Catharsis // Катарсис

— Я хочу, чтобы ты создала крестраж. Воздух выбило из легких. Как будто мир остановился, а стены готовы были вот-вот обрушиться. Нет, не может быть. Разом забыв все слова, Авалон посмотрела на Тома и встретилась с его взглядом. Нервным, но нежным. Решительным, но любящим. Не в силах выдержать его тяжесть, Авалон в отчаянной попытке скрыться от суровой реальности вперилась в пол. Слышать, как он произносит это, оказалось больно. Том не отпускал ее рук и, поглаживая их, терпеливо ждал ответа. Однако спустя несколько секунд шока ей удалось лишь пробормотать: — Что? — Я понимаю, что все это звучит пугающе, — заверил он, сжимая ее ладонь. — Но, клянусь, я буду рядом с тобой на каждом этапе. Вместе мы справимся. От каждого сказанного им слова сердце сжимало тисками. Он хотел, чтобы она создала крестраж. Чтобы она вместе с ним стала бессмертной. Чтобы она убила ради него. А ведь ей казалось, что он изменился. Когда она наконец снова на него взглянула, Том опешил – в ее глазах плескалась боль. И его беспокойство лишь усилилось, стоило ему услышать, с каким ядом в голосе она спросила: — Скажи мне, Том… как создается крестраж? Он ожидал, что идея может прийтись ей не по душе, но этот разговор он проигрывал в своей голове уже миллион раз, и потому осторожно ответил: — Для того, чтобы расколоть душу, необходима жертва. — Жизнь, — Авалон выдернула руки из его хватки. — Необходимо отнять жизнь. Том потянулся к ней и коснулся ладонью щеки, и в душе Авалон вспыхнула ненависть к самой себе за то, что она не смогла отстраниться. — Я хочу провести с тобой жизнь, Авалон. И единственный способ — это защитить твою душу так же, как я защитил свою, — он мягко провел рукой по ее коже. — Нас будет не остановить. Мир станет нашим. Мы сможем сделать с ним все, что захотим, потому что для нас с тобой любые границы перестанут существовать. — Я уже говорила тебе, что меня не интересует бессмертие, Том, — Авалон старалась сохранять голос ровным. Какая-то ее часть до сих пор цеплялась за надежду, что разговор еще реально как-то повернуть в другое русло, пока не стало слишком поздно. — Почему одной отмеренной нам жизни не может быть достаточно? — Я боюсь, что даже вечности ужасно мало для любви к тебе, — произнес Том. Любви. — Что? — болезненно выдохнула Авалон. — Я люблю тебя. Сердце разбилось на миллионы осколков от этих трех слов. Трех слов, которые ей так хотелось услышать из его уст. Трех слов, произнесенных в совершенно неподходящий момент. Том заправил прядь ее волос за ухо, удерживая взгляд: — И именно поэтому я не могу тебя потерять, — он аккуратно опустил руку в свою сумку и достал ту вещь, из-за которой сердце сжалось еще сильнее, чем прежде. Дневник. Том осторожно положил его ей на колени, а затем снова взял ее безвольно повисшую ладонь в свою. Как только Авалон увидела тетрадь в кожаном переплете, мысли затопил нарастающий ужас. Дневник, поняв, что Авалон была угрозой, среагировал и атаковал ее разум. Ее замутило, мысли накрыло отчаянным желанием убраться из этой комнаты куда подальше, но Авалон могла лишь неотрывно смотреть на обложку. Том продолжил: — Уже долго ты держала в своих руках все части моего сердца. Теперь ты держишь и все части моей души. — Все? — переспросила она, не в силах скрыть страх в голосе. — Дневник и кольцо, — пояснил он. Кольцо. Это было гребаное кольцо. От внезапного осознания закружилась голова. Вторым крестражем был не медальон… крестраж она все это время носила на своем пальце. И даже понятия не имела. Ее ослепляла любовь к Тому. Каждое слово, слетавшее с его губ, непреднамеренно ножом вонзалось в сердце. — Я понимаю, что тебе нужно многое переварить, но, клянусь, все не так плохо, как звучит. Я уже создал два крестража, а вместе мы могли бы создать и больше. Нам никогда не придется беспокоиться, что мы друг друга потеряем. — Зачем ты мне это говоришь? — едва слышно прошептала она с болью в голосе, осознавая, что в данный момент она владела теми самыми двумя предметами, в поисках которых и попала в это время. Второй крестраж, тоже почувствовав ее панику, вдруг начал защищаться, и Авалон вскрикнула — кольцо раскалилось, оставив на коже ярко-красный след. Том ошарашенно проследил, как Авалон сорвала кольцо с руки, торопливо отбросила на пол и, схватившись за обожженный палец, в страхе взглянула на Тома. А дневник, который все еще находился в ее руках, с каждой секундой раздражался все сильнее и затапливал голову Авалон миллионом пугающих мыслей. Зловеще заполняя собой все, темная магия крестражей разрывала Авалон на части. Крестражи чувствовали исходящую от нее опасность — и делали именно то, ради чего Том их создал: защищали его душу. Сохранять спокойствие становилось все сложнее, и грань между самоконтролем и яростью стремительно размывалась. Быстро почувствовав перемену в поведении Авалон, Том попытался сообразить, как ее успокоить. — Мы можем найти того человека, который оставил тебе шрамы, — предложил он. — Ты сама говорила — некоторые люди не заслуживают искупления. Некоторые люди не заслуживают искупления. От иронии его слов у Авалон вырвался скептический смешок. Ей трудно было поверить в услышанное — как будто весь фасад ее реальности в одно мгновение снесли, оставив лишь уродливую правду, которой Авалон так отчаянно старалась избегать: она влюбилась в Тома Реддла, но он не изменился. Не так, как нужно ей. Он все еще был убийцей. Он все еще был одержим бессмертием. И ему все еще было суждено однажды стать тем человеком, из-за которого погибнут ее близкие. Нет, не однажды – уже. Он всегда им был. Просто Авалон пыталась это забыть. Это была ее слабость — и за свою огромную ошибку ей придется расплатиться. Он не заслуживал искупления. Она вскочила на ноги и неуклюже отшагнула от него в безнадежной попытке увеличить расстояние между ними. Но Том, следуя за ней, сделал шаг вперед. Еще раз отшатнувшись, Авалон покачала головой. — Я никогда не создам крестраж, Том. Я скорее умру, чем сделаю то, что сделал ты. Заглянув ей в глаза, Том опешил. Она смотрела на него так, как будто сильнее всего на свете хотела, чтобы он просто упал замертво. Последний раз она смотрела на него так в их первую встречу. С ненавистью. Злостью. Отвращением. Но больше всего Тома беспокоила тень страха. — Авалон… — тихо произнес он и снова шагнул навстречу. — Не подходи ко мне, — прорычала она, отступая и по-прежнему сжимая в руках дневник. — Я никогда не причиню тебе вреда, — заверил Том, чуть поморщившись от того, что Авалон вообще могла подумать иначе. — Ты уже давал мне это обещание, — болезненно сказала она. — И только что его нарушил. Эти слова полоснули лезвием по сердцу Тома. — Я люблю тебя… — Прекрати так говорить! — замотала головой Авалон. Она так долго мечтала услышать от него это священное признание, но сейчас, произнесенное в попытке ее успокоить, оно казалось просто ударом по лицу. Продолжая испепелять Тома взглядом, в котором застыли слезы ярости, Авалон срывающимся голосом крикнула: — Прекрати, блять, так говорить! — Я серьезно… — Нет, ты не серьезно, Том, — по щеке Авалон скатилась слеза. — Меня любили. Искренне и глубоко — люди, которых я покинула. Но их любовь никогда не причиняла мне такой боли. То, что ты чувствуешь, — это не любовь. Любовь не должна приносить страдания. Любовь — не про собственничество. Она не просит вечности, — Авалон со злостью потерла глаза. — То, что чувствуешь ты, — это жадность, эгоистичное желание меня и бесконечной жизни… Вся суть любви заключается в том, что ты выбираешь ее, хотя понимаешь, что в конце ты ее потеряешь. Однако эту боль ты готов встретить, потому что любовь скоротечна, но она того стоит. — Но ведь не обязательно все должно быть именно так. Почему нельзя воспользоваться шансом любить вечно? — возразил Том. — У нас есть возможность стать бессмертными, Авалон. У нас может быть вся вечность. — Может, я не хочу вечности с тобой. Том покачал головой, пытаясь успокоить взвинченные нервы. Дышать стало тяжело. — Ты ведь не серьезно. — Никто не может обмануть смерть, Том. За все приходится платить, и цена бессмертию – твоя человечность. А ту версию тебя — пустую, бездушную — я не полюблю никогда, — яд в ее голосе звучал так, словно Авалон говорила не о чем-то гипотетическом… она говорила из собственного опыта. Столь сильные эмоции, такая неподдельная мука… в них явно было что-то личное. Авалон видела, как ее мир спалили дотла. Видела, как умирали ее близкие. Пережила свои самые большие страхи и вышла из этого сильной, смелой, стойкой. Но все равно смотреть на него сейчас и с ужасом осознавать, что он оказался не тем, кем она хотела, было невыносимо, это ломало ее, как ничто и никогда — потому что боль, которую он вызвал, прошлась прямо через ее сердце, через самую суть ее души. Авалон не могла мыслить ясно — сознание беспрестанно спутывал дневник в ее руках. И все же захлестнувшие ее чувства наконец заставили признать то, чего она так отчаянно пыталась избежать. Она не могла его спасти. Как бы она этого ни хотела, как бы сильно она его ни любила, как бы она ни боялась его потерять… от этого парализующего страха смерти спасти его она не могла. И до тех пор, пока он жив, она никогда не сможет знать наверняка, не проиграет ли он битву с собственными демонами. Даже если Авалон будет любить его до последнего вздоха, однажды она умрет — а он останется один в вечности, отравленной соблазном поддаться тому греху, что привел его к убийству столь многих дорогих ей людей. Неизбежность. Это единственное слово, которое приходило ей на ум. Авалон боялась неизбежности… боялась, что путь Тома во тьму она никогда не сможет изменить. Что в этой жизни, в каждой ее версии, Том Реддл падет из света во грех. Потому что Авалон не могла сравниться с той любовью, которую он питал к своему бессмертию. Желание жить вечно поглощало Тома. И, чтобы изменить это, одной Авалон было недостаточно. Ее никогда не будет достаточно, чтобы это изменить. Поскольку, что бы она для него ни значила, страх смерти всегда будет перевешивать все остальное. Снова и снова тьма внутри него будет побеждать, а Авалон — терять себя в попытке выжить. Следующие ее слова получились настолько тихими, что Том едва их расслышал — как будто говорила она больше себе, чем ему: — Я не могу позволить тебе снова пойти по этому пути. Она не могла позволить ему… И, как бы тяжело это ни было, она не позволит. Люди, которых она любила, умерли, чтобы защитить ее. Настал ее черед сделать то же самое для них. Она никогда не боялась смерти, но сейчас до боли отчетливо осознала, что живет свои последние секунды. Потому что она спалит всю эту чертову комнату дотла и уничтожит в этом пламени саму себя, если это не даст Тому превратиться в монстра, которым ему суждено стать. Авалон набрала воздуха в легкие – и признала, что это конец. В мгновение ока она вытянула руку и призвала к себе палочку. Резкое движение застало Тома врасплох, но он быстро достал собственную палочку и инстинктивно направил ее на Авалон. — Авалон, — осторожно позвал он; в его глазах плескались миллионы эмоций. — Что ты делаешь? Впервые она услышала в его голосе страх. И это разрывало ее сильнее, чем Авалон могла себе представить. Его широкие, безумные глаза, которые смотрели на нее с неподдельной паникой… Слезы, стекавшие по ее лицу, было не остановить. Она и не пыталась. Позволяла им литься бесконечным потоком мучительной тоски и оскверненной любви. Как будто это могло избавить ее от терзающего душу чувства. Что ж, в каком-то смысле, они и правда будут вместе до самого конца. Жаль, что конец оказался не таким, как она надеялась. — Я должна сделать это, — голос надрывался, палочка все так же смотрела на Тома. Авалон не находила в себе сил встретиться с его взглядом хоть на секунду — хотела бы она, чтобы он был безликим, как те другие. Но нет. Он был не пустым лицом среди моря мертвых. Не незнакомцем, которого она никогда не узнает. Он был человеком, который похитил ее сердце, и вынести взгляд его встревоженных глаз казалось непосильной задачей. — Посмотри на меня, голубка, — взмолился он, но Авалон не могла послушаться. — Прошу, просто посмотри на меня. Она покачала головой. От каждого малейшего движения на пол падали слезы. Вряд ли Том слышал ее следующие слова, но ей было уже все равно. Еще немного, и от них обоих останутся только воспоминания – воспоминания людей, чьей любви оказалось недостаточно, чтобы спастись в собственных битвах. У Авалон была лишь одна цель: напомнить самой себе о том, что ей нужно было услышать: — Я не могу позволить тебе навредить им в этот раз. — В этот раз? В этот раз... Все вдруг встало на свои места, и он неверяще уставился на Авалон. Девушку, которая появилась словно из ниоткуда, так и не сумев до конца вписаться в окружение… Девушку, которая ненавидела его всем своим существом с того самого момента, как встретила… Девушку, ни об имени, ни о родителях, ни о роде которой не было никаких данных… Ту, кто потерял все в войне, о которой сам он ничего не знал… Ту, у кого вне Хогвартса не имелось ни друзей, ни семьи… Ту, кого пытал загадочный человек, на руке которого была метка, прежде видимая Томом лишь в его же собственных мыслях… Ту, кто хранил свои секреты так, как будто от этого зависела ее жизнь… Авалон Хендрикс… Единственный человек, который как будто знал его лучше, чем он сам. — Откуда ты, Авалон? — в голосе Тома слышалось столько боли, что Авалон наконец подняла глаза и встретилась с его обеспокоенным взглядом. Она не ответила. Пальцы дрожали, сжимая направленную на него палочку, а дневник все еще находился в руках. Ее молчание оглушало. И впервые Том осознал, как сильно он ненавидит тишину. — Давай уточню, — дыхание сбивалось. — Не место. Время. И снова чертова тишина. — Отвечай! — прорычал он, сделав резкий шаг на нее, и Авалон в страхе отшатнулась. Секундным проблеском в его глазах полыхнуло красное пламя, и в это мгновение сердце ее упало. Потому что, когда его глаза стали багровыми, она уже не видела Тома. Она видела волшебника, который убил всех ее любимых. Бесчеловечного монстра, который забрал у нее все… включая Тома. Прижав дневник к груди, Авалон спиной отступала назад от Тома в отчаянной попытке убраться как можно дальше от его безумного гнева. Из-за дневника продолжала кружиться голова — становилось трудно сосредоточиться, трудно дышать… Но Авалон держалась за него так, будто от этого зависела ее жизнь. Словно она не готовилась лишить себя этой самой жизни через несколько мгновений. Они стояли, а перед глазами пылали воплотившиеся в жизнь самые большие страхи. Пожалуй, посмотри на них незнакомец, он бы никогда не догадался, что они вообще когда-то были влюбленными. Потому что в эту секунду – секунду столь ядовитую, что она топила воспоминания о миллионах идеальных моментов, пока у них двоих не осталось ничего, кроме кровоточащих сердец, — они потеряли себя. Том не мог вынести злобу в ее глазах — смотрящих на него так, будто Авалон оказалась лицом к лицу с самим дьяволом. Так, будто она видела его темнейшие секреты — знала его суть. Ему вспомнилось, как спустя всего пару дней после знакомства с ним она ворвалась в его комнату… Как моментально устремилась в его внутренний круг и влилась в их компанию… В мыслях снова и снова проносилось то предупреждение Лестрейнджа. «Она врет нам всем… Ей что-то нужно… Она применила легилименцию, чтобы войти в мой разум». Предательство. Это было единственное слово, которое приходило ему на ум. Ложь, ложь, ложь. Все это было ложью. А он повелся. Повелся на нее, на ее обман, на ее скрытность. Позволил ей играть с его сердцем, как будто оно было лишь никчемным залогом в какой-то там чертовой миссии, ради которой Авалон здесь появилась. — Ты преследовала меня все это время… — произнес он. — Зачем? — Уже не важно, — по щеке Авалон скатилась одинокая слеза. — Потому что сейчас все закончится. Том едва успел среагировать на яркую вспышку, которая вылетела из ее палочки, и бросить в ее сторону ответное заклинание. Их магия сплелась в столкновении ярко-фиолетовых лучей. Слилась в неразличимом темном хаосе гнева. Понять, где заканчивалось его заклинание и начиналось ее, было решительно невозможно. Они были едины. Авалон почувствовала, как магия хлынула из него волной неоспоримой мощи. Бросив на пол сбивавший концентрацию дневник, она взялась за палочку уже обеими руками и выровняла ее — уступать не собирался никто. Яркий свет заклинаний словно прожигал тела насквозь и чистой силой толкал, толкал их дальше друг от друга так, что ноги бесконтрольно скользили назад по полу. Тяжело сказать, кто первым поднял палочку, разрывая контакт, но через мгновение оба луча устремились в потолок и проломили его. Авалон и Том ринулись в стороны от падающих кирпичей, на миг переключившись на быстро восстановившийся сам собой потолок — комната починила все, кроме разбитого доверия. Но стоило Авалон отвлечься, как Том послал в нее красный луч. Она стремительно выставила защиту, приготовившись к отдаче, но сила его заклинания пробила щит, и Авалон отбросило спиной в стену, а палочка от столкновения вылетела из пальцев. Губы болезненно дрогнули — Авалон вытянула руку, чтобы приманить палочку обратно, но увидела, как та пролетела по воздуху прямо к Тому, который с мрачным видом крепко сжал ее в хватке. Авалон всегда знала, что Том могущественен. Но, когда он, поглощенный гневом, стал излучать силу, подобную разрядам молний, разрывающих грозовые тучи, она против воли столкнулась с напоминанием о том, кем он был на самом деле. Авалон была способной. Но Том — одним из величайших волшебников, которые когда-либо жили на этом свете. Однажды он уже выиграл войну. И сейчас, пока он, нацелив палочку, шел прямо на Авалон, она испугалась, что ничего так и не изменится. И все это — по ее вине. Провал. Хотя палочка Тома оказалась уже в паре дюймов от ее лица, он не произносил никакого заклинания. Просто стоял, а пламя в его глазах сменилось болью от предательства. — Все это было ложью? – каждое слово звучало четко, но потерянно. — Не важно… — Нет, черт возьми, важно, Авалон! Все это было ложью?! В тон его голоса просочилось отчаяние — как будто от ее ответа зависела его жизнь. Во многом так и было. Потому что, даже если он переживет сегодняшний день, он уже никогда не почувствует себя живым. Только любовь могла убить его, не остановив сердца, – вынудив жить с этой болью вечность. Вечность, которую он сам себе обеспечил. Авалон ненавидела, что ей было тяжело смотреть на муку на его лице. Ненавидела, что, пока она смотрела на него, ее саму тоже разрывало на части. Ненавидела тот факт, что теперь она понимала: ей никак не облегчить происходящее – сейчас она и не должна быть в порядке. Она должна чувствовать тяжесть своих ошибок, расплатиться глубокой потерей. Потерей того, что у них было, потерей того, что они могли бы иметь, потерей того, что у них почти получилось. — Хотела бы я, чтобы все это было ложью, — едва слышно отозвалась она. И разозлилась на саму себя за то, как жалко прозвучала… потому что, вопреки всему, она до сих пор так сильно надеялась ошибиться насчет него… Так сильно желала, чтобы ее самой ему оказалось достаточно… — Тогда почему? — Том по-прежнему не сводил с нее палочки. — Зачем ты это делаешь?! Зачем ты здесь?! Он уже дошел до ответа – по его взгляду Авалон понимала: он знал. Но ему нужно было услышать это. Ради него же самого. Так что она сказала: — Потому что я не могу позволить тебе снова пойти по этому пути — слишком много жизней под угрозой. Я видела, каким ты стал. Бесчеловечным. Пустым. Бездушным. Монстром. И я не могу позволить тебе потерять себя в этой судьбе. Не когда на кону так много, — Авалон увидела, как его руки, а вместе с ними и палочка, затряслись, пока он неотрывно смотрел на нее. — Убьешь меня, Том? — холодно спросила она. — Я знаю, что ты можешь. Я ведь лишь очередной человек на твоем пути, да? Он не мог перестать думать о словах Розье. «В итоге она просто либо возненавидит тебя, либо умрет, идя тебе наперекор». — Убьешь меня, как людей, которых ты использовал для создания своих чертовых крестражей, — прорычала она. — Как моих друзей, которым ты и твои жалкие последователи однажды посмотрели в глаза, чтобы через мгновение хладнокровно уничтожить! — она покачала головой; на пол капали слезы. — Ты обещал, что никогда не причинишь мне боль, и я знала, что это ложь, потому что ты уже причинил. Снова и снова, ты всегда будешь причинять мне боль. Том покачал головой, пытаясь заглушить ее слова, но ее болезненный смех зазвенел в его ушах мучительным боевым кличем. — Ты хочешь, чтобы для создания крестража я использовала человека, который оставил мне шрамы? — она яростно вытерла слезы, голос срывался. — Он следовал твоим приказам. Том почувствовал, как грудь сдавило, и дыхание сбилось, превратившись в резкие глотки кислорода. Ему показалось, что стены стали надвигаться на него, заставляя задыхаться, как если бы комнату заполнило ядом. И в этот момент Тома настигло пугающее осознание: Авалон всегда знала его секреты. Он так долго боялся того, что произойдет, если она выяснит, что он скрывал от нее. Его прошлое, его планы, его грехи… Но все это время она знала. И не только его секреты — она знала его будущее. Будущее, о котором он мечтал годами — где он могущественный, бесспорный лидер с армией последователей, которые слушаются каждого его приказа. Тем не менее, от понимания, что он — или та версия его, которую знала она — был в ответе за все страдания, что Авалон перенесла… его замутило. И ведь она все равно нашла способ полюбить его. Она смотрела дьяволу в глаза и не боялась. Она столкнулась лицом к лицу с его тьмой и все равно принесла в его жизнь свет. Потому что она была прощением, светом. Все прекрасное в этом мире он узнал благодаря ее любви. Потому что она, несмотря на его недостатки, на его ошибки, на его пороки, нашла в своем сердце место для такого, как он. Но он умудрился все разрушить. Боль в ореховых глазах напротив, переполненных слезами от разбитого сердца, была невыносимой. Каждая крупица логики твердила, что пощада жизни Авалон станет его проклятием — вероятно, любовь все же была слабостью, но в тот миг Том знал, что без Авалон он уже никогда не почувствует силу. Слова Лестрейнджа и Розье исчезли, и на их место пришло эхо слов Эйвери. «Потеряешь ее — и это станет самой большой ошибкой в твоей чертовой жизни». И, смотря на девушку, которую он любил, на ее потерянный взгляд, он понял, что именно эти слова всегда будут верными. И медленно опустил палочку. — Я не могу тебя потерять, голубка, — почти прошептал он. Слезы в ее глазах не застилали смелость. Авалон смотрела на него с силой тысячи горящих огней — прямо и отважно. И это беспокоило. Так смотрит воин, готовящийся умереть. — Тогда, полагаю, мы будем вместе до самого конца, — Авалон подняла руку и призвала палочку, которая тут же приземлилась к ней в ладонь. Не успел он сообразить, что Авалон делает, как она указала палочкой на него и отбросила его тело назад, в следующий миг уже посылая в него разоружающее. Его палочку выбило на пол, и Авалон быстро подошла к Тому, дрожащей рукой нацелившись на его грудь. Посмотрела на него, на дневник, на кольцо, и из палочки вылетело несколько огненных искр. Его глаза расширились — из ее палочки формировался не просто какой-то огонь. Она готовилась создать Адское пламя. — Авалон, не надо, — взмолился он. — Посмотри на меня, прошу. Но она не могла. Потому что, если она на него посмотрит, ей придется столкнуться лицом к лицу с глазами человека, которого она любила — человека, которого она не смогла спасти. Она так отчаянно хотела стать той, кто сможет изменить его путь — спасти от разрушения. Но поняла, что лишь оттягивала неизбежное. Том Реддл опасен. Для самого себя, для нее, для ее близких, для будущего. И теперь выход был только один. Из палочки вылетело еще больше искр. Авалон собиралась с духом перед грядущим. Это было странное чувство — знать, что смерть близко. Авалон не боялась. Стоило бы, но нет. Ее руки дрожали не от страха — а от разочарования, что она не смогла. Не смогла спасти человека, которого любила. Потому что в этот момент либо она спасала его, либо будущее. И вместе с тяжестью всего мира, что легла на ее плечи, перед глазами встали образы павших. Гарри. Она подумала о Гарри. О том, как он отдал свою жизнь в попытке спасти остальных… о том, что сама она была обязана жизнью жертвам тех, кто отдал все, чтобы у них был шанс выжить. И теперь она должна была сделать то же ради них. Но она подумала о Томе. Единственном, кто видел ее темные стороны и принял их. Единственном, кто видел в ее недостатках достоинства. Единственном, кто видел в ее шрамах красоту, а в ее ошибках — силу. Она станет его крахом. В конце на счету Тома Реддла будет четыре отнятых жизни. Авалон Хендрикс… пять. — Мне жаль, — голос неимоверно дрожал, а слезы так и не переставали стекать по щекам. — Мне очень жаль. Он попытался шагнуть вперед, но ее безумный взгляд остановил его. Том замер, подняв руки, чтобы Авалон видела, что он не пытается сопротивляться. — Ты не обязана этого делать. — Это единственный подвластный мне способ убедиться, что ты не навредишь им, — покачала она головой. — Я не знаю, что ты видела – с какой версией меня имела дело, — но я никогда бы не сделал что-либо, чтобы навредить тебе или твоим близким. Ты должна мне поверить. — Я хочу тебе верить… Просто я больше не могу позволить себе так рисковать, Том, — напряженно ответила она. — Мне очень… ж-жаль. — Прости меня за боль, которой я стал причиной, — отчаянно попросил он. — Но, если ты это сделаешь, умрем мы оба. А я не могу стать причиной твоей смерти, Авалон. Не могу. — Я не боюсь… — Знаешь, чем был мой боггарт? — перебил он ее. Увидев проблеск замешательства в ее покрасневших глазах, Том продолжил: — Умирающей тобой. Из-за меня. Я не дам этому случиться. Я не могу. Я люблю тебя… — Прекрати так говорить… — Я люблю тебя, — повторил он, делая осторожный шаг в ее сторону. Она продолжала держать палочку направленной на Тома, но не остановила его. — Я люблю тебя сильнее, чем, как мне казалось, сердце одного человека вообще способно любить другого. И мне жаль, что я сделал недостаточно, чтобы ты поверила мне, жаль, что ты думаешь, что это единственный выход. Но прошу, Авалон, — он еще раз шагнул ближе. — Пожалуйста, не делай этого. Он увидел, как ее решимость на секунду пошатнулась, и воспользовался возможностью продолжить: — Я хотел бы быть тем, кем ты хочешь. Но я знаю, что несовершенен. Я высокомерен. Я позволяю призракам своего прошлого диктовать, куда мне идти. Я считаю, что мои эмоции делают меня слабым, и из-за этого постоянно отсекаю их. Я настолько привык к одиночеству, что отталкиваю людей, если боюсь, что они подбираются ко мне слишком близко. Я всю жизнь видел в остальных пешки. И я эгоистичен. Эгоистичен настолько, что я хочу доказать тебе, что могу быть тем, кого ты заслуживаешь — потому что, что бы мне ни нужно было сделать, оно стоит спасения того, что мы имеем. Эгоистичен настолько, черт возьми, что я не могу представить, чтобы из-за меня такого человека, как ты, постиг тот же конец, которого я по праву заслуживаю. Потому что ты хорошая. Ты заботишься о других, хотя твое сердце испытывали раз за разом. Ты самый сильный человек, которого я встречал — в каждом смысле этого слова, — и не заслуживаешь, чтобы твоя история закончилась, просто потому что я запятнал твой путь своим, — Том сделал еще один шаг вперед, пока ее палочка не уперлась прямо ему в грудь. — Любовь к тебе стала моим началом. Прошу, не дай любви ко мне стать твоим концом. Было тяжело смотреть на нее и понимать, что он был причиной ее боли — прошлой и будущей. Том знал, что за свою жизнь он совершил немало непростительных ошибок, но почему-то именно видеть эту чистую боль от разбитого сердца в ее глазах оказалось тяжелее всего. Он подвел ее. И сейчас, когда она стояла перед ним, а в ее руках дрожала палочка, его, честно сказать, не особо волновало, убьет ли она его. Потому что то, как Авалон смотрела на него, заставляло бояться, что она никогда его не полюбит — а это было все равно что умереть. Когда она наконец заговорила, ее голос был настолько хрупким, что Том едва расслышал ее. — Я тебя ненавижу, — сквозь слезы выдавила она. — Ненавижу… потому что, хотя я и знаю, что должна сделать, я не могу перестать тебя любить, — с трясущимися пальцами, задыхаясь всхлипами, она опустила палочку. — Я бы хотела сделать тебя врагом. Но моя любовь – это моя слабость, и я не могу. Любовь — это слабость. Она уставилась на свои неистово дрожащие руки и почувствовала отвращение к самой себе. Отвращение за то, что она оказалась не способна выполнить задачу, с которой ее сюда отправили. За то, что позволила своему сердцу остановить разум. За то, что подвела себя, его, своих близких. Неудачница. Он хотел было шагнуть ближе к ней и протянул руки, чтобы ее обнять, но Авалон быстро отступила, внезапно почувствовав, что кислород в комнате стал иссякать. — Авалон… Она отвернулась и выбежала за дверь, захлопнув ее за собой. Прочь, прочь от него. Прочь от провала. От слабости. От осознания, что она стала именно тем, кем всегда боялась. Гребаным предателем.