Catharsis // Катарсис

— Мне кажется, я что-то забыла, — проворчала Зельда, в сотый раз перепроверяя свой список. — Мерлин, что я забыла? — Может быть, это, — усмехнулась Авалон, протягивая соседке ее палочку. — О, — широко открыв глаза, сказала Зельда и взяла палочку, запихивая ее в карман своей мантии. — Точно. Их спальня выглядела довольно пустой. Большинство вещей Зельды были аккуратно запакованы в два ее чемодана, и в комнате на месяц каникул не оставалось почти ничего. Авалон старалась подавить быстро зарождающееся в ней чувство ужаса перед перерывом, который ей предстояло провести в одиночестве, и вместо этого изображала улыбку, наблюдая, как ее подруга закрывает свой чемодан. Прошлый день Авалон провела, помогая Зельде убедиться, что та не забыла книги, мантию, обувь, шарфы и другие предметы первой необходимости. К счастью, когда Авалон вернулась после ночи в слизеринском общежитии, в комнате не было никого. А к тому моменту, когда Зельда в конце концов вернулась из спальни своей девушки, Авалон уже успела переодеться из платья и привести себя в порядок, избавляясь от необходимости объяснять соседке подробности своей ночи. Она старалась не думать о ночи, которую провела с Реддлом — не было никакой необходимости зацикливаться на прошлом… все было кончено. Ошибка была совершена, и Авалон больше ничего не могла с этим поделать. Но было сложно не думать о нем, когда каждый раз, стоило ей только закрыть глаза, она возвращалась к ощущению его губ на ее коже. Она ненавидела это. Она ненавидела, что она не могла перестать думать о нем, она ненавидела, что она продолжала винить себя за то, как он вел себя наутро, и ненавидела то, насколько больно было снова и снова проигрывать в своей голове его слова. Она ненавидела себя за то, что была такой… слабой. Наконец голос Зельды вырвал Авалон из ее наполненных отвращением к самой себе мыслей. — Ты уверена, что не хочешь вместе со мной поехать домой на каникулы? Я уверена, моя семья будет очень рада с тобой встретиться. Я так много раз писала им о тебе, они были бы более чем счастливы… — Не беспокойся обо мне, все будет хорошо — улыбнулась Авалон, перебивая ее. — Но спасибо за предложение. Я буду скучать по тебе во время каникул. — Я обязательно буду писать, — пообещала Зельда. — Оглянуться не успеешь, и я вернусь! — Не могу дождаться, — откликнулась Авалон. Она встала со своей кровати и посмотрела, как ее соседка похлопала палочкой по чемоданам, подняв их в воздух позади себя и в сопровождении багажа проходя к двери. Обе девушки быстро шагали, добираясь до границ территории замка, где выстроились в ряд запряженные фестралами кареты, принимающие учеников и отвозящие их к Хогвартс-экспрессу. Везде, куда ни посмотри, бесчисленные ученики, улыбаясь и махая рукой своим друзьям и однокурсникам, забивались в кареты и уезжали на каникулы. Воздух был пропитан радостью зимних каникул, но Авалон, смотря, как ее сверстники в уютных каретах отдаляются от замка, никак не могла избавиться от чувства глубокой пустоты внутри. — Я буду очень по тебе скучать, — надулась Зельда, а затем приглашающе вытянула руки. Авалон подошла и крепко обняла ее. — Это всего лишь один месяц! Скоро увидимся. Отдохни как следует, хорошо? — И ты тоже! — улыбнулась она, освобождая Авалон, прежде чем взмахнуть своей палочкой в сторону кареты, наблюдая, как багаж укладывается туда. Вскоре после этого и сама она запрыгнула внутрь, присоединяясь к группе других когтевранцев и усаживаясь в карету. Когда фестралы двинулись вперед, Зельда помахала Авалон и крикнула: — До встречи в следующем году, милая! Авалон помахала рукой в ответ, улыбаясь и смотря, как карета ее соседки уезжает все дальше и дальше, пока та в конце концов не превратилась в простое маленькое пятнышко где-то вдалеке. Затем Авалон снова обратила внимание на оставшиеся кареты, глазами выискивая Ориона. Пару мгновений спустя она его заметила — он стоял не так далеко, рядом с Акселем и Розали. Авалон торопливо побежала в их сторону. Когда она добралась до Ориона, его взгляд остановился на ней, а на лице засияла его вечная улыбка. — Вот и она! — усмехнулся он, крепко обнимая Авалон, как только она оказалась на расстоянии вытянутой руки. — Я уже думал, что не увижу тебя до нашего отъезда. — Я же обещала, что провожу тебя! — сказала она, отстраняясь, чтобы еще раз увидеть его улыбающееся лицо. — Я должна была попрощаться перед тем, как вы все уедете. — Авалон, — вмешалась Розали. — Орион сказал нам, что ты присоединишься к нам на Новый год! Авалон бросила на Ориона выразительный взгляд, от которого он быстро отвел глаза, и с запинкой сказала: — То есть, я подумывала об этом… Если Аксель не против… — Прошу, приезжай, — взмолилась Розали. — Было бы так чудесно, если бы там наконец-то появилась и девушка… такая, которую я знаю. Не в обиду спутницам Демитрия, — вздохнула она. — Мы с радостью тебя примем, — добавил Аксель. — Розали едва могла сдержать восторг, когда Орион нам рассказал. — Это правда! — вставила Розали, подпрыгивая на месте. — Скажи, что ты приедешь, прошу! На губах Авалон появилась улыбка, и она кивнула. — Это было бы замечательно. Спасибо за приглашение. — Супер, — улыбнулся Орион. Открыв было рот, чтобы заговорить, Авалон мельком увидела Лестрейнджа, Мальсибера и Розье, направляющихся в сторону карет. — Мне пора идти, — быстро сказала она, не испытывая особого желания взаимодействовать с Лестрейнджем. — Увидимся со всеми вами в конце года. Прекрасных вам каникул! Все три семикурсника попрощались с ней, помахав, и затем Авалон вновь устремилась к замку. Когда она повернулась, Ксавьер поймал ее взгляд; в его зеленых глазах застыла мрачная ненависть. Глубокие круги под его глазами не исчезли с той ночи. Он выглядел совершенно другим человеком. По ее спине пробежала дрожь, но Авалон отвела взгляд и продолжила идти. Орион, наблюдая за возвращающейся в замок Авалон, вдруг почувствовал, как кто-то крепко схватил его за руку и быстро увел в сторону, подальше от остальной компании. — Какого черта, — проворчал он, прищурив глаза на Тома, пока тот тянул его к менее людному месту. — У тебя стальная хватка, ты знаешь? Когда они оказались за пределами слышимости остальной компании, Том наконец отпустил его. Староста выглядел уставшим, будто не спал прошлой ночью. Нехарактерно нервный, он переминался с ноги на ногу, избегая смотреть Эйвери в глаза. — Предположим, что я хочу исправить ситуацию с Хендрикс… Как мне это сделать? Орион не мог сдержать улыбки, которая расползлась на его губах. — Так-так… — Я задал тебе вопрос, Эйвери, — огрызнулся Том. Орион тихо усмехнулся сам себе. — Тебе нужно извиниться перед ней. На секунду Том уставился на него пустым взглядом, словно ожидая окончания шутки. Когда Эйвери лишь поднял брови, Том проворчал: — Ты ни черта не помогаешь, — и начал отходить. — Эй, — окликнул его Эйвери, хватая за руку. — Ты попросил помочь, и я помог! Том закатил глаза и, стряхнув с себя руку Эйвери, с отвращением на лице замер на пару мгновений, пытаясь побороть желание поспорить с самодовольным блондином. — Что вообще я должен сказать? — Мерлин, ты что, никогда ни перед кем не извинялся? — спросил Эйвери, в неверии качая головой. — Тебе нужно признать, что то, что ты сделал, было неправильно. — И что же, черт побери, я сделал? — спросил Том, повышая громкость. — Что ты сделал? Я не знаю. Может быть, то, что ты по сути назвал ее никчемной после того, как вы с ней переспали, — сказал он, вскидывая руки вверх от отчаяния. — Девушкам такое не нравится, приятель! — Это она сказала, что мы совершили ошибку. Я что, должен был просто стоять там? — Вы могли нормально, черт возьми, об этом поговорить. Знаешь, как мы, обычные люди, — сказал Орион. Том открыл рот, чтобы заговорить, но Орион его перебил и продолжил: — Я знаю, что то, что она сказала, тебя задело… — Не задело, — возразил Том, усмехаясь. Эйвери поднял на него бровь, и они оба недолго пристально смотрели друг на друга, а затем закатил глаза. — Как скажешь. Но суть в том, что вам обоим есть за что извиниться. Один из вас должен стать инициатором. Я предлагаю, чтобы им был ты, — он взглянул в сторону кареты, услышав, что Нотт звал его присоединиться к ним, пока она не отъехала. — Мне нужно идти. Я уверяю тебя, это не так сложно, как ты себе представляешь, — он пошел в сторону карет и, уходя, помахал Тому рукой. — Хороших каникул!

----

Авалон проснулась от собственных криков. Она подорвалась на кровати, дыша коротко, отрывисто и судорожно, пока привыкала к окружавшей ее темноте. Три дня. Прошло целых три проклятых дня, а она так и не смогла, черт возьми, заснуть. Каждую ночь она просыпалась в луже собственного пота после тяжелых кошмаров. Оставшись в комнате одна, без Зельды, она открыла для себя мир ужасных ночных размышлений, а найти покой в тишине оказалось невозможным. Глаза жгло от того, насколько вымотанной она была, но она знала, что заснуть обратно после пробуждения уже не получится. Так что, как и предыдущими ночами, Авалон сонно достала из-под подушки свою палочку и без особого желания взмахнула ею в сторону потолка, щурясь, когда наверху зажегся свет. Какое-то время она пустым взглядом смотрела на стену, чувствуя, как от отсутствия должного сна пульсировала голова, но в конечном счете Авалон протянула руку и взяла со своей тумбочки книгу. Сев на кровать, она начала читать страницы про Адское пламя, непрерывно постукивая пальцами по каркасу кровати, чтобы создать что-то вроде шума. За последние несколько дней она провела порядочное количество часов, убеждаясь, что она узнала все возможное о заклинании, которое, по ее мнению, могло уничтожить крестражи Реддла. Чем больше она изучала, тем больше уверялась в том, что темный огонь действительно мог выполнить необходимую ей задачу. И все равно она чувствовала себя довольно скверно, пока читала об этом. Каждый раз, когда она сосредотачивалась на своей миссии — убийстве Реддла — она чувствовала подкатывающую к горлу тошноту. И признавать это ей было невыносимо. В день Святочного бала, она подумала, что увидела в нем проблески человечности… части, еще не испорченные той тьмой, которая однажды его поглотит. Она видела свет, она видела тепло, она видела… Тома. Но она знала, что ошибалась. Он был ужасным — грубым, жестоким, эгоцентричным, не заслуживающим искупления. Опасным. Он станет самым темным магом, который когда-либо жил на свете. Так почему она все равно испытывала столь сильную вину за выполнение своей цели? Наивно с ее стороны было верить, что он мог нести в себе хоть что-то, кроме тьмы — она это знала. Но тем не менее какая-то ее часть так отчаянно пыталась увидеть в нем хорошее… и это было опасно. Она знала, что должна была это сделать… она должна была его убить. Она не могла сдаться — не теперь. Жизни слишком многих ее близких зависели от того, сможет ли она успешно разобраться со своей задачей. Однако она не могла стряхнуть со своего плеча дьявола, который продолжал говорить ей, что она поступала плохо. Разграничить правильное и неправильное в последнее время становилось все труднее. В последние несколько дней она никак с ним не пересекалась. Похоже, столкнуться с кем-то в пустом замке было довольно тяжело, за что она на самом деле была очень благодарна. Впрочем, даже без необходимости видеть его, он постоянно был у нее на уме. Она не могла перестать думать о нем — о его прикосновениях, его губах, его улыбке. Предатель. Ты гребаный предатель. Она сделала глубокий вдох, закрывая лицо руками. Тебе нужно поставить голову на место, думала она про себя. Перестань позволять ему отвлекать тебя. Но что, если… Нет. Больше никаких отвлечений. Она постоянно спорила сама с собой — пытаясь побороть собственное желание защитить Реддла. Но, как бы сильно Авалон ни старалась избавиться от этого чувства, она продолжала задаваться вопросом, не оставалась ли в нем часть, которая все еще стоила спасения. И это было ее величайшей слабостью. Часы шли один за другим, в то время как она пристально смотрела на страницы книги перед собой, снова и снова читая и перечитывая одни и те же строчки, пока тонкие солнечные лучи не начали вторгаться в комнату через окно. В последние дни такой режим стал для нее обычным: проснуться, читать, коротать время до утра. Этот режим быстро ей надоел. Нехотя она положила книгу обратно на свою тумбочку и выбралась из кровати. Яростно потерев глаза, она попыталась заставить себя проснуться, но ничто не могло отогнать разъедающую ее усталость. Она чувствовала себя зомби. Ее тело было вялым, голова неспокойной, а нервы на пределе. И все же она надела чистую одежду и начала, спотыкаясь, идти из своей комнаты, волоча себя в сторону Большого зала. Было жутко видеть замок настолько пустым. Она не была одна долгие годы — начиная с войны она проводила каждую секунду своей жизни, теснясь в убежище с другими членами Ордена. Одиночество было для нее чем-то из прошлого — внезапно оказаться в ловушке собственной изоляции было тревожно. Завывая мрачной песней ветра, холодный декабрьский воздух продувал открытые коридоры, а Авалон шла, надеясь позавтракать. Что неудивительно, Большой зал был таким же пустым, как и остальной замок. Она тихо подошла к столу Когтеврана — не то чтобы особо важно было, куда она садилась — и посмотрела на появившуюся перед ней тарелку с чернично-лимонными сконами. Авалон улыбнулась сама себе, зная, что, весьма вероятно, за поступление ее любимого лакомства на завтрак были ответственны Тосси и Бонси, а затем схватила один и молча начала есть. Не спеша, она провела за поеданием своего скона вместе с кофе со сливками почти полчаса. Но, в конце концов, она решила, что пришло время вернуться в свою комнату, к своей задаче. Она сделала последний глоток напитка и вышла из зала. Звук шагов застал ее врасплох. В конце коридора она увидела его, идущего в сторону Большого зала… и она ненавидела, что при виде его ее сердце затрепетало. Она ненавидела, что, видя его, она чувствовала себя менее одинокой. Она ненавидела, что понимание того, что он был здесь, успокаивало ее. Она ненавидела, что она не ненавидела его. Не успев сообразить, что вообще она делала, Авалон быстро развернулась и побежала к лестнице, внезапно чувствуя отчаянное желание убраться от него подальше. Она слышала, как он крикнул ее имя, но не потрудилась обернуться. Все, на что она была способна, — позволить своим ногам вести ее к тому месту, которое, как она думала, могло прояснить ее разум… к той вещи, которая, как Авалон знала, могла напомнить ей о том, что стояло на кону — она начала бежать к Выручай-комнате. Ей нужно было снова увидеть зеркало Еиналеж. Том смотрел, как она умчалась прочь. У нее явно была привычка от него убегать, едко подумал он. В какой-то степени он хотел воспользоваться советом Эйвери и извиниться перед ней, хотя он по-прежнему не считал, что извиняться должен был он. Но, увидев ее, он забыл, что хотел сказать. Она выглядела ужасно… Ее ореховые глаза покраснели — под ними залегли глубокие темные круги — а движения были вялыми. Было очевидно, что она почти не спала, если вообще спала. Он сразу подумал о кошмаре, который был у нее, когда они вместе занимались в Выручай-комнате. Она говорила ему, что не могла спать одна. Его тревожила мысль о том, что Авалон оставалась одна в своей комнате, справляясь с ночными кошмарами. Его тревожила мысль о том, что она была вынуждена в одиночку сталкиваться с тишиной. Его тревожила мысль о том, что она ненавидела его за ту боль, которую он ей причинил. Он сделал глубокий вдох, а затем побежал вслед за ней. Тем временем Авалон смотрела на возникший перед ней вход в Выручай-комнату. Не теряя времени, она толкнула дверь и зашла внутрь, закрывая проход за собой, прежде чем резко обернуться и увидеть высокое золотое зеркало, расположенное в углу комнаты. Ноги с откровенным отчаянием повели ее вперед. Ей нужно было напомнить себе о том, почему она была здесь. Ей нужно было увидеть в этом проклятом отражении друзей и семью и вспомнить, что стояло на кону. Ей нужно было наконец получить возможность прояснить свой разум и напомнить себе о причинах, из-за которых она не могла провалить свою миссию. Поэтому она встала перед зеркалом и посмотрела на картину перед собой, отчаянно желая увидеть то же, что видела в прошлый раз: себя в окружении своих друзей, стоящую над телом Реддла. Но, когда она увидела, что смотрело на нее в ответ, ее глаза моментально наполнились слезами. Там были ее друзья… Фред, Джордж, Луна, Гарри, Рон, Гермиона… Там были ее близкие… тетя, Римус, Тонкс, Молли, Артур, Кингсли… Там была она… вместе со всеми, улыбающаяся, смеющаяся. Счастливая. Но там был он. Стоял рядом с ней среди толпы. Держал ее за руку. Там был он… живой. Почувствовав, как подкосились колени, она упала на землю; тело ослабло, а разум накрыла полномасштабная паника. — Нет, нет, нет, — судорожно качая головой, тихо забормотала она сама себе, уставившись на зеркало. Предатель. Как бы ни старалась, она не могла оторвать взгляда от зеркала. Казалось невозможным перестать смотреть на то, как они с Томом держали друг друга за руку в окружении всех тех, кто был ей дорог. Из-за него столь многие из них были мертвы. Предатель. Из-за него она была здесь. Предатель. Из-за него была вся боль. Предатель. Но Авалон позволила ему пробраться в ее сознание — в ее сердце — и отвлечь от ее же чертовой миссии. Рыдая от досады, она чувствовала, как слезы ручьем стекали по ее лицу, а изо рта исходили сдавленные вздохи. Как бы Авалон ни пыталась это игнорировать, она знала, что не могла его убить. Не теперь. Уже нет. Она не могла. И она знала, что, позволяя своей слабости победить, предавала всех своих близких, но она ничего не могла поделать с тем, что она не ненавидела его. Нет… она вовсе не ненавидела его. Предатель. Дрожащими пальцами она вытащила из мантии палочку. Это был единственный способ… Она уставилась на палочку в своей руке, замечая, как глаза наполнились еще большим количеством слез, и пальцы начали неконтролируемо трястись. Медленно она подняла палочку к своему виску. Если, только забыв все хорошее о Томе Реддле, она могла вернуться к своей миссии, значит, это она и должна была сделать… Она глубоко вздохнула, закрыла глаза, из которых продолжали литься горячие слезы, и постаралась сосредоточиться. Вход в Комнату резко открылся. — Обливиэ… — Авалон!