Catharsis // Катарсис

Он хотел его смерти. Он хотел убить его. Том хотел вырвать сердце Лестрейнджа голыми руками. Пустой смех лежащего на земле наследника разносился по воздуху, пока кровь капала из его сломанного носа. Его гребаный смех… Его гребаный, блять, смех… — Круцио, — прошипел Том. Крики наполнили комнату. В своем гневе он забыл наложить заглушающие чары на спальню. Твою мать. Нехотя он отменил действие Круциатуса почти так же быстро, как наколдовал его, и потратил секунду, чтобы убедиться, что никто не сможет услышать исходящие из комнаты звуки. Тишина. Чертова, блять, тишина. Лестрейндж сдавленно выдохнул, корчась на полу — эффект краткосрочного проклятия отдавался в его теле. Звук его вдохов злил Тома. Жалкий вид его на полу злил Тома. Образ его, нависающего над Хендрикс… Он приводил Тома в ярость. — За что, черт возьми, это было? — крикнул Лестрейндж, взглядом метая в Тома молнии. Его слова заплетались, а глаза были до сих пор замутненными от обильного количества алкоголя, все еще сохраняющегося в его организме. Том наклонился так, что оказался на уровне глаз парня. Карие против зеленых. Ярость против негодования. — Скажи спасибо, что это было не убивающее проклятье, — прорычал он. Лестрейндж закатил глаза, покачав головой и сплевывая полный рот крови на пол. — Наконец-то добивался чего-то с ней, а тебе нужно было прийти и испортить все мое чертово веселье. И на мой день рождения, не меньше. Дышать. Дышать. Просто, черт возьми, дышать. Руки Тома сжались в кулаки, крепко держа палочку. Его челюсть была стиснута настолько сильно, что вены на его шее проступали все заметнее и заметнее. Он чувствовал себя посторонним в собственном теле — будто оно принадлежало животному. Жаждущему крови животному. — Почему тебя вообще это волнует? — спросил Лестрейндж, подпирая себя руками и слегка приподнимаясь с земли. — Я все равно добуду твою чертову информацию. Ничего страшного не случилось — я в любом случае собирался стереть ей память. Словно кто-то щелкнул переключателем. Мгновенно… Том утратил контроль. Все перед его взглядом сверкнуло красным. Так же, как и сами его глаза. Он схватил пустую бутылку от огневиски и разбил ее о кровать Ксавьера. Она сломалась прямо под горлышком, и, прежде чем Лестрейндж успел осознать, что происходит, Том вонзил осколки в грудь парня, прямо рядом с его сердцем. Лестрейндж со стуком упал обратно на пол, в его изумрудных глазах сверкнул ужас, а пальцы метнулись к внедренному в его плоть острому стеклу. — Вытащишь, и ты истечешь кровью до смерти, — прорычал Том. — Двинешься, и я разорву твое сердце. Отрывистое, поверхностное дыхание слетало со рта Лестрейнджа, пока он лежал на земле, его темная рубашка была разорвана, открывая сочащуюся багровым плоть. Том нагнулся, выхватывая палочку парня из его рук, и разломил ее пополам, в порыве ярости бросив обе половины через всю комнату. Недалеко он заметил палочку Хендрикс. Хендрикс. Авалон. Твою мать. Звук задыхающегося хрипа вырвал его из порывистых мыслей. Он посмотрел на Лестрейнджа: широко раскрытыми и бешеными глазами парень зафиксировался на осколке стекла, впивающемуся в его тело так опасно близко к его жизненным органам. Одно движение, и он умрет. Том хотел вырвать стекло из его груди и наблюдать, как жизнь вытекает из его тела. Нет. Не сейчас Пока нет. Он быстро подошел к тому месту, где лежала отброшенная на пол палочка Авалон, и поднял ее, прежде чем выйти из комнаты, игнорируя мольбы Лестрейнджа не оставлять его одного. Он бросился бежать сразу, как только дверь за ним захлопнулась, и направился к своей спальне. Звуки вечеринки все еще эхом раздавались в помещении, но он не слышал ничего, кроме собственного сердцебиения. Он хотел выломать дверь. Он хотел сорвать ее с петель. Но внутри была она. Поэтому он тихо и осторожно открыл дверь и медленно шагнул внутрь, закрывая ее за собой. Она сидела на его стуле, прижимая спинку к груди и уставившись на пол. Ее глаза не встретились с его глазами, когда он вошел. Она даже не двинулась. Его голос был тихим, когда он заговорил: — Хендрикс. Ничего. Тишина. Она ненавидела тишину. — Авалон, — сказал он, делая еще один нерешительный шаг вперед. Она подняла глаза, встречаясь с ним взглядом. Они выглядели безжизненными. Она выглядела безжизненной. Высохшие ручейки боли окрашивали ее щеки. Том не знал, почему этот вид беспокоил его настолько сильно, но это было так. Он беспокоил его настолько, мать его, сильно. Он собирался убить Лестрейнджа. Ее палочка все еще была в его руках, поэтому он поднял ее, чтобы она увидела, и начал осторожно подходить к ней, сантиметр за сантиметром сокращая пространство между ними, ожидая, что она начнет возражать, но она не возразила. Наконец дойдя до нее, он поднес палочку перед ней и посмотрел, как она робко протянула руку и забрала палочку из его пальцев, тут же крепко прижимая ее к своей груди. Ее глаза снова переместились на пол, но рука поднялась и вытерла непрошенную слезу с побледневших щек, случайно размазывая по лицу остатки крови Лестрейнджа, которая все еще окрашивала ее пальцы. Никогда раньше он не видел ее такой… такой сломленной. Он поймал себя на том, что желает, чтобы она сказала что-нибудь — сказала что угодно — чтобы заполнить тишину, которую, он знал, она ненавидела. Но она не сказала. Она лишь без слов смотрела на землю глазами тусклыми и пустыми. Лишенными того огня, который он так привык в ней видеть. Он протянул руку за ее спину, хватая аккуратно сложенный платок со своего стола, прежде чем опуститься на колено перед ней, сидя на уровне ее глаз. Быстрым взмахом палочки он намочил ткань и мягко поднял руку к ее щеке, чтобы вытереть кровь. Она вздрогнула от его прикосновения. Он собирался убить Лестрейнджа. Он быстро отдернул руку, но ее глаза задержались на зажатой между его пальцами ткани. Медленно он поднял платок обратно к ее окровавленной коже, и на этот раз она наблюдала за ним, пока он тихо работал над тем, чтобы смыть остатки багровых пятен с ее кожи. Никто из них не говорил, пока он работал. Это заняло больше времени, чем он предполагал. Крови на ней было больше, чем ему хотелось бы видеть — на ее лице, руках, ладонях, шее — однако его радовало хотя бы то, что вся эта кровь принадлежала Лестрейнджу. Он выбросил окровавленную тряпку в близлежащую урну, прежде чем вернуть свое внимание к ней. Ее пальцы крепко сжимались вокруг палочки, хотя и сильно дрожали. Даже ее дыхание было резким и рваным. Он хотел сказать что-нибудь, чтобы успокоить ее, но не знал, что. Он не знал, что, черт возьми, сказать, и он не знал, что, блять, делать. Видя ее в таком состоянии, он испытывал беспокойство и становился не совсем уверенным в своих следующих действиях. Должен ли он был поговорить с ней? Утешить ее? Должен ли он был положить ладонь на ее плечо? На ее руку? Он не знал, но, стоило тишине опять подкрасться к ним, он знал, что ему было необходимо наполнить пространство шумом. Поэтому, сомкнув губы, он начал напевать. Хватка на ее палочке слегка ослабла, когда едва уловимая мелодия Вивальди залила ее уши и прогнала оглушающую тишину, повисшую в комнате. Том не сводил глаз с ее лица, хотя знал, что верхняя пуговица на ее рубашке была оторвана, а следующие несколько — наспех расстегнуты. Кружевной контур ее бюстгальтера выглядывал наружу, а плечо оставалось оголенным, поскольку ткань сползла с ее хрупкой фигуры. Не отрывая взгляда от ее глаз, он аккуратно протянул руки и начал застегивать ее рубашку. Он задержал дыхание, пока делал это, отчасти беспокоясь, что она снова вздрогнет. Но этого не случилось, и, мягко задев пальцами ее кожу, он позаботился о том, чтобы вернуть блузку на законное место и прикрыть ее. Посмотрев глубже в ее глаза, он увидел, что крохотное подобие света вернулось. Ее взгляд был по-прежнему туманным — из-за шока, опьянения или и того, и другого, он все еще не мог понять — но он видел, что жизнь начинает к ним возвращаться. Когда он услышал, как ее тихий голос начал напевать вместе с ним, ему тяжело было не издать вздох облегчения. Но он сдержал его в себе, изо всех сил стараясь оставаться настолько собранным, насколько возможно, ради нее. Однако тихая мелодия вскоре угасла, и они снова остались в тошнотворной тишине. Он не хотел спрашивать, но он должен был узнать. — Он… — Нет, — сказала она, говоря впервые и перебивая его тихим, но твердым голосом. Ради ее же блага он почувствовал облегчение. Но ее признание не сделало ничего, чтобы подавить неистовую ярость, горящую в его венах. Он собирался убить Лестрейнджа. Особенно громкий хор возгласов с непрекращающейся вечеринки проник в комнату, заставляя их обоих с болью осознать, в каком неведении по отношению к событиям вечера пребывал остальной мир. Он знал ее лучше, чтобы не думать, что она захотела бы сталкиваться с людьми снаружи. Ничто она не ненавидела сильнее, чем выглядеть слабой, уж это он знал, поэтому ему было абсолютно очевидно, что она не станет спешить покинуть комнату, если это значило, что снаружи ей в ее текущем состоянии придется идти через толпу людей. Он молча встал, подходя к сундуку у кровати, и вынул оттуда плед и подушку, тихо положив их на стол около нее. Она пыталась это скрыть, но он увидел, как она подняла свою руку к лицу и вытерла очередную слезу. Только в этот момент он заметил отвратительно-красные отпечатки ладоней, оставленные на ее запястьях. Он сделал резкий вдох, но не был способен выровнять дыхание снова. — С тобой все будет в порядке, если я оставлю тебя ненадолго? — спросил он невозмутимым голосом. Она кивнула, и он торопливо пошел к двери. — Я вернусь. Я лишь должен кое-что сделать. Она колебалась в своем ответе, но заговорила прямо перед тем, как он повернулся к дверной ручке. В конце концов она сказала: — Что ты собираешься сделать? Он не повернулся к ней лицом. Он не хотел, чтобы она увидела, как потемнели его глаза от мысли о парне, которого он оставил в другой комнате истекать кровью. Все, что он сделал, — это сказал: — Постарайся немного отдохнуть, — а затем вышел за дверь, закрывая ее за собой раньше, чем Авалон могла возразить. Он собирался убить Лестрейнджа. И он, черт возьми, не собирался торопиться. Ноги инстинктивно принесли его обратно к комнате Лестрейнджа, и он резко распахнул дверь, открывая своему взгляду парня, лежащего в луже собственной крови с бутылкой, по-прежнему размещенной глубоко в его груди. Взмахом палочки он запер за собой дверь, прежде чем устремиться к Лестрейнджу. В глазах того было слабая видимость сознания, кожа стала отвратительно-белой — жизненная сила с каждой секундой все больше и больше вытекала из его тела. Зрелище вызывало у Тома отвращение. В какой-то степени он хотел оставить Лестрейнджа там… или, еще лучше, глубже вкрутить проклятую бутылку в его грудь, пока она не проткнет его жалкое подобие сердца. Но этого не было достаточно. Нет, он хотел заставить его страдать. Он хотел заставить его молить о смерти. Он направил палочку на Лестрейнджа, наблюдая, как лужа алой жидкости вокруг того медленно уменьшилась в размере, просачиваясь обратно в тело парня, а цвет вернулся к его лицу. Как только его зеленые глаза начали приоткрываться, Том наклонился над телом Ксавьера, поставил ногу слева от раны и рукой схватил горлышко бутылки, прежде чем выдернуть ее, удерживая яростно бьющееся тело внизу под весом своего ботинка. Крики эхом прокатились по спальне, но заглушающие чары сохраняли все в пределах их пузыря. Никто не мог его услышать, и никто его не спасет. Том сильнее вдавил каблук своей обуви в грудь Лестрейнджа, видя, как кровь рубиновым фонтаном хлынула из раны. Изо рта парня вырвался сильный кашель, и с каменным лицом Том смотрел, как Лестрейндж начал захлебываться собственной кровью. Глаза Ксавьера покраснели от напряжения агонии, но Том только начинал. Он поднял свою ногу с извивающегося наследника и направил на него палочку, исцеляя рану, после чего начал прохаживаться вдоль части комнаты. Его лицо было бесстрастным. Хладнокровным. Ледяным. Почувствовав, что рана затянулась, Лестрейндж, задыхаясь, рвано и хрипло выдохнул. Но, медленно, его дыхание начало возвращаться в норму. Он видел, как Реддл на расстоянии медленно обходил его вокруг, смотря на него так, как смотрит охотник на свою добычу. Взгляд Тома был тревожащим, но Ксавьер привык к этому за многие годы в его компании. — Мерлин, — выдохнул он. — На секунду я подумал, что ты позволишь мне истечь кровью до смерти. Том прищурил глаза на Лестрейнджа, качая головой. — Нет. — И это была правда. Он ни за что не позволил бы ему истечь кровью. Он хотел убить его сам. Ответ, однако, заставил Ксавьера облегченно вздохнуть. Худшее было позади, подумал он. Реддл был сообразительным, это всегда было очевидно. И Ксавьер знал, что богатство и связи оставались его спасательным кругом. Том Реддл никогда бы не разорвал свои личные связи — он был слишком умен для этого. — Посмотри на себя, — прорычал Том, ходя вокруг Ксавьера. — Скажи мне, оно того стоило? Ксавьер усмехнулся сам себе, закатывая глаза и тыльной стороной руки вытирая кровь со своего рта. — Стоило бы, если бы ты не помешал мне. В этот момент Том почувствовал, как демоническая ярость овладела его телом, мгновенно разрывая в нем связь с человечностью сильнее, чем когда-либо разрывали оба его крестража. Никогда в жизни он не испытывал такого гнева, как сейчас, смотря на парня перед ним. И он даже не мог объяснить, почему. Ксавьер знал, на что был способен Том… он знал, что он убивал, он знал, что он причинял боль, и он знал, что он сделал бы все это снова. Но какая-то часть его всегда думала, что верность избавит его от гнева его лидера. Он ошибся. Когда Ксавьер увидел, как глаза Тома сверкнули красным, он знал, что был неправ: он не был в безопасности. Никогда не был. Он попытался оттолкнуться от земли, чтобы встать на ноги, но раньше, чем он успел, Том резко подошел к нему, с багровым блеском в бездушных глазах подняв ногу и поставив ее на голень парня, мерзкий хруст и мучительный крик наводнили комнату еще раз. Слезы начали течь из глаз Лестрейнджа, а его вопли продолжались. Этот звук не беспокоил Тома. Нет. Нисколько. Он жаждал этого. Ксавьер не мог сформировать слова. Его тело одеревенело на полу, однако он в чистой агонии продолжал скулить. Том взмахнул палочкой в сторону осколков разбитого стекла, разбросанных по полу с того момента, как он сломал бутылку, и посмотрел, как они поднялись в воздух, зависнув над Ксавьером, а всего лишь мгновения спустя осыпались вниз в его тело, десятками глубоких порезов разрывая его плоть. Крики. Больше криков. Не колеблясь ни секунды Том исцелил кожу над стеклом, наблюдая, как глаза Ксавьера почти закатились к затылку, а чувствами овладела агония. Медленно он подошел к парню и встал над ним, холодно смотря вниз на его трясущееся тело. Несколько мгновений он упивался видом скулящего на полу Лестрейнджа. Затем Том произнес. — Акцио. Осколки стекла вырвались из-под кожи Ксавьера, раздирая его тело изнутри, и подлетели к рукам Тома, застывая в воздухе за секунду до того, как он без слов отбросил их в сторону. Медленно он опустился на колено, чтобы оказаться на уровне глаз Лестрейнджа. Голосом, вызвавшим холодок, пробежавший по позвоночнику парня, Том прошипел: — Оно по-прежнему того стоило? — Ксавьер не мог говорить. Слова подводили его. Все, что он мог сделать, — это заскулить, когда Том сказал: — Мы только начали. За те часы, которые последовали дальше, Ксавьер в конце концов потерял счет тому, сколько раз Реддл дробил ему кости, прежде чем исцелить их, просто чтобы подарить самому себе удовольствие ломать их снова и снова. Каждая частичка его тела горела огнем. Его горло раздирало от того, как много он кричал; он чувствовал, что время от времени терял сознание и приходил обратно в себя, но Том был безжалостен. — П-пожалуйста, — прошептал Ксавьер, его рот наполнялся металлическим привкусом каждый раз, когда он хотя бы пытался говорить. — Что «пожалуйста»? — невозмутимым голосом спросил Том. — Если… — ему пришлось ненадолго замолкнуть и попытаться набраться сил, чтобы заговорить. — Если ты с-собираешься… м-меня… убить… — Пауза. Кашель. Удушье. Плач. — П-просто с-сделай… это. — Послушай, как жалко ты звучишь, — сказал Том, качая головой. — Ты противен мне. — П-прошу, — умолял Ксавьер, его глаза переполнились слезами. Том хотел убить его. Он хотел убить Лестрейнджа всем своим существом. Но, слыша, как парень молит о собственной смерти… внезапно, Том не захотел оказывать ему такую милость. Он не заслужил роскошь быстрой смерти. Нет, подумал Том про себя. Смерть — это было слишком легко. Он заставит его жить в персональном аду. — Я еще не закончил с тобой, — сказал Том, покачав головой. — Вот, что мы сделаем… — Он ненадолго замолк, обходя парня на полу. Его пальцы машинально покручивали кольцо на его пальце, пока он говорил. — Я буду использовать на тебе Круциатус, пока твоего желания смерти не станет уже недостаточно. Ты пожелаешь, чтобы ты никогда не рождался. — Он прокрутил палочку между пальцами, безучастно наблюдая, как Ксавьер на земле всхлипывал и умолял, хотя никаких настоящих звуков не выходило из его изнуренного рта. — А потом я использую на тебе Империус и посмотрю, как ты заберешься на вершину движущейся лестницы и сбросишься с нее. А когда люди спросят тебя, что случилось, ты скажешь им, что ты так сильно напился на своей чертовой праздничной вечеринке, что с тобой произошел несчастный случай, потому что, если ты этого не сделаешь, я лично голыми руками вырву твое сердце из груди. — П-прошу… — Теперь слушай меня очень внимательно, — сказал Том, перебивая его. Он присел на колено рядом с Ксавьером и схватил его за кудрявые каштановые волосы, поднимая его голову, чтобы встретиться с ним взглядом. — С этой минуты каждый твой вдох будет кислородом, который я позволил тебе получить. Каждая секунда твоего существования будет проведена в долгу передо мной, а все, что ты делаешь, будет сделано только с моего благословения. Я ясно выразился? — Ксавьер попытался кивнуть. — Я сказал, я ясно выразился? — Д-да, — задыхаясь, проговорил парень. — Что «да»? — Д-да… мой Л-лорд. Том наклонился, холодными глазами пристально смотря в глаза Ксавьера, и прошипел: — И я клянусь, если ты еще когда-нибудь хоть взглянешь в сторону Хендрикс, — он замолк, отпуская волосы парня и смотря, как его голова безвольно упала на землю, — она будет последним, что ты увидишь в своей жизни. Ксавьер открыл рот, но Том заговорил раньше, чем смог он. — Круцио.