а не девушки. Это же звучит глупо! Как бред психически нездорового. Просто неадекватная женщина! Начинает тошнить. Осаму изначально не хотел помогать никому. Абсолютно. Устроился на работу психотерапевтом, по специальности, потому что нужны были деньги и потому что у Йосано шило в заднице. Но сейчас он впервые ощущал желание помочь. Помочь Чуе. Помочь справиться с тиранией матери, с личными проблемами. Дазай смотрит на рыжика, сжавшегося на стуле и тотчас вспоминает себя в эти же годы. Он был не лучше. Определено даже хуже. Он тогда четыре раза суициднуться пытался, но на пятый уже не хватило смелости, и тогда он пошёл в медицинский, дабы узнать, блять, что за чертовщина с ним творится. Было жутко интересно узнавать об особенностях человеческой психики. И вот теперь он тут, совсем ещё молодой, сидит напротив парня, что так же как и он в прошлом потерялся в пути этой сложной, как инструкция к часам, жизни. Чуя пытается сдержать слезы. Перед малознакомыми парнями, что старше тебя на какие-то лет шесть плакать — верх идиотизма. Поэтому Накахара сидит, вцепившись ногтями в сидение стула и молчит, не моргая, на рыжих ресницах повисли маленькие капли слез. Меньший матерится сквозь зубы и рвано вздыхает. — Будешь конфетку? — наконец-то, блять! — шатен протягивает младшему чашу сладостями, тот запускает туда пятерню и старается унести в рот как можно больше. Бывший студент улыбается, наблюдая за подростком, чувствуя, как начинает привязываться к нему. Уже. Вот блять. — Спасибо, что-ли, — проглатывая цветное драже говорит Чуя, а Осаму кивает, смотря на часы. — Ну что же, на сегодня наш с тобой приём окончен, — Накахара поднимается со стула и идёт к двери, — рад был познакомиться, Чуя! — подросток передёргивает плечами, не оборачиваясь. — Bye, bitch, — Накахара прикладывает два пальца к виску, перед тем, как открыть дверь, всё-таки, в глазах стоят слёзы, и ты с этим ничегошеньки не сделаешь. — Чуя, не выражайся, — с нажимом говорит Дазай из-за своего стола, но все равно улыбнулся этой фразе. — Всё-таки, психотерапевт ты херовый, — замечает Чуя, и узкая спина скрылась за дверью. — Ещё научусь, — задумчиво шепчет Дазай.