Такемичи остановилась в толпе прямо перед огромным экраном, где сейчас высвечивалась фигура её отца. Он был одет в свой привычный деловой костюм, но... Если обычно он выглядел собранным и одаривал каждого своей ослепительной профессиональной улыбкой, то сейчас на нём лица не было. Выражение лица пустовало и кричало о том, что он всех здесь уничтожит.
Ханагаки стояла на месте и смотрела на него, самым грустным взглядом, который у нее когда-либо мог быть. Видеть отца таким изученным и лишенным всякой радости и эмоций за исключением гнева, было довольно больно. Это било прямо по сердцу, которое стискивалось в груди, будучи прикрытым такой же сжатой поверх груди рукой.
Она стояла и задумывалась: а правильно ли они на самом деле поступают, осуждая людей в том, чего захотел псевдобог этого мира? Всё-таки именно он виноват в том, что воссоздались условия смерти её матери.
"Папа..." – в руке был сдавлен телефон, в котором высвечивались множества голосовых сообщений от человека по ту сторону экрана,полученные ей ещё сегодняшним утром. Он утешал свою дочь, говоря о том, что расправиться с каждым, кто посмел допустить такой исход... И пообещал, что каждый из них будет страдать в два раза больше, чем пришлось им.
Некоторое время Такемичи чувствовала боль от каждого слова утешения, но от мысли, что люди виноватые в смерти матери пострадают точно так же значительно облегчило переживаемые ею страдания.
"Видимо, я и правда уже сошла с ума, раз чужие страдания стали приносить мне спокойствие..." – она нервно улыбнулась, глядя на лицо отца, который серьёзно настроен уничтожить всех тех, кто присутствовал в зале суда в качестве обвиняемых. Лишь по одному этому лицу, Такемичи могла сказать, что им уже крышка, так что оставалось лишь ждать того момента, когда приговор будет вынесен и те люди поплатились бы за совершённое.
– Такеми! – ребята наконец нашли её в толпе. Та стояла, странно улыбаясь, и неотрывно смотрела на экранную панель.
Все собрались в одну единую группу и точно так же смотрели прямо на экран, как и множество других зевак, собравшихся, чтобы это увидеть этот великий и жестокий суд.
А все мимо проходящие говорили о том, насколько авиакомпании не повезло, что на борту была жена настолько важного человека. И были совершенно правы, ведь им и привода не повезло попасть под горячую руку судьбы, играющей с Такемичи жестокую игру.
"Если и страдать, то не только мне. Пусть и этот чертов мир страдает вместе со мной!"
– Это правда твой отец? – Мицую слегка напряг его грозный вид, особенно сейчас. – Не думал, что он у тебя такая важная шишка.
Такемичи этого и не рассказывала, да и своим внешним видом или особенностями не демонстрировала. Ей казалось это не важным, при общении с человеком, потому она никому и не говорила о том, кто такой её отец и никогда не показывала его фотографии. Он просто был и существовал лишь для неё и матери, и не для кого больше.
– Он их уничтожит. И шанса не оставит, – говорила девушка, все продолжая странно улыбаться, глядя в экран. Парни сразу догадались, что девушке опять фигово и психушка уже не держит эмоции в стабильности, превращая её в настоящего психа.
"Всё было предрешено ещё с того момента, как мама села в тот гребанный самолёт. Не окажись там именно она, то никто бы и не стал над этим париться..." – Такемичи знала всю жестокость этого мира, в котором власть, деньги и статус решали все. – "В ином случае их бы всех легко оправдали. Но сейчас, всё значительно сложнее. От всех них и следа мокрого не останется... Папа сравняет эту компанию с землёй без вины и сожалений..."
– В каком смысле? – спросил у неё Чифую, напрягшийся от состояния Такемичи, с лица которой не сходила эта жуткая улыбка. Мышцы будто сами по себе натягивались на её лице, от чего и становилось жутко.
– Судья, суд присяжных, прокуроры, адвокаты и другие – папа всех подкупил, – это слишком очевидный ход для кого-то вроде него. – Уже сегодня от них ничего не останется.
– Ебать страшно! Нахера так жёстко!
Теперь все поняли, что с этой семейкой шутки плохи. А если теперь ещё и что-то с Такемичи произойдёт – единственным оставшимся у Итана дорогим человеком – всем придёт пиздец.
Казутору аж в дрожь бросило от того, насколько страшным был бы его конец, узнай её отец о том, что он пырнул её ножом относительно недавно.
– Мама всегда сдерживала его и не подпускала его ко мне слишком близко, чтобы я не набиралась подобных манер решать проблемы... – поделилась, небольшой тайной её семьи Такемичи. – Но... Раз мамы больше нет, то... И его тормозов тоже.
"И моих похоже тоже".
– Такемичи, знаешь... – младшей Сано не заходила подобная тема для обсуждений. Потому она захотела как-то это исправить или отвлечь подругу на что-то другое. – Давай-ка лучше пойдём присядем? Вон в том кафе продают самые вкусные пончики!
Эма широкое улыбаясь начала подталкивать подругу к кафешке, находившейся чуть дальше по улице. Ханагаки и не сопротивлялась, не в том состоянии была, хотя с места со шла не сразу. Некоторое время взгляд оставался прикованным к экрану, а тело замершим, покуда к Эме не присоединился Майки, сдвинувший её с мертвой точки.
Все последовали за ними и расселись за несколько уличных столиков под навесами, продолжая наблюдать за тем, что сейчас происходило в зале суда. Кончено вид на экран был не самый прекрасный, но лучше так, чем видеть и слышать все в деталях.
Как Такемичи и говорила, её отец подкупил каждого, поэтому адвокаты один за другим признавали свою неспособность защитить подсудимых. Для них и их карьеры являлось выгодным поддаться её отцу и его обвинению, иначе бы карьера каждого завершилась в одно мгновение.
Да и Браун оказался ещё более предусмотрительным. Мало того, что обвинил их в катастрофе, так ещё и нарыл на каждого человека дополнительные сведения их грешков, способных засадить каждого из подсудимых на пожизненно. А если человек был чист, то он просто создал эти грехи и открыл на каждого дополнительное дело для увеличения срока.
"Кто бы мог подумать, что мой отец настолько жесток. Оказывается, я столько всего не знала о его истинной натуре," – сейчас Такемичи была благодарна матери за то, что сохраняла добросовестный и приятный образ отца в ее голове настолько долго. – "Но что ещё более удивительно, так это то, что я не испытываю к нему никакого отвращения... Я знаю, что он сейчас ничем не лучше Кисаки. Ведь засаживает даже невинных людей в тюрьму, но..."
– Я по-прежнему его люблю... – прошептала себе под нос девушка, окончательно отрывая глаза от экрана и наконец обращая внимание на лежащую перед ней коробку пончиков и рядом стоящий молочный коктейль.
Дальше ребята, немного посочувствовали всем осуждённым, оказавшихся приговоренных к большому или пожизненному сроку заключения в тюрьму. Однако в то же время подбодрили Такемичи, для которой справедливость восторжествовала, пускай и не самым прекрасным и честным образом.
"Даже ребят не волнуют подробности того, что сделал мой отец ради этого. Входит... Нормально чувствовать облегчение от чего-то подобного?" – она сделала пару глотков молока с банановым привкусом и отпустила зажатую между губ трубочку. – "Или всё-таки нет?..."
Примерно тогда же, когда суд закончился, телефон Ханагаки начал разрываться от звонка. Он ходуном ходил, пока из него противно вырывалась музыка, а сам он дрожал, как и все, что стояло на этом же столе.
Та бросила на него косой взгляд, думая над тем, стоит ли его брать трубку или же в этот раз проигнорировать, пока её мысли не уложатся.
– Тебе отец твой звонит, – напрягся Казутора, который уже боялся любого его упоминания. – Думаю тебе стоит поднять.
После высказанного Казуторой мнения, Ханагаки ещё раз кинула взгляд на телефон и все же потянула руку к уже убежавшему от неё гаджету. Проведя лёгким движением пальца по экрану, она увидела, что таймер начал отсчитывать время разговора, а потому она приложила прибор к уху и услышала парочку встречных вопросов.
– Такемичи, ты как? Всё порядке? – первым же делом спросил обеспокоенный мужчина. Ей даже не верилось, что тот, кто ещё недавно с суровейшим и яростнейшим лицом стоял в зале суда, мог так взволнованно говорить с ней.
"Это и правда мой отец", – теперь его голос и предположительно выражение лица были более уместными для представления её типичного отца.
– Нормально... – с лёгкой отстранненостью в голосе ответила ему она.
– Прости, что не мог быть рядом с тобой, милая, – он говорил максимально ласково и нежно, что сразу дало всем, кто слышал, понять насколько же Такемичи им любима.
Ещё недавно Итан был готов всем глотки разгрызть и расчленить их самым мучительными способами, а сейчас превратился в типичного подкаблучника, только не в сторону жены, а теперь уже дочери. Размяк моментом, забывая обо всех остальных заботах.
– Ничего страшного. Ты сам-то как, пап? – уже спрашивает она, чувствуя, что готова расплакаться уже просто потому что спрашивает отца о том, каково было ему терпеть все то. А на деле им обоим сейчас было одинаково не просто.
Для Итана стало сюрпризом, что дочь будет обеспокоена его личным состоянием души, от чего у самого на сердце стало больно и тяжело, пускай и частично приятно.
– Со мной все в порядке, доченька... – мужчина сам словно на грани был. По голосу было слышно, как ком в горле встаёт.
"Лгун. Чертов лгун..."
Ребята лишь наблюдали за тем, как лицо девушки становиться все серее и серее от чувства нагнетания на душе.
– Прости меня, солнышко. Это всё моя вина... – её отец резко начал извиняться. Его голос стал ещё более тихим и хриплым, что подтверждало тот факт, что тот готов расплакаться. А ещё Такемичи услышала звук глухого удара от чего подумала, что он приложился о стену спиной или плечом.
– Папа, о чём ты говоришь? Ты не виноват в том, что мама поехала тем проклятым рейсом.
Она прикрыла глаза и лоб рукой, пока голова склонилась вперёд, а волосы попадали на стол. Её головная боль возвращалась вместе с усталостью и напряжением. Снова становилось плохо.
– Нет, милая. Это действительно моя вина. Я с ней поссорился в тот день, как увидел видео в котором ты дралась с каким-то мужиком в три раза больше тебя! – признавался ей он. – И я запретил ей ехать со мной на личном самолёте, поскольку хотел поговорить с тобой самостоятельно! Я был слишком зол! А она обо всём умалчивала!... Это я виноват, что она села в тот самый самолёт...
Когда Такемичи услышала об этом, её сердце сжалось ещё сильнее. Она понимала, что так называемый "Бог" постарался устроить всё максимально правдоподобно, потому и создал подобное стечение обстоятельств. И вины её отца тут вовсе не было.
"Это отвратительно... Этот ёбнутый мир готов обвинить кого угодно, но только не себя... Я не позволю ему лишить меня остатка того дорого, что ему осталось!"
– Ещё раз так скажешь и можешь забыть о том, что я твоя дочь... – резко выплёвывает она, набравшись необходимой решимости. Она почувствовала как в ней снова загорелся источник силы и уверенности, которые остался последним очагом её внутренней силы и стержня.
– Такемичи...
Ребята посмотрели на девушку, в чьем лице снова появилась прежняя решимость, от чего у каждого камень с души упал.
– Доченька... – лишь произносит мужчина в трубку, чувствуя себя сейчас максимально жалким.
– Ты дурак, если считаешь, что способен всё контролировать! – заявила она достаточно громко, чтобы тот четко услышал каждое сказанное ей слово. – Тебе давно следует понять, что ты живой человек, который способен на злость и жестокость даже по отношению к тем, кого любишь!
"Ты имеешь полное право злиться и на меня, и на маму. Ведь мы с ней и правда слишком гордые и непреклонные... Ты не должен с этим мириться, если не хочешь", – Такемичи поняла насколько жестокой была не давая своему отцу и шанса на возможность быть рядом и позаботиться о ней. И теперь очень об этом сожалела, ведь пока она отвергала его, этот человек был готов сделать для неё абсолютно всё, чего её душа хочет и не хочет.
– Любой бы на твоём месте разозлился! Так что прекрати ныть и винить себя в том, что мамина смерть на твоей совести! Иначе я сейчас начну придумывать такие же абсурдные причины, на подобии того, что всему виной то, что я не захотела лететь к вам!
И тут до мужчины дошло о чём говорила ему его дочь. Правда ведь, причин подобных той, которую она высказала себя и которую придумал для себя он, можно было придумать ещё огромную кучу, но никакая бы не смогла по-настоящему точно определить истинную причину подобного исхода.
– Такемичи, – Эма положила руку на плечо подруги немного переживая о том, что та начинает ссориться со своим отцом, хотя сейчас для этого было не самое лучшее время.
– Все в порядке, Эма. Мы не ссоримся, – Ханагаки улыбнулась подруге, пытаясь её немного успокоить, хотя успокаивать тут было надо вовсе не Эму.
– И не надо, – сказала Такемичи подруга и заключила её в крепкие объятия, пока из трубки снова послышался голос, но уже не столь хриплый и отчаявшийся.
– С каждым годом ты всё больше становишься похожа на Курому. Не завидую я тому карлику, который влюблен в тебя.
Стоило всем услышали это, как на всю улицу раздался громкий подростковый смех. Уж слишком позабавило всех новое прозвище Майки. Ханагаки тоже не сдержалась, заражаясь смешинкой от друзей и тоже сидела смеялась, пока один только Сано возмущённо закричал в трубку отобранного у девушки телефона.
– Папаша, я вообще-то всё слышу. И моё имя Манджиро! Ман-джи-ро! – по слогам произнес он, словно заставляя мужчину выучить, как правильно произноситься его имя, словно первоклашку.
Майки злился из-за того, что его при его друзьях очередной раз оскорбили, назвав маленьким, хотя рост с Такемичи у них был относительно одинаковый – девушка на сантиметр или два выше
Остальные до сих пор со смеху умирали, чуть ли со стульев и стола не падая, интересуясь у Дракена, Эмы и Чифую, откуда отец Ханагаки знает Майки. Они и рассказали им эту душещипательную историю их встречи и в этот раз посмеялись ещё больше.
– Ты кого папашей назвал, дурак!
Девушка стала наблюдать за тем, как эти двое стали ссориться друг с другом, пока остальные ребята расшевелить и мгновенно повеселел, вслушиваясь а историю о том, как Майки признался Итану Брауну в том, что влюблен в его единственную дочь. И ещё как обещал похитить её, если тот увезёт её в Америку и так далее...
Снова переводя взгляд на то, как Майки ругается с её отцом по её же телефону, Ханагаки показалось, что это способно стать обыденностью. Она представила, что такая ссора могла ещё ни раз повториться в будущем, при каждом их разговоре. И это казалось ей довольно забавным.
И пока она сидела и хихикала наслаждаясь атмосферой, она резко вспомнила об одном человеке, который ещё не был вкурсе того, что с ней произошло.
"Точно, Изана!"
Только она собиралась взять у Майки и телефон и начать писать ему, как в голове пролетела мысль о том, что, возможно ему пока не стоило об том знать. Иначе бы она заставила его сильно беспокоиться и вынудила бы его рискнуть своим положением и немедленно прибежать к ней, забывая о политике скрытности от семьи Сано, которой он придерживался.
"Лучше напишу и расскажу ему обо всем потом, когда все более-менее уляжется", – вот так она и не решилась написать ему в тот момент...
***
Верхушка Тосвы ещё какое-то время просидела в кафе, а после ребята расходиться по домам. Разумеется, каждый пожелал Такемичи скорейшего выздоровления и удачи, чему она была несказанно благодарна.
Назад в семейном додзё семьи Сано они ехали уже вчетвером: она, Майки и Дракен с Эмой.
– Я чувствую, что это судьба, – неожиданно завёл разговор Майки, сидящий прямо за спиной Такемичи.
– А? О чем ты сейчас, Майки? – та не поняла, о чём он говорил.
– Когда он нашёл двигатели под пепельным небом, в разрушенном здании без потолка, среди обломков... Брат сказал, что они звали его.
Такемичи немного понимала эту странность и романтичность подобной картины. Ей тоже иногда казалось, будто у мотоциклов была душа и свой голос. Но она не верила в судьбу или предназначение, поэтому все остальное кроме романтики и совпадения, казалось ей полнейшим абсурдом.
– Давай как-нибудь сгоняем туда? – предложил ей парень. – На филиппинские развалины...
Ханагаки уже много мыслила о том, что из дружба с Майки будет вечной, даже если она так и не полюбит его. Так что подобная индейка, вполне ей зашла. Ведь, чтобы путешествовать, друзьям многого и не надо.
– Давай! – она согласилась на это не особо задумываясь о том, насколько все может измениться в ближайшие несколько лет или меньше. Она просто верила, что когда-нибудь подобное осуществиться, а если она верила, то это точно должно было сбыться.
***
Через пару дней после суда состоялись похороны погибших в этой авиакатострофе. Сначала это были публичные похороны, на которых собрались все семьи погибших и были выставлены на всеобщее обозрение в телевидение и СМИ, которые хотели обернуть результат катастрофы, чувства близких погибших в кучу денег. Ханагаки испытала тогда дикое отвращение ко всем представителям данных областей, потому своим достаточно суровым взглядом не подпускала ни одного журналиста к себе, даже не пушечный выстрел.
Множество людей пришло чтобы высказать свои сожаления по поводу этого случая и попрощаться с почившими, провожая их в последний путь.
Такемичи же стояла рядом со своим отцом. Их лица всю церемонию были невозмутимые. Их не волновали эти фальшивые показательные похороны или то, что кто-то собирался получить с того выгоду. Они просто уверенно терпели до той секунды, пока им не разрешено будет забрать гроб и наконец отвести маму на семейную могилу, где её должны были похоронить.
Многие семьи подходили к ним и благодарили её отца за судебное разбирательство, которое он им обеспечил. Для них это было большой удачей, поскольку не в вяжись в этом дело её отец, сейчас бы ничего из этого не было.
"Они благодарят его за то, что моя мама летела с из родственниками в этом самолёте? Они совсем с головой не дружат?"
Такемичи было противно оставаться там и быть целью обсуждения других. По той причине она покинула эту бессмысленную церемонию ещё до её конца вместе со своими товарищами, которые приехали поддержать её в столь тяжёлый час.
Оставшуюся часть дня Ханагаки провела в похоронном бюро, где стоял гроб с телом её матери. Её лицо было прикрыто салфеткой, а тело ниже головы уже закрыто частью крышки, чтобы не пугать её внешним видом людей, прибывших с ней попрощаться.
Тело женщины было сильно изуродовано произошедшим в самолёте взрывом, водой и морскими существами, которые употребили её мягкие ткани в качестве своей пищи. Но Ханагаки не могла оторвать глаз от красоты женской столь знакомой тонкой шеи, по краям которой и по всему оставшемуся гробу были высажены живые белые лилии, которые любила её мама.
Над гробом стояла фотография достаточно молодой Курому. Эта была, по её личному мнению, сама лучшая фотография среди всех имеющихся. Лишь на ней мама Такемичи была в самом расцвете своей молодости, тогда же она ещё не была испорчена жестокостью этого мира. Она просто была счастливой девушкой, живущей свободной и независимой жизнью. Не подозревающей о том, насколько жестоко обернется к ней её дальнейшая жизнь.
– Такемичи, пора... – в комнату вошёл Итан. Он дал ей знать о том, что пришло время отправляться на кладбище, поэтому гроб должны были окончательно закрыть и увезти.
– Уже? – она не думала, что время пролетит так быстро. Девушка начала вставать с коленей, поправляя юбку своего траурного платья. Чтобы скрыть своё изнеможденное лицо, она нашла в вещах своей мамы черный кружевной платок, который просто накинула на голову, а чтобы не скатывался закрепила на макушке невидимкой. Так что она вся была закрыта за исключением голых ладоней и ступней.
Ханагаки потребовалось немного времени, чтобы встать на затёкшие ноги. Но когда покалывание ослабло, а мышцы заработали, как надо, она подошла к гробу, чтобы в последний раз попрощаться с матерью. Это единственная оставшаяся возможность Такемичи увидеть и прикоснуться к Курому. Дальше их пути разойдутся раз и навсегда – одна будет ходить по земле, а другая тем временем станет самой землёй, по которой первая будет ходить.
Итан тоже подошёл к ней и слегка приобнял дочь за плечи, разделяя с ней одну и ту же боль.
– Прощай, мамочка. Я буду очень сильно скучать по тебе... – она слегка наклонилась и поцеловала её лоб, через черное кружево платка. Тогда по лицу очередной раз покатились слёзы, которые она, казалось бы, уже давно все выплакала.
– Прости меня, Курому. Прости за всё, что я натворил... – мужчина тоже не сдержался и заплакал.
Чтобы облегчить и свои руки и муки дочери прижал Такемичи к себе, позволяя спрятать её слабость в своей груди. А сам тем временем моментально привязывал дочь к себе, мысленно говоря о том, что уж её-то он точно защитит, как надо. И сделает абсолютно всё, чтобы та была счастливой.
– Спасибо, что была рядом со мной. Я очень сильно тебя люблю и буду любить до конца своей жизни... Прощай, любимая...
Все наблюдавшие за оставшимися членами семьи невольно расплакались. Им самим стало тяжело, так что все удалились, не решаясь хоть как-то лезть к ним. Этот момент должен был принадлежать лишь исключительно им самим и никому больше.
Вскоре они вдвоём, наглотавшись своих слёз, вместе опустили крышку гроба. Что знаменовало конец прощанию с Ханагаки Курому – любимой матерью и драгоценной женой...
***
Гроб унесли в машину, чтобы доставить его на кладбище, на семейную могилу семьи Ханагаки. Такемичи с Эмой и Хиной поехали в машине Итана, пока мальчики, не изменяя себе, следовали за ними на мотоциклах. Многие люди удивлялись видя на дороге едущие дорогие автомобили, пока тем же временем за ними следовала толпа байкеров, в костюмах или школьной форме.
Уже совсем скоро девушка стояла перед готовой могилой, на алтаре которой стоял тот самый портрет, который она везла в своих руках, множество цветов, ароматных палочек и подношений. Могила была хорошей, но каменная плита совершенно не сочеталась с жизнерадостным выражением лица женщины на фото. Лишь цветы скрашивали каменный фон, делая общую картину чуть живее.
Прощающиеся с ней люди говорили множество хороших слов, провожая её на небеса, но все они не знали, что на самом деле никакой загробной жизни не существует. А человеческая душа, которую они "якобы" провожают на самом деле исчезла или переродилась. И лишь одна Такемичи зная эту истину, понимала, что все её прощания не были услышаны, ведь души её матери в этом мире больше не было...
Постепенно людей становилось всё меньше и меньше. Даже некоторые друзья Такемичи, что пришли в этом место, чтобы поддержать её были не в состоянии столько там стоять. Они тоже уходили уменьшая число находящихся у могилы.
В самом конце остались лишь Ханагаки со своим отцом, Эма с Хинатой и Майки с Дракеном – больше не было никого.
– Такемичи, не терзай себя. Пойдём домой, тебе нужно отдохнуть, – твердил мужчина на своём ломанном японском, приобнимая застывшую на месте дочь за плечи.
– Я хочу побыть здесь ещё немного, а вы идите.
Ребята поняли, что Такемичи хочет остаться одна и что-то сделать. Волнение в них, конечно, присутствовало, но они думали, что это просто необходимо, раз она столько неподвижно стояла перед могилой, будто чего-то ожидая.
– Я буду ждать тебя в машине, – сказал Итан и сразу пошёл в сторону парковки. Ребята последовали его примеру.
– Держись, Такемичи. Знай, я всегда рядом с тобой, – шептала ей на ухо Эма, обнимая девушку в последний раз за сегодняшний день.
– Спасибо тебе, Эма, – Такемичи тоже её обняла.
– Не плачь больше, Такемичи. Все обязательно будет хорошо, – говорила уже прижавшаяся к ней Хината.
– Хорошо. Постараюсь.
Обещать наверняка она не могла. Ханагаки никогда не давала тех обещаний, которые была не в состояние сдержать точно. И все это прекрасно знали.
– Прости, что ничем не можем тебе помочь, – только и сказал Рюгуджи, что обхватил девушку своими сильными руками, что были столь похожи на руки её отца. Такие же крепкие и сильные, от объятий которых становилось заметно спокойнее.
"Надеюсь, Эма не убьет меня, если я иногда буду находить в его объятиях некоторое отцовское утешение?"
– Ничего. Вы итак делаете для меня достаточно.
И наконец пришла очередь Майки. Он смотрел на лицо Такемичи сквозь черное кружево и удивительным образом отчётливо видел каждый элемент её лица, не смотря на то, что некоторые детали были прикрыты плотным узором.
– Ты можешь рассчитывать на меня, что бы ни случилось. Я всегда приду к тебе, если буду нужен.
И только после того, как сказал ей это в лицо, он осторожно обнимает её.
– Майки...
"Почему у меня появилось такое ощущение, будто я не это хотела от него услышать? Эти слова больше подходят..."
И вот в голове выскакивает образ Изаны. С его типичной улыбочкой, которой ей сейчас так не хватало. Хотелось прямо сейчас увидеть его, посмотреть в сиреневые глаза и поговорить о всяком разном, чтобы убрать гнёт на душе.
От всех этих мыслей о нём, она заметить не успела, как впилась руками в Майки, хотя хотела сделать это с другим человеком. И когда осознание этого к ней пришло, она расслабила руки, удивляясь самой себе в том, что резко отодвинула Майки в сторону, представляя вместо него совершенно другого человека.
Когда обнимашки со всеми закончились, Такемичи вернула себе непринуждённый вид и попрощалась с ними, некоторое время провожая их взглядом и лёгкими взмахами руки.
Их силуэтом исчезли и Такемичи повернулась лицом к могиле, глядя на портрет своей матери.
– Теперь нам никто не помешает, "мама", – сказала девушка, прокручивая платиновое обручальное кольцо на своём среднем пальце, пока точно такое же застряло на безымянном пальце левой руки у её отца. И пока девушка крутила его, собирала сделать то, что прежде никогда не делала, хотя очень этого хотела всю свою прошлую и нынешнюю жизнь... – Давай же поговорим с тобой по душам? Хотя бы сейчас...
