Catharsis // Катарсис

Один. Два. Три раза она перевернула песочные часы на столе Тома. Три часа с того момента, как он ушел. Оставив плед и подушку, которые он дал, нетронутыми, она пристально смотрела на дверь, крепко сжимая палочку в руках. Медленно она встала на ноги. Она чувствовала себя посторонней в собственном теле. Когда она поплелась к двери, казалось, что ее движения ей не принадлежали. Музыка снаружи прекратилась какое-то время назад, и, когда она прижалась ухом к двери, все вроде бы было тихо. Трясущимися пальцами она открыла дверь, по-прежнему крепко сжимая палочку в руке, и выглянула наружу. Коридор был пуст, а из гостиной не исходило никаких звуков. Судя по всему, вечеринка наконец подошла к концу. Ноги сами несли ее вперед по коридору, пока она на цыпочках спускалась из спален мальчиков. Дойдя до комнаты Лестрейнджа, она на мгновение остановилась снаружи и попыталась понять, не слышит ли она что-либо оттуда. Тишина. Тишина пугала ее. Тишина означала, что существовало что-то, от чего нужно было прятаться. Всепоглощающее чувство отвращения накрыло ее, когда она встала у этой двери. Внезапно начало казаться, будто стены надвигались на нее. Она знала, что должна была выбраться из проклятых подземелий. И она побежала. Она бежала настолько быстро, насколько могли нести ее ноги, пока не выбралась из коридора, из гостиной, в коридор замка, дважды чуть не споткнувшись о собственные ноги. Проходы были тихими, единственным звуком, эхом раздававшимся среди них, был звук ее плетущихся по каменному полу ног. Она не могла контролировать свое тело, даже если бы хотела — оно двигалось само по себе, унося ее дальше и дальше от Слизерина без всякого представления о том, куда идти. Помещение казалось душным, а легкие жаждали свежего воздуха, поэтому она устремилась в сторону выхода из замка, выбегая на улицу в прохладную ночь. Холод приятно коснулся ее кожи, и на мгновение она смогла остановиться и сделать глубокий вдох, закрывая глаза и стараясь успокоить бешеную тряску собственного тела. А затем ее стошнило. Смесь алкоголя и тревоги покинула ее рот, когда она тяжело опустилась на траву; жжение, оставляющее внутри тяжелое и неприятное чувство, вдруг переполнило горло. Она не могла избавиться от отвращения, которое накрыло ее, когда она, отрывисто дыша, согнулась над землей, а глаза снова начали наполняться слезами. И внезапно: ничего. Она не чувствовала ничего. Ни боли, ни страха, ни гнева, ни угрызений совести, ничего. Пустота. Она просто чувствовала пустоту. Медленно она встала обратно и вытерла рот тыльной стороной ладони, пустым взглядом покрасневших глаз смотря перед собой, пока ноги тащили ее к Башне Когтеврана. Она не знала, кто управлял ее телом, но это была не она. Как будто она была марионеткой, которую тянуло вперед нитями кукловода, превращая ее действия не более чем в дерганые реакции на силу, которая находилась вне ее контроля. Она представляла, что именно так чувствует себя призрак — бесцельно летая сквозь коридоры, существуя где-то между жизнью и смертью — чужак для времени как такового. Следующее, что она поняла: ее рука была на ручке двери, ведущей в ее собственную комнату. Она повернула ее, открывая, ноги поплелись вперед, и дверь захлопнулась позади, окутывая Авалон темнотой комнаты. Зельда, глаза которой все еще накрывала маска для сна, поднялась в кровати и села, проворчав ряд отборных слов. Ее руки бесцельно искали на тумбочке палочку, после нескольких секунд возни наконец хватая ее. — Мерлин, тебе правда нужно перестать возвращаться так поздно… — слова оборвались, когда ее уставшие глаза остановились на Авалон. Как только она увидела слезы в глазах соседки, то поняла, что произошло что-то ужасное. Незамедлительно она выкарабкалась из кровати и подошла к Авалон, осторожно кладя руку на ее плечо. Она повела девушку, на лице которой застыло пустое выражение, к ее кровати и усадила на край матраса. — Авалон… Все нахлынуло снова. Тело Авалон начало яростно дрожать, а с губ слетали задыхающиеся всхлипы, ее плечи тяжело поднимались и опускались, пока боль, слезинка за слезинкой, вытекала из нее. Она попыталась зарыть лицо в своих руках, и Зельда широко распахнула глаза, заметив красные следы на запястьях соседки. Зельда обернула руки вокруг Авалон, крепко обнимая ее, пока та плакала. Она поглаживала ее спину и ласково проводила рукой по волосам, непрерывно шепча ей, что все будет хорошо. Но видеть, как сильная девушка, которой она стала дорожить, ломалась на ее глазах, пугало ее. Это очень ее пугало. — Милая, — вздохнула она, слегка отстраняясь, чтобы вытереть слезы с дрожащей фигуры Авалон. — Что случилось? Что не так? Все было не так. Она ошибалась. Насчет него. Насчет них. Насчет всего этого. Она знала его. Она стала испытывать к нему симпатию. Она даже начала ему доверять. И она ошибалась. Он не был безликим Пожирателем смерти. Он не был незнакомцем в битве. Он не был кем-то, кто убивал ее друзей. Он был добрым, и обаятельным, и романтичным, и веселым… и она чувствовала себя глупой. Глупой, потому что повелась на его ложь. Глупой, потому что ослабила свою бдительность рядом с ним. Глупой, потому что считала, что у нее было преимущество. Глупой, потому что считала, что его можно было спасти. Глупой, потому что считала, что он мог быть одним из добрых ребят. Впервые в своей жизни Авалон чувствовала, будто не могла отличить добро от зла. Это всегда было черное и белое: Пожиратели смерти против Ордена, зеленый против красного, свет против тьмы. Но, когда она думала о двух парнях, она была в растерянности. Она уже не знала. Она не знала уже ничего. Границы были размыты, и она боялась. Лестрейндж попытался причинить ей боль. Реддл спас ее. Она ошибалась. Все было не так. — Авалон, — вырывая ее из мыслей, успокаивающим голосом сказала Зельда, бережно вытерев еще несколько слез со щеки подруги. Авалон открыла рот, чтобы заговорить, но голос ее подвел. Она сделала глубокий вдох и тихо откашлялась, пытаясь набраться сил, чтобы прохрипеть одно слово: — Лестрейндж. — Вы расстались? — осторожно спросила Зельда, пытаясь понять ситуацию. Но Авалон не ответила. Она лишь пустым взглядом смотрела вперед, а слезы бесшумно текли по ее щекам на покрывала. Взгляд Зельды снова переместился на запястья соседки — неисчезающие отпечатки пальцев по-прежнему краснели на коже, к рассвету обещая непременно превратиться в синяки. Она начала соединять кусочки воедино, но осознание было настолько ужасным, что ей не хотелось в это верить. Неохотно она спросила: — Он причинил тебе боль? Молчание Авалон было самым громким ответом, который та могла дать. Зельда снова притянула ее к себе, крепко обнимая, пока Авалон разваливалась на части в ее руках. — Я убью его, — сказала Зельда — больше себе, чем своей соседке — успокаивая рыдающую девушку в своих объятиях. Авалон уткнулась лицом в плечи Зельды, слезами окрашивая мягкую хлопковую ткань ночной рубашки соседки. Они сидели так некоторое время — Зельда шептала, что все будет хорошо и что она никогда не позволит никому снова причинить Авалон боль, пока некое подобие спокойствия не вернулось к дрожащему телу ее подруги. Следующее слово соскользнуло со рта Авалон настолько тихо, что Зельда едва услышала его. — Реддл. Тело Зельды напряглось на мгновение, а гнев удвоился. — Я уб… — Он спас меня. Срываясь с ее языка, слова казались неестественными, но, услышав их вслух, она подтвердила то, о чем она думала все это время: Том Реддл спас ее. Зельда ошеломленно молчала, но это не имело значения. Авалон все равно была слишком потеряна в своих мыслях, чтобы слушать. Она думала о его глазах. Темных кофейных глазах. Обеспокоенных. Разъяренных. Нежных. Она ошибалась. Миллионы смешанных мыслей изматывали ее сознание, но у нее не было энергии углубляться в какую-либо из них. Внезапная волна охватывающего изнеможения накрыла ее, и она прошептала: — Я устала. Зельда кивнула, соскользнув с кровати, и отодвинула покрывала Авалон в сторону, хлопая по месту и приглашая соседку забраться под одеяло. Медленно Авалон послушалась и залезла в кровать. — Ты же знаешь, что я тебя люблю, да? Было приятно услышать эти слова. Уже довольно долгое время она не слышала, чтобы ей их говорили. — Я тоже тебя люблю. Зельда потянулась к ней и взяла ее руку, крепко сжимая. — Ты самый сильный человек, которого я когда-либо встречала, но не чувствовать себя сильной постоянно — это нормально. Я буду рядом с тобой, несмотря ни на что. Всегда. Авалон сжала руку Зельды в ответ, слабая, но искренняя улыбка появилась на ее губах. Почувствовав, что Зельда начала отходить, она не захотела отпускать руку подруги и тихо попросила: — Ты можешь остаться? Не колеблясь ни секунды, Зельда бесшумно залезла на другую сторону кровати Авалон и свернулась в клубочек позади нее. — У тебя все будет хорошо, — сказала она, и, слушая ее слова, Авалон почему-то ей верила. — Доброй ночи, милая. Взмахом палочки Зельда потушила свет, позволяя темноте окутать их на остаток длинной ночи. Через несколько мгновений Авалон отключилась, тяжесть усталости утянула ее в сон практически мгновенно. Но ее соседка на протяжении ночи пустым взглядом смотрела в темноту, стараясь убедиться, что лежит спокойно, чтобы ее подруга могла отдохнуть. Несколько часов она слушала звук сердцебиения Авалон, пока наконец не заснула, хотя покоя в дреме она не нашла. Она проснулась, почувствовав, как Авалон медленно села. Двигаясь, словно зомби, та выбралась из кровати и тихо извинилась, сказав, что ей нужно было принять душ, и выскользнув из комнаты, а Зельда осталась наедине со своим чувством неудовлетворенности. Несколько мгновений она сидела там, не в силах двинуться при мысли о Лестрейндже. Этом чертовом ублюдке. Зельда никогда не была бойцом. Ее всегда гораздо сильнее тянуло к логике и обоснованию, а не к грубой агрессии, но в этот момент она не хотела ничего, кроме как заставить этого парня страдать. Сильно. Она покачала головой и встала, решая сходить за завтраком для себя и Авалон, пока та мылась. Не тратя время зря, она быстро сняла свою ночную рубашку и надела чистую одежду, прежде чем выйти из комнаты, из Башни и пойти в сторону Большого зала. Чернично-лимонные сконы и кофе со сливками и сахаром, думала она про себя. Люди махали ей рукой, желая доброго утра, пока она шла, но у нее не было терпения, чтобы останавливаться и с кем-либо говорить. Пока она не увидела его. Его взгляд остановился на ней в тот же самый момент, и оба они устремились друг к другу. Зельда скрестила руки на груди, встречая темноволосого старосту, и, прищурившись, посмотрела на него. Темные круги залегли под его впалыми бессонными глазами. Не было секретом, что он спал так же мало, как и она. Они оба заговорили одновременно. — Где она? — Где он? Оба замолкли, но Зельда продолжила первой. — Сначала ты. — В больничном крыле, — ответил Реддл, на что Шеклболт вскинула бровь. — С ним произошел несчастный случай. Упал с движущейся лестницы. — Так ты это называешь? Выражение его лица оставалось неизменным. — Где она? — Какое тебе дело? Он почувствовал, что стиснул челюсть, но старался оставаться спокойным. — Когда я вернулся в свою комнату, ее не было. Я хотел убедиться, что она в безопасности. — И с каких пор ты беспокоишься о ее безопасности? — Где она, Шеклболт? — спросил он, повышая громкость, его терпение иссякало. Она злобно посмотрела на него секунду, прежде чем медленно признать: — Прошлой ночью она вернулась поздно и легла спать. Я шла за завтраком для нас, пока она моется. Он никогда не видел, чтобы Шеклболт выглядела настолько злой. Светлый взгляд ее глаз сменился пылающей силой, которую раньше он видел только у… Авалон. Образ ее глаз засел в его сознании. Ореховых. Болезненных. Напуганных. Пустых. Это была пустота, которая беспокоила его больше всего. Видеть ее без той привычной искры в ее взгляде… Голос Шеклболт выбил его из мыслей. — Если Лестрейндж когда-либо приблизится к ней снова… — Я вполне уверен, что это не будет проблемой, — сказал он, перебивая ее. Она пристально посмотрела на него, но ее взгляд был полон сомнений. Он начал задаваться вопросом, что именно Авалон сказала о нем своей соседке, чтобы заставить девушку смотреть на него с таким сильным недоверием. Медленно она сократила пространство между ними, а затем подняла на него взгляд и прорычала: — Реддл, если я выясню, что ты имеешь хоть какое-то отношение к этому… Лестрейндж не будет единственным в больнице. — Она начала уходить, но остановилась, задержавшись в нескольких шагах от него, когда сказала: — Но спасибо. В смысле, за то, что вмешался. И, не сказав более ни слова, она отошла, оставляя его в коридоре. Он вынужден был признать, что ее настойчивость его впечатлила. Возможно, Авалон повлияла на нее, подумал он про себя. Однако, как ни странно, он чувствовал спокойствие, зная, что у Хендрикс был кто-то вроде Шеклболт, кто присматривал бы за ней. Девушка была невероятно преданной, это было очевидно. Медленно он начал уходить, но его разум переполняли образы Лестрейнджа. Мысль о нем заставила все перед глазами Тома стать красным. Красным, как кровь, которую он оттирал с собственных рук всего несколько часов назад. Красным, как искры, которые вылетели из его палочки, когда он заставил жалкого ублюдка молить о пощаде. Красным, как кратковременный цвет его собственных глаз, когда он увидел свое отражение в зеркале Лестрейнджа. Все, что он видел, — это красный. Но его мысли вернулись к Авалон… так происходило всегда. И видения красного медленно исчезли при мысли о ней. Он остался с ореховым цветом. Все, что он видел, — это ореховый.